Трансформация мифа в сказку

О трудностях различения мифа и сказки в фольклоре подобных обществ неоднократно высказывались такие видные знатоки, как Франц Боас, Стив Томпсон и многие другие. Один и тот же текст может трактоваться одним племенем или группой внутри племени как миф, а другой – как сказка, включаться в какую-то сакрально-ритуальную систему или выключаться из нее. Главное различие здесь идет по линии сакральность – несакральность и строгая достоверность – нестрогая достоверность, а структурных различий может не быть вовсе. Лишь привлечение в качестве сравнительного материала классических европейских или азиатских форм сказки дает возможность более отчетливо представить себе соотношение мифа и сказки. Проблема эта весьма существенна, так как сказка в отношении к мифу при максимальной сюжетно-семантической близости и несмотря на устное бытование представляет «художественную литературу» в ее специфике.

Собственно сказочная семантика может быть интерпретирована только исходя из мифологических истоков. Это та же мифологическая семантика, но с гегемонией «социального» кода; в частности, важнейшая оппозиция высокий/низкий имеет в сказке не космический, а социальный смысл.

Происхождение сказки из мифа не вызывает сомнения. Мифологический генезис бросается в глаза в универсально распространенных сюжетах волшебной сказки о браке с чудесным «тотемным» существом, временно сбросившим звериную оболочку; чудесная жена (в более поздних вариантах – муж) дарит своему избраннику охотничью удачу и т. п., но покидает его вследствие нарушения брачных запретов, после чего герой ищет и находит жену в ее стране и вынужден там пройти ряд традиционных брачных испытаний. Подобные сюжеты характерны для некоторых пережиточно-тотемических мифов о происхождении родов и племен.

Сюжеты добывания (похищения) диковинок, эликсиров, чудесных предметов безусловно восходят к мифам о культурных героях. Сказки о посещении «иных миров» для освобождения находящихся там пленниц напоминают мифы и легенды о странствовании шаманов или колдунов за душой больного «ли умершего. В известной сказке о поисках лекарства для больного отца слиты обе эти традиции. Популярные сказки о группе детей, попавших во власть людоеда и спасшихся благодаря находчивости одного из них или об убийстве могучего змея – хтонического демона– воспроизводят мотивы, специфичные для посвятительных обрядов.

Основные ступеньки процесса трансформации мифа в сказку: деритуализация и десакрализация, ослабление строгой веры в истинность мифических «событий», развитие сознательной выдумки, потеря этнографической конкретности, замена мифических героев обыкновенными людьми, мифического времени – сказочно-неопределенным, ослабление или потеря этиологизма, перенесение внимания с коллективных судеб на индивидуальные и с космических на социальные, с чем связано появление ряда новых сюжетов и некоторых структурных ограничений.

Для мифов, имеющих обрядовую основу или тесно переплетенных с ритуалами (являясь их составными частями либо обязательным к ним комментарием), разрыв непосредственной связи с ритуальной жизнью племени, безусловно, есть важная предпосылка для превращения мифа в сказку. Отмена специфических ограничений на рассказывание мифов, допущение в число слушателей «непосвященных» (женщин и детей) невольно влекли за собой появление установки рассказчика на вымысел и развитие развлекательного момента. Речь идет о десакрализации -важнейшем стимуле для превращения мифа в сказку. Из тотемических мифов изымается священная информация о мифических маршрутах тотемических предков, зато усиливается внимание к семейным отношениям тотемических предков, их ссорам и дракам, ко всякого рода авантюрным моментам, по отношению к которым допускается большая свобода варьирования и тем самым выдумки. Десакрализация неизбежно ослабляет веру в достоверность повествования. Она, разумеется, не приводит сразу к сознательной выдумке, к восприятию повествования как «небылицы», но строгая достоверность уступает место нестрогой достоверности, что, в свою очередь, открывает путь для более свободной и разрешенной выдумки, хотя «свобода» эта также достаточно ограничена пределами жанра и мифологическим семантическим наследием.

Характерно, что сказочные традиционные формулы в развитой классической форме сказки указывают на специфические отличия сказки от мифа: неопределенность времени и места, недостоверность и т. д.

По мере движения от мифа к сказке сужается «масштаб», интерес переносится на личную судьбу героя. В сказке добываемые объекты и достигаемые цели – не элементы природы и культуры, а пища, женщины, чудесные предметы и т. д., составляющие благополучие героя; вместо первоначального возникновения здесь имеет место перераспределение каких-то благ, добываемых героем или для себя, или для своей ограниченной общины.

 Демифологизация героя в сказке дополняется часто нарочитым выдвижением в качестве героя социально обездоленного, гонимого и униженного представителя семьи, рода, селения. Различные его признаки (например, «незнайка», «неумойка», пассивный безумец, «дурачок» и т. д.) обнаруживают глубокое значение на ритуально-мифологическом уровне, но сознательно маркируется именно его социальная обездоленность. Сказочный герой не имеет тех магических сил, которыми по самой своей природе обладает герой мифический. Эти силы он должен приобрести в результате инициации, шаманского искуса, особого покровительства духов. На более поздней стадии чудесные силы вообще как бы отрываются от героя и действуют в значительной мере вместо него.

Застывшие фундаментальные мифические противоположности типа жизнь/смерть в значительной мере оттесняются социальными коллизиями на уровне семьи. Сказочная семья в известной мере является обобщением «большой семьи», т. е. патриархального объединения полуродового типа.

Те же самые нарушения, которые выступали и в мифах, здесь повернуты со стороны своих возможных социальных, а не космических последствий. Семейно-социальные мотивы в сказке в целом могут быть расценены как новообразование, дополнившее более древнюю, собственно мифологическую основу.

На стилистическом уровне волшебная сказка в речи рассказчика формализует некоторые важнейшие жанровые показатели, которые как раз противопоставляют ее мифу как художественный вымысел; в то же время прямая речь в сказках сохраняет в схематизированном виде некоторые ритуально-магические элементы.

Если при переходе мифа к сказке мифологический космос отчасти заслоняется «семьей», то при переходе от мифа к героическому эпосу на первый план выходят отношения племен и архаических государств, как правило исторически существовавших. Однако в эпосах архаических, сложившихся до достаточно отчетливой государственной консолидации, собственно «исторические» предания остаются второстепенным источником развития эпоса, в известной мере сосуществуют с ним, почти не смешиваясь.

Главным источником формирования архаических эпосов являются богатырские сказки- и в особенности мифы и сказки о первопредках – культурных героях, центральных персонажах первобытного фольклора. Архаический эпос обобщает историческое прошлое посредством языка и концепций первобытных мифов, следуя при этом во многом за указанной традицией первобытного повествовательного фольклора. Прошлое племени рисуется как история «настоящих людей» и принимает форму повествования о происхождении человека, добывании элементов культуры и защиты их от чудовищ.

В архаической эпике обычно выступает некая, достаточно мифологическая, дуальная система враждующих племен – своего, человеческого, и чужого, демонского, имеющего хтоническую окраску. Такое противопоставление нисколько не мешает тому, что в эпосах упоминаются и фигурируют и другие мифические «миры» и «племена», но на первом плане – два этих «племени», находящихся в отношениях постоянной вражды. Борьба эта в терминах племенной вражды конкретизирует защиту космоса от сил хаоса. Как сказано, «враги» большей частью хтоничны, т. е. связаны с подземным миром, смертью, болезнями и т. п., а «свое» племя локализовано на «средней земле» и пользуется покровительством небесных богов.

В образах героев наиболее архаических эпических поэм и сказаний отчетливо обнаруживаются реликтовые черты первопредка или культурного героя.

Архаический (мифологический) слой легко обнаруживается и во многих классических эпопеях. Это, например, относится к индийской «Рамаяне», где Рама сохраняет черты культурного героя, призванного уничтожить демонов, и напоминает многих персонажей дравидских мифов.

Таким образом, мифологическая подпочва сохраняется и в классических формах эпоса. Однако эти классические формы несомненно совершают важные шаги на пути демифологизации.. В отличие от архаической эпики они опираются на исторические предания и прежде всего пользуются их «языком» для повествования о событиях далекого прошлого, но все же прошлого не мифического, а исторического, точнее квазиисторического. Основное различие с архаикой – не в степени достоверности рассказа, а именно в «языке» повествования, которое передается в терминах не космических, а этнических, оперирует географическими названиями, историческими именами племен и государств, царей и вождей, войн и миграций

Проблема развития мифологии и её перехода в иные формы повествования достаточно подробно разрабатывается в отечественной науке. Большой вклад в исследование этой проблемы внесли такие учёные, как Пропп, Неклюдов, Милетинский.

Исследователи выбирают несколько особенностей, характеризующих процесс взаимосвязей и различия между мифом и сказкой:

1. Для сказки характерно ослабление веры в истинность мифических событий, что стимулировало развитие сознательной выдумки. Миф, с точки зрения мифологического общества, – это правда, а сказка – это иллюзия.

2. Мифологические герои заменяются в сказке обыкновенными людьми, тотемные животные заменяются зооморфными персонажами, которые при этом наделяются человеческими чертами (говорящий волк и т.д.), при этом, животное обличие становится маской, скрывающей человеческие характеристики

3. Сказочный герой прочнее других элементов сказки сохраняет черты своего мифологического происхождения. Однако, теперь он приобретает волшебную силу или помощника не в процессе инициации, а именно в профаном мире (поймал золотую рыбку, нашёл шапку-невидимку)

4. Оппозиция высокого и низкого (небо-земля, верх-низ) приобретает в сказке социальный характер. В сказках часто герой либо царевич, либо тот, кто им станет (персонаж с высоким социальным статусом, либо получит высокий социальный статус)

5. Обязательная для мифа локализация миров в модели мироздания исчезает в сказочном повествовании. Если миф апеллирует первоначальным и священным событием сакрального бытия, то сказка руководствуется особенностями композиции и художественной выразительности. В то же время важно подчеркнуть, что сказка сохраняет определенные мифические черты, хотя в общем виде и выступает как псевдо миф

6. По мере развития человечества происходит ослабление функции мифа, и потом их вытесняет развлекательность и назидательность сказок

7. В сказочной фантастике постепенно растворяется этнографическая конкретика и окончательно этот процесс завершается уже в авторской сказке

8. В сказках нет точного обозначения определенных стадий культуры, поскольку здесь сливаются и сталкиваются различные исторические циклы и культурные стили. В то же время, в таких сказках сохраняется некая архетипика, то есть определенные образцы поведения, которые могли существовать во многих культурных ареалах в разные исторические периоды. И эта особенность делает сказки разных нардов общедоступными, общепонятными и актуальными

9. Сказка переносит внимание с коллективных судеб рода или племени на судьбу отдельного человека. Космический масштаб мифических событий уступает место отдельному человеку, отдельной его судьбе. Это связано с особенностями мировосприятия

В сказке мифологическое превращается в волшебное, которое обеспечивает благополучие отдельного героя или коллектива. Сказка может быть любого жанра (сатирического, приключенческого), но миф всегда остается именно мифом (концепция бытия и идеология того или иного общества). В мифе, в отличии от сказки, нельзя смеяться и в нём нельзя сомневаться, поскольку миф сакрален (священен). Исследователи подчёркивают, что чем больше сказочная иллюзия впитывает в себя признаки мифа, тем больше она сама претендует на его роль. Этот процесс поглащения сказки мифа – процесс эволюции мифа в сказку наиболее хорошо демонстрируется при трансформации народной сказки в авторскую. Многие произведения сказочного жанра, в том числе и современные произведения содержат персонажей из классической мифологии (эльфы, гномы и т.д.), тем самым авторы таких сказок в определенной степени претендуют на мифотворчество.