Конституционные ценности и институциональные пороки

Любая современная конституция представляет собой акт, в котором совмещены два совершенно различных по предназначению типа норм. Одни фактически адресованы человеку (индивидуальному либо коллективному). Другие тоже имеют адресатами людей, но уже не в качестве «граждан», а в качестве «человеческого субстрата» государственного механизма. Проще говоря, нормы первого типа фиксируют права народа, человека и гражданина, а нормы второго — институциональное устройство власти (ее строение, отношения между разными институтами, компетенцию органов и должностных лиц, юридическую силу тех или иных актов и пр.).

Конечно, такая дифференциация в глазах юристов крайне условна, но для понимания роли конституции она просто необходима. Дело в том, что уровень правовой и даже социальной защищенности человека зависит не столько от того, как (в каком объеме, насколько конкретно, императивно и т. д.) сформулированы нормы первого типа, сколько от того, являются ли нормы второго типа «клеткой для власти». Правда, актуальность такой дифференциации обратно пропорциональна уровню гражданского сознания в обществе и интереса граждан к нормам второго типа.

Обратите внимание, какие требования выдвигают сегодня силы, именуемые оппозицией (я сознательно употребил здесь выражение «именуемые оппозицией», поскольку об оппозиции в ее классическом понимании в нашей стране говорить невозможно). Эти требования фактически напоминают приведенный выше лозунг советских диссидентов. Например, Михаил Касьянов формулирует программное требование таким образом: «Перед обществом в предстоящий период стоит важнейшая задача — осознать основные принципы, которые мы исповедуем в нашей стране. Выбор мы сделали давно: приняв конституцию, мы проголосовали за демократическое государство с рыночной экономикой и частной собственностью. И эти основы должны быть непоколебимы. Во главе угла должен стоять человек, его жизнь, свобода личности, его здоровье, его достоинство. Государство обязано опираться на личность, способствовать раскрытию индивидуальных способностей людей» 5. А вот лозунги «Марша несогласных» 14 апреля 2007-го: «Выборы в Думу в 2007 году — без антиконституционных ограничений!», «Создать коалиционное правительство по итогам свободных выборов!», «Требуем свободных выборов президента в марте 2008 года!» 6.

На первый взгляд все задачи поставлены верно. Но если внимательно разобраться, то ни одна из них не может считаться подлинно актуальной. Дело в том, что и тезис Касьянова, и требования «Марша несогласных» подразумевают способность Конституции РФ в полной мере обеспечить те ценности, права и свободы, которые она же провозглашает. Препятствует этому якобы только нынешняя администрация. Здесь кроется стратегическая ошибка: политические лидеры и окружающие их эксперты игнорируют институциональные условия функционирования власти и как будто говорят потенциальным избирателям: «Если мы придем к власти, то Россия вновь станет демократической». На самом же деле перечисленные выше требования лишь отдаляют возможность модернизационного прорыва страны.

Налицо все то же незнание, непонимание или нежелание понимать (из-за стремления как можно скорее достичь нужного электорального результата), что конституционные ценности могут быть хорошо защищены самим обществом только в том случае, если уже достигнут консенсус относительно этих ценностей; если общество уже впитало их; если без таких ценностей оно не мыслит своего существования; если есть потенциал гражданской солидарности; если, наконец, есть достаточное число людей, готовых принести себя в жертву ради защиты вышеупомянутых конституционных ценностей. Все  социологические данные, да и просто наблюдения говорят о том, что таких условий в России пока не существует. На мой взгляд, те слои общества, которым не по душе нынешнее положение дел, и даже многие из тех, кто более или менее лояльно относится к действующей власти, то есть группы, которые могли бы составить довольно многочисленную базу оппозиции, отворачиваются от нее не в последнюю очередь из-за того, что интуитивно понимают: истинные причины сложившейся ситуации коренятся не в той или иной фамилии, а гораздо глубже. Но вместо того чтобы показать реальную причинно-следственную связь, оппозиционные лидеры пытаются мобилизовать общество лишь против следствий институциональных пороков.

Разумеется, автора можно обвинить в другой крайности — преувеличении роли «конструктивных особенностей» в формировании того политического дизайна, который мы наблюдаем. Мне не раз приходилось слышать упрек в юридическом фетишизме. Однако моя идея не сводится к «институциональному детерминизму», и я вполне сознаю ту огромную степень влияния, которое оказывают на функционирование публично-властного организма историческая инерция, социальные стереотипы, культурные традиции, внешнеполитическая, равно как и внешнеэкономическая, ситуация, личностные особенности политических деятелей либо крупных должностных лиц и т. д. Тем не менее, не разделяя «институционального детерминизма», я выступаю также категорически против «детерминизма социокультурного». В данном случае недопустимо ставить вопрос наподобие древней схоластической проблемы о «первичности яйца или курицы» (в нашем случае — общественного сознания либо институтов). Хотя бы потому, что любой вывод здесь остается недоказуемым. По моему мнению, определенная институциональная конфигурация власти не способна коренным образом изменить общество. Но она может затормозить движение общества к неким целям или даже воспрепятствовать их достижению либо, наоборот, снять эти препятствия, а то и ускорить такое движение. Анализ современных российских конституционных институтов привел меня к выводу, что зафиксированная Конституцией РФ модель властного механизма препятствует достижению тех ценностей, которые провозглашены той же конституцией.