Действие пятое

Там же.

Явление первое

Маринелли и Принц.

Маринелли. Вот, ваша светлость, из этого окна вы можете его видеть. Он расхаживает взад и вперед по галлерее. Он как раз поворачивает, идет сюда... Нет, опять повернул обратно... Он еще не пришел к окончательному решению. Но стал гораздо спокойней, или, может быть, только кажется, что так. Для нас это безразлично... конечно! Разве он посмеет высказать то, что ему вбили в голову обе женщины? Баттиста слышал, что жена должна сейчас выслать за ним карету. Ведь он приехал верхом. Увидите, когда он явится к вам, он будет всеподданнейше благодарить вашу светлость за милостивую защиту, которую здесь обрело его семейство при этом столь печальном случае. Он будет просить о дальнейших милостях к нему и к его дочери, спокойно доставит ее в город и будет с величайшей покорностью ждать, какое дальнейшее участие соблаговолит ваша светлость принять в его несчастной и прелестной дочери.

Принц. А если он не так смирен? И вряд ли, вряд ли он будет таким. Я знаю его слишком хорошо. Что, если он, - это самое большее, чего я жду, заглушит свои подозрения, подавит свое бешенство, но вместо того, чтобы отвезти Эмилию в город, возьмет ее с собой? Задержит у себя? Или даже запрячет в монастырь где-нибудь за пределами моих владений? Что тогда?

Маринелли. Опасливая любовь дальновидна. Право же! Но он ведь не станет...

Принц. А если станет?.. Как тогда? Какая нам тогда польза, что несчастный граф из-за этого лишился жизни?

Маринелли. К чему эта печальная оглядка по сторонам? Вперед! Так думает победитель. Пусть падают около него враги или друзья... А хотя бы и так! А если б этот старый завистник и хотел сделать то, чего вы опасаетесь? (Размышляя.) Пускай! Нашел... Дальше одного желанья он безусловно не сможет пойти. Безусловно не пойдет!.. Но не надо терять его из виду... (Снова подходит к окну.) Еще минута - и он застал бы нас врасплох! Идет сюда... Уклонимся еще от встречи с ним. Выслушайте сперва, принц, что нам надо делать в том случае, которого приходится опасаться.

Принц (угрожающим тоном). Только, Маринелли...

Маринелли. Самая безобидная вещь на свете.

Явление второе

Одоардо. Никого еще нет?.. Хорошо. Я буду еще спокойней. Это мне посчастливилось. Нет ничего презреннее, чем буйная юношеская голова с седыми волосами! Я так часто это себе говорил и все же дал себя увлечь... и кому? Ревнивице, женщине, помешавшейся от ревности. Что может быть общего между оскорбленной добродетелью и мщением порока? Только ее одну должен я спасти!.. А ты, о мой сын, мой сын!.. Я никогда не умел плакать и не хочу теперь этому учиться. Отметить за тебя возьмется кто-нибудь другой, это станет его кровным делом. Довольно с меня, если твой убийца не насладится плодами своего преступления. Пусть это терзает его еще больше, чем само преступление. Если вскоре пресыщенность и отвращение заставят его бросаться от одного желания к другому, пусть память о том, что вот эта страсть осталась неудовлетворенной, отравит ему наслаждение всеми другими! Пусть в каждом его сновидении окровавленный жених приводит невесту к его ложу и, если он все-таки протянет за ней сластолюбивую руку, пусть услышит вдруг насмешливый хохот преисподней - и проснется!

Явление третье

Маринелли и Одоардо Галотти.

Маринелли. Где вы задержались, сударь? Где вы были?

Одоардо. Дочь моя была здесь?

Маринелли. Не она, а принц.

Одоардо. Пусть он меня извинит. Я провожал графиню.

Маринелли. И что же?

Одоардо. Она - добрая женщина.

Маринелли. А где ваша супруга?

Одоардо. Поехала вместе с графиней, чтобы сейчас же прислать карету за нами. Пусть только принц извинит меня, что мы с дочерью так долго остаемся здесь.

Маринелли. К чему эти церемонии? Разве принцу не доставило бы удовольствия самому отвезти в город мать и дочь!

Одоардо. Дочь по крайней мере должна была бы отказаться от этой чести.

Маринелли. Как так?

Одоардо. Она больше не вернется в Гвасталлу,

Маринелли. Не вернется? Почему же?

Одоардо. Граф скончался.

Маринелли. Так тем более...

Одоардо. Она должна ехать со мной, Маринелли. С вами?

Одоардо. Со мной. Ведь я вам говорю, что граф умер... Если вы этого еще не знаете... Что же ей теперь делать в Гвасталле? Она должна жить со мной.

Маринелли. Во всяком случае будущее местопребывание дочери будет зависеть исключительно от воли ее отца. Только для начала...

Одоардо. Что для начала?

Маринелли. Вы все-таки должны будете позволить, господин полковник, чтобы ее отвезли в Гвасталлу.

Одоардо. Мою дочь? Отвезти в Гвасталлу? А зачем?

Маринелли. Зачем? Сообразите только...

Одоардо (вспылив). Соображать! Соображать! Я соображаю, что тут нечего соображать. Она должна поехать и поедет со мной.

Маринелли. Ах, сударь, зачем нам из-за этого горячиться? Возможно, что я ошибаюсь; может быть, то, что я считаю нужным, вовсе и не нужно... Принц сможет лучше всех это разобрать. Пусть принц решит. Иду за ним.

Явление четвертое

Одоардо. Как?.. Нет, никогда!.. Предписывать мне, куда ее везти?.. Не отпускать ее ко мне? Кто хочет этого? Кто смеет? Не тот ли, кто может здесь делать все, что хочет? Хорошо, хорошо! Так пусть он увидит, на 'что осмелюсь я, хотя бы и не имел на это права! Близорукий тиран! Мы с тобой еще поспорим! Кто не уважает закона так же могуществен, как тот, у кого нет закона. Ты этого не знаешь? Приди только, приди! Однако что это? Уже опять?.. Уже опять ярость моя одолевает рассудок... Чего я хочу? Пусть прежде на самом деле произойдет то, из-за чего я бешусь... Чего не наболтают эти придворные! Если бы я дал ему наболтаться! Если бы я только узнал от него, под каким предлогом они хотят снова отвезти ее в Гвасталлу! Тогда бы я мог приготовиться к ответу... Впрочем, за ответом дело у меня не станет... Но если у меня не найдется ответа, если... Сюда идут. Успокойся, седой юнец, успокойся.

Явление пятое

Принц, Маринелли и Одоардо Галотти.

Принц. А, мой добрый, мой честный Галотти, должно быть, случилось что-нибудь очень важное, если я вижу вас у себя. По незначительному поводу вы бы не пришли. Но я не упрекаю вас!

Одоардо. Ваша светлость, я считаю при всех обстоятельствах неприличным навязываться своему государю. Кого он знает, того он сам призовет, если тот понадобится ему. Даже и теперь я прошу прощения...

Принц. Многим из людей я пожелал бы обладать этой гордой скромностью! Но к делу. Вы сгораете от желания увидеть вашу дочь. Она теперь в новом беспокойстве из-за неожиданного отъезда столь нежной матери. Зачем ей было уезжать? Я только ждал, чтобы прелестная Эмилия вполне оправилась, и с почетом отвез бы обеих в город. Вы лишили меня половины этого торжества, но я не дам вам полностью лишить меня его.

Одоардо. Слишком много милости! Позвольте мне, принц, избавить мое несчастное дитя от многообразных обид, которые готовят ей в Гвасталле друзья и враги, сострадание и злорадство.

Принц. Было бы жестоко лишить ее сладостных утешений дружбы и сострадания. А что до обид, которые ей нанесли бы вражда и злорадство, то позвольте мне, любезный Галотти, позаботиться, чтобы они не могли коснуться ее.

Одоардо. Принц, отцовская любовь неохотно делится своими заботами. Мне думается, я знаю, что именно следует сделать моей дочери при ее теперешних обстоятельствах... Удалиться от света... в монастырь... и как можно скорее.

Принц. В монастырь?

Одоардо. А пока пусть плачет на глазах у своего отца.

Принц. И такая краса должна увядать в монастыре? Неужели одна обманутая надежда должна внушить нам столь непримиримую вражду к свету? Но как бы то ни было, никто не смеет прекословить отцу. Везите вашу дочь, Галотти, куда хотите.

Одоардо (Маринелли). Ну, что же, сударь мой!

Маринелли. Раз вы меня вызываете!..

Одоардо. Никак нет, ничуть.

Принц. Что там у вас такое?

Одоардо. Ничего, ваша светлость, ничего. Мы только обсуждаем, кто из нас ошибся насчет вас.

Принц. Как так? Говорите, Маринелли!

Маринелли. Мне жаль, что я должен воспрепятствовать милости моего государя, но долг дружбы велит мне прежде всего видеть в нем судью.

Принц. Какой дружбы?

Маринелли. Вы знаете, ваша светлость, как сильно я любил графа Аппиани, как сплетались наши души...

Одоардо. Вы это знаете, принц? Тогда вы, конечно, единственный человек, который это знает.

Маринелли. Назначенный им самим отомстить за него...

Одоардо. Вы?

Маринелли. Спросите у вашей супруги. Маринелли, имя "Маринелли" было последним словом умирающего графа. И каким тоном, с каким выражением он его произнес! Пусть этот страшный голос будет вечно звучать в моих ушах, если я не приложу всех сил, чтобы найти и покарать его убийц!

Принц. Рассчитывайте на полное мое содействие.

Одоардо. И на мои самые горячие пожелания успеха!.. Ну, что же? Что же дальше?

Принц. Это и я вас спрашиваю, Маринелли.

Маринелли. Подозревают, что на графа напали не разбойники.

Одоардо (насмешливо). Не разбойники? В самом деле?

Маринелли. Что соперник хотел устранить его с дороги.

Одоардо (с горечью). А? Соперник?

Маринелли. Не иначе.

Одоардо. В таком случае... да осудит бог предателя-убийцу!

Маринелли. Соперник, к тому же пользующийся благосклонностью...

Одоардо. Как? Пользующийся благосклонностью? Что вы говорите?

Маринелли. Только то, что распространяет молва.

Одоардо. Пользующийся благосклонностью? Благосклонностью моей дочери?

Маринелли. Это, конечно, неверно. Это невозможно. Я буду опровергать это, даже если бы вы сами утверждали... Но при всем том, ваша светлость... ведь и самое обоснованное убеждение ничего не значит на весах правосудия... при всем том нельзя будет обойтись без допроса несчастной красавицы.

Принц. Да, во всяком случае,

Маринелли. А где, где это может быть сделано, как не в Гвасталле?

Принц. В этом вы правы, Маринелли, в этом вы правы... Да, это меняет дело, любезный Галотти. Не правда ли? Вы сами видите...

Одоардо. О да, вижу... Я вижу то, что вижу... Боже, боже!

Принц. Что с вами? Что вас смущает?

Одоардо. Я не предвидел того, что вижу. Это огорчает меня. Вот и все, и ничего больше... Ну да, она должна вернуться в Гвасталлу, Я отвезу ее к матери. И пока строжайшее расследование не признает ее невинной, я и сам не уеду из Гвасталлы. Ведь кто знает (с горькой усмешкой), кто знает, не сочтет ли правосудие нужным допросить и меня.

Маринелли. Весьма возможно! В таких случаях правосудию лучше сделать слишком много, чем слишком мало... Поэтому я опасаюсь даже...

Принц. Чего... чего вы опасаетесь?

Маринелли. Что покамест нельзя будет допустить, чтобы мать и дочь могли говорить друг с другом.

Одоардо. Им не дадут говорить друг с другом?

Маринелли. И будут вынуждены разлучить мать с дочерью.

Одоардо. Разлучить мать с дочерью?

Маринелли. Мать, и дочь, и отца. - Судебные правила даже прямо требуют принятия этой предосторожности. Мне очень жаль, ваша светлость, что я вижу себя вынужденным убедительно просить, чтобы Эмилия по крайней мере находилась под особой охраной.

Одоардо. Под особой охраной? Принц! Впрочем, конечно, конечно. Совершенно правильно: особая охрана! Не правда ли, принц, не правда ли? О, какое изысканное правосудие! Превосходно! (Быстро опускает руку в карман, где у него кинжал.)

Принц (подходит к нему с любезным видом). Успокойтесь, дорогой Галотти.

Одоардо (в сторону, вынимая из кармана пустую руку). Это сказал его ангел-хранитель.

Принц. Вы ошибаетесь. Вы его не поняли. Под словом "охрана" вы понимаете, конечно, тюремное заключение?

Одоардо. Позвольте мне так понимать это, и я успокоюсь.

Принц. Ни слова, Маринелли, о тюрьме. В этом случае легко совместить строгость законов с уважением к безупречной добродетели. Если Эмилия должна находиться под особой охраной, то я уже знаю ту, какая более всего подобает ей. Это - дом моего канцлера. Никаких возражений, Маринелли! Я сам доставлю ее туда. Там я передам ее на попечение одной из достойнейших наших дам. Эта дама должна будет мне ручаться и отвечать за нее. Вы заходите слишком далеко, Маринелли, поистине слишком далеко, если вы требуете большего... Ведь вы знаете, Галотти, моего канцлера Гримальди и его супругу?

Одоардо. Как же не знать? Знаю даже и милых дочерей этой благородной четы. Кто их не знает! (Маринелли.) Нет, сударь, не уступайте в этом. Если Эмилия должна быть под стражей, то нужно ее заключить в самую глубокую темницу. Настаивайте на этом, прошу вас. Я безумец с моей просьбой! Я старый дурак. Да, она права, эта добрая Сибилла: кто при некоторых обстоятельствах не лишается рассудка, тому и нечего было лишаться!

Принц. Я вас не понимаю... Любезный Галотти, что я могу сделать сверх этого? Оставьте так, прошу вас. Да, да, в доме моего канцлера! Там она будет жить. Я сам доставлю ее туда. И если ее там не встретят с величайшим почтением, то, значит, слово мое не имеет никакой силы. Только не беспокойтесь! Так решено. Так и сделаем! Сами вы, Галотти, можете располагать собой, как вам угодно. Вы можете последовать за нами в Гвасталлу, вы можете вернуться в Сабьонетту - словом, как хотите. Смешно было бы вам указывать... А теперь до свидания, любезный Галотти! Пойдемте, Маринелли, уже поздно.

Одоардо (стоит в глубокой задумчивости). Как? Значит, мне нельзя даже поговорить с моей дочерью? Даже здесь? Я ведь все терпеливо принимаю, я ведь нахожу все превосходным. Дом канцлера, разумеется, прибежище добродетели. О, ваша светлость, отвезите мою дочь туда, только туда. Но до этого я хотел бы поговорить с ней. Она еще не знает о смерти графа. Она не может понять, почему ее разлучают с родителями. Чтобы должным образом приготовить ее к вести об этой смерти, чтобы успокоить ее по поводу этой разлуки, я должен поговорить с ней, ваша светлость, я должен поговорить с ней.

Принц. Так пойдемте же...

Одоардо. О, дочь, конечно, сама может прийти к отцу... Здесь с глазу на глаз мы быстро покончим. Только пришлите ее ко мне, ваша светлость.

Принц. И то! О Галотти, если бы вы захотели стать моим другом, руководителем, отцом!

Принц и Маринелли уходят.

Явление шестое

Одоардо Галотти (смотрит ему вслед; после паузы). Почему бы и нет? Буду сердечно рад... Ха-ха-ха! (Дико озирается.) Кто это так хохочет? Клянусь богом, это, кажется, я сам... Что ж, пускай! Как весело! Представление идет к концу! Так или иначе. Однако ж... (Пауза.) Если она с ним сговорилась? Если это обыкновеннейший фарс? Если она не заслуживает того, что я хочу для нее сделать? (Пауза.) Для нее сделать? Что же я хочу для нее сделать? Хватит ли у меня мужества сказать это самому себе? Я задумал такое дело, страшнее которого нельзя задумать... Ужасно! Прочь! Прочь! Не буду ее дожидаться. Нет! (К небу.) Кто толкнул ее, невинную, в эту пропасть, тот пусть извлечет ее оттуда. На что ему нужна моя рука? Прочь! (Хочет уйти, но видит входящую Эмилию.) Слишком поздно. Ему нужна моя рука. Ему нужна она.

Явление седьмое

Эмилия и Одоардо.

Эмилия. Как? Вы здесь, отец? И вы один? А матушка? Ее здесь нет? А граф? Его здесь нет? И вы, отец, так взволнованы.

Одоардо. А ты так спокойна, дочь моя?

Эмилия. Почему мне не быть спокойной, отец? Или ничего не потеряно, или все! Можем ли мы быть спокойны или должны быть спокойны, - разве это не все равно?

Одоардо. Как тебе кажется, однако, - можем или должны?

Эмилия. Я думаю, что все потеряно и что мы должны быть спокойны.

Одоардо. И ты спокойна, потому что должна быть спокойна? Кто ты? Девушка? Дочь моя? Значит, мужчина и отец должен краснеть перед тобой. Но дай узнать: что ты разумеешь, когда говоришь "все потеряно"? Что граф убит?

Эмилия. А за что он убит? За что? Ах, значит, это правда, отец? Стало быть, правда - вся эта страшная повесть, которую я прочитала в глазах моей матери, влажных от слез? Где она? Куда она исчезла, отец мой?

Одоардо. Опередила нас... если мы только последуем за ней.

Эмилия. Чем скорее, тем лучше! Ведь если граф убит, если он убит из-за этого... из-за этого! Почему мы еще медлим здесь? Бежим скорее, отец!

Одоардо. Бежим? К чему это? Ты сейчас находишься и останешься в руках твоего похитителя.

Эмилия. Останусь в его руках?

Одоардо. И одна. Без матери, без меня.

Эмилия. Я - одна в его руках? Отец мой, никогда! Или вы мне не отец... Я - одна в его руках? Хороню, только оставьте меня, только оставьте меня... Я посмотрю, кто может меня удержать, кто может меня принудить, кто этот человек, который может принуждать другого человека.

Одоардо. Мне кажется, ты спокойна, дитя мое.

Эмилия. Да, спокойна. Но что вы называете быть спокойной? Сложить руки? Страдать незаслуженно? Сносить то, чего не должно?

Одоардо. Ах, если ты так думаешь! Дай обнять тебя, дочь моя! Я всегда говорил: женщину природа хотела сделать венцом творенья. Но она ошиблась при выборе глины: она взяла слишком нежную. В остальном же все лучше у вас, чем у нас. Ах, если это - твое спокойствие, то и я обретаю в нем вновь свой покой. Дай обнять тебя, дочь моя! Подумай только: под предлогом судебного следствия - о, адский обман! - он отрывает тебя от нас и отвозит к Гримальди.

Эмилия. Отрывает меня? Меня отвозит? Хочет меня оторвать? Хочет меня увезти? Хочет? Это он хочет? Словно у нас нет своей воли, отец?

Одоардо. Я пришел в такую ярость, что схватился уже за этот кинжал (вынимает кинжал), чтобы пронзить сердце одному из них... нет, обоим.

Эмилия. Ради самого неба, не надо, отец! Эта жизнь - единственное, что дано порочным людям. Мне, отец, мне дайте этот кинжал.

Одоардо. Дитя, это не шпилька для волос.

Эмилия. Так пусть же шпилька станет кинжалом! Все равно.

Одоардо. Как? Неужели дошло до этого? Нет же, нет! Опомнись. Ведь и у тебя всего одна жизнь.

Эмилия. И всего одна невинность.

Одоардо. И она превыше всякого насилия.

Эмилия. Но не сильнее всякого соблазна... Насилие, насилие! Кто не даст отпора насилию? То, что называют насилием, это - ничто. Соблазн - вот настоящее насилие... В моих жилах кровь, отец, молодая, горячая кровь. И чувства мои - человеческие чувства. Я ни за что не отвечаю. Я неспособна бороться. Я знаю дом Гримальди. Это дом веселья. Один только час, проведенный там на глазах у моей матери... и в душе моей поднялось такое смятение, что вся строгость религии едва могла унять его в течение нескольких недель. Религии! И какой религии! Чтобы избежать этой беды, тысячи людей бросались в пучину. Теперь они причислены к лику святых! Дайте, отец, дайте мне этот кинжал!

Одоардо. Если бы ты знала, что это за кинжал!

Эмилия. Ну, а если я его не знаю. Неизвестный друг - все же друг. Дайте мне его, отец, дайте!

Одоардо. А если я тебе дам его... Вот он! (Отдаст ей кинжал.)

Эмилия. И вот! (Хочет заколоться, но отец вырывает у нее кинжал.)

Одоардо. Смотри, как быстро!.. Нет, это не для твоей руки.

Эмилия. Правда. Я должна шпилькой... (Ищет шпильку в волосах и натыкается рукой на розу.) Ты еще здесь? Прочь! Тебе не место в волосах какой-нибудь... той, кем должна я стать по воле моего отца!

Одоардо. О дочь моя!..

Эмилия. О отец, если я угадала вашу мысль... Но нет! Вы этого не хотите. Иначе зачем же вам медлить? (С горечью говорит, обрывая лепестки розы.) Был некогда отец, который, для того чтобы спасти дочь от позора, вонзил сталь в ее сердце и во второй раз дал ей жизнь. Но все эти подвиги в далеком прошлом. Таких отцов больше уж нет!

Одоардо. Нет, есть еще, дочь моя, есть еще! (Закалывает ее.) Боже, что я сделал! (Эмилия падает, он заключает ее в свои объятия.)

Эмилия. Сорвали розу, прежде чем буря унесла ее лепестки... Дайте мне, отец, поцеловать вашу руку.

Явление восьмое

Те же, Принц и Маринелли.

Принц (входя). Что это? Эмилии дурно?

Одоардо. Ей очень хорошо! Очень хорошо!

Принц (подходя ближе). Что я вижу? О ужас!

Маринелли. Горе мне!

Принц. Бесчеловечный отец, что вы сделали?

Одоардо. "Сорвал розу, прежде чем буря унесла ее лепестки". Не так ли, дочь моя?

Эмилия. Не вы, отец... Я сама, я сама...

Одоардо. Не ты, дочь моя... Не ты! Не уходи из этого мира со словами лжи. Не ты, дочь моя! Это - твой отец, твой несчастный отец!

Эмилия. Ах, отец мой... (Умирает.)

Одоардо (бережно опускает ее на пол). Переселись в мир иной! Ну что же, принц? Нравится она вам еще? Возбуждает она еще вашу страсть и теперь, вся в этой крови, вопиющей об отмщении? (После паузы.) Но вы ожидаете, чем все это кончится? Вы, может быть, ждете, что я обращу эту сталь против самого себя, чтобы завершить мое деяние финалом из пошлой трагедии? Вы ошибаетесь. Вот! (Бросает кинжал к ногам принца.) Вот он лежит, кровавый свидетель моего преступления! Я пойду и сам отдамся в руки тюремщиков. Я иду и ожидаю вас как моего судью... А потом там... буду ждать вас пред лицом судии, который будет судить всех нас!

Принц (после молчания, во время которого он с ужасом и отчаянием смотрит на труп, обращаясь к Маринелли). Ну, подними ее. Что же? Ты не решаешься? Несчастный! (Вырывает у него кинжал.) Нет, твоя кровь не должна смешаться с этой кровью!.. Ступай, скройся навеки!.. Ступай, говорю я!.. Боже, боже!.. Неужели мало и того, что государи, к всеобщему несчастью, такие же люди, как все? Неужели еще и дьяволы должны прикидываться их друзьями?