2018-03-09
121
Чтобы говорить об очерченной проблематике языком скорее практики, нежели теории, возьмем для примера отечественное законодательство об акционерных обществах.
Принципиальное требование относится к участию в управлении корпорацией ее "мажоритарного", читай - контролирующего, участника. Ему непозволительно "отсиживаться дома", как "долговому" или портфельному инвестору. Мыслится, что для реализации данного требования можно было бы попробовать изменить логику ряда "цифр", используемых в России Законом об АО*(757).
В первую очередь это цифры, имеющие значение при проведении общего собрания акционеров, где изначально проявляется управленческий "ресурс" участников общества. Цель моделируемой корпоративной нормы - фиксировать размер такого пакета акций, когда активное волеизъявление инвесторов по вопросам, выносимым на общее собрание (читай - участие в нем), имеет обязательный характер. Исходя из категории контроля, таковая цифра видится как 50% + 1 голосующая акция*(758). В ином случае собрание "не сможет" состояться. Причем при возможностях представительства и института доверительного управления, заочных формах голосования, да и в целом современных телекоммуникационных технологиях препятствий к активному волеизъявлению сегодня не особо просматривается. Разве что в целях использования современных средств связи желательны дополнительные оговорки в существующем российском законодательстве*(759).
Соответствующим образом, думается, стоит "отрегулировать" и уровень кворума, запретив его "падение" с 50% + 1 голосующая акция до 30%*(760). Принципы голосования и принятия решений можно привязывать не к относительному большинству голосов тех, кто участвует в собрании, а к большинству всех голосующих акций, выпущенных обществом. Это коррелировало бы с презумпцией того, что именно контролирующий акционер / объем голосующих прав, достаточный для контроля, может осуществлять полноценное руководство обществом, тогда как инвесторы-сателлиты лишь "плывут" в фарватере инвесторов-"доминантов"*(761). Обозначенный подход может, помимо прочего, снизить "нервность" в управлении обществом, уменьшая возможности для дестабилизации его деятельности и "рейдерских" захватов*(762).
Но каким образом "простимулировать" материнскую компанию вести активное управление подконтрольным обществом? Для выявления "рецепта" такого "стимулирования" следует обратиться к основным из возможных отрицательных итогов "нерачительного" поведения "мажоритария". Их видится два: 1) убытки дочернего общества; 2) снижение возможностей "мажоритария" по контролю над обществом через совет директоров и т.д. Если во втором случае "мажоритарий" в некотором роде "сам себя наказывает", то в первом случае нерачительное поведение "мажоритария" может потенциально нанести ущерб дочернему обществу, чего pro forma быть не должно.
Следовательно, "максималистская" модель наказания за отсутствие у "мажоритария" дисциплины и несоблюдение корпоративных "процедур", выражающееся в "пропуске"/неучастии в каком-либо собрании акционеров за один финансовый год может быть построена на принципе возмещения дочернему предприятию накопленных за таковой год убытков, согласно балансу последнего. Тот факт, что "мажоритарий" временно снизил контроль над компанией в силу неудачной стратегии голосования при выборе совета директоров, особого значения для корпоративной дисциплины не имеет. Компенсация подлежала бы выплате по требованиям / производным искам (derivative actions) "миноритариев", требованию/иску дочернего общества*(763). Схема также могла бы использоваться кредиторами дочернего общества, которые настаивали бы в случае невыполнения "дочкой" перед ними каких-либо обязательств на переходе прав требования по компенсации от дочерней компании непосредственно к ним*(764).
Причем чтобы предотвратить возможные "махинации" "провинившихся", можно установить запрет на реализацию пакета акций по частям до окончания финансового года, в рамках которого была "провинность". Реализация допускалась бы только целиком в "одни руки" с переходом обязательств по погашению убытков дочернего общества к новому собственнику. Последнее затрудняло бы возможности по продаже пакета и заодно "било" бы по его стоимости. В итоге вся эта конструкция подталкивала бы "будущую" материнскую компанию "три раза подумать" и все просчитать, прежде чем учреждать или приобретать какую-либо компанию, а затем "разболтанно" себя вести. С другой стороны, бдительность "мажоритария" служила бы укреплению контроля над компанией.
Конструируя "строгую" модель санкции, мы исходим из презумпции, что "мажоритарий" выступает сознательным владельцем выгодного ему бизнеса и должен бдительно относиться ко всему, что творится с источником его дохода. Возможное снижение темпов оборота долей компаний на рынке не представляется в данном случае угрозой реальному экономическому развитию.
Дополнительно заметим, что два логических "прототипа" могут поддержать конструкцию сформулированной выше модельной санкции. Во-первых, это опыт германского права - в частности, регулирование договора контроля между предприятиями, правовой режим которого предусматривает подобного рода возмещение*(765). Во-вторых, это "размышления" доктрины развитых правопорядков США и Европы о наличии фидуциарных отношений, связывающих а) "маму" с "дочкой", б) "маму" с миноритарными акционерами "дочки"*(766).
Причем в целях четкости вышеприведенной конструкции желательно разграничивать в законодательстве категории акционеров по размеру пакетов: "мажоритарий" / контролирующий акционер (50% + 1 голосующая акция и более); управляющий акционер (с 25% + 1 по 50%), крупный акционер (с 10% по 25%), миноритарный акционер (10% - 1 и менее)*(767). Теоретически все категории акционеров должны проявлять рачительность. Но, очевидно, что с возрастающими возможностями и заинтересованностью одних - изменяются возможности и заинтересованность других: quod licet Jovis non licet bovis.
В свете вышесказанного на всякий случай оговоримся, что порог разграничения между "управляющим" акционером и крупным акционером был выбран в привязке к установленному Законом об АО размеру "блокирующего" пакета акций*(768). Думается, что к этой же границе (25% + 1) стоит привязывать и возможность созыва внеочередного собрания акционеров. Нынешние 10% - в современных российских условиях не защита "миноритариев" в рамках корпоративной "демократии", а скорее инструмент "гринмейла" и "рейдерства" в их российском обличии*(769).
Хотя это и не охватывается темой "материнско-дочерних" отношений, в целом к управляющим и крупным акционерам можно было бы, пожалуй, механистично применять "дисциплинарные стимулы", аналогичные тому, что применялось бы к "мажоритарию". Разница состояла бы а) в возмещении убытков компании - объекта держания пропорционально размеру пакета и б) в "привязке" выявления "провинившегося" к структуре капитала компании. Поясним. В случае если меньший пакет не "присутствовал" на собрании, но кворум состоялся бы, не "отсутствуй" более крупный "пакет", то санкции за "пропуск" собрания не распространяются на меньший пакет. Если же ситуация такова, что присутствие одного из равных отсутствующих пакетов обеспечила бы кворум, то "санкция" распространяется на оба пакета.
Таким образом, санкции применяются к значительным по размеру пакетам. И если нам "предстоит" рано или поздно гармонизировать законодательство в соответствии по крайней мере с МСФО, то попытки дробления "мажоритарием", "управляющими" или "крупными" участниками своих пакетов и установление контроля через компании-"прокладки" теоретически будут нейтрализованы, поскольку МСФО "распознает" косвенное владение (см., например, все тот же п. 13 МСБУ 27)*(770).
Относительно же "миноритариев" заметим, что с ними ситуация на порядок сложнее и их положение - тема для отдельной работы. По совокупности своих первичных интересов и роли в современной российской реальности "миноритарий" более напоминает долгового инвестора, ссудившего деньги в надежде на дивидендный или рыночно-спекулятивный доход, нежели на управленца-капиталиста. Для нас важно отметить, что чем больше в капитале доля "миноритариев" и чем их пакеты меньше, тем хуже управляемость компании. Так или иначе, в целях эффективного управления они все равно должны объединяться в крупные группировки, т.е., по сути, "превращаться" в единого влиятельного участника, что чрезвычайно сложно на практике и достижимо, пожалуй, лишь тремя путями: 1) через процесс юридического ассоциирования, включая соглашения между акционерами и даже создание компаний с их участием; 2) за счет внедрения инновационных возможностей участия в управлении и согласовании воль участников общества - электронные голосования, телеконференции и т.д.; 3) посредством привлечения специализированной компании, представляющей их интересы*(771).
В целом, опираясь на изложенную ранее максиму интересов "миноритариев", мы можем и будем исходить из того, что контроль и рачительное поведение материнского общества по отношению к "дочке" не противоречит изначальной логике позиции "миноритариев".
К теме контроля над обществом и "качественного" управления им непосредственно относится проблема функционирования наблюдательного совета / совета директоров, который в российской практике является рупором интересов избравших его влиятельных акционеров и при этом "должен действовать в интересах общества, осуществлять свои права и исполнять обязанности в отношении общества добросовестно и разумно"*(772).
Здесь встают генеральные вопросы численности, состава и даже создания данного органа. Количество лиц, необходимое для принятия решений "компетенции совета директоров", в российском законодательстве определено достаточно волюнтаристично: половина от заседающих, если иное не определено уставом, законом или внутренними документами. "Кворум для проведения заседания совета директоров (наблюдательного совета) общества определяется уставом общества, но не должен быть менее половины от числа избранных членов". Указывается, что при образовании совета директоров минимальные требования к его количеству - пять директоров в обществах, имеющих не более 1000 участников. Соответственно, в этом случае минимальное количество директоров, достаточное для контроля над обществом, - два человека, если ситуация, конечно же, не подпадает под какое-либо особое регулирование уставом и т.п. Если участников более тысячи - семь. Аналогично, минимальное количество - три человека. В соответствии с российским ГК "в обществе с числом акционеров более пятидесяти создается совет директоров (наблюдательный совет)". Однако по Закону об АО в "обществе с числом акционеров - владельцев голосующих акций менее пятидесяти устав общества может предусматривать, что функции совета директоров общества (наблюдательного совета) осуществляет общее собрание акционеров"*(773).
Пользуясь случаем, обратим внимание на филолого-математический "парадокс" того - а что делать обществу ровно с 50 акционерами? Посмотреть - есть ли среди них владелец привилегированных акций, чтобы попасть под действие и ГК, и закона? А если в обществе 60 акционеров, из которых 20 владеют привилегированными акциями, соответственно лишенными права голоса за рядом исключительных случаев, - ориентироваться для "перестраховки" на ГК? Зачем вообще законодатель "лукаво намудрствовал" по столь несущественному для рынка поводу и не сделал эту часть нормативного корпуса прозрачной для участников оборота*(774)? - риторический вопрос. Но и одновременно горькая ирония, а-ля сюжеты М.Е. Салтыкова-Щедрина, свидетельствующая о "качестве" отечественного законодателя, когда элементарная математическая "несуразность" и путаница не исправлены уже более 10 лет.
Диспозитивная норма ч. 2 п. 1 ст. 64 Закона об АО, думается, имеет не вполне положительный эффект для качества управления обществами. Что за ней кроется? Во-первых, возможность принимать решения по вопросам компетенции совета директоров и меньшим количеством голосов, чем два, - даже если по капитализации и финансовым масштабам это огромное общество. Ведь в обществе может быть лишь один акционер. Во-вторых, виртуальное "слияние" функций общего собрания и совета директоров - по сути, замена общим собранием другого органа общества - это шаг на пути к уничтожению идентичности общества как отдельного субъекта рынка. Будь мы в системе общего права, то в рамках концепции "проникновения под корпоративный покров", исполнение общим собранием функций совета директоров в крупной корпорации стало бы дополнительным фактором для суда при возложении на материнскую компанию ответственности по долгам дочерней*(775).
Представляется, что для акционерных обществ - в их российской ипостаси - необходимо убрать положение о возможности "жить" без совета директоров (наблюдательного совета). Исследуя происхождение российского акционерного законодательства, можно в целом предположить, откуда такое положение возникло. Российское корпоративное право 1990-х гг. рождалось под значительным влиянием американской традиции. Многие механизмы управления корпорациями заимствовались механистично. Что же до совета директоров, то в некоторых штатах США возможность исполнения общим собранием корпорации функций совета директоров предусматривалась прежде всего для закрытых корпораций (closely held corporations) - небольших фирм, похожих на российские общества с ограниченной ответственностью, а в американской действительности скорее напоминающих партнерства*(776).
По итогам только что изложенных рассуждений, представим, что в российском законодательстве все же будет указание, что в обществах с числом акционеров в тысячу и менее совет директоров должен иметь минимум N членов. Более тысячи - P членов и т.п. Создание совета директоров будет, допустим, обязательным требованием. Стоит ли поддержать логику законодателя в нечетных цифрах 5, 7 и 9*(777)?
Для ответа желательно определиться с составом совета директоров и числовыми пропорциями. Хотя формально совет директоров должен заботиться об интересах общества, которое он "контролирует", на практике совет директоров - зеркало интересов участников общества.
Возможно, отечественному законодателю не стоит "лукавить" на этот счет и прямо указать, что совет директоров призван контролировать и направлять деятельность акционерного общества в целях его стабильного развития и соблюдения наилучших интересов избравших его участников компании. Иными словами, в российском корпоративном праве совет директоров - промежуточное звено между акционерами и менеджментом, которое должно выступить своеобразным балансиром в процессе преобразования направляющей воли участников в хозяйственные действия общества*(778).
Однако как институционально гармонизировать структуру совета директоров с тем, чтобы совет не на бумаге, а на практике отражал интересы акционеров сквозь призму заботы о контролируемом им обществе?
Сразу напрашивается тезис о независимых директорах. В англо-американской традиции они могут именоваться по-разному - outside directors, outsiders, disinterested directors, independent directors, non-executive directors*(779) и т.п. Их смысл в том, что они не относятся ни к владельцам бизнеса, ни к менеджменту общества, не имеют связей ни с "мамой", ни с "дочкой". Данные директора видятся как эксперты в области деятельности компании. Поэтому кажется разумным прописать в российском акционерном законодательстве требование о наличии в совете хотя бы одного независимого директора. Параллельно необходимо внедрить в нормативный корпус понятие "независимый" директор. И не в контексте сделок с заинтересованностью, что уже существует, а с точки зрения института, целенаправленно представляющего в совете интересы контролируемого общества и приглашаемого на этот пост через неаффилированное ни с компанией, ни с одним из ее участников рекрутинговое агентство / профессиональную ассоциацию. Причем исключительно на основе открытых формально-профессиональных критериев и по принципам высоковалифицированного конкурентного рекрутинга, основанного на тестировании, отраслевых экзаменах и т.п.*(780)
Важнейшей задачей, которая отводилась бы независимому директору, помимо экспертизы выносимых на совет директоров вопросов, являлась бы оценка взаимоотношений между материнской компанией и дочерней. В ходе подготовки и заключения каких-либо договоров между основным обществом и дочерним именно он должен был бы представлять интересы последнего.
Однако если в законодательстве об акционерных обществах и желательно было бы установить минимальную квоту таких директоров, то как ее рассчитать? Тут понадобится моделирование ситуации, когда шансы каждого из участников общества на установление контроля над обществом одинаковы:
Общества X и Y имеют равное количество голосующих прав в акционерной компании Z. В совете директоров пять человек. Один из них - независимый директор, поэтому X и Y будут "бороться" за четыре места в совете. Путем кумулятивного голосования*(781) X удается получить большинство в совете - т.е. три голоса. Оппонент получает один голос. В таком случае X сможет беспрепятственно проводить свою политику в отношении Z.
В другом случае распределение голосов может привести к равному результату: два на два. Тогда в процессе работы совета решающую роль будет иметь голос независимого директора.
Возьмем четный состав совета - шесть человек. Для полного контроля X должна получить четыре голоса. Если же X получит три голоса, то голос независимого директора может оказаться фактором "вето" при принятии решений советом.
В приведенной модели отражаются две основных роли независимого директора-эксперта: 1) решающая, 2) сдерживающая.
Думается, что, исходя из параметров значения независимого директора, в законодательстве его следует наделить сдерживающей ролью. Это подразумевает, что совет директоров, в который входит независимый директор, должен определяться четным числом, а не нечетным. Модельные расчеты управляемости показывают, что желательно соблюдение минимальных пропорций: 6: 1, 8: 1, 10: 1 или 10: 2, 12: 1 или 12: 2 - и далее с периодическим увеличением. Изложенную модель и следует зафиксировать в законодательстве, установив четный состав совета и минимальную квоту в одного независимого директора при совете менее 14 человек. В совете в 14 человек и выше будет разумным установить квоту в два независимых директора. Кроме того, для любых корпоративных голосований - будь то в общем собрании акционеров или совете директоров - видится желательным убрать позицию "воздержался". Практика показывает отрицательное коннотационное значение такого "нейтрального" волеизъявления.
В целях увеличения прозрачности контроля над компанией, большей степени легитимации решений совета директоров можно было бы установить, что для соблюдения условий о кворуме, как они определены в акционерном законодательстве применительно к совету директоров, обязательно "присутствие" хотя бы одного независимого директора. Одновременно по аналогии с проблемой кворума общего собрания можно было бы попробовать отрегулировать уровень кворума для совета директоров, заменив фразу п. 2 ст. 68 Закона об АО "не должен быть менее половины" на фразу "должен быть более половины". Однако тогда мы получаем следующие модельные соотношения: 6: 4, 8: 5, 10: 6, 12: 7, 14: 8. Мы видим, что математически у нас выпадает период в 8, 12, 16 и т.п. Следовательно, для сохранения обозначенной роли независимого директора уточненная фраза могла бы звучать так: "кворум... должен составлять половину или быть более половины, но в любом случае составлять четное число". Получается вариативный ряд: 6: 4, 8: 4, 10: 6, 12: 6 и т.д. Еще один нюанс: как избежать потенциального "превращения" независимых директоров из "сдерживающей" силы в "решающую" при нечетном количестве заседающих? Нейтрализовать эффект нечетного числа можно с опорой на бихевиористскую логику "открытого" голосования. Представляется разумным установить правило, что при "четном" присутствии независимые директора голосуют в последнюю очередь, а при нечетном - в первую.
Для независимых директоров также необходимо закрепить обязательную мотивированность и разъяснение своей позиции - тогда в случае каких-либо споров или осложнений будет дополнительная экспертная оценка вопроса, вынесенного на заключение совета директоров. В целях последнего - насколько смелым это не звучало бы - можно ввести практику аудио-, видеопротоколирования заседаний с последующей письменной расшифровкой протокола.
Институт независимых директоров - в том смысле, как он здесь описывается - может придать контролю над дочерним обществом более осмысленный, взвешенный и транспарентный характер. Кроме того, он будет препятствовать перемешиванию идентичностей субъектов рынка.
Что же до процесса избрания директоров, результат которого является элементом определения наличия контроля по МСФО, то мы, безусловно, понимаем, что кумулятивное голосование - основывающееся на отборе кандидатур по нисходящему количеству баллов - крайне "хитрая" процедура. Неправильная стратегия акционеров может легко приводить к совершенно неожиданным поворотам в зависимости от количества членов совета. Мажоритарный акционер, обладающий 60% акций, может занять меньшую долю голосов в совете, скажем из пяти человек, если по каким-то своим причинам рискнет выбрать стратегию равного распределения голосов, а его оппонент, имеющий 40% акций, выберет стратегию кумулятивного распределения и за счет этого выиграет три голоса против двух у "мажоритария". Тем не менее формула минимальной достаточности при голосовании известна: S / (X + 1) + 1, где S - количество голосующих акций; X - количество членов совета директоров*(782). Наивных шагов со стороны соперничающих сторон ожидать не стоит.
В качестве единственного исключения из требований о наличии независимых директоров видится, пожалуй, ситуация, когда материнская компания несет солидарную ответственность по долгам дочернего общества в рамках устава либо договора.
Следуя трехуровневой системе управления корпорациями*(783), последним звеном (после общего собрания и совета директоров) в рассмотрении проблемы функционирования межкорпоративного контроля как правового института должны стать исполнительные органы компании, или менеджмент. Однако опыт показывает, что рассмотрение контроля над генеральными директорами или членами правления вне механизма контроля как такового едва ли имеет смысл. Ведь, по сути, конечная цель конструирования любого механизма контроля - руководство политикой менеджмента. Причем это актуально не только для акционерных обществ, но и для обществ с ограниченной ответственностью и иных форм юридического лица, нюансы управления которыми мы не стали затрагивать по причине ограниченных возможностей очерка. Например, в отношении обществ с ограниченной ответственностью российское законодательство крайне диспозитивно и многое оставляет на усмотрение учредителей и содержание устава. Понадобилась бы отдельная работа, чтобы разобрать проблемы управляемости и контроля в рамках функционирования этой категории юридических лиц. Впрочем, алгоритмы установления контроля, сформулированные в МСФО, действительны и для них.
Поэтому, реализуя ранее обозначенную логику данного очерка, перейдем к рассмотрению наиболее распространенных механизмов осуществления контроля. Основной акцент вполне естественно будет поставлен на российскую действительность.
4. При изучении механизмов осуществления контроля одного общества над другим необходимо иметь в виду, что каждый из них представляет собой попытку найти баланс между двумя базовыми рисками: 1) ответственности по обязательствам дочернего общества и 2) потери контроля над деятельностью дочернего общества. В рамках второго риска эти механизмы призваны предотвращать складывание конфликта интересов между акционерами, советом директоров и менеджментом контролируемого субъекта.
Анализируя механизмы межкорпоративного контроля, важно помнить, что взаимоотношения основного и дочернего обществ не эквиваленты отношениям между родителями и детьми, хотя их логическое сравнение в некоторых пределах допустимо*(784).
Материнская корпорация может выступить учредителем нового общества, подготовить его функциональную документацию, избрать совет директоров, подобрать менеджмент и иных сотрудников, определить цель деятельности общества - тем не менее, дочерняя компания остается отдельной, самостоятельно существующей юридической формой и должна на деле признаваться в качестве таковой со стороны материнской корпорации.
Однако "отдельность" или самостоятельность дочерней корпорации отнюдь не означает, что она станет неподконтрольной основному обществу. До тех пор пока дочерняя компания удовлетворяет требованиям материнского общества, действует на основании правил, установленных головной корпорацией, и достигает поставленных перед ней целей, основное общество контролирует дочернее. Описанная диалектика "самостоятельности и подчинения" лежит в основе всех известных механизмов межкорпоративного контроля.
Грамотно сконструированный механизм контроля даже при стопроцентном участии позволяет сохранять обособленность ведения дел дочернего общества и в то же время направлять его хозяйственные процессы в нужном для основного общества русле. По мнению юристов американской профессиональной корпорации Thompson & Thompson, P.C., оптимальный механизм контроля над дочерним бизнесом должен соответствовать следующим установкам:
"Для того чтобы сохранять контроль над дочерним обществом и в то же время позволять ему действовать в качестве независимой*(785) единицы под руководством своего совета директоров, материнскому коммерческому предприятию следует: (1) быть единственным участником; (2) включить в статьи инкорпорации [articles of incorporation]*(786) дочернего общества положения о контроле за голосованиями вместе с положениями, которые запрещают вносить изменения в статьи инкорпорации без одобрения со стороны единственного участника; (3) подготовить подробный устав [bylaws]*(787), определяющий компетенцию и полномочия должностных лиц, срок их пребывания в должности, порядок их смещения с должности (на основании либо по какой-либо причине или при отсутствии таковой); (4) внести в устав процедуру, согласно которой материнское общество избирает и снимает директоров; (5) установить запрет на внесение изменений в устав без одобрения со стороны единственного участника и т.д.
Совет директоров дочернего общества отвечает за управление бизнесом и делами общества. Совет избирает должностных лиц, и те несут ответственность за выполнение указаний совета. Должностные лица дочернего общества не "отчитываются" перед должностными лицами или советом директоров материнского общества, равно как они не несут ответственности перед должностными лицами и советом директоров материнского общества. Это не означает, тем не менее, что между высшим исполнительным должностным лицом дочернего общества и материнским обществом отсутствует связь. В конце концов, материнское общество владеет дочерним и на основании своих владельческих прав или контроля имеет полномочия проверять финансовую отчетность дочернего общества и его бизнес-план, а также иными способами обозначать ответственность дочернего общества и его менеджмента за достижение ожидаемых материнской компанией результатов деятельности дочки"*(788).
Российская действительность нередко показывает, что на практике идентичность дочерних обществ если и соблюдается, то лишь частично и "на бумаге". В реальности существует множество дочерних структур, во главе которых лишь формально стоят генеральные директора. Решения принимаются и проводятся головной компанией с полным игнорированием каких-либо корпоративных процедур*(789). И хотя post factum эти решения стараются облечь в благопристойную документальную форму, "следы" все равно могут оставаться. Чтобы прояснить сказанное, приведем элементарную модель, в значительной степени отражающую один из вариантов российских корпоративных реалий:
Открытое акционерное общество Y является единственным участником общества с ограниченной ответственностью X. Материнское общество Y договорилось с субъектом Z о заключении сделки, выгодной для бизнеса Y. Затем ответственное лицо в материнском обществе Y устно "поручает" генеральному директору общества X совершить означенную сделку и между Z и X устанавливаются договорные отношения.
Вышеприведенный пример, пусть и в несколько упрощенной форме, описывает ситуацию, когда дочерняя компания используется, выражаясь терминологией "концепции проникновения под корпоративный покров", в качестве инструментария (instrumentality) основного общества*(790).
Если сопоставить содержание модели с комментариями компании Thompson & Thompson, P.C. относительно контроля, то становится ясно, что задача материнской компании - не манипулировать дочерним обществом, а направлять его деятельность, ставить перед ним цели и проверять достигнутые результаты.
