Где заканчивается история?

(История и время).

«История – это работа над временем»

(А.Про).

«Несомненно, осмысление истории

включает в себя ее периодизацию <…>

Хронология - тоже пустой звук,

ибо чистая арифметика не отражает подлинного развития»

 (Б.Кроче)

«Если даты – это еще не вся история и

не самое интересное в истории,

то во всяком случае они – то, без

чего сама история исчезла бы»

(К. Леви-Стросс)

 История не только наука о людях. Это наука о "людях во времени." История не может абстрагироваться от времени. "Она изучает конкретную и живую действительность. Исторический феномен не может быть объяснен вне его времени. Древняя арабская пословица гласит: "Люди больше похожи на свое время, чем на своих отцов."[136] Отбор фактов, составляющих звенья одной цепи, определяется темой исследования, но постановка их в хронологическом порядке заставляет ученого следовать за течением времени, учитывать, с одной стороны, повторяющиеся, а с другой - разнохарактерные явления. Время - самая "историческая" категория[137]. Исследование времени превратилось в самостоятельную философскую проблему лишь в Новое время, что связано с научными открытиями Ньютона и Галилея. В галилеевско-ньютоновской физике время и пространство рассматривались как внешние формы, в которых и происходят различные процессы. При этом одни процессы зависят от времени, другие - нет.

  Еще на рубеже ХIХ - ХХ веков методологи сформулировали основные проблемы исторического времени:

1) разработка точных методов датировки событий и временных интервалов соответствующих исторических событий;

2) периодизация всемирной истории, обоснование таких абстракций, как "период", "эпоха", "этап" и т.д.;

3) создание универсальной хронологической системы и соответствующих правил сопоставления разнообразных локальных хронологий (речь идет не только об эмпирической стороне вопроса, но и о теоретическом осмыслении культурного содержания исторического процесса);

4) изучение различных исторических представлений о времени и пространстве[138]. (Циклическая концепция времени античности, линейная концепция времени христианской культуры и т.д.)[139]. Интерпретации «времени истории» и «времени историка»: категории «история» и «время» обусловлены культурно-историческом контекстом, т.е. они подвержены смысловым мутациям. В историософских системах нового времени существует несколько способов восприятия времени: а) время как «четвертое измерение» (Гердер), б) присутствие прошедшего в настоящем (Гегель); в) время как континуум (М.Блок); г) противоположность «математическго и хронологического числа» в восприятии «мира-как-природы» и «мира-как-истории» (Шпенглер). Особенности восприятия исторического времени обусловлены ориентацией той или иной историософской системы в историческом пространстве: прошлое ради прошлого, прошлое ради настоящего и прошлое ради будущего[140].

5) выработка фундаментальных понятий для описания временных изменений и процессов.

К этому перечню можно добавить еще одну весьма спорную и весьма актуальную проблему, связанную с историческим временем, - проблему границы современного и несовременного (исторического). Где заканчивается современность и начинается история? Подлежат ли ближайшие к нам события беспристрастной научной критике, не превращается ли здесь история в журналистику? Не подавляют ли идеология и политика историю полностью? Чем должна вообще определяться эта граница между историей и современностью: хронологией или эмоциями исследователя? Как соотносятся исторический и социологический методы и действительно ли можно провести четкую грань между прошлым и настоящим? В 80-х гг. ХIХ века В.О. Ключевский писал о реформах 60-х гг.: «Теперь нельзя историку изложить ни той, ни другой реформы (отмены крепостного права и введения земских учреждений – А.Г.): для этого еще нет достаточных исторических данных, по которым он мог бы судить о значении той или другой реформы; ни та, ни другая не обнаружили своих последствий, а исторические факты ценятся главным образом по своим последствиям»[141].

На вопрос, где начинается современная история, «история новейшего времени» отвечают по-разному. В английской исторической науке есть свой термин история «present». Во французской – «moderne» и «contemporaine». Англичане «современную историю» приблизительно определяют периодом с 1945 г.[142] Можно и нужно ли изучать «современную историю»? Архивы не все доступны, повышенная угроза субъективности, предвзятости исследователя и т.д. Сложностей и опасностей больше, но исследовать современность историку и можно, и нужно. Именно из недавнего прошлого люди заимствуют большинство аналогий, мы чаще вспоминаем то, что видели сами или слышали от своих отцов и дедов, чем то, что прочитали в книгах о древних. Поэтому знания об этом недавнем прошлом и следует поставить на научную основу. Возможности историка здесь ограничены, но он должен сделать все что сможет. Многие актуальные вопросы современности требуют видения исторической перспективы.

Одни исследователи представляют себе схему исторического времени следующим образом: "современность" - некая точка, сечение временного континуума (непрерывности) прошлое - будущее. Конечно, история, современность и будущее тесно переплетены, но смыкаются ли они, не оставляя между собой дистанции? Еще Аристотель отмечал, что современность как характеристика социального состояния является не мгновением, не моментом, а длительностью (т.е. не точкой, а отрезком, если изображать ее геометрически). В детерминации будущего участвует не одно прошлое, а прошлое вместе с современностью. Современные исследователи проблему восприятия установили, что человеческое сознание способно воспринимать целостную картину в течение 2,9 секунды. «Что касается дальнейшего, то здесь уже необходимо обращаться к источникам фиксированной информации».[143]

Так как граница между историей (прошлым) и современностью (настоящим) подвижна, то хронологические рамки, а соответственно и поле исследования исторической науки постоянно расширяются.

«История современности». Что это такое? Одни историки (позитивисты) настаивали, что историю надо писать объективно, «как было на самом деле», без всяких оглядок на современность, другие (презентисты), наоборот, утверждали, что «все современно», что «все субъективно», что «все относительно». Во второй половине ХХ века начинается реабилитация «истории современности». В 50-е гг. Появился ряд журналом по изучению истории современности. В н. 60-х гг. в Германии, США, Англии развернулись споры о границе между прошлым и настоящем, о применении методов исторического анализа к современности. Был поставлен вопрос, чем историческое исследование современности отличается от журналистики или от политической аналитики[144]. В 70-е гг. во Франции вокруг Школы политических наук кристаллизуется направление «истории настоящего». Именно так - «историком настоящего» - называет себя П. Нора. Он считает, что в рамках современной истории не существует четкой границы между прошлым и настоящим, что прошлое всегда присутствует в настоящем и его выявление и является задачей историка[145]. В последние десятилетия ХХ века история современности стала развиваться еще более активно, она становится способом придать устойчивость настоящему путем его «историоризации».

Наглядным примером трудности установления границ между прошлым и современностью является история национал-социализма в Германии. Долгое время к проблеме национал-социализма подходили в первую очередь с моральной точки зрения. Нацизм был для германской общественности «прошлым, которое не хочет уходить». Призывы некоторых историков историоризировать нацизм воспринимались, как попытки ликвидировать моральный аспект «немецкой вины». Но, вот, в 1990-е гг. новым «актуальным прошлым» для немцев стала проблема разделения и объединения Германии, а период национал-социализма перестал быть «актуальным прошлым» или настоящим, происходит «нормализация» историографии нацизма: моральный подход уступает место собственно научному.

Трудности при изучении современности: Историческое познание обладает и рядом преимуществ (особенно по сравнению с теми знаниями, которыми обладают современники.)

  1) Опираясь на источники, историки могут рассматривать события и процессы как с внешней, так и с внутренней стороны. Исследователям же современности нелегко абстрагироваться от личностных позиций, подняться над чувствами и страстями, чтобы создать хоть сколько-нибудь стремящуюся к объективности картину сегодняшних событий и процессов.

2) Современникам ограничен доступ к ряду источников, к засекреченной информации, к личным архивам. Им мешают религиозные, лингвистические, идеологические барьеры. Для историка эти препятствия либо полностью устранены, либо играют гораздо меньшую роль.

3)  Историк в состоянии проследить не только причины, но и следствия изучаемых событий и процессов. Современникам же весьма сложно определить следствия: то результаты совершенно неожиданны, то проявляются они не сразу.

Еще одна важнейшая проблема - проблема периодизации исторического процесса[146]. Казалось бы, мы со школы привыкли делить историю на периоды и здесь все достаточно ясно и просто. Но это обманчивое впечатление, все дело в том, что это «педагогическое изложение стремиться к простоте, оно придает периодам своего рода очевидность, которой в действительности они не содержат»[147].

Профессиональные же историки сами признают, что любая периодизация носит печать искусственности. Еще Сеньобос назвал периоды «воображаемыми делениями», введенными историками[148]. Любую систему периодизации можно оправдать практическим соображениями, но с научной точки зрения эта система все равно будет спорной. В конце концов история неделима. "Долгота и широта на карте - вспомогательные средства для географа, но в действительности их не существует. Так и попытки дробления истории имеют целью лишь облегчить группировку. Отделять один исторический период от другого каким-то событием - это как хирургу резать живую плоть."(Гельмонт Г. История человечества)[149]. Еще Платон сравнивал философа с хорошим поваром. Хороший повар это тот, который умеет разделывать курицу по суставам. Сравнение это, по мнению, А. Про вполне уместно применить и к историку: «он должен уметь находить подходящие сочленения, чтобы разрезать историю на периоды»[150]. Хронологические грани отдельных этапов и периодов не являются некоей жесткой схемой, пригодной для всех отраслей исторического знания. Кроме того, в разные периоды и на разных этапах указанный критерий проявляется неоднолинейно и с разной силой. "Грани здесь, как и все вообще грани в природе и обществе, условны и подвижны, относительны и не абсолютны."(Ленин В.И.). При периодизации не следует поклоняться "идолу мнимой точности": самый короткий отрезок не обязательно тот, к которому мы прилагаем наименьшую единицу измерения, а тот, который более соответствует природе предмета. "Преобразования социальной структуры, экономики, верований, образа мышления нельзя без искажений втиснуть в слишком узкие хронологические рамки.".[151] Поэтому очевидно, что нельзя строить периодизацию по дням и месяцам или абсолютизировать отдельные даты. Не существует единственно верной периодизации, все системы периодизации страдают определенными несоответствиями с реальностью. Человеческое время всегда будет сопротивляться строгому делению на отрезки, которые свойственны часам. "Час точности" в истории еще не наступил. («Есть опасность..., что добрые люди вообразят, будто цифра порождает событие, подобно тому, как стрелка часов, дойдя до часовой отметки, включает механизм боя; или (как говорил мой старый профессор), что в году 476-ом опустился занавес после представления античной истории, чтобы тут же подняться для представления истории средневековой».[152]

В то же время периодизация - неизбежный момент и основа объяснения истории. Задача любой периодизации - упорядочить материал хронологически. А это можно сделать, только найдя основания, которые могли бы помочь определить место тому или иному явлению и событию на шкале времени. С помощью периодизации выделяются этапы, периоды, которые отличаются друг от друга качественными изменениями, своеобразием определенных исторических закономерностей, тенденций и т.д. Т.е., когда мы разделяем исторический процесс на периоды, мы должны указать на их различия и одновременно на их общие черты[153]. Научность периодизации в первую очередь связана с выбором критерия периодизации. Главная проблема любой периодизации - из каких основ исходить.

   Попытки периодизации хода исторического развития стали предприниматься практически с момента возникновения исторической науки. Одно время периодизация сводилась к делению истории по княжествам, империям, царствованиям (т.е. в основу периодизации клался индивидуально-единичный принцип). "Владычество народов-завоевателей, сменявших друг друга, намечало контуры великих эпох." История долго двигалась, "ковыляя от одного царствования к другому", делая остановку на смерти каждого очередного государя.[154] Еще Вольтер протестовал против подобной хронологии истории: "Можно подумать, что в течение четырнадцати столетий в Галлии были только короли, министры да генералы." А если нет королей?

М.Блок иронично относился и к периодизации по векам, называя это "поветрием тем более заразительным, чем меньше в нем смысла." Фактические понятие «век» было создано Французской революцией к. ХVIII в., т.к. до нее оно имело весьма приблизительный смысл. Так, «век» Людовика ХIV для того же Вольтера означает вовсе не сто лет, а просто долгое правление. Окончание Французской революции совпало с началом нового столетия. Ощущение капитального изменения, поворотного момента заставило сравнивать и противопоставлять век ХVIII и век ХIХ. Но, тем не менее, понятие «век» достаточно пластично: Хобсбаум предложил концепцию «долгого ХIХ века», который заканчивается в 1914 г.

Шагом вперед была попытка выделить этапы или стадии исторического процесса, развития того или иного государства (т.е. в основу был положен принцип выделения особенного, специфичного). Вехами в смене этапов стали служить революции. Ближе к нам выдвигаются периоды "преобладания" той или иной нации - гегемония испанская, французская или английская.

Попытки найти какую-то объективную или естественную периодизацию бесплодны и бесполезны.  Периодизация зависит от того, что мы понимаем под основным содержанием исторического процесса, и даже от того, каким смыслом мы наделяем используемые нами термины. Вот один из примеров относительности всякой периодизации - "средневековье". Достаточно, наверное, сказать, что французский историк Ле Гофф склонен распространять средневековье на европейскую историю с III по начало ХIХ в. Но при этом имеется в виду история сельская, история маленьких ритмов, традиций, устойчивых стереотипов, а не динамичная, "нервная" история города. С точки зрения «классического» для советско-российской историографии формационного подхода датировать конец средневековья - начало нового времени следует Английской буржуазной революцией ХУ11 века, но, с точки зрения цивилизационного подхода, таким рубежом логично было бы считать конец ХУ - начало ХУ1 веков. Как мы видим, все зависит от того, в чем мы видим смысл истории. 

Существующие системы периодизации условно можно было бы разделить на две группы: 1) В основу положены неэкономические моменты: культура, религия, менталитет и т.п. (О. Конт, К. Ясперс и др.) (Мы не стали бы относить к этой группе Дж.Тойнби, у которого, на наш взгляд, строго говоря, не периодизация истории, а классификация «надэпохальных» цивилизаций); 2) В основу периодизации кладется тот или иной экономический момент, например, производительные силы (К. Маркс, К. Кларк, У. Ростоу, Дж.К.Гэлбрейт, Э. Тоффлер и др.)

Одна из теоретических проблем любой периодизации состоит в том, что период «создает искусственное единство между разнородными элементами»[155]. В один и тот же момент времени наблюдаемые нами элементы общественной жизни совершенно не обязательно находятся на одной и той же стадии развития. Политическое развитие «опережает», а экономическое «отстает» (как это у нас часто бывает). Мы официально называем период «перестройкой», и это придает ему некую «цельность», а не официально, его давно прозвали «перестрелкой» и «цельность» здесь просматривается разве что через прицел. Вывод состоит в том, что нецелесообразно политическую периодизацию применять к экономической или интеллектуальной истории. Каждый исторический объект имеет свою собственную периодизацию, история разлагается на некое множество времен. Но среди этого множества времен есть (по крайней мере, в процессе историописания) определенная иерархия. А. Про сравнивает эту иерархизацию времен с работой режиссера: «использование глубины кадра позволяет постановщику фильма показать совершенно отчетливо сразу несколько персонажей, когда они выстраиваются на разном расстоянии от объектива»[156].

 Фернан Бродель в своем трехтомном труде «Мир Средиземноморья…» предложил концепцию трех времен: долгое время – время географических и материальных структур, среднее время – время экономических циклов, конъюнктуры и краткое время – время политической жизни. Если мы вспомним, что периодизация – лишь выдумка историков, то нас не так будет пугать мысль о бесконечной множественности исторических времен. Между тем, согласимся с А. Про, в том, что работа над временем играет решающую роль в конструировании истории: «это не только упорядочение, хронологическое расположение или структурирование по периодам. Это также иерархизация явлений в зависимости от темпа, в котором они изменяются. Время истории не прямая линия, и не прерывистая линия, состоящая из чередующихся периодов, и даже не план: пересекаясь линии образуют рельеф, имеющий толщину и глубину»[157].

В заключение следует остановиться на теории относительности исторического времени[158]. (Не путать относительность всякой периодизации и теорию относительности исторического времени). Возьмем любой учебник по истории и убедимся, что историки одни события описывают более детально, более насыщенно подробностями, а другие как бы поверхностно, "эпохально"[159]. Некоторые исследователи даже утверждают, что отдельные события (например, Французская революция конца ХУ111 века или революция в России 1917 года) имеют "собственное течение времени". В какие-то моменты время реально замедляется или реально убыстряется. Каждое событие, каждая революция, каждая формация имеет свою собственную систему единиц измерения, свое привилегированное время. Таким образом, продолжая развивать подобную точку зрения, нам следует отказаться от действительного исторического времени, от объективной исторической периодизации и т.д.[160]

Другое дело, - когда понятие "историческое время" используется метафорично. В этом случае под историческим временем понимается интенсивность социально значимых событий. При таком использовании этого термина и возможно говорить о том, что историческое время Французской революции отличается от времени предшествующего периода. Речь здесь идет об интенсивности, о глубине исторических процессов, а не о времени как объективной характеристике. (Именно поэтому учебные программы отводят на одни исторические события больше времени для изучения, чем на другие). Всякого же рода представления о замедлении исторического времени по отношению к "физическому" времени - курьез.[161] Объективное время подчиняется своим собственным законам, вне зависимости от субъективных представлений того или иного индивида, той или иной культуры о времени.

 

 Документ:

«Здесь, может быть, уместно определить более точно, что означают слова «Французская революция», потому что, если задуматься, в них вкладывается столько различных значений, сколько людей произносят их. Все в мире развивается, изменяется из минуты в минуту, но это заметно лишь при переходе от эпохи к эпохе. В нашем временном мире, пожалуй, нет ничего, кроме развития и преобразования, во всяком случае ничего иного, что можно было бы ощутить. Вы можете ответить, что революция – это более быстрое изменение. На что можно снова спросить: насколько более быстрое? С какой скоростью? В какой именно момент этого неравномерного процесса, который различается скоростью, но никогда не останавливается, пока не остановится само время, начинается и кончается революция; в какой момент она перестает быть простым преобразованием и становится именно революцией? Эти вопросы, в большей или меньшей степени зависящие от ее определения». См.: Карлейль Т. Французская революция. История. М., 1991. С. 137.

 

 

Чем история отличается от рыбной ловли сетью?

(Исторические источники)

 «Научиться плавать значит усвоить привычку тормозить свои спонтанные движения и совершать движения, которые противоестественны»

(Сеньобос)

«История – это не рыбная ловля сетью; историк не закидывает свой невод наугад, чтобы посмотреть поймается ли рыба и какая. Мы никогда не находим ответов на вопросы, которые не задавали»

(Про А.)

Любой отрезок прошлого, любая форма или продукт человеческой деятельности могут быть включены в сферу исторического знания. Но для того, чтобы подвергнуться научному историческому исследованию прошлое должно оставить нам о себе определенные данные. Необходимое условие научного изучения реальности – фиксирование этой реальности. Зафиксированные свидетельства прошлой деятельности людей и называют источниками. Теоретическими и практическими вопросами работы с источниками занимается такая дисциплина как источниковедение. Источниковедение – особый научный метод познания реального мира.  

Может ли история обойтись без источников? Ответ на этот вопрос не такой уж однозначный.

Позитивистская школа в историографии утверждала, что без источников нет истории: «Тексты, тексты, ничего кроме текстов» (Н.Д.Фюстель де Куланж), «История создается по источниками. Их нет – нет и истории» (Ш.В.Лангуа и Ш.Сеньобос), «Там, где молчат источники, нема и история; где они упрощают, упрощает и она; где они искажают, искажает и историческая наука. В любом случае – и это, по-видимому, главное – она не импровизирует» (Л.Альфан). «Всякая история в отрыве от живых документов лишь пустое изложение, лишенное достоверности именно в силу своей пустоты». Историк не должен полагаться на чужие свидетельства, «пересказывать пустые толкования для нашей действительности более чем бесполезно»[162].

По Альфану, историк – раб источника. Противоположный подход к источнику отлично иллюстрирует фраза А.Я. Гуревича: «Историк должен уметь разгадывать те загадки, которые задают ему источники, и вычленять из их содержания такое,  о чем их создатели не могли или не желали сообщить» [163].

Неокантианская школа в историографии утверждает, что нет истории без историка. Английский методолог Р.Д.Коллингвуд в работе «Идея истории» иронично называл фактографическую позитивистскую методику пересказывания источников «историй ножниц и клея». В его собственной концепции данный подход должен уступить место проблемному. Есть детективы-ищейки, а есть детективы-аналитики, которые могут решить задачу не ползая по полу в поисках какой-нибудь улики, а не выходя из своего кабинета. Не историк-коллекционер, а историк мыслитель должен, по мысли Р.Д.Коллингвуда, генерировать новые знания о человеке: «История есть воспроизведение прошлого опыта в сознании историка».

Современное источниковедение предлагает подходить к источнику как к целостному произведению, явлению культуры своего времени. Источник реализуется не таким, каким человеческая психика его замыслила, но несущим на себе отпечаток среды его возникновения. Историк должен пользовать не только письменные документы, а все, что было у человека, все, что было придумано и обработано им, свидетельствует о его образе жизни. Источником информации о прошлом для историка является исторический памятник, через который он получает весь фактический материал - основу исторического знания.[164]

Слово «источник» многозначно. Под историческим источником понимаются все остатки прошлого, в которых отложились исторические свидетельства, отражающие реальные явления общественной жизни и закономерности развития человеческого общества: историческим источником является «все, что создано в процессе деятельности людей, несет информацию о многообразии общественной жизни и служит основой для научного познания».[165] Историческое знание, как указывал И.Д.Ковальченко, является «дважды субъективизированным отражением». Первая субъективизация – сам творец исторического источника, вторая субъективизация – исследователь источника. Историк изначально пользуется в качестве исходной базы своего исследования субъективизированной картиной прошлого. Чтобы максимально объективизировать результаты исследования, необходим строго критический анализ этой базы. Задачами выявления степени адекватности и полноты отражения в источнике исторической действительности и занимается источниковедение[166]. Успех любого научного исторического исследования зависит от количества и качества используемых источников, от уменья и навыков историков работать с ними. Наукой об исторических источниках, о приемах их поиска, критики, изучения и использования в исторических трудах называется «источниковедение». Данная дисциплина на исторических факультетах обычно изучается студентами на 3 - 4-ом курсах, однако, уже на 1-ом курсе студент сталкивается с необходимостью работы с источниками, поэтому, как нам представляется, в курсе «Введение в специальность» следует познакомить начинающего историка хотя бы с основами источниковедения.

Исторические источники разнообразны, разноплановы, их количество постоянно возрастает, технические приемы их анализа разнохарактерны, поэтому историки стремятся классифицировать исторические источники.

Существует несколько систем классификации источников (например, двухчленная: исторические остатки и исторические предания; трехчленная: вещественные, устные и письменные). В отечественной историографии наиболее распространена следующая система классификации:

1.  Письменные источники.

2.  Вещественные памятники (орудия труда, оружие, произведения искусства, остатки жилищ, предметы быта и т.д.) Изучением вещественных памятников занимается археология.

3.   Этнографические памятники. Изучением народных традиций, обрядов, обычаев, нравов, верований, культурно-исторической эволюцией этносов и т.п. занимается этнология.

4.  Фольклорные материалы (памятники устного народного творчества, сказки, предания, саги, эпосы, руны, песни, былины и т.п.).

5.   Лингвистические памятники (следы древних языков в современной речи, различные языковые заимствования, т.е. данные языка: географическую номенклатуру изучает топонимика, а личные имена - ономастика).

6.Кино-фоно-фото документы. Это новый, растущий фонд первоисточников, приобретающий все большее значение, прежде всего, для изучения истории ХХ века.

И.Д.Ковальченко, указывал, что эта система классификации непоследовательна: одни группы источников выделяются по форме отражения действительности, другие – по объекту отражения, третьи, - по способу фиксации информации. Исходя из того, что самое главной в источнике – информация, он предложил классификацию исторических источников с учетом трех аспектов информации: синтаксического, прагматического и семантического. С точки зрения форм фиксирования информации выделяются четыре типа источников: вещественные, изобразительные, письменные и фонетические. Это первый, синтаксический уровень классификации источников. Второй, прагматический уровень – деление источников (в рамках типов) на виды. Источники одного вида содержат информацию, которая зафиксирована для сходных целей на основе единых принципов и методов. Типо-видовая классификация источников позволяет для каждого класса источников использовать единые методы анализа, позволяет рассматривать источники в масштабе больших классов, а не на примере отдельных памятников. Это особенно важно для новейшего периода истории, когда резко возрастает количество источников и их качественное многообразие.[167]

  Наибольшее внимание историки традиционно уделяют письменным источникам, с которыми предстоит работать и студенту-первокурснику. «Что написано пером.…» Человек склонен с особым доверием относиться именно к письменным источникам: будь то дневник или расходная книга (особенно это характерно для неграмотных групп населения, для которых в письменах есть что-то сакральное). Предосторожности историка, проверяющего достоверность письменного свидетельства не могут нас полностью гарантировать от ошибки или обмана, но, тем не менее. Практика документальных свидетельств в целом считается надежным способом установления истины. Среди письменных источников выделяют: а) эпиграфические памятники (надписи на камне, кости, керамике); б) граффити (нацарапанные от руки тексты на стенах зданий, металлических изделиях и т.п.); в) берестяные грамоты; г) рукописи; д) печатные источники. Письменные источники имеют и свою классификацию. Критерием выделения различных видов письменных источников является совокупность признаков их происхождения, содержания и формы. Чаще всего выделаются следующие виды письменных источников:

1.  Законодательные памятники, документы официального, государственного уровня, обязательные для всех граждан государства, такие, как законы или кодексы (законы Хаммурапи или «Русская Правда» и т.п.).

2.  Актовый материал - юридические документы, в которых фиксировались экономические и политические сделки или договора, судебно-следственные дела, протоколы и другие официальные бумаги.

3.  Повествовательные (нарративные) памятники: исторические повести, летописи, сказания, хронографы, церковная и общественно-политическая литература, автобиографии, мемуары и дневники, записные книжки и т.п.

4.  Экономико-географичесие и статистические данные.

5.  Периодическая печать.

  Более упрощенная классификация - двучленная: документальные источники и повествовательные (нарративные) источники.

Далеко не все историки были педантичны и добросовестны в работе с источниками (даже в простом указании для читателя источника своих данных). Между тем, «утверждение не имеет права появляться в тексте, если его нельзя проверить; и для историка, приводящего какой-либо документ, указание на то, где его скорее всего можно найти, равносильно исполнению общеобязательного долга быть честным».[168]

Принципы научного исследования источников вырабатывались постепенно. Многие инструменты и методы, которые легли в основу современной критики источников, были разработаны в ХVII веке ученым монахом-бенедектинцем Жаном Мобийоном. Но их применение первоначально ограничивалось историей монастырей. Особую роль в выработке принципов научного исследования источников сыграл Георг Бартольд Нибур (1776-1831), которого иногда называют основателем научно-критического метода в изучении истории. По мысли Нибура, основная миссия историка состоит в одновременном решении двух задач: а) аналитической или критической, т.е. в выявлении реальной информации из имеющихся источников; б) синтетической - реконструкции исторической действительности на основе имеющихся материалов. «Торжество исторической критики - из того, что говорят люди известного времени, подслушать то, о чем они умолчали»,- писал В.О.Ключевский. Развитию методов критики и интерпретации источников способствовали работы Ф.К.Савиньи (1779-1861), Леопольда фон Ранке (1795-1886), Ф.К.Баура (1792-1860), Г.Вайца (1813-1886). Историк и библиограф Г.Вайц принимал самое непосредственное участие в издании, ставшей ныне знаменитой, серии «Памятники германской истории», первый выпуск которой вышел в 1826. В результате собирания, изучения и систематизации исторических источников и возникло понятие «источниковедение». «Грандиозная работа, проделанная Г.Вайцем совместно со своими сподвижниками, по выявлению, научной критике и оценке исторических источников и составила то научное исследовательское направление, развитие которого способствовало становлению источниковедения как науки».[169] 

Историки пишут свои исследования двумя способами. 1) Источниковедческий. Историк берет один источник или однотипную группу источников и анализирует ее. Содержание изучаемого массива документов определяет результат, конечную форму исследования. Недостаток такого подхода состоит в том, что источник может содержать набор разнохарактерных и бессвязанных сведений. 2) Проблемный подход. Формулируется проблема, а затем уже подбираются и анализируются соответствующие источники. Кажется такой подход более логичным. Но и в нем есть сложность: часто трудно заранее определить, какие источники действительно нужны для решения данной проблемы. На практике эти два подхода взаимодополняют друг друга. Другое дело, что, приступая к анализу той или иной проблемы с определенными целями и установками, историк по мере изучения документов, может поменять не только общие свои установки, но и саму тему исследования. Источник может навязать исследователю свой собственный ритм, свою собственную хронологию и т.п.

Что написано пером, то…?

(Письменные источники).

Каждый из видов источников требует специальных знаний, умений и навыков. Один историк вряд ли сможет овладеть в полной мере всеми приемами работы со столь многочисленными и разноплановыми источниками. Но в большинстве случаев историки обращались и обращаются в первую очередь к вербальным источникам. Вербальные источники бывают устные и письменные. Акцент в работе историков делался, естественно, на письменные источники. «Устная история» только в последнее время стала привлекать внимание исследователей. Письменных источников сохранилось гораздо больше, они полнее, точнее. «Достаточно прочитать труд по истории общества, о котором не осталось буквально ни одного письменного свидетельства – о железном веке Британии или Зимбабве периода средневековья, - чтобы увидеть, до какой степени теряет жизненную силу история, лишенная своей главной источниковой базы».[170]

При работе с письменными источниками следует иметь в виду, что написанный текст может выполнять несколько функций: информации, пропаганды, личных контактов, творческого самовыражения и т.д. Духовная жизнь эпохи и региона, когда и где написан тот или иной источник может весьма существенно отличаться от нашей. Поэтому необходима достаточно высокая техника работы с источником, его интерпретации.

В исторической науке принято различать источники и литературу по той или иной теме. «Источниками» называют оригинальные материалы, а «литературой» то, что писали по выбранной нами теме наши предшественники. Иногда, например, в английской исторической науке им соответствуют понятия «первоисточник» и «вторичный источник». Приоритет как правило отдается источникам (первоисточникам), ибо любая, даже самая авторитетная книга (литература или вторичный источник) после обнаружения новых исторических данных может оказаться на свалке исторической науки. Но и здесь не все так просто.

Трудности: 1). Не всегда легко различить первоисточник и вторичный источник. Понятие «первоисточник» или «оригинальный источник» подразумевает, что он принадлежит перу современника описываемых событий. Историк предпочитает источники, которые находятся ближе всего по времени и месту к интересующему его сюжету. Но что значит «современник»? Одно дело, когда документ написан через неделю или через месяц после описываемых им событий, а другое дело, когда через год или 10 лет. Одно дело, когда документ написан не только современником, но и очевидцем или участником событий, а другое дело, когда он написан современником, но с чужих слов, на основе слухов и т.п. 2). Возникает вторая проблема: какому источнику следует больше доверять: тому, что написан просто современником непосредственно после описываемых им событий или тому, что написан очевидцем этих событий, но лет эдак через 20-30? К тому же «многие первоисточники неточны, запутаны, основаны на слухах или являются намеренной дезинформацией, поэтому… важной частью работы историка является тщательное исследование источника на предмет подобных искажений».[171]

«В любой относительно недавний период люди пытались понять свое время, уловить суть происходящего при помощи книг, брошюр, газет. Их содержание помогает проникнуть в духовную жизнь эпохи, но для историка они не могут заменить непосредственные, повседневные свидетельства о мыслях и действиях людей, которые дает знакомство с письмами, дневниками и служебными записками; именно они представляют собой непревзойденные «анналы» прошлого».[172] Т.е. среди письменных источников, при характеристике их ценности, мы должны различать источники, предназначенные для прочтения последующими поколениями или хотя бы современниками и источники, не предназначенные для публики или вообще для кого-нибудь. М. Блок назвал последние «невольными очевидцами»; они завораживают как подслушанный разговор. Но даже в отношении «невольных свидетелей» у историков возникают сомнения. «Каким бы непосредственным или авторитетным ни был источник, редкий письменный текст появляется благодаря лишь стремлению рассказать чистую правду».[173] Это может относиться и к автору интимного дневника, и к рассказу очевидца того или иного события. Сегодня историки более скептичны в отношении объективности источников.

Источники, рассчитанные на потомков. Эти источники повествуют о событиях иногда не без литературного таланта. Их называют нарративными (повествовательными). Недостаток их в том, что они отражают то, что представлялось значимым их автору, нас же может интересовать совершенно иное, то, что автор документа даже не счел достойным внимания. Сочинения Цезаря или Тацита, средневековые хроники и летописи, автобиографии, мемуары относятся к этому типу источников. Особенность двух последних в том, что цель автора очень часто состоит не в объективном изложении, а в оправдании своих действий (или бездействия) задним числом пред судом истории. Но даже тенденциозность автора источника может служить сама по себе объектом исследования. Иногда в субъективности (например, автобиографий) и кроется главная ценность источника.

Надо учитывать, что называлось мемуарами в ХVIII веке и, что мы понимаем под «воспоминаниями» сейчас. «В ХVIII веке термин «мемуары» понимали иначе: он относился к личной хронике, написанной действующим участником событий и предназначенной для опубликования лишь после – иногда намного позже – его смерти; целью мемуаров было желание рассказать о фактах и мнениях, обнародовать которые немедленно казалось неблагоразумным или опасным делом…». В чем здесь разница? Мемуары, составленные через несколько лет после описываемых событий, составлены уже в иной психологической атмосфере; другие настроения, другой эмоционально-психологический фон. Воспоминания (не путать с дневниковыми записями) пишутся в иной исторической и психологической обстановке, автор невольно, даже оставаясь верен фактам, дает событиям иную психологическую окраску.

Конечно, читать мемуарные источники гораздо интереснее, чем осторожные политические автобиографии. Мастером этого жанра считается герцог Сен-Симон, оставивший воспоминания о временах Людовика ХIV и Людовика ХV. Мемуары оставили не только аристократы, но даже рабочие первой половины ХIХ века. Однако ценность мемуаров как исторического свидетельства снижает их неточность. Стендаль писал в своих мемуарах «Жизнь Анри Брюлара»: «Очень прошу читателя... помнить, что я притязаю на правдивость только в том, что касается моих чувств; на факты у меня всегда была плохая память».[174] В своих воспоминаниях, пишет Стендаль, «наряду с очень ясными образами я нахожу пробелы, как на фреске, крупные куски которой обвалились».[175] «Я должен написать историю своей жизни; может быть, когда она будет написана, я наконец узнаю, какой я был, - веселый или печальный, умный или глупый, храбрый или трусливый, и, главное, счастливый или несчастливый…».[176] Как писать мемуары? «Нужно повествовать, а я пишу рассуждения о событиях; правда они мелки, но именно в следствии их микроскопических размеров они должны быть рассказаны с большей отчетливостью».[177] Не все авторы мемуаров столь самокритичны. Французские историки в начале ХIХ века любили говорить о национальной специфике мемуарной литературы. Барант, Шатобриан, Гизо, Сен-Мар Жирарден и др. выводили достоинства французских мемуаров из национального характера французов. Французы с их точки зрения настолько заняты собой, что постоянно выводят себя на сцену и оживляют все вокруг себя. «Отсутствие убеждений также помогает им беспристрастно описывать и судить себя и других», - писал Барант.[178]

Источники, рассчитанные на современников. Большинство источников публикуется без оглядки на вечность (как мемуары и автобиографии), а с целью информировать современников, влиять на них, развлекать или пугать. Уже ХVIII век, не говоря о ХIХ веке, захлестнул поток официальных и не официальных изданий, газет, журналов, брошюр, книг, отчетов, проспектов, листовок и т.д. и т.п. Особенно хотелось бы выделить в этом ряду прессу и художественную литературу.

Пресса является одним из самых важных первоисточников для историка. Во-первых, газеты отражают политические и социальные идеи, имевшие в свое время наибольшее влияние. Во-вторых, газеты ежедневно фиксируют происходящие события. В качестве примера можно взять французскую «Монитёр» или английскую «Таймс». В-третьих, время от времени в газетах появлялись журналистские расследования. Традицию эту заложил Генри Мэйхью, нищий писатель, получивший временную работу в «Морнинг кроникл» в 1849-1850 гг.[179] Журналисты часто получали сведения неофициальным путем. Подчас это едва ли не единственный источник сведений для историка. Но, с другой стороны, не следует забывать, что даже о считающейся самой респектабельной в мире прессе – английской – британский премьер Дизраэли выразился так: «В газетах нет ни слова правды. Поэтому-то их и читают». Практически то же самое, но уже через почти сто лет сказал и министр иностранных дел Бевин: «Я читаю газеты от первой до последней страницы. Это для меня единственный способ оставаться в мире фантазий».

Художественная литература. Речь идет не об исторических романах Вальтера Скотта, из которых мы будем черпать фактические сведения. «Художественная литература позволяет проникнуть в интеллектуальную и социальную среду, в которой жил автор, а зачастую содержит и яркие описания его окружения».[180] Но сочинения, например, Диккенса могут дать историку данные об умонастроениях викторианского среднего класса по вопросу о «положении Англии», пьеса мадам де Сталь «Корина» будет выражением взглядов французских либералов на проблему развода и т.д. «Ничто не представляет эпоху лучше, чем оставшаяся от этой эпохи литература», – писал Т. Карлейль. В качестве подтверждения этого тезиса он приводит пример комедии Бомарше «Свадьба Фигаро». «Читателю наших дней довольно трудно представить, в чем магия и внутренняя сила этой пьесы, почему она привлекала к себе так много зрителей, но, приглядевшись попристальнее, он поймет, что, во-первых, комедия отразила страсть к любовным похождениям, так характерную для этого времени, а во-вторых, в ней прозвучало то, что все чувствовали и страстно хотели высказать. Содержание комедии не отличается широтой, сюжет вымученный, герои выражают чувства недостаточно ярко, сарказм тоже получился несколько натянутым, однако эта бедная и сухая пьеса всех захватила и увлекла, и каждый понял содержащиеся в ней намеки и увидел в ней самого себя и те положения, в которые ему приходилось попадать. Вот почему вся Франция аплодирует ей, и она уже прошла на сцене сто раз». См.: Карлейль Т. Французская революция. История. М., 1991. С. 48. Тот же Т. Карлейль (правда по поводу уже другой книги) заключает: «книга свидетельствует о многом, и прежде всего об обществе, которое могло рассматривать такую книгу как предмет духовной пищи». (с. 49)

Еще более ценной категорией письменных источников являются неопубликованные документы. Такие документы хранятся в архивах, личных собраниях, рукописных отделах библиотек. К ним относятся черновики, автографы, письма, дневники, служебные записки и т.п. Иногда встречаются и вполне завершенные сочинения не увидевшие свет по той или иной причине. Архивные сведения подчас сильно отличаются от наблюдений современников. Работа с архивными материалами требует от исследователя дополнительных знаний и скептического склада ума. «Архивы подобно маленьким детям прошлых времен, заговорят с вами, только если вы к ним обратитесь, и никогда не станут говорить с незнакомцем».[181]

Фонды архивов растут ежегодно. Только один пример. Общая протяженность для размещения ежегодных поступлений в Государственный архив Великобритании, составляет сейчас около мили.[182] А в каждой практически стране помимо государственных архивов, существуют церковные архивы, ведомственные архивы, муниципальные архивы. На исторических факультетах преподается специальная дисциплина «архивоведение», которая рассматривает теоретические и практические вопросы работы с неопубликованными источниками.

 Различные виды источников имеют разную познавательную ценность, различную репрезентативность для решения тех или иных задач. Например, основная функция публицистики как вида исторического источника состоит в заявлении позиции личности, осознающей себя частью определенной социальной группы. Но, если, например, в Западной Европе публицистика конца ХIХ - начала ХХ веков действительно отражает интересы различных социальных слоев или партий, то русская публицистика того же периода представлена в большей степени авторскими произведениями, что сближает ее с эссеистикой, выражающей личные взгляды. Таким образом, если западноевропейская публицистика поможет историку в осмыслении тех или иных групповых интересов, то российская публицистика ценна для личностной реконструкции. Если мемуары рассчитаны на ознакомление с ними более или менее широкого круга читателей, что сближает их с публицистикой, то записные книжки или письма носят более личный характер, они не предназначаются как правило ни для печати, ни для потомков, что повышает их репрезентативность и достоверность. И т.д.

Изучение источников следует проводить в совокупности, взаимосвязи, сопоставляя свидетельства как одного временного плана, так и свидетельства разных периодов истории, т.е. учитывая, что отдельный «феномен человеческой жизни - звено цепи, проходящей через века».[183]

 

Документы:

«Из повседневных моих записок, до нынешнего времени с лишком год продолженных, некоторым образом явствует, и я как честный человек нелицемерно уверяю, что при всех моих с его императорским высочеством обращениях и разговорах единственно всегда перед глазами своими имел я намерение, чтобы вкоренить в нежное его сердце любовь к российскому народу, почтение к истинным достоинствам, снисхождение к человеческим слабостям и строгое последование добродетели <…> Принужденным себя нахожу и журнал сей покинуть. Чтоб продолжать его порядочно, надобно по большей части безотлучное тут пребывание, неослабное всего наблюдение, рассмотрительный потом из всего происшедшего выбор и складное расположение, на все сие немалое время. <…> А чтоб совсем не погребалось в забвении, что со мною и у нас происходить будет, то записывать буду в следующих, что мне когда покажется изо всего подостойнее примечания, для его высочества, для общества или для меня собственно, потому что я и сам к себе довольно близок. Сверх того за труды мои, хотя то со временем, воздаяние иметь буду, что самолюбие свое некоторыми из прошедших приключений своей жизни забавлять стану». (Порошин С.А. Записки, служащие к истории великого князя Павла Павловича // Русский Гамлет. М., 2004. С. 369-370)