Литературные источники греческой мифологии

Но своеобразное греческое религиозное воззрение явилось не вдруг и не в глубокой древности. Геродоту антропоморфные боги представлялись возникшими, или явившимися не далее, как вчера. Гомер и Гесиод создали их, по его словам, а они жили не ранее, как за 400 л. до его времени. Гомерический эпос (Илиада и Одиссея) принадлежал первому периоду греческой литературы. Это древнейшая, оставшаяся до нас письменность греков, в которой с такою неподражаемою цельностью и ясностью воспроизведены и быть греков героических времён, и их религиозные верования. Но Илиада и Одиссея не древнейшей памятник греческих религиозных верований. До Гомера уже были музы, вдохновлявшие певцов, и культ муз, подательниц поэтически-религиозного вдохновения, уже был распространён. Гомер сам черпает из этого источника народных сказаний, передавая их художнические и привнося свое собственное творчество. В его песнях сохранились и следы древнейших верований, в его время уже устаревших. До него уже были рапсоды – певцы, составители гимнов и песен. Существовать или не существовал сам этот слепой старец, о месте родины которого спорили между собою города Греции, представляют ли Илиада и Одиссея собрание песен, который распевались различными народными рапсодами и приписаны затем одному мифическому старцу, олицетворявшему собою всех певцов и само народное творчество. Или они действительно произведение одного вдохновенного поэта древности, который вложил свой творческий дух в народные сказания – для нас все равно. Гомерический эпос памятник верований не первоначальных, а уже начавших изменяться. К этому же периоду греческой литературы промывает и поэзия Гесиода, который должен быть признан древнейшим из поэтов после Гомера, если не современником его. Он берет содержание для своих песен из того же источника, из которого черпал Гомер, но характер его поэзии несколько иной; свободного творчества у него по-видимому менее, чём у Гомера, и его поэзия отличается более практическим житейским направлением с од вой стороны, с другой – наклонностью в систематизации народных верований и в философским воззрениям. Первое направление выразилось в его работах, которые вместе с уроками земледелия и мореплавания, передаются общие правила нравственности и религиозные взгляды на судьбу и жизнь человека, а равно и сказания о первобытных временах (пять веков жизни). Второе отобразилось на его Теогонии, или родословия богов, в котором видна уже попытка поставить во взаимную связь предания о различных богах и под формою родословия богов представить космогонию, или учение о происхождении и образовании вселенной. Его теогония имеет характер философемы, она вовсе не есть его вымысел, как это оказывается из сходства его сказаний о богах с гомерическими и другими древними преданиями, не только греческими, но и обще-арийскими. Воззрение Гомера и Гесиода раскрывается, а иногда и развивается далее в гомерических гимнах богам, явившихся позднее, но приписываемых Гомеру, и в после-гомеровской лирической поэзии, по преимуществу у Пиндара. За поэзией смешанного содержания т. е. не чисто религиозного, следует и иметь важное значение особая поэзия, которую называют (О. Мюллеръ) богословскою и которая носит имя орфической литературы, проникнутой своеобразным направлением. Сам Орфей в предании представляется одним из древнейших поэтов, пророков, вдохновлённых Аполлоном, богом религиозных откровении. Ему приписывается изобретение письма, метра, магии и древнейших религиозных обрядов. Особенно тех, которые отличались таинственностью и известны под именем мистерий. Но до времени Пиндара никто не упоминает об этом знаменитом Орфей, который своим чарующим пением укрощал зверей, останавливал течение рек и которого слушая слетались птицы. Аристотель считал, что Орфей никогда не существовать. Язык и воззрение орфической литературы, также свидетельствует, что она позднейшего происхождения и значительно расходится не топко с гомерическим, но вообще с эллинским взглядом. Направление этой литературы но преимуществу мистическое и непосредственно связано с таинственными религиозными культами. Когда она возникла, ответить трудно. Она стала известной со времён Ономакрита, поэта и предсказателя, жившего в VI в. до Р. Хр., который ведь ж распространим в Афинах особое таинственное учение (наречения оракулов – таинственные обряды), приписав ему происхождение от древнего фракийского пророка. Есть основание думать, что элементы орфической литературы были и ранее. То самое обстоятельство, что Ономакрит мог выдать свое учение под именем Орфея, показывает уже, что в его время имя этого поэта было известно и пользовалось уважением. Достоверно одно, что орфическая письменность явилась после Гомера, хотя некоторые стихии ей могли иметь свое происхождение в глубокой древности или по меньшей мере сохранить на себе следы верований до-гомерических, даже пеласгических. Огромная литература орфиков, осложнившаяся впоследствии другими, сродными ей богословскими и философскими взглядами, и имевшая несколько народов своего развития, не прекращавшегося даже до времён христианства, дошла до нас большею частью в отрывках, уцелевших у других писателей (неоплатоников и апологетов христианства). Некоторые сочинения орфиков известны только по имени. Древнейшими и более важными по содержанию из орфических произведений признаются: івроі Хо^оі - св. предание орфиков, поэма в 24 рапсодиях, сохранившаяся в Фрагментах; орфическая сказания о космогонии, также дошедшая в отрывках, и быть может не отдельные от ироі Хоуоі, а также гимны, которые большею частью критиков и филологов считаются за одну из древнейших частей орфической литературы. К самым значительным остаткам орфической письменности принадлежат: Аргонавтика, рассказ о плавании Аргонавтов в Колхиду (по преданию Орфей плавал с ними и своим пением спасал их от чарующего пения сирен), Лідіха – поэма о таинственном, магическом значении имени, и гимны (Трѵоі) к богам. Остатки эти изданы Германом вместе с другими фрагментами орфической литературы, сохранившимися в сочинениях других писателей (Аігоатгаоікітіа). Вместе с этою чистою богословскою литературою шло и развивалось другое более свободное от религиозных преданий воззрение, хотя первоначально с ними связанное. Таковы известные произведения греческих трагиков. Из них Эсхил всех ближе стоить к гомерическому преданию и остается на почве народной мифологи, осмысляя древние народный сказания. Софокл, изображая по преимуществу нравственно практическую сторону жизни, также не разрывает своей связи с народной религией. У Еврипида мифологическая сказания служат уже только субстратом для других, чисто рационалистических взглядов; он уже совершенно отрешается от мифологической точки зрения. Чисто философские воззрения и взгляды также рано начинают развиваться и то примыкают к религии, то более или менее расходятся с нею. Под влиянием этих последних возникают различные школы рационалистических толкователей древней народной и гомерической мифологи, пока не является чистый скепсис.

На основании этих литературных памятников Греции и свидетельства греческих историков (Геродота, Павсания, Диодора), равно как и на основании сопоставляя греческих верований с обще арийскими, можно наметить с большею или мен шею точностью и самые моменты в развитии греческой религии.

Зевс.

Идея божества сливалась сначала с природой в её величественных явлениях, Зевс громовержец – с громом и молниями, а его дочь, голубоокая Паллада с безоблачным небом. Самые свойства божества не имели определённости при этом слиянии религиозного чувства с природою; вся она в целом была священна и божественна; таково же было и все поразительное в ней в отдельности, все и «царь Зевс, и Гея – земля, и чистые огни неба». Древние пеласги приносили жертвы богам вообще, но имён их не знали. Это свидетельство греческого историка Геродота, несомненно указывает на постепенное осложнение греческих религиозных представлений и на развитие их из мало определённых и смутных понятий в те ясные облики в каких знали их греки времен Геродота.

На многих из олимпийских богов действительно можно проследить и сам процесс перерождения их из понятии чисто физических в иные, антропоморфные; а некоторые из них до конца остались с прежним характером, более физическим, чем человекообразным (Гелиос солнце, Селена луна). Тоже подтверждают и исторические свидетельства о культах богов во времена не только отдаленной древности, но и ближайшие к эпохе самого Гомера. В этих культах, о которых сохранились еще свежие предания, Зевс далеко не тот, что у Гомера; он гораздо ближе по своему значению к понятиям богов природы у других народов. Таков прежде всего Зевс «ликейский», которому посвящена была замечательная высотою Ликийская гора в Аркадии, стране древних пеласгов. Его эпитет, как и название самой горы, ему посвящённой, указывает на идею света, с которой представление о нём было связано. Еще более ясен астрономический элемент в понятии Зевса из другого его эпитета звездовидный». В святилище ликейского Зевса, говорит Павсаний, ни люди, ни животные не отбрасывали тени, т. е., оно было полно особого, божественного света. В древнем аркадском культе Зевсу важное значение имели по-видимому огонь и вода. Таков и пелагийский, додонский Зевс, которого в самой Илиаде призывает Ахиллесъ. Этот Зевс пелагиский, додонский, далеко живущий владыка (не на Олимпе) был Зевс питающий -  олицетворение производительных сил природы. В Додоне его голос и его повеления слышались из темносенистого дуба, как говорит Одиссея. Он присутствовать в этом священном дереве, которое служило выражением животворной силы и быть может для пеласгов было деревом жизни. Таков же в Беотии Зевс Трефоний, Зевсъ кормилец, посылающий пищу из земли, культ которого до последнего времени сохранял особый характер, указывающей на обожание земли. Те же натуралистические свойства имел и Зевс идейский, лесной, как и Зевс горный, или Зевс горных вершин, понятие которого непосредственно связано было с представляемыми о небе и его плодотворной силе в отношении к земле. Миф о Зевсе критском, похищающем Европу в образе быка (следы этого сказания сохранились и в Илиаде), свидетельствует о том же. В этом чувственном мифе, рассказанном с подробностью в овидиевых Црѳвращениях, древний Дий является олицетворением чувственно-животного элемента. Быкообразный Зевс, полюбивший финикиянку Европу, напоминает скорее финикийско-египетских богов с характером зооморфическим, или солнечным, чем эллинскаго Зевса. Родство самого олимпийского Зевса с Посейдоном – морем и Аидом – преисподнею в основе своей без сомнения иметь ту мысль, что три брата суть представители трёх областей видимой природы: неба, воды и земли с её глубиной. Представитель света и неба Зевс только старейшей между ними. Все они составляют в сущности одну силу природы в её главнейших явлениях; три брата это один Зевс трёхглазый как и назывался он прежде. Зевс олицетворял собою всю природу в целом, точно так, как Аргус «тысячеглавый» означал никогда звёздное небо.

Общий ответ на вопрос о первоначальном фазисе в развитии греческой религии, предшествовавшем антропоморфизму; это общая, мало определённая мысль о том, что в основе антропоморфизма лежит натурализме. Где исходный пункт самого это натурализма? Чем он открылся и какое простейшее, начальное представление лежало в его основе, словом, что предшествовало этому натуралистическому политеизму, после перешедшему в антропоморфизм? Вопрос важный как для самой истории религии греков, так и еще более общих интересах философии религии и богословия. Самые общие и исторически первоначальный понятия греков о божестве заключены в именах Зевса и Демона, которые дают идею света. Зевс  бог, взятый в себе самом, а демоны проявления его силе в природе и человеческой жизни. Таково первоначальное значение этих понятий и у самого Гомера. Это и было то начальное натуралистическое представление, из которого развился более сложный политеизм, а затем антропоморфизм. На этом основании по-видимому следовало бы заключить, что исход греческой религии проникнутый уже натурализмом, монотеизм, обожание единой силы под образом, или в форме светового начала природы.