Буржуазная наука государственного права в конце XIX – начале XX в. «Классическая школа»

В период, когда сформировалась наука государственного права, в буржуазной юриспруденции почти безраздельно господствовал позитивизм. Подчеркнуто позитивистский характер носило и первое господствующее направление в науке государственного права, получившее название «юридическая школа». Ее называют также «классической», поскольку время господства этой школы (последняя чет­верть XIX в. и начало XX в.) — это период расцвета указанной науки, отмеченный такими именами, как Г. Еллинек, А. Эсмен, А. Дайси, В. Орландо, Ф.Ф. Кокошкин, Н.М. Коркунов и др.

Названные юристы разработали основные понятия и категории буржуазного государственного права, они создали значимые юридические конструкции, проявив при этом оригинальность мысли. Идеи, выдвинутые в их работах, до сих пор либо воспроизводятся в модернизи­рованных сочетаниях в современных концепциях, либо используются как отправные точки для дальнейших модификаций.

[…]

Сложившаяся ситуация стала социальной предпосылкой господства юридического позитивизма, который видел в буржуазном государстве и праве совершенные модели, которые не нуждаются в оправдании и обосновании и должны рассматриваться токовыми, каковы они есть...

В соответствии с отмеченными установками буржуазная наука государственного права в лице «юридической школы» пыталась освободиться от всего, что не есть собственно право (философия, политэкономия и т.д.), и стать такой чисто юридической теорией, которая изучает позитивный юридический материал, действует чисто юридическими методами, оперирует по преимуществу юридическими понятиями и категориями.

Согласно заявлению одного из основоположников позитивистской школы П. Лабанда, «научная задача догматики конкретного, действующего права заключается в конструировании правовых институтов, в приведении отдельных правовых положений к общим принципам и вместе с тем в выведении вытекающих из этих принципов следствий... Для разрешения этой задачи нет других средств, кроме логики… Все исторические, политические и философские рассуждения, как бы они ни были ценны сами по себе, для догматики определенной правовой материи не имеют значения и часто служат лишь для того, чтобы скрыть недостаточность конструктивной работы».

Весьма четко изложил методологию юридической школы русский государствовед В.В. Ивановский (который, впрочем, видел ее ограниченность и во многом отходил от ее установок). Он констатировал, в частности, что государственное право есть «чисто юридическая наука, объектом которой служат исключительно государственные нормы... Цель государственного права как науки, совершенно иная, нежели цель общего учения о государстве; раз эта наука не имеет дела с явлениями, она и не может ставить себе целью раскрытие какой бы то ни было законосообразности. Она изучает нормы, следовательно, интеллектуальное или разумное содержание этих норм; рас­крывает, какие юридические воззрения были господствующими за тот или другой период времени. Приведение государственных норм в научную систему, классификация их, разъяснение их истинного смысла — вот задача науки государственного права... Но на этом дело не останавливается, применяется далее и сравнительное изучение государственного права различных государств… Теория государственного права стремится воспользоваться из всех этих норм тем, что в них есть общего, и притом общего по существу, но не по форме. В качестве таких общих начал могут быть признаны лишь отвлеченные юридические принципы, построенные на основании наиболее общих, встречающихся в каждом законодательстве, государственных норм. Исходя из отвлеченных юридических принципов теория государственного права строит уже всю систему, пользуясь методом юридической конструкции».

Фактором, стимулировавшим формально-юридический подход, были и сами буржуазные государственно-правовые нормы, прежде всего конституционные, которые тщательно изолируют юридическое от социального и не дают характеристик социальных параметров общественного строя…

Наряду с формально-догматическими методологическими установками для «классической школы» характерна трактовка государства как исключительно или преимущественно юридического явления. Эта трактовка восходит еще к Канту и была позднее развита в неокантианстве. Один из ведущих представителей последнего — Г. Коген дал даже следующее краткое определение: «Государство — это форма права». По его мнению, методология учения о государстве заложена в юридической науке, а учение о государстве не может быть ничем иным, как учением о государственном праве. Таков же ход мысли и у многих представителей «классической школы».

В юридической трактовке государства отражен элемент реальности. Государство действительно выступает как субъект права во внутригосударственных и в международно-правовых планах. Территориальная организация государства, его институционная структура, важнейшие аспекты функциональной деятельности с необходимостью требуют правового оформления. Но все это лишь одна сторона такого сложного социально-политического феномена, как государство.

Разумеется, многие представители «классической школы», являвшиеся крупными учеными, хорошо видели, что у государства, кроме юридической стороны, имеется кое-что еще. Тем не менее господствующей установкой оставалось юридическое видение государства. По мнению известного немецкого правоведа Г. Еллинека, государство имеет два аспекта: социальный и юридический. Существуют в соответствии с этим и два понятия государства: социальное и юридическое. Первое из них — объект социологии, второе — объект юридической науки, а именно государственного права. Вместе они образуют общее учение о государстве.

[…]

… В концепции Г. Еллинека юридическое и социологическое как бы разложены по разным полкам в не соприкасаются между собой. Последнее не есть содержание юридического, а юридическое выступает как нечто безотносительное к социологическому. Свою задачу автор видит не в выяснении реального существа государства, а в том, чтобы «сделать государство юридически мыслимым».

Когда известный русский правовед Н. Коркунов пишет, что «наука государственного права изучает жизнь государства только с ее юридической стороны, насколько она слагается из прав и обязанностей, насколько она регулируется юридическими нормами», подобная констатация, взятая сама по себе, вряд ли может быть оспорена. Действительно, у юридической науки есть свой аспект изучения государства и именно она призвана дать ему юридическую характеристику, показать черты и особенности государственно-правовой формы. Вопрос, однако, заключается в том, можно ли достаточно содержательно изучить «юридические стороны государства», игнорируя его «социальные стороны»? Можно ли изучить юридическое только через юридическое?

Разумеется, какую-то ограниченную сумму знаний можно получить и при таком подходе. У видных представителей «классической школы» эта сумма возрастала, потому что, декларируя юридическую чистоту предмета и метода своей науки, они в действительности в известной степени учитывали социальную природу изучаемых явлений. «Юридическая чистота» соблюдалась ими по принципу: «один пишем — два в уме». Конечно, социальная основа юридического анализа оставалась при этом явно недостаточной и, что самое главное, не было попыток соединить социальный и юридический подходы, сделать первый основой второго. Без этого результативность юридического анализа оставалась ограниченной.

 […]

Подчеркнем, что изучение государства в его юридическом аспекте вполне правомерно, а для ответа на ряд вопросов государственного права, в том числе прикладных, оно просто необходимо. Если при изучении государства нужно прибегнуть к вспомогательным юридическим конструкциям, то и это не беда. К таким вспомогательным конструкциям относится и понятие государства — юридического лица, поскольку государство, как уже отмечалось, в ряде случаев является субъектом прав и обязан­ностей как в международно-правовом, так и в государственно-правовом плане. Однако такая конструкция может быть полезной лишь в том случае, когда она не отрывается от действительности, представляет собой своеобразное (в юридических понятиях) его отражение…

«Классическая школа» заслуживает квалификации буржуазно-либеральной, во-первых, потому, что она вслед за буржуазной экономической наукой эпохи промышленного капитализма стояла на позициях laissez-faire и соответственно отводила буржуазному государству — «ночному сторожу» весьма скромную функциональную роль в экономической жизни общества. Во-вторых, основные проблемы государственного права ведущие представители этой школы стремились, как правило, решать в духе буржуазно-либеральных установок. Они были сторонниками конституционализма, многопартийности, подчеркивали важную роль представительных органов, развивали идеи «правовой государственности». Однако указанные установки были весьма ограниченны с точки зрения демократии, поскольку они отражали и обосновывали «цензовую государственность», отстранившую, как уже отмечалось, подавляющее большинство населения от политического участия…

[…]

Русская наука государственного права того периода находилась под известным влиянием немецких авторов. Вместе с тем влияние это не следует преувеличивать. В русской правовой литературе были подвергнуты основательной критике многие теоретические слабости и ошибки немецкой литературы государственного права. Многие труды русских ученых выгодно отличались от работ немецких авторов широтой сравнительно-правового кругозора. Русская наука государственного права не знала той националистической тональности, которой отличались установки ряда авторов пангерманского крыла в немецкой юридической науке.

Франция в рассматриваемый период представляла собой республику, где парламент обладал достаточно эффективным контролем над правительством. Эта развернутая республиканская форма обусловила отсутствие интереса французской доктрины к таким проблемам, как «правовое самоограничение государства», взаимоотношения главы государства и парламента и т.п. Перед Л. Мишу, А. Эсменом и другими видными французскими государствоведами не стояла задача обоснования равновесия между монархом и парламентом. В то же время полностью сохраняла значение другая проблема, а именно: выступая за парламентаризм, не допустить вместе с тем чрезмерного усиления парламента. Поэтому, отстаивая верховенство парламента и ответственность перед ним исполнительной власти, А. Эсмен одновременно высказывался за ограничение всеобщего избирательного права различного рода цензами, за двухпалатный парламент при широких полномочиях верхней палаты (избираемой менее демо­кратическим путем), что, по его мнению, позволило бы разумно сочетать дух прогресса и традиции консерватизма.

 […]

Концепция «государства — юридической персонификации» несколько демократичнее немецкой концепции, однако и она является средством юридического обоснования классового господства буржуазии. С утверждением А. Эсмена, что личность имеет права, высшие и предшест­вующие правам государства, в его концепцию проникает естественно-правовой момент. Это в известной мере отличает последнюю от концепций других немецких авторов.

[…]

В Италии первый серьезный этап в развитии науки конституционного права также связан с классической школой. Ее основателем и наиболее видным представителем был видный ученый и крупный политический деятель В. Орландо (среди сторонников школы можно назвать также Д. Донати и К. Дзанотини), который находился под большим влиянием немецкой науки. Тем не менее в его учении много оригинальных черт. Русские переводчики основного труда В. Орландо «Принципы конституционного права» справедливо отмечали, что ему в отличие от немецких авторов свойственно «трезвое сознание границ юридического метода» и «открытость» для признания воздействия на конституционное право метаюридических факторов. Некоторые особенности трактовки права и подход к государству как к «правовому институту» позволяют считать этого ученого предшественником институционализма, удельный вес которого в итальянской науке на последующих этапах был особенно значителен. И сегодня авторитет В. Орландо в государственно-правовой теории Италии сравним, пожалуй, лишь с авторитетом классиков английского конституционного права, и прежде всего А. Дайси в современной Великобритании. Сам В. Орландо не раз говорил о своей приверженности исторической школе права. Это выразилось, в частности, в использовании «органических идей» в трактовке государства, которое рассматривалось им как фактор интеграции общества в единый целостный «государственный организм» с собственными законами развития.

В Великобритании место «классической школы» занимает учение А. Дайси, которое в силу особенностей английской правовой системы и юридического мышления во многом отлично от континентальных образцов. Указанное учение не знает понятия «государство — юридическое лицо» (в аспекте государственного права), равно как и понятия государственного суверенитета опять-таки в плоскости государственного права), а основные его компоненты — принцип верховенства парламента и принцип господства права…

Особенностью развития науки в США является как раз отсутствие «классической школы» государственного права, если не считать некоторые явно подражательные европейским образцам работы. Не способствовала адаптации взглядов этой школы и традиционная американская неприязнь к центральной государственной власти. «Классической школе», напротив, был свойствен пиетет перед государством, который у многих ее представителей, особенно немецких, перерастал в «суеверную веру в государство»

 

3. Буржуазная наука государственного права в первой половине нашего века. Социологическая ориентация

Юридическая концепция государства в науке государственного права не была каким-то особым явлением в буржуазной юриспруденции. Она представляла собой разновидность юридического позитивизма, который во второй половине прошлого века доминировал во всех областях буржуазной юриспруденции. И в своем последующем развитии наука государственного права воспроизводила общий ход развития буржуазной правовой мысли. Развитие это шло таким образом, что к началу нашего века позитивизм утратил свои господствующие позиции. Он не сошел со сцены, но вступил как бы во вторую фазу существования, которая характеризуется дальнейшим уходом в абстрактно-логические сферы, где уже теряется четкая грань между практически значимой формально-логической обработкой права и втискиванием реального права в прокрустово ложе формализованных схем, между работающими юридическими конструкциями и спекулятивным конструированием. Все то, что как-то связывало позитивизм с реальной правовой действительностью, становилось достоянием юридико-социологических школ, которые требовали выхода буржуазной науки за рамки формально-догматической юриспруденции.

По аналогичному сценарию развивалась и буржуазная наука государственного права. С одной стороны, она выработала ряд абстрактно-нормативных конструкций, где государство еще более юридизировалось и выступало как «персонификация правопорядка» (напомним, что «чистая теория права и государства» Г. Кельзена возникла в науке государственного права). С другой стороны, в буржуазной науке государственного права складывалось социологическое направление, которое стало претендовать на роль доминирующего.

Резкое обострение классовых противоречий, рост сознательности и организованности трудящихся масс привели к тому, что у господствующей буржуазии пошатнулась вера в право и принципы «правовой государственности». Она уделяла все большее внимание неправовым методам охраны своих позиций, не останавливаясь при этом перед нарушением ее же собственной законности…

В этих условиях буржуазное государственное право требовало иных обоснований, чем те, которые могла дать юридическая школа. Упрямые социальные факты прорывались сквозь тонкую пелену юридических фикций, которую набрасывала на них юридическая школа. Один из выходов из создавшейся ситуации буржуазная наука видела в том, чтобы уйти еще дальше от этих социальных факторов, исключить постановку «метаюридических вопросов» и тем самым представить буржуазное государственное право как нечто непричастное к социально-политической действительности капитализма. Таково, в частности, учение Г. Кельзена, явившееся доведением до крайности методологии юридического позитивизма.

[…]

В кельзеновской системе значительное место отведено конституции. Во внутригосударственных масштабах она венчает «ступенчатую лестницу» иерархически скоординированных норм (однако выше ее расположены между­народное право и «основная норма»). По отношению к государству понимаемому как правопорядок, именно она выступает в качестве основного, определяющего его источника. Г. Кельзен — сторонник буржуазно-демократической конституции. Свои умеренно демократические взгляды на конституцию он подтвердил практическим вкладом в подготовку Конституции Австрийской республики 1920 г. и полемикой с германскими противниками Веймарской Конституции. Австрийские авторы связывают с именем Г. Кельзена появление (впервые в Европе) в Конституции 1920 г. института судебного контроля за конституционностью законов. В работе «Сущность и ценность демократии» он выступил сторонником парла­ментаризма, но при этом уделил особое внимание традиционной буржуазной идее о необходимости защиты институтов меньшинства (т.е. привилегированных слоев) от возможного господства большинства, как о важнейшем аспекте демократии. Г. Кельзен видел классовый характер буржуазного общества, но демократию и парламентаризм он рассматривал как реализацию идеальных общечеловеческих представлений, призванных «гармонизировать» классовые противоречия.

Иной путь у социологического направления. Оно без обиняков включает социологические и политические моменты в государственное право, тем самым стремясь отвести от буржуазной науки обвинение в игнорировании социально-политической действительности. Однако такое игнорирование она заменяет другой, не более похвальной операцией — ее искажением.

Один из ведущих представителей социологического направления — французский юрист Л. Дюги видел и признавал классовую структуру буржуазного общества, утверждал при этом, что классовая борьба и разногласие должны уступить место «социальной солидарности». Последнюю Л. Дюги объявил высшим принципом общественной и государственной организации (само понятие «социальная солидарность» заимствовано им у Е. Дюркгейма и Э. Буржуа). Такое понимание солидарности противопоставлялось, с одной стороны, марксистскому учению о классовой борьбе, а с другой стороны, буржуазно-индивидуалистическим установкам периода капитализма свободной конкуренции. В свете требования «социальной солидарности» Л. Дюги отрицал понятие субъективного права: члены общества имеют лишь обязанности, которые состоят в выполнении определенных «социальных функций». Так, частная собственность (ей Л. Дюги уделял особое внимание) в свете данной концепции — не субъективное право в духе Кодекса Наполеона, а обязывающая «социальная функция». Отсюда известная и используемая до сих пор конституционная формула «собственность обязывает».

Юридическую трактовку государства Л. Дюги отбрасывал как метафизическую. Однако его «реалистическая трактовка», как справедливо отмечал еще Е.Б. Пашуканис, «отрицает необходимость и возможность легитимировать государственную власть, которая, по его мнению, есть не что иное, как социологический факт, результат общественной дифференциации, приводящей к господству сильных над слабыми. Вследствие этого он совершенно последовательно отрицает и понятие суверенитета, и концепцию государства-субъекта, и понятие субъективного права». Государственная власть, по мнению Л. Дюги, есть не что иное, как люди, которые правят, правят потому, что они в каком-то отношении сильнее остальных.

… [С]огласно Л. Дюги, буржуазное государство — это власть людей более сильных потому, что их большинство. В таком государстве с момента введения всеобщего избирательного права власть якобы перешла к большинству, поскольку оно избирает членов парламента, а через него определяет состав правительства…

[…]

Мышление Л. Дюги глубоко противоречиво. Он один из первых в буржуазном государствоведении увидел государственно-монополистические тенденции, усиление государственного вмешательства... Л. Дюги выступил против юридической школы во имя «реализма», во имя «фактов». Но факты оказались таковыми, что их тут же пришлось упрятать за ширму новых фикций: принцип солидарности, «государство общественной службы», синдикализм как «гармонизация» интересов труда и капитала и т.п. Являясь в целом сторонником буржуазной демократии, он вместе с тем своими разработками оказал немалую услугу реакции, в частности фашизму. Сюда относятся: отрицание субъективных прав, теория представительства интересов, теория частной собственности как общественной функции и т.д.

От этих противоречий в значительной мере свободен М. Ориу…

М. Ориу отвергает солидаризм Л. Дюги и подвергает резкой критике любые проявления принципа коллективизма. Рабочего он предлагает сделать «собственником предприятия», выступив тем самым в качестве одного из предтеч идей «народного капитализма», «патернализма», «участия рабочих в управлении» и т.п., получивших впоследствии широкое распространение.

М. Ориу не желает отделять юридическое понятие государства от социального, как это делают представители юридической школы, или давать одно лишь социологическое определение государства, как это делает Л. Дюги. Он формулирует «синтетическое» определение, включающее и юридические и историко-социологические моменты. Согласно М. Ориу, «государство есть юридическая персонификация данной нации, являющаяся следствием политической, экономической и юридической централизации элементов нации и имеющая целью осуществление гражданской жизни».

… Вместе с тем некоторые… тезисы оказались более долговечными, чем концепция в целом. К ним относится расширение компетенции главы исполнительной власти, отрицание делегации как принципа функционирования представительной системы, сведение парламента к «дискуссионному органу» и особенно идея институционализма. М. Ориу не зря считают одним из основателей этого влиятельного и сохранившего свое значение до наших дней течения.

Институционализм отразил усложнение политической организации буржуазного общества, усиление социально-политической роли партий, предпринимательских организаций, профсоюзов. Эти организации, равно как и все другие объединения, организации и союзы людей, представители данного направления (А. Ориу, Р. Ренар, С. Романо и др.) именовали «институциями» (откуда и название школы). Они упрекали юридическую да и другие школы в том, что эти школы не уделяют внимания никаким другим институтам, кроме государства, видя в нем основной фактор политической власти. С точки же зрения институционалистов государство — лишь один из многих институтов, участвующих в процессе осуществле­ния политической власти. Равным образом и право, установленное государством, есть лишь одна из многих правовых систем, существующих в обществе, ибо каждая институция имеет и свое право. Чтобы подчеркнуть, будто государство есть не более чем один из институтов среди других, институционалисты объявили излишним понятие государственного суверенитета.

Институционализм привлек внимание к реальному процессу усложнения политической системы буржуазного общества. Вместе с тем он дал искаженную картину механизма политической власти в этом обществе, не говоря уже о слишком широкой трактовке самого понятия «институция». С позиций институционалистов получалось, что государство теряет монополию власти, делит её с другими институтами…

Значительна роль институционализма в науке государственного права Италии. Сложившись до прихода к власти фашизма, институционалистская школа после его краха заняла главенствующее положение в этой науке. Она не имела компрометирующих связей с фашистской доктриной. В сравнении с французским институционализмом итальянский более юридичен. Основное внимание в нем обращено на юридическое оформление институции, т.е. не столько на сами эти институции, сколько на их право. Правда, глава школы С. Романо подчёркивал, что определяющим, исходным является институция, так как право либо проистекает от нее, либо гарантируется и защищается ею. Всякая институция (государство, церковь, община и т.д.) с точки зрения представителей данной школы являет собой определенный «юридический порядок».

[…]

…Под влиянием институционализма итальянская наука конституционного права обращалась к разработке вопросов, ранее находившихся почти в исключительном ведении общей теории права и гражданского права. Например, теорией источников права стали заниматься преимущественно конституционалисты. Напротив, многие вопросы, поставленные институционализмом, вошли в сферу интересов других отраслевых юридических наук.

В немецкой науке переход к новым «реалистическим установкам» был далек от идей институционализма. Здесь упор был сделан — на основе резкой критики «классической школы» — на «национальные германские начала» государственного права (О. фон Гирке), категориях силы (Л. Гумплович), интеграции (Р. Сменд).

[…]

4. Буржуазная наука государственного права после второй мировой войны

Буржуазная наука государственного права в странах Западной Европы, особенно в континентальных (а именно эти страны были ранее эпицентром развития этой науки), после второй мировой войны оказалась в сложном, кризисном положении. Многие установки этой науки, выдвинутые в межвоенный период, были глубоко скомпрометированы их полным или частичным восприятием фашистской идеологий. Другие не отвечали новым практическим потребностям, и прежде всего бурному развитию государственно-монополистического капитализма. Третьи не могли рассчитывать на сколько-нибудь существенный идеологический эффект, ибо неизмеримо возросло сознание широких народных масс, их политический опыт. В традиционные схемы буржуазного государствоведения, издавна строившиеся по модели капиталистиче­ской государственности, никак не укладывалось то принципиально новое в развитии государственных форм и институтов, что принесло с собой успешное развитие политической системы социалистического общества.

[…]

В этот период почти во всех европейских странах (а также в Японии) были приняты новые конституции. Возникло множество юридических проблем, связанных с реализацией консти­туции и функционированием обновленных государствен­ных структур. Казалось бы, что все это приведет к бурному развитию буржуазной науки государственного права, что, однако, не произошло, развитие было достаточно умеренным. Основная причина — кризисное состояние науки, приверженность большинства ее представителей, сформировавшихся в межвоенный период, консервативным позициям, нежелание увидеть реальные масштабы многих необратимых социальных процессов, происходивших как на земном шаре в целом, так и в жизни основных капиталистических стран.

Разумеется, буржуазная наука государственного права внесла свой вклад в решение тех задач, которые поставила перед правящими кругами основных капиталистических стран новая внутри- и внешнеполитическая обстановка.

Чтобы удостовериться в этом, достаточно обратиться, например, к истории подготовки Основного закона ФРГ 1949 г. или борьбы вокруг проектов конституций в других западноевропейских странах. Еще более активной была эта наука в десятилетие после принятия новых конституций… Буржуазная наука государственного права участвовала в выработке и распространении основных моделей буржуазной политико-правовой идеологии: «государства всеобщего благоденствия», «политического плюрализма», «правового государства» и др.

… масштабы деятельности этой науки значительны, выходит в свет много работ, посвященных как общим, так и частным ее проблемам, читаются обширные университетские курсы и т.д. Весьма существенна и ее практико-прикладная роль. Буржуазные государствоведы, как правило, привлекаются к проведению различного рода конституционных реформ, к подготовке важных актов в области государственного права. Порядок формирования конституционных судов в ряде стран предусматривает включение в их состав ученых-конституционалистов. Хотя формально правовая доктрина почти повсеместно не рассматривается в качестве источника права, тем не менее так называемые «классические труды» оказывают определенное влияние на трактовку тех или иных конституционных вопросов в процессе правоприменительной деятельности, а в решениях конституционных судов нередко имеют место и прямые ссылки на них.

Таким образом, наука государственного (конституционного) права остается важной отраслью буржуазного правоведения, дисциплиной, несущей значительную политическую, идеологическую и практико-прикладную нагрузку. В определенном отношении ее роль в системе юридических наук даже возросла. Это, связано, с одной стороны, с тем, что расширилась тематика самой конституции как базового документа всей юридической системы (и соответственно всего конституционного законодательства), а с другой стороны, с процессом, получившим название «публицизация права», т. е. с изменения характера правовой регламентации некоторых сфер, находив­шихся ранее почти в исключительном ведении частного права. Правда, «публицизация» отмечена вторжением в такие сферы не столько самого конституционного, сколько административного, финансового и некоторых других отраслей публичного права. И тем не менее в рассматриваемой связи отмеченный процесс существен, в частности, потому, что он привел к известному падению более чем значительного удельного веса и влияния, которыми в системе юридических наук традиционно отличалась буржуазная цивилистика.

Однако, если роль конституционного права в системе юридических наук даже возросла, то в системе всех государствоведческих наук, в буржуазной политической идеологии, взятой в целом, ситуация иная. Здесь наука конституционного права потеснена со своих позиций и занимает ныне значительно более скромное место, чем это было в прошлом, в период, когда она была на подъеме, когда господствовала ее «классическая школа». Такое положение вещей в значительной мере объясняется утверждением (в частности, под американским влиянием) после второй мировой войны во всех основных капиталистических странах политической науки…

[…]

Политология, особенно на первом этапе своего развития, открыто противопоставляла себя юридической науке, в том числе науке государственного нрава; она рассматривала себя как науку сугубо эмпирическую. Однако позднее, когда политическая наука обратилась к поискам теории, а в юридической науке стал особенно ощутим процесс ее политизации, соперничество этих двух наук уменьшилось, уступив место известной координации. К примеру, во Франции после 1954 г. с преобразованием университетского курса конституционного права в курс «Конституционное право и политические институты» произошло своеобразное переплетение науки конституционного права и политической науки. Однако это не был рав­ноправный союз. Французский профессор М. Прело полагает даже, что с развитием политической науки наука конституционного права превратилась во вспомогательную справочную дисциплину.

Приведенное высказывание — конечно, преувеличение, но факт «оттеснения» науки государственного права в ее традиционных формах политологией бесспорен. Сама наука государственного права также ощутила потребность в изучении политических проблем и отношений, а также тех аспектов функционирования государственных институтов, которые выходили за рамки ее традиционной проблематики. Стало очевидно, что эта наука должна заниматься не только анализом юридических норм и конструированием юридических институтов и принципов, но и учитывать фактические отношения властвования, основные политические факторы, т.е. расширять свой подход к государственным и политическим структурам. Происходил процесс «политизации» науки государственного права, в результате которого ее представители в значительно большей мере, чем их предшественники, склонны были признавать социальную обусловленность важнейших государственных институтов…

Расширение проблематики и все более значительная «политизация» подходов к ней наиболее заметны у направления, которое может рассматриваться как продолжение социологической школы в буржуазной науке государственного права. Можно говорить о перерастании этой школы в политико-социологическое направление, превалирующее ныне (во всяком случае, в ряде стран) в этой науке и стоящее на позициях «наведения мостов» с политологией. Данное направление представлено прежде всего Ж. Бюрдо, А. Ориу, Э. Корвином, А. Дженингсом, Г. Файнером и др.

Другое направление в современной буржуазной науке государственного права — «модернизированное юридическое направление» — «генетически» в большей мере связано с «классической школой». Оно во многом отличается от старой юридической школы, но стремится, тем не менее, сохранить традиционные «классические» контуры этой науки и в то же время достаточно решительно отмежевывается от политической науки. Сторонники данного направления стремятся, как правило, оставаться в рамках конституционной проблематики; их основное внимание обращено на конституционный механизм государства. Для политико-социологического же направления характерен более широкий охват проблем, в том числе — политических институтов и процессов, формально не входящих в конституционный механизм. Основной подход «модернизированного юридического направления» — институционный, в то время как сторонники политико-социологического направления склонны и к функциональному анализу.

[…]

Отличие «модернизированного юридического направления» от «классической школы» состоит в изменении исходной теоретико-методологической позиции, для которой ныне характерен отказ от трактовки государства как сугубо юридического явления. Лишь в первые послевоенные десятилетия имели место попытки (Г. Навиаски, Ф. Гизе) воссоздать юридическую концепцию государства в духе «классической школы»… Преобладание юридического анализа у современных сторонников «модернизированного направления» не связано более со стремлением создать чисто юридическую конструкцию государства на манер П. Лабанда или В. Орландо.

Для понимания термина «модернизированное» в наименовании современного юридического направления в науке буржуазного государственного права существенно и еще одно обстоятельство. На проблематике и содержании этой науки самым непосредственным образом сказывается развитие самого государственного права. Современное буржуазное государственное право значительно изменилось по сравнению с тем, с чем имела дело «классическая школа». В частности, буржуазные конституции «второй волны» (т.е. принятые после второй мировой войны) в странах Западной Европы существенно отличаются от предшествующих, во-первых, более широким обращением к социально-экономической проблематике; во-вторых, включением в сферу конституционного регулирования ранее не охватывающихся им политических институтов; в-третьих, значительной идеологизацией и т.д. Очевидно, что все это влияет на проблематику и содержание государственно-правовой доктрины даже тогда, когда она ограничивает себя рамками традиционного подхода.

[…]

… расширение сравнительных исследований в области конституционного права связано не только (а может быть, и не столько) с развитием науки государственного права, но и с существенным повышением роли сравнительного правоведения как автономной научной дисциплины. Одна из ее относительно новых, характерных черт — усиление внимания к проблематике публичного права (напомним, что исторически сравнительное правоведение развивалось преимущественно на материалах частного права). Сказалась здесь и государственно-монополистическая интеграция в лице Европейского экономического сообщества, потребовавшая поисков путей государственно-правового сближении стран-участниц.

В социально-политическом плане в современной буржуазной науке государственного права можно выделить два направления, или крыла, — либеральное и консервативное. Они видны в каждом из названных выше научных направлений: политико-социологическом; модернизированном юридическом. В западной науке государственного права второй половины XX в. соотношение этих двух линий — либеральной и консервативной — было неоднозначно и изменялось в разные конкретно-исторические периоды.

[…]

В основе подхода представителей либерального крыла к решению проблем государственного права лежали идеи «государства всеобщего благоденствия», «плюралистической демократии», «парламентского демократического режима» и т.п.…

С конца 70-х годов в буржуазной политической идеологии снова усилилось и активизировалось ее правое, консервативное крыло, что не могло не сказаться и на науке государственного права. …развитие дискредитировало концепцию «государства всеобщего благоденствия» — ведущую модель буржуазно-либеральной идеологии.

[…]

Очередной этап активизации консерватизма не означает, разумеется, что буржуазная политическая идеология и буржуазные государствоведческие науки приняли сегодня однозначный неоконсервативный характер. Речь идет лишь о сдвигах, тенденциях, акцентах. Действуют и факторы, обусловливающие значительную, как и прежде, роль либерального крыла буржуазной идеологии…

[…]

Либерально-демократической ориентации в буржуазной науке государственного права в известной мере способствует и официальная конституционная идеология, т. е. сумма идеологических установок и формул, зафиксированных в действующих конституциях. Напомним, что в большинстве западноевропейских (и некоторых других) стран конституции были приняты в условиях антифашистско-демократического подъема, сопровождавшего падение фашистских и профашистских режимов, и базировались на буржуазно-демократических установках. Разумеется, можно привести немало попыток придать официальной конституционной идеологии консервативное звучание путем соответствующей доктринальной или судебной интерпретации. Вместе с тем официальная конституционная идеология в определенном смысле связывает науку государственного права, заставляет в любом случае считаться с ней.

[…]

Таким образом, современная буржуазная наука государственного права представляет собой достаточно сложное переплетение политико-социологических и юридических подходов, основанных как на право-консервативных, так и на буржуазно-либеральных социальных позициях.

 

Туманов В.А. История и общая характеристика буржуазной науки государственного права // Современное буржуазное государственное право. Критические очерки. В 2-х ч. / Отв. ред. д.ю.н., проф. В.А. Туманов. Ч.1. Буржуазная наука государственного права. М.: Наука, 1987. С. 5-47.

Вопросы к тексту:

Познакомившись с фрагментом работы В.А. Туманова, найдите аргументы в пользу выделяемой в литературе (В.Е. Чиркин, В.В. Лазарев) характеристики науки конституционного права как интернациональной.