Монастыри

Иконопись

Иконами украшали храмы, их почитали, как святыни, поклонялись им, украшали их золотом, усыпали жемчугом, ценили в них мастерство исполнения. Помимо этого в них находило себе выражение еще нечто иное, потаенное и драгоценное, не называемое, но наглядное, бессловесное, но внятное разумению каждого человека. Слово идеал слишком отдает холодным классицизмом. В слове утопия тоже много рассудочного. Слово лирика — слишком романтично. В мире древнерусской иконописи в отчетливую, зримую форму облечено то, чего не могла в себя вместить письменность, догадки о последних тайнах мироздания, о сущности и судьбе человека, то постижение мира, которое на Руси никем не систематизировалось, так как у нас не было схоластики, но непосредственно изливалось в дерзких чертежах, уверенно и безошибочно расцвеченных красками. Без всяких затей, порою почти грубо, но всегда пристрастно оно вынашивалось поколениями и веками, в долгих усилиях сжималось в иконописную формулу и обретало совершеннейшее выражение, ясное и неопровержимое, как решение теоремы. Можно без преувеличения сказать, что для современного человека Древняя Русь отчетливее всего сказала о себе языком красок и линий. Через иконы мы заглядываем в ее самые заветные недра.

В то время, как Московское княжество для ведения освободительной борьбы собирало вокруг себя боевые силы страны, средоточиями духовной культуры служили на Руси монастыри. В XIV веке число их значительно умножается. Люди покидают насиженные места, оставляют города, уходят в дремучие леса и, основывая монастыри, в нужде и лишениях начинают новую жизнь. Один современник поэтично сравнивал их с древним мудрецом Диогеном. Трава им служила вместо постели, небо вместо крова, луна вместо светильника. Впрочем, в отличие от прославленных кистью Феофана восточных отшельников — мрачных аскетов, в русских чернецах того времени не угасало стремление к практической деятельности. Они умели с топором пробиваться сквозь чащу леса, собирать вокруг своих келий людей, вместе с ними обрабатывать землю. Движение это захватило почти всю среднюю Россию и скоро перекинулось в Заволжье, на Север. Источником его был тот самый Троице-Сергиев монастырь, в котором провел свою молодость Андрей Рублев.

В укладе Троицкого монастыря еще сохранялись тогда первоначальная простота и невзыскательность. Храмы ставили из дерева, службу совершали при лучинах, писали на бересте. «От праведных трудов своего рукоделия и работы дневную пищу и прочая нужные потребы себе приобретаем», — писал впоследствии один из защитников монастырских традиций. Действительно, в то время вся жизнь обитателей монастырей была заполнена упорным, размеренным трудом. «Кто книги пишет, кто книгам учится, кто рыболовные сети плетет, кто кельи строит. Одни дрова и воду носят в хлебню и поварню, другие хлеб и варево готовят». Такими словами описывает современник жизнь русских монастырей тоговремени. Их неразрывная слитность с жизнью всей страны сказывалась в том, что в трудное время монах мог сбросить рясу и сесть на ратного коня.

Впрочем, не следует себе представлять жизнь тогдашних монастырей как безмятежную светлую идиллию. Люди уходили в монастыри, чтобы избавиться от жизненных противоречий, от материальных трудностей, но и за монастырскими стенами они сталкивались с новыми противоречиями и трудностями. Они возникали в самых различных областях жизни и человеческих отношений. В монастырях обычно царил строгий трудовой порядок, и это накладывало отпечаток на все, что в них свершалось, оздоровляло атмосферу, приближало общину к нестяжательству. Но знатные и богатые люди ради «спасения души» в мире загробном вносили на помин в монастыри щедрые вклады, дарили села и угодья и своими благочестивыми дарами подрывали основы трудовой монастырской жизни. Эти соблазны были для монахов не менее опасны, чем козни дьявола. Многие русские монастыри отстаивали общность имуществ, киновию, коммунальный порядок, но многих монахов, жаждавших более строгого искуса, привлекало отшельничество, особное житье, что противоречило киновии. В мировоззрении существовали не меньшие противоречия. Были монахи, склонные к религиозному экстазу, к самоуглублению, к так называемой исихии, других больше привлекало соблюдение монашеского устава, красивых церковных обрядов. Были такие, которые изнуряли себя постом и молитвой, были и чуждые фанатизму.

С подобными противоречиями должен был столкнуться Рублев и на почве искусства. Источники об этом молчат, но об этом можно догадаться по сохранившимся памятникам. Достаточно представить себе строгие, суровые, порой мрачные иконописные лики, которые на Руси в то время преобладали, и мысленно поставить рядом с ними пленительные ангельские лики Рублева с их светозарными красками, и мы почувствуем тогда, каких усилий стоило художнику отстоять свой вдохновенный поэтический мир и изысканный артистизм. Видимо, он должен был сталкиваться с трудностями вроде тех, которые привели Сергия Радонежского (около 1315–1392) к размолвке с братом и к уходу из своего монастыря.