Что такое «историческое сознание» и что такое «социальная память»?

Если в зарубежной историографии внимание проблематике исторического сознания стало уделяться довольно давно, то у историков-марксистов она долгое время не пользовалась популярностью. В отечественной науке впервые философ Ю.А. Левада в 1969 г. обратился к этой проблематике[107]. Затем только в 1982 г. вышла статья М.А. Барга[108]. Для отечественной науки выход в свет работ М.А. Барга был сигналом к «прорыву» к проблематике исторического сознания. Сегодня изучение, с одной стороны, исторического сознания, его структуры, форм и функций, а, с другой – социальной памяти стало самостоятельным направлением в исторической науке. В начале ХХI века проблемы исторического сознания заняли центральное место в мировой историографии. В Университете Британской Колумбии (Канада) даже создан специальный Центр изучения исторического сознания.

 Под «историческим познанием» понимается процесс познания человеком существенных связей и отношений внутри явлений, предметов и между ними. Речь идет о процессе обобщенного познания окружающей действительности, формировании представлений об окружающем мире и интересующих человека процессах. Историческое мышление охватывает действительность во всех трех временных измерениях (прошлое, настоящее и будущее). Историческое мышление предполагает работу по выявлению причинно-следственных связей и закономерностей истории. Речь идет о становлении и развитии теории исторического познания.

           В процессе познания складывается сознание... Некоторые исследователи в качестве одной из форм общественного сознания выделяют и историческое сознание.[109] "Историческое сознание как часть, элемент общественного сознания включает в себя прежде всего знание истории, а также обобщение исторического опыта, уроков истории, отношение к событиям, к историческому процессу, оценку фактов, убеждения... В нем совмещены все три модуса исторического времени - прошлое, настоящее, будущее."[110] 

 «В ситуации кризиса доверия к историческому метанарративу, свойственной состоянию постмодерна, кардинально меняются взаимоотношения профессионального научного знания и массового исторического сознания. Профессиональному знанию все труднее позиционировать в массовом сознании готовые исторические конструкции, обеспечивающие механизм самоидентификации. Наступает кризис идентичности»[111]. Но почему это происходит? Автор ответа не дает.

Опыт прошлого оформляется в осмысленную историю путем интерпретации и репрезентации – это и есть собственно историописание.

Некоторые исследователи практически отождествляют историческое сознание и социальную память, а некоторые подчеркивают, что социальная (коллективная) память сама является выражением исторического сознания[112]. Некоторые философы ставят знак равенства между историческим сознанием и социальной памятью. Например, Ю.А. Левада дал такое определение исторического сознания: «Этим понятием охватывается все многообразие стихийно сложившихся или созданных наукой форм, в которых общество осознает (воспринимает и оценивает) свое прошлое, – точнее, в которых общество воспроизводит свое движение во времени»[113]. (Курсив мой – А.Г.). Другие, наоборот, сужают область «исторического сознания», включая в него только «научную историю» и отказывая в этом «кухонным историям». Еще М.А. Барг в монографии «Эпохи и идеи» подчеркивал, что неверно сводить историческое сознание к социальной памяти, неверно ставить знак равенства между историческим и общественным сознанием[114]. Любое общественное сознание отчасти является историческим, ибо оно отражает восприятие истории. Но какова эта «часть»?

Социальная память.

Немецкий историк и методолог Йорн Рюзен в своем трехтомном исследовании (1983-1989 гг.) об историческом знании развивает следующую теорию. По его мнению, можно выделить пять основ исторического познания: 1. Люди всегда интересовались своим прошлым, существует общечеловеческий (непрофессиональный) интерес к прошлому; 2. Историческое сознание определяет пространственно-временную ориентацию общества и тем самым способствует его самопознанию; 3. Существуют разнообразные исторические концепции; 4. Существуют различные методы эмпирического исследования; 5. Имеют право на существование различные формы презентации результатов исторических исследований.

Первые две, названные Й. Рюзеном, «основы» исторического познания относятся к области жизненной практики, которая естественно меняется во времени и пространстве. (Многие историки выделяют коллективную историческую память как особое выражение историзма). Третья, четвертая и пятая основы принадлежат области истории как академической дисциплины, т.е. области науки. (Многие историки отличают историческое сознание от исторической памяти [115]). Между практикой и теорией как всегда существуют определенные несоответствия. Изменения (более или менее радикальные) в области третьей, четвертой и пятой «основ» приводит к столкновению с уже ставшими привычными историческими представлениями и, как следствие приводит в обществе к кризису самоидентификации[116].

Социальная память является основой для формирования социально-групповой идентичности[117]. Много из отложившегося в коллективной памяти постепенно оседает в подсознании, формируя особенности характера, стереотипы поведения и т.п.

Что такое «социальная память»? Чем «историческое сознание» отличается от социальной памяти?[118] Ни человек, ни общество не могут обойтись без памяти. Память та цепь, которая сковывает поколения. У общества существует «социальная память» – популярное знание о прошлом. Социальная память играет важную практическую функцию – сплочения коллектива (народа, класса, партии) и поддержания политически активной идентичности[119]. Вот, слова, относящиеся к истории чернокожих Северной Америки, но которые можно экстраполировать на любой ущемляемый социум: «Если мы не отправимся в прошлое и не выясним, как мы дошли до такого состояния, то будем думать, что всегда были в этом состоянии. И если вы думаете, что всегда были в том же положении, что и сейчас, то никогда не сможете быть по-настоящему уверены в себе и превратитесь в ничтожество, почти в ничто».[120] Дж. Тош пишет: «Эффективная политическая мобилизация зависит от сознания общности исторического опыта».[121]

Обращение к прошлому в качестве политического прецедента давно является обычным актом политической и юридической практики. Политики любят обращаться к традициям, к «вечным» категориям особенно в периоды кризисов. Политические лидеры Африки по всему континенту возрождают «вечные» ценности доколониального прошлого, чтобы утвердить национальную идентичность получивших независимость государств. В годы второй мировой войны Черчилль обращается к традиции упорного сопротивления англичан иностранной агрессии со времен Елизаветы I и Питта Младшего. В СССР в годы второй мировой войны учреждается орден Александра Невского и др. Однако, традиционализм как бы исключает важнейшее понятие развития во времени. Мы «были», мы «имели», мы «могли» это раньше, значит «можем» и сейчас. Традиционализм искажает социальную память. Если традиционализм как бы не замечает факта исторических перемен, то другой компонент социальной памяти - ностальгия толкует перемены только в одном направлении – как перемены к худшему. Брюзжание на тему «раньше было лучше» находит свое выражение в очень древних документах. Ностальгия характерна для общества переживающего быстрые перемены. «Тоскливый взгляд в прошлое дает утешение, является духовным бегством от жестокой реальности. Когда прошлое исчезает у нас на глазах, мы стремимся воссоздать его в своем воображении».[122] Французская революция конца ХVIII века, конвульсии Европы в наполеоновскую эпоху, усиливающаяся промышленная революция привели в н. ХIХ в. к ностальгии по размеренному средневековью. Появляется такое течение как романтизм, которое отразилось и на исторических исследованиях.[123] «Начиная с промышленной революции, ностальгия оставалась одним из эмоциональных рефлексов общества, переживающего большие перемены».[124] Рефреном звучит: «Золотой век» следует искать в прошлом. «Ностальгия представляет прошлое как альтернативу настоящему, а не как прелюдию к нему».[125] Противоположный ностальгии компонент социальной памяти – оптимистическое верование в прогресс. Вольтер, Юм, Адам Смит рассматривали историю как перечень материальных и моральных усовершенствований. Безграничная вера в способность человеческого разума преобразовать мир берет свое начало в ХVIII веке. Понятие «прогресс» изначально носит оценочный характер: настоящее превосходит прошлое. Прошлое более примитивно, а потому менее достойно восхищения. «Результатом становится снисходительный подход и непонимание прошлого… Сторонникам прогресса никогда не удавалось понять эпохи, удаленные от них во времени…».[126] Вольтер, например, не видел ничего хорошего в средневековье. Стремление историка продемонстрировать прогрессивность развития может вступить в конфликт с его профессиональной обязанностью воссоздать прошлое «изнутри». Прошлое выглядит у ортодоксальных сторонников последовательного прогресса весьма «мрачным», а будущее, наоборот, - весьма обнадеживающим. Примером может служить книга Э.Х. Карра, написанная в начале 60 - х гг. Однако, сегодня, в виду техногенных и экономических опасностей, такая вера встречается гораздо реже.

Термин «социальная память» предполагает популярное знание о прошлом, то знание, которое передается из поколения в поколение в виде повествования среди малограмотных или неграмотных слоев населения, становится национальным преданием или то знание, которое популяризуют сегодня СМИ. Социальная память – разновидность массового знания о прошлом[127]. Для всякого же массового знания характерно стремление осовременить его и популяризовать. Одна из главных практических функций социальной памяти о прошлом – сплочение коллектива (народа, класса, партии) и поддержание политически активной идентичности. Социальная память - это, скажем так, социально мотивированный взгляд на прошлое, интерпретация прошлого в целях удовлетворения тех или иных социальных и политических потребностей. Социальная память – популярное знание о прошлом, которое характеризуется крайней избирательностью интереса, которое отфильтровано сегодняшними заботами.

Носителями памяти выступают живые социальные группы. Память, как выразился П. Нора, «открыта диалектике запоминания и амнезии, не отдает себе отчета в своих последовательных деформациях, подвластна всем использованиям и манипуляциям, способна на длительные скрытые периоды и внезапные оживления»[128]. Память – «переживаемая связь с настоящим», история же – лишь реконструкция (неполная и спорная) того, чего больше нет.

Сегодня историки пришли к осознанию того, что работу по осмыслению и обоснованию принципов исторической науки следует начинать именно с анализа памяти как основы исторического мышления.

 Хальбавкс высказал мысль, что существует столько же памятей, сколько и социальных групп. Память порождается той социальной группой, которую она сплачивает. Поэтому память по своей природе множественна и неделима, коллективна и индивидуальна. П.Нора, развивая мысль Хальбавкса, настаивает, что историки «глобалисты» сами того не сознавая отражают лишь только какую-то определенную память: «Коммин не осознавал, что он отображает лишь династическую память, Ла Поплиньер – только французскую, Боссюэ – лишь память монархическую и христианскую, Вольтер – память прогресса человеческого рода, Мишле – только память «народа», Лависс – лишь память нации»[129]. При этом все они пытались найти «лучшую» память, «все великие попытки пересмотра истории стремились расширить пространство коллективной памяти»[130].

«Память укоренена в конкретном, в пространстве, жесте, образе и объекте. История же не прикреплена ни к чему, кроме временных протяженностей, эволюций и отношений вещей. Память ­– это абсолют, а история знает только относительное»[131]. Память спонтанна, история – аналитична, история постоянно спорит с памятью, корректирует и поправляет ее. Память коллективна, спонтанна, всеобъемлюща, история – обдуманна, индивидуальна, субъективна.

Дж. Тош называет три характерных черты социальной памяти, которые обладают «серьезным искажающим эффектом»: уважение к традиции (традиционализм), ностальгию по прошлому, вера во всесилие прогресса. Эти черты, как мы видим, могут противоречить друг другу. Политики обращаются в первую очередь именно к социальной памяти. Социальная память играет центральную роль в народном сознании во всех его формах. Поэтому сама по себе социальная память должна служить важной темой профессиональных исторических исследований.

1. С одной стороны, «коллективная память» нередко имеет социальные границы[132], с другой стороны, когда речь идет о более или менее отдаленных эпохах, то их образы будут, как правило, у различных групп совпадать тем в большей степени, чем отдаленнее эпоха.

2. Разные эпохи оставляют в коллективной памяти следы разной силы и глубины. В истории каждой общности (этнической, национально-государственной, групповой и т.д.) есть эпохи, которые дают особенно благодатную почву для создания массовой идеологии и мифологии, коллективных образов. Для англичан это может быть «викторианская» эпоха, для русских – гражданская война и т.д.

3. Видение эпохи современниками, как правило, отличается от коллективного образа потомков.

4. Коллективная память – совокупность наиболее устойчивых психологических компонентов – меняется под воздействием новых ярких событий в жизни сообщества. Т.е. образ той или иной эпохи эволюционирует в коллективной памяти вместе с историческим опытом самого коллектива.

5. Переоценка ценностей, изменения в области коллективного образа чаще всего происходит благодаря усилиям людей «образованного класса», лицами исполняющими идеологические, просвещенческие, религиозные, образовательные функции.