Коллизии частных и общественных интересов. Проблема приоритетов

Столкновение частных и публичных интересов – обыденное явление в жизни любого общества. Такого рода конфликты следует решать, руководствуясь принципами справедливости. В реальных обстоятельствах в каждом конфликте, как правило, есть правая и виноватая сторона. Сложнее ситуация, когда каждая из сторон в чем-то права, а в чем-то неправа. Но все эти трудности относятся к сфере деятельности правоприменительных органов.

Философская проблема возникает лишь тогда, когда обе стороны правы и отстаивают свои законные интересы. В этом случае их конфликт приобретает принципиальный характер. Предстоит решить, какой интерес выше, чему следует отдать предпочтение: охраняемым законом потребностям общества, или правам человека, а также негосударственных организаций и объединений, т.е. частному интересу?

С глубокой древности считалось, что общий интерес преобладает над частным. В древнеиндийском сборнике басен и поучений «Панчатантра», относимом обычно к I–III вв. нашей эры, формулируются два подхода к соотношению личных и общественных интересов. С точки зрения отдельного лица, ради самого себя весь мир может быть принесен в жертву. Но этому противостоит общественный интерес, состоящий в том, что часть должна приноситься в жертву целому: ради семьи следует пожертвовать одним из ее членов, в интересах деревни можно пожертвовать какой-то одной семьей, ради царства или его части – деревней1074. Можно было бы подумать, что это характерно для восточных деспотий. Но и в Древней Греции, которой восточная деспотия была органически чужда, Аристотель, воплощение умеренности и золотой середины, полностью распространявший эти свои убеждения на статус личности (недаром он неодобрительно относился к преувеличению степени единства полиса, по его мнению, единство полиса не может быть таким полным как единство отдельного человека, или семьи), без колебаний провозглашал: целое всегда предшествует части. Целое – это полис, часть – отдельный человек или какие-то объединения, входящие в полис. Кто-то возразит, что взгляды Аристотеля – результат особых условий жизни греческого полиса, который, независимо от формы правления, даже при полном расцвете демократии, как в Афинах эпохи Перикла, все-таки оставался «тоталитарным» в том смысле, что не признавал четких границ между государственными (полисными, политическими), общественными и личными интересами. В самом деле следует признать, что любое древнее, средневековое и современное традиционное общество в указанном смысле тоталитарно, хотя сам термин, будучи применен к этим обществам, несет на себе печать модернизации.

Но вот наступает Новое время под знаком борьбы с абсолютизмом, последним проявлением традиционного «тоталитаризма». Возникают новые, как частные, так и государственные интересы, сфера частного расширяется, но понимание соотношения, т.е. сравнительной ценности, значимости частного и общего, остается неизменным. Как упоминалось выше1075, Г. Гроций говорил о «правоспособностях двоякого рода»: «или низших, т.е. предоставленных в частное пользование, или высших, которые имеют преимущество перед частным правом, будучи предоставлены всему обществу в отношении его членов и их имущества ради общего блага»1076. Той же позиции придерживался один из основоположников и ведущих теоретиков либерализма Дж. Локк, с именем которого связан поворот к пониманию естественного права как прирожденных и неотчуждаемых прав личности. «Первым и основным естественным законом, которому должна следовать сама законодательная власть, – пишет он, – является сохранение общества и (в той мере, в какой это будет совпадать с общественным благом) каждого члена общества» (подчеркнуто мною – О.М.). И у Локка на первом месте общее благо, а благо, интересы, права человека – на втором.

XVIII, XIX, XX вв. не внесли в решение проблемы соотношения общественных и частных интересов ничего принципиально нового. Предпочтение в случае конфликта по-прежнему отдавалось и отдается «общему благу», т.е. интересам целого. Такой позиции придерживались не только представители сословного консерватизма (в отличие от буржуазного консерватизма XX в.) и радикалы (в том числе и революционные), но и вполне умеренные либералы разных направлений и оттенков. В параграфах 6 и 7 главы III данного издания приводились мысли последовательно буржуазного немецкого юриста Р. Иеринга и симпатизировавшего реформистскому социализму английского философа, экономиста и политолога Дж. Ст. Милля о том, что благо целого стоит выше частного интереса и что любая частная собственность может быть национализирована во имя справедливости при условии компенсации. Эта позиция находит выражение в законодательстве. Положение ч. 2 ст. 14 Основного закона ФРГ 1949 г., воспроизводящее текст Веймарской конституции 1919 г., о том, что «собственность обязывает», а «пользование ею должно одновременно служить общему благу», уже приводилось. Часть 3 той же ст. 14 Основного закона ФРГ делает четкий юридический вывод из декларации о необходимости соответствия собственности общему благу: «Отчуждение собственности допускается только в целях общего блага. Оно может производиться только по закону или на основании закона, регулирующего характер и размеры отчуждения». Мысль, высказанная в XIX в. Дж. Ст. Миллем, Р. Иерингом и их единомышленниками, превратилась в норму действующего закона. Но приведенное общее правило показалось составителям Основного закона ФРГ недостаточным, и они продублировали его применительно к особо важным объектам собственности. Статья 15 Основного закона ФРГ гласит: «Земля и недра, естественные ресурсы и средства производства могут быть в целях обобществления переведены в общественную собственность или в другие формы общественного хозяйства согласно закону, регулирующему виды и размеры возмещения».

Мысль о приоритете общественных интересов над частными можно считать общепризнанной. Однако известны и исключения. К середине XX в. на Западе возникло новое направление политико-правовой мысли, которое, в отличие от классического либерализма Дж. Локка или Дж. Ст. Милля, получило название «либертаризм», или «либертарианство»1077. Оно действительно ставит права и свободы человека превыше всего. Сторонников либерализма называют иногда «экстремистами от либерализма»1078. На самом деле они представляют собой вариант современного консерватизма, отстаивающий принципы экономического либерализма, т.е. невмешательства государства в социально-экономические отношения. Главный объект их критики – социальное государство. В линии на подчинение частной собственности общественным интересам либертаристы видят покушение на свободу и права человека. Справедливость общественно-политической системы, по их мнению, зависит прежде всего от гарантий беспрепятственного осуществления эгоистического интереса. В постсоветское время в общественно-политической литературе, в том числе юридической, и публицистике получила немалое распространение аналогичная точка зрения. Утверждается первенство частного интереса, субъективного права конкретного лица перед общественными потребностями. Это явление в какой-то мере порождено свойством национального сознания, которое один из крупнейших идеологов русского консерватизма XIX в. К. Леонтьев назвал «способностью во всем доходить до крайностей»1079. При советской власти доминирование общественного начала над личным и частным было одним из постулатов официального марксистско-ленинского мировоззрения. С падением советской социалистической системы возник соблазн утвердить прямо противоположный подход, провозгласить «приоритет прав человека», т.е. превосходство частного над общественным. В этом видели решительное отрицание советского тоталитаризма. Но по существу переход из одной крайности в другую был порождением политического и правового сознания, деформированного тоталитаризмом.

Формулировка «приоритет прав человека» содержалась в проекте Конституции РФ, одобренном Конституционной комиссией в октябре 1991 г. В окончательный текст Конституции она не вошла. Видимо, составители осознали ошибочность приведенного положения. Заменой его, вероятно, послужило начало ст. 2 Конституции: «Человек, его права и свободы являются высшей ценностью». Но в юридической литературе идея приоритета прав человека получила довольно широкое распространение. Ее можно встретить даже в комментариях к Конституции. Так, в Проблемном комментарии к Конституции РФ говорится, что ст. 2 «закрепляет приоритет прав человека»1080, что «права человека обладают приоритетом в отношении всех остальных положений Конституции, включая все остальные принципы, составляющие основы конституционного строя»1081. Та же мысль содержится в комментарии Г.Д. Садовниковой: «Закрепление прав и свобод человека как высшей ценности означает, что во взаимоотношениях человека, общества и государства приоритет принадлежит правам и законным интересам человека»1082. По мнению А.М. Осавелюка, ч. 1 ст. 1 Конституции Республики Казахстан, в которой также говорится, что человек его жизнь, права и свободы есть высшая ценность государства, «означает предпочтение индивидуальных интересов интересам общества и государства»1083.

«Приоритет прав человека» выдвигается в качестве конституционного принципа и при этом едва ли не самого важного. Предложенное понимание текстов конституций Российской Федерации, Республики Казахстан и вообще идеальной или разумной модели соотношения личности, общества и государства наивно и неубедительно.

В Конституции РФ нет принципа приоритета прав человека, а есть принцип уважения, соблюдения и защиты этих прав. Слово «приоритет» в данном контексте не вошло в текст Конституции из-за его несоответствия природе государства. Неубедительное толкование могло явиться результатом неточности текста, которым заменили термин «приоритет» в проекте 1991 г. «Высшая ценность», скорее, публицистический оборот, чем юридическая категория, предполагающая полную определенность содержания. Этот оборот следует рассматривать в контексте других положений Конституции. Текст Конституции свидетельствует о наличии нескольких высших ценностей, о возможности коллизий между ними и, более того, устанавливает иерархию высших ценностей в случае таких коллизий. Часть 3 ст. 55 Конституции РФ гласит, что права и свободы человека и гражданина могут быть ограничены федеральным законом «в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства». Вот перечень высших ценностей, которым при известных обстоятельствах и только на основании федерального закона могут быть принесены в жертву права и свободы человека. Очевидно, что никакого принципа приоритета прав человека в Конституции РФ нет, что она исходит из общепринятых представлений о превосходстве целого над частью.

Для оправдания ложной идеи приоритета прав человека отечественные авторы прибегают к представлениям о так называемых «истемо­центристских и персоноцентристских обществах. Одним из первых в нашей юридической литературе эту терминологию использовал А.В. Оболонский. К ней обращались С.С. Алексеев и др. Вот как излагает эту концепцию В.В. Лапаева: «Основной вектор современного политико-правового развития России задан переходом от традиционного для страны системоцентристского типа общественного устройства, в рамках которого индивидуальная свобода подчинена доминирующему над человеком государственному началу, к человекоцентристской модели общества, базирующейся на принципе приоритета прав и свобод человека»1084.

«Системоцентристское общество» – реальность. Таковы все известные нам общества прошлого и настоящего. Таковы и диктаторские режимы современности. Тоталитаризм – наихудшая форма системоцентризма XX в. Что же касается «персоноцентристского общества», оно не только проблематично, но и принципиально неосуществимо. Любое общество поддерживается центростремительными силами. Значит, оно системоцентрично. Персоноцентризм означал бы господство центробежных сил. Он обрек бы общество на неминуемый распад. Невозможно представить себе государство, которое, по вышеприведенному определению А.М. Осавелюка, оказывало бы индивидуальным интересам предпочтение над интересами общества и государства. Индивидуальные интересы разнообразны и конфликтуют друг с другом, они часто разобщают людей. Общество живет общими интересами. Из этого вытекает, что любое общество системоцентрично. Такова его природа. Персоноцентристское общество – вымысел, анархистская утопия. Относить к персоноцентристским обществам современные западные демократии, т.е. то, что К. Поппер называл «открытым обществом», – заблуждение. Все они руководствуются принципом общего блага, а не приоритета прав человека.

Современные общества и государства следует делить не на системоцентристские и персоноцентристские, а на те, в которых права человека соблюдаются, и те, в которых они не соблюдаются. Системоцентризм не порок, а суть общества, он вовсе не предполагает по природе своей нарушения прав человека. Отождествлять системоцентристское общество с тоталитаризмом нет никаких оснований. Системоцентризм прекрасно уживается с демократическим режимом, провозглашающим уважение к правам человека.

В то же время любое демократическое общество и государство предполагает при определенных обстоятельствах возможность ограничения прав и свобод личности. Эти ограничения предусмотрены международным правом. Часть 2 ст. 29 Всеобщей декларации прав человека гласит: «При осуществлении своих прав и свобод каждый человек должен подвергаться только таким ограничениям, какие установлены законом исключительно с целью обеспечения должного признания и уважения прав и свобод других и удовлетворения справедливых требований морали, общественного порядка и общего благосостояния в демократическом обществе». Аналогичные положения содержатся в международных пактах прав человека. Им соответствует в основном содержание ч. 3 ст. 55 Конституции РФ. Что же касается первой фразы ст. 2 («Человек, его права и свободы являются высшей ценностью»), которая многими интерпретируется как выражение мнимого конституционного принципа приоритета прав человека, ей недостает точности, которая должна быть присуща правовым актам. Ее вполне можно было опустить, ограничившись второй фразой, представляющей собой безупречный юридический текст: «Признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина – обязанность государства». По такому пути пошли составители Конституции Республики Армения (1995). Статья 4 этого документа гласит: «Государство обеспечивает защиту прав и свобод человека на основе Конституции и законов в соответствии с принципами и нормами международного права».

Коллизии между частными и публичными интересами возникают часто, и любое государство ставит во главу угла собственный интерес. При этом благоустроенное государство идет на ограничение частных прав только в случаях необходимости, осуществляет их в строгом соответствии с законами и обеспечивает щедрую компенсацию материального и морального ущерба, которая иногда воспринимается как благоприятный шанс. Неблагоустроенное государство действует по произволу бюрократии, руководствуется удобствами власти и ограничивается формальной компенсацией, несоразмерной с реальными потерями потерпевших. Таковы два лика системоцентризма. То, что называют «персоноцентризмом» и связывают с «приоритетом прав человека», представляет собой по существу не защиту свободы личности, а оправдание либертаризма, или политики консервативных сил, направленной против социальных функций государства.