Жизнь и воззрения К. Г. Юнга 14 страница

Все это развитие подобно року. Я не стал бы возлагать вину за него на протестантизм или Возрождение. Несомненно одно — современный человек, будь он протестантом или нет, утратил защиту церковных стен, старательно возродившихся и укреплявшихся с римских времен. Эта утрата приблизила его к зоне мироразрушающего огня. Темпы жизни ускорились, она сделалась гораздо интенсив­нее. Наш мир захлестывают волны беспокойства и страха.

Протестантизм был и остается великим риском, и в то же самое вре­мя — великой возможностью. Если он будет и далее распадаться как церковь, это грозит человеку лишением всяких духовных предохрани­телей и средств защиты от непосредственного опыта сил бессознатель­ного, ждущих высвобождения. Посмотрите на всю невероятную ди­кость, которая творится в нашем так называемом цивилизованном ми­ре, — все это зависит от людей, от состояния их ума! Посмотрите на дьявольские орудия разрушения! Они были изобретены совершенно безобидными джентльменами, разумными и уважаемыми гражданами, которыми нам так хочется стать. А потом весь мир взрывается, и на­ступает неописуемый ад опустошения, и никто за это, кажется, не не­сет ответственности. Это происходит словно само собой, но ведь это творение человека. Пока каждый из нас уверен, что он представляет собой лишь собственное сознание, превосходно исполняющее свои обя­занности и служащее добыче скромного достатка, никто не замечает того, что вся эта рационально организованная толпа, именуемая госу­дарством или нацией, влекома какой-то безличной, неощутимой, но ужасной силой, никем и ничем неостановимой. Эту страшную силу объясняют по большей части страхом соседней нации, в которую слов­но вселился злобный дьявол. Так как никому не ведомо, насколько сам он одержим и бессознателен, то собственное состояние просто проеци­руется на соседа, а потому священным долгом объявляется приобрете­ние самых мощных пушек и самых ядовитых газов. Хуже всего то, что это верно: ведь соседи находятся во власти того же неконтролируемого страха. В сумасшедших домах хорошо известно, что самыми опасными являются пациенты, движимые не гневом и не ненавистью, а страхом.

Протестант остался в одиночестве перед Богом. У него нет исповеди, отпущения грехов, нет никакой возможности искупления opus divinum. Он должен в одиночестве переваривать собственные грехи, не имея никакой уверенности относительно божественной благодати, сде­лавшейся недостижимой по причине отсутствия пригодного ритуала. Протестантское сознание сделалось поэтому бдительным, подобно не­чистой совести это сознание обрело неприятную склонность вмеши­ваться в жизнь и затруднять ее людям. Но тем самым протестант до­стиг уникальной способности осознавать свои грехи, каковая совер­шенно недостижима для католического сознания, ибо исповедь и отпу­щение грехов всегда готовы уменьшить чрезмерную напряженность. Протестант же предан этой напряженности, обостряющей его совесть. Последняя — в особенности нечистая совесть — может быть даром не­бесным, подлинной благодатью, если она выступает как высшая кри­тичность по отношению к самому себе. Самокритичность, интроспек­тивная проницательность — это необходимое условие постижения соб­ственной психологии. Если вы сделали что-нибудь вас смущающее и спрашиваете себя, что же вас толкнуло на подобное действие, то сред­ством обнаружения подлинных мотивов вашего поведения будет нечи­стая совесть, наделенная соответствующей способностью к различе­нию. Только тогда вы способны увидеть, какие мотивы направляют ва­ши поступки. Жало нечистой совести даже пришпоривает вас, чтобы вы обнаруживали вещи, которые ранее не осознавались. Тем самым вы можете пересечь порог бессознательного и уловить те безличные силы, которые делают вас бессознательным инструментом того убийцы, ко­торый сокрыт в человеке. Если протестант сумел пережить полную ут­рату церкви и все же остается протестантом, т.е. беззащитным перед лицом Бога человеком, не защищенным более какими бы то ни было стенами или общинами, то у него имеется уникальная духовная воз­можность непосредственного религиозного опыта. Не знаю, удалось ли мне передать, что означал для моего пациента опыт бессознательного. Объективной мерки для ценности такого опыта не существует. Мы дол­жны принимать его в соответствии с той значимостью, какую этот опыт имеет для переживающей его личности. Вас может удивить тот факт, что при внешней бесполезности некоторые сновидения нечто значат для разумных личностей. Но если вы не принимаете того, что эта личность вам говорит, или не можете поставить себя на ее место, тогда и не судите. Genius religiosus (Божественный дух (лат.)) — это ветер, который дышит, где хочет. Нет такой архимедовой точки опоры, с позиций которой можно было бы судить, ибо психика неотличима от своих проявлений. Психика есть объект психологии и, роковым образом, является одновременно субъектом — от этого факта нам никуда не деться.

Некоторые сновидения, выбранные мною в качестве примера “не­посредственного опыта”, для неопытного глаза, безусловно, не пред­ставляют собой ничего выдающегося. Они неброски, будучи скромны­ми свидетельствами индивидуального опыта. Они выглядели бы поин­тереснее, если бы я мог представить всю их последовательность во всем богатстве символического материала, вынесенного на поверхность всем ходом этого процесса. Но даже вся эта серия сновидений не срав­нится по красоте и выразительности с любой составной частью тради­ционного вероучения. Последнее всегда является результатом, плодом работы множества умов на протяжении многих веков. Вероучение очи­щено от всех странностей, недостатков и пороков индивидуального опыта. Но при этом именно индивидуальный опыт, каким бы бедным он ни был, обладает одним важным преимуществом: он являет собой непосредственную жизнь, несет в себе живое биение пульса дня сегод­няшнего. Для ищущего истину он убедительнее самой лучшей тради­ции. Непосредственная жизнь всегда индивидуальна, ибо бег жизни индивидуален; все, что связано с индивидом, уникально, преходяще, несовершенно — особенно, когда речь идет о сновидениях и им подо­бных продуктах умственной деятельности. Никому другому такие сны не приснятся, даже если у многих те же проблемы. Но как не может быть абсолютно уникального индивида, так невозможны и абсолютно уникальные по своему качеству продукты индивидуального развития. Даже сновидения состоят из в высшей степени коллективного материа­ла — точно так же как в мифологии и фольклоре различных народов некоторые мотивы повторяются чуть ли не в идентичной форме. Я на­звал эти мотивы архетипами", под которыми я понимаю формы и об­разы, коллективные по своей природе, встречающиеся практически по всей земле как составные элементы мифов и являющиеся в то же самое время автохтонными индивидуальными продуктами бессознательного происхождения. Архетипические мотивы берут свое начало от архетипических образов в человеческом уме, которые передаются не только посредством традиции или миграции, но также с помощью наследст­венности. Эта гипотеза необходима, так как даже сложные архетипические образы могут спонтанно воспроизводиться без какой-либо тра­диции.

Теория предсознательных, изначальных идей никоим образом не является моим собственным изобретением, на что указывает уже тер­мин “архетип”, принадлежащий к первым векам нашей эры. В при­менении к психологии мы обнаруживаем эту теорию в работах Адоль­фа Бастиана, а затем вновь v Ницше¹⁴. Во французской литературе Юбер, Мосс и Леви-Брюль высказывали сходные идеи. Я дал лишь эмпирическое обоснование теории того, что ранее называлось изна­чальными, или простыми, идеями, “категориями” или “habitudes directrices de la conscience”, “representations collectives” (Направляющие привычки сознания”, “коллективные представления” (фр.).) и т. д., путем детального исследования¹⁷.

Во втором из обсуждавшихся выше сновидений мы встречались с ар­хетипом, которому я еще не уделял внимания. Это особое сочетание горящих свечей, образующих как бы четыре пирамиды. Тут подчерки­вается символическая значимость числа четыре, поскольку пирамиды занимают место иконостаса, священного образа. Храм называется “до­мом самососредоточенности”, поэтому мы можем предположить, что этот символ служит для обозначения алтаря. Tetraktys, если восполь­зоваться пифагорейским термином, действительно относится к “само­сосредоточенности”, как о том ясно свидетельствует сон пациента. Этот символ появляется и в других сновидениях, обычно в форме кру­га, разделенного на четыре части, в некоторых сновидениях пациента из той же серии он принимает также форму неразделенного круга, цветка, квадратной площади или комнаты, четырехугольника, глобу­са, часов, симметричного сада с фонтаном посредине, четырех людей в лодке, в аэроплане или за столом, четырех стульев вокруг стола, четы­рех цветов, колеса с восемью спицами, звезды или солнца с восемью лучами, круглой шляпы, разделенной на восемь частей, медведя с че­тырьмя глазами, квадратной тюремной камеры, четырех времен года, корзинки с четырьмя орехами, мировых часов с диском, разделенным на 4х8-32 подразделения, и т.д.¹⁸

Эти символы четверичности встречаются 71 раз в серии из четырех­сот сновидений. Данный случай не является чем-то исключительным. Я наблюдал много случаев, где встречается число четыре — оно всегда имело бессознательные истоки. Иначе говоря, образ приходил в снови­дении, а сновидец не имел представления о его смысле и никогда ранее не слышал о символическом значении четверицы. Иное дело — число три, поскольку Троица представляет собой общепризнанное и доступ­ное каждому символическое число. Но четверка нам, в особенности со­временным ученым, говорит не больше, чем любое другое число. Чис­ловой символизм со всей своей заслуживающей почтения историей представляет собой область знания, целиком и полностью лежащую за пределами сознания нашего сновидца. Если сновидения в этих услови­ях столь настойчиво говорят о важности четверки, то у нас есть полное право считать ее происхождение бессознательным. Нуминозный ха­рактер четверицы очевиден во втором сновидении. Из этого факта мы должны сделать вывод, что сновидение указывает на значения, кото­рые мы называем “священными”. Так как сновидец не в силах просле­дить связь этого факта с каким-нибудь сознательным источником, я применяю сравнительный метод, чтобы выявить значение символики. Конечно, в объеме данной книги дать полное представление об этой процедуре сравнения невозможно. Я вынужден ограничиться просты­ми наметками.

Поскольку многие содержания бессознательного кажутся остатками прошлых ментальных состояний, нам нужно вернуться всего на не­сколько сот лет назад, чтобы достичь сознания того уровня, которое об­разует параллель этим содержаниям бессознательного. В нашем случае мы можем отойти назад менее чем на триста лет, чтобы обнаружить се­бя среди ученых и натурфилософов, которые самым серьезным обра­зом обсуждали проблему quadrature circuli. Эта малопонятная про­блема сама была психологической проекцией куда более древних и со­вершенно бессознательных предметов. Но в те дни они еще знали, что круг означает Божество. “Deus est figura intellectualis, cuius centrum est ubique, circumferentia vero nusquam” (“Бог есть умопостигаемая фигура, чей центр повсюду, окружность же нигде” (лат.).), как говорил один из этих фило­софов, повторяя Св. Августина. Такой интровертивный и интроспек­тивный человек как Эмерсон не мог не столкнуться с той же идеей, и он тоже цитирует Св.Августина. Образ круга — совершеннейшая фор­ма со времен платоновского “Тимея”, высшая власть в герметической философии — передавал также самую совершенную субстанцию — зо­лото, применялся для обозначения anima mundi или anima mediae naturae (Душа мира, душа сердцевины природы (лат.).), для обозначения света первотворения. А так как макрокосм, Великий мир, был создан творцом in forma rotunda ct globosa (В форме круга или шара (лат.).), то ма­лейшая частица мира — точка также наделена этой совершенной при­родой. Как говорит философ: “Omnium figurarum simplicissima et perfectissima primo est rotunda, quae in puncto requiescit” (“Из всех фигур простейших и совершеннейших первая есть круг, который покоит­ся в точке” (лат.).). Этот об­раз Божества, спящего и сокрытого в материи, именовался алхимика­ми изначальным хаосом, или райской землей, круглой рыбиной в мо­ре, либо же просто rotundum, или яйцом. Это круглое нечто облада­ло как бы ключом, с помощью которого можно было проникнуть внутрь материи. Как говорится в “Тимее”, только демиург, совершен­ное существо, способен отворить тетрактис, заключающий в себе че­тыре элемента, т.е. четыре составные части круглого мира. В одном из авторитетнейших с XIII в. источников — Turba Philosophorum гово­рится, что rotundum может разложить медь на четыре составляющие. Также желанное aurum philosophicum было круглым. Мнения разде­лились относительно процедуры, с помощью которой можно достичь спящего демиурга. Одни надеялись уловить его в форме первоматерии, содержащий в себе особую концентрацию субстанции или особый ее род. Другие пытались создать круглую субстанцию своеобразным син­тезом, именуемым “conjunctio”. Аноним из “Rosarium Philosophorum” говорит: “Сделай из мужчины и женщины круглый круг, извлеки из него четырехугольник, а из него треугольник. Сделаешь круг круглым, и ты получишь философский камень”.

Этот чудесный камень символизировался совершенным живым су­ществом — гермафродитом по своей природе, соответствующим sjairoV ( Шар, сфера (греч.).) Эмпедокла [7], eudaimonestatoV QeoV, круглому двуполому су­ществу Платона ⁷. Еще в начале XIV в. ляпис сравнивался Петрусом с Христом, как allegoria Christi²⁸. Но в Aurea Hora, трактате псевдо-Фо­мы XIII в., таинство камня столь же первостепенно, как и таинства христианской религии. Я упоминаю эти факты лишь для того, чтобы показать, что круг или шар, содержащий четверку, обозначал божест­во для большого числа наших образованных предков.

Из латинских трактатов также видно, что таинственный демиург, спящий или сокрытый в материи, идентичен так называемому homo philosophicus, второму Адаму. Под последним подразумевается вы­сший духовный человек, Адам Кадмон[8], часто отождествляемый с Христом. В то время как первый Адам был смертен, ибо был создан из четырех тленных элементов, второй состоит из единой чистой и не­тленной сущности. Псевдо-Фома говорит так: “Secundus Adam de puris elementis in aeternitatem transivit. Ideo quia ex simplici et pura essentia constat, in aeternum manet” (“Второй Адам переходит из чистейших элементов в вечность. Он пребывает в веч­ности, поскольку состоит из простых и чистых сущностей” (лат).). Можно сослаться также на слова раннего латинизированного арабского философа, называвшегося Сениор, — знаменитого и авторитетного на протяжении всех Средних ве­ков: “Есть одна субстанция, которая никогда не умирает, ибо она упор­ствует в непрестанном возрастании”. Этой субстанцией и является вто­рой Адам.

Из этих цитат видно, что круглая субстанция, разыскиваемая фило­софами, представляла собой проекцию чего-то сходного по своей при­роде с символикой наших сновидений. У нас имеются исторические до­кументы, доказывающие, что сны, видения, даже галлюцинации часто примешивались в великие философские труды. Наши праотцы сихнаивной умственной конституцией прямо проецировали содержания бессознательного на материю. Такие проекции она могла легко при­нять, поскольку в то время материя была практически неведомым и непонятным сущим. А там, где человек встречается с чем-нибудь цели­ком таинственным, он без всякой критичности проецирует на это не - что свои догадки. Так как в наши дни химическая материя хорошо из­вестна, мы уже не можем заниматься подобным проецированием с прежней легкостью, как это делали наши предки. Мы должны, нако­нец, признать, что тетрактис по своей природе представляет собой не­что психическое; и мы даже не знаем, не окажется ли это тоже проек­цией в болееили менее отдаленном будущем. Пока что удовлетворим­ся тем фактом, что идея Бога, полностью отсутствующая в сознании современного человека, возвращается в форме, которая сознательно была ему известна три или четыре столетия тому назад.

Нет нужды доказывать, что эти исторические сведения были совсем не известны моему пациенту. Можно сказать вслед за поэтом-класси­ком: “Naturam expellas furca tamen usque recurret” (“Изгоняемая вилами природа, однако, все вновь возвращается” (лат.).). Идея тех древних философов заключалась в том, что Бог проявил себя прежде всего в творении четырех элементов. Они символизировались четырьмя частя­ми круга. Так, мы читаем в коптском гностическом трактате “Codex Brudanus” о Единорождсимом <Моногеносе или Антропосе): “Онтотже, кто пребывает в монаде, которая в Сете (творце) и которая пришла из места, о коем никто не скажет, где оно... Из него пришла монада, подобно кораблю, нагруженному добрыми товарами, и подобно полю, полному всякого рода деревьев, и подобно граду, заселенному всеми расами людскими... и его покрывалу, окружающему его подобно кре­постной стене с двенадцатью вратами... это тот же Град Матери ( mhtropoliV ) Единорожденного”. В другом месте сам Антропос есть град, а членами его являются четверо ворот. Монада же — искра света ( spiqhr ), атом Божества. Моногенос мыслится стоящим на tetrapeia — платформе, опирающейся на четыре колонны, соответст­вующей четверичности христианских Евангелий; или подобным Тет-раморфу, скачущему символическому животному церкви, состоящему из символов четырех евангелистов: ангела, орла, быка или теленка, льва. Аналогия между этим текстом и Новым Иерусалимом очевидна.

Деление на четыре, синтез четырех, чудесное появление четырех цветов и четыре стадии работы: nigredo, dealbatio, rubefactio, citrinitas — таковы постоянные заботы древних философов. Четвери-ца символизирует части, качества и стороны Единого. Но почему мой пациент повторяет эти древние спекуляции?

Не знаю, почему именно он; знаю только, что это не исключитель­ный пример — та же символика спонтанно воспроизводилась во мно­гих других случаях под моим (или моих коллег) наблюдением. В дей­ствительности я не считаю, что пациенты получили эту символику от времен трехсот-четырехсотлетней древности. Просто тот век был од­ним из периодов, когда эта архстипическая идея выходила на первый план. Идея эта намного старше средневековья, как то показывает уже “Тимей”. Но это и не классическое или египетское наследие, ибо обна­руживается она практически повсюду и во все времена. Достаточно вспомнить, например, сколь большую значимость придают четверице американские индейцы.

Хотя четверица является древним, предположительно, доисториче­ским символом³⁶, всегда ассоциировавшимся с идеей миросозидающего божества, она, тем не менее, редко осознается в этом качестве теми со­временными людьми, кому явлен ее образ. Меня всегда интересовало, как станут ее истолковывать люди, предоставленные собственным оценкам и слабо осведомленные в истории символа. Поэтому я старал­ся не вмешиваться со своими мнениями и, как правило, обнаруживал, что люди видели в четверице символ самих себя или чего-то иного в них самих. Они чувствовали в ней нечто им принадлежащее, своего ро­да творческую почву, жизнссозидающее солнце в глубинах бессозна­тельного. Хотя легко заметить, что образы четверицы часто были чуть ли не репликой видения Иезекииля, они улавливали аналогию крайне редко, даже если были знакомы с этим видением,— впрочем, такое знакомство на сегодняшний день явление почти исключительное. То, что можно назвать чуть ли не систематической слепотой, есть лишь следствие предрассудка, согласно которому божество находится вовне человека. Хотя предрассудок этот отнюдь не только христианский, есть религии, которые совсем его не разделяют. Напротив, как некото­рые христианские мистики они настаивают на сущностном тождестве Бога и человека — либо в форме априорного тождества, либо как цель, которую необходимо достичь путем определенного рода практики и инициации, известных нам, например, по метаморфозам Апулея, не говоря уж о методах йоги

Применение сравнительного метода показывает, что четверица яв­ляется более или менее непосредственным образом Бога, проявляюще­го себя в творениях. Мы можем, поэтому, сделать вывод, что спонтан­но воспроизводимая в сновидениях людей четверица означает то же самое — Бога внутри. Несмотря на то, что в большинстве случаев лю­ди не осознают этой аналогии, интерпретация может быть, тем не ме­нее, истинной. Если принять во внимание тот факт, что идея Бога представляет собой “ненаучную” гипотезу, то нам понятно, почему люди запамятовали о таком мышлении. Даже если они лелеют некую веру в Бога, их отпугивает идея Бога внутри них самих — по причине религиозного воспитания, которое всегда умаляло эту идею как “мис­тическую”. Но именно эта “мистическая” идея усиливается естествен­ными тенденциями бессознательного. И я сам, и мои коллеги знаем столько случаев, когда развивалась эта символика, что мы более не сомневаемся в ее существовании. Мои наблюдения, кстати, датированы 1914 г., но прошло еще 14 лет, прежде чем я решился опубликовать их.

Было бы ошибкой расценивать мои наблюдения как попытку дока­зательства бытия Бога. Эти наблюдения доказывают только существование архетипического образа Божества — с точки зрения психологии мы больше ничего не можем утверждать о Боге. Но поскольку этот ар­хетип принадлежит к очень важным и влиятельным, его сравнительно” частое появление представляет собой немаловажный фактор для любой theologia naturalis (Естественная теология (лат.).). Так как нередко опыт этих явлений в высшей степени нуминозсн, то он относится к религиозному опыту.

Я не могу не привлечь ваше внимание к любопытному обстоятельст­ву: в то время как центральным христианским символом является Тро­ица, бессознательное символизируется в четверице. Собственно гово­ря, даже ортодоксальная христианская формула не полна, так как дог­матический принцип существования зла не присутствует в Троице и связывается с довольно неудобным существованием дьявола. Посколь­ку тождество Бога и человека представляет собой еретическое допуще­ние³⁷, то и тезис о “Боге внутри” можно расценивать как противореча­щий догмату. Но четверица, в том виде как она понимается современ­ным сознанием, прямо предполагает и “Бога внутри” и тождество Бонн с человеком. Вопреки догмату здесь имеется не три, а четыре стороны.. Отсюда легко сделать вывод, что четвертая сторона представляет дья­вола. Хотя у нас есть логия: “Я и Отец мой едины. Кто видит меня, ви­дит и Отца”, — богохульством и безумием посчитали бы такое подчер­кивание догматичной человечности Христа, что человек может отож­дествиться с Христом и его homoousia. Но подразумевается именно это,, а потому с ортодоксальной точки зрения природная четверица можетг быть объявлена “diabolica fraus” (Дьявольский обман (лат.).) — главным свидетельством чего яв­ляется ассимиляция четвертой стороны, представляющей предосуди­тельную часть христианского космоса. Церковь, как я полагаю, лиша­ет законной силы всякую попытку принять всерьез эти результаты. Бо­лее того, она должна осуждать любую попытку приобщиться к этому опыту, поскольку она не может признать, что природа соединяет то„ что было ею разделено. Голос природы ясно слышим во всех связанных с четверицей явлениях, а это пробуждает старые подозрения по поводу всего, что связано с бессознательным. Вот почему научное исследова­ние сновидений (а это та же древняя неоромантика) столь же достойно порицания, как и алхимия. Дело в том, что в латинских алхимических трактатах можно найти параллели психологии сновидений, а потому эти трактаты равно исполнены ереси. Для секретности и защитительных метафор имелись достаточные основания³⁹. Символические утверждения древней алхимии исходят из того же бессознательного ума, что и современные сновидения — они в равной степени являются гласом природы.

Если бы мы по-прежнему жили в средневековом мире, где не было серьезных сомнений по поводу последних оснований, где вся история мира начиналась с книги Бытия, мы могли бы с легкостью отмахнуться от сновидений и всего им подобного. К сожалению, мы живем в совре­менном мире, где последние основания сомнительны, где надо прини­мать во внимание богатую предысторию, где люди убеждены в том, что если нуминозный опыт вообще имеет место, то это опыт психический. Нам уже не дано вообразить себе эмпирея, вращающегося вокруг тро­на Господня, и мы уже не мечтаем найти Его где-то за пределами га­лактических систем. Убежищем тайн становится человеческая душа, для эмпирика весь религиозный опыт сжимается до особого состояния ума. Чтобы узнать нечто о значении религиозного опыта для тех, кто его имеет, мы можем сегодня изучать любые его формы. Если он что-нибудь значит, то он значит все для тех, кто его имеет. К этому неиз­бежному выводу приходишь после тщательного изучения наличного материала. Религиозный опыт можно было бы даже определить как в высшей степени ценный для того, кто его испытывает — каким бы ни было его содержание. В духе старого вердикта “extra ecclesiam nulla salus”, современность обращается к душе как к последней своей надеж­де. Где же еще можно найти такой опыт? Ответ сходен с ранее мною приведенным — им будет голос природы. Всем, кто занят проблемой духовности человека, придется столкнуться с новыми трудными вопро­сами. Психические осложнения у моих пациентов заставили меня по­пытаться всерьез рассмотреть по крайней мере некоторые необычай­ные значения производимой бессознательным символики. Подробное обсуждение интеллектуальных и этических следствий этой проблемы завело бы нас слишком далеко, поэтому я вынужден ограничиться ино­сказанием.

Главные символические фигуры любой религии всегда выражают определенную моральную и интеллектуальную установку. В качестве примера я мог бы взять крест со всеми его многообразными религиоз­ными значениями. Другим главным символом является Троица. Она имеет исключительно мужской характер. Бессознательное, однако, превращает ее в четверицу, которая одновременно есть единое, подо­бно тому как три лица в Троице являются единым Богом. Древние на­турфилософы представляли Троицу как “imaginata in natura” (Представлещая в природе (лат.).). как три aswmata ( Бестелесных (греч.)), или “Spiritus”, или “volatilia”, а именно, как воду, воздух и огонь. Четвертая составная часть — это to swmtion — земля, или тело. Символом последнего была для них Дева. Так они добавляли жен­ский элемент к своей физической Троице, создавая тем самым четве­рицу или circulus quadratus (Квадратный круг (лат.)), символом коего был гермафродитический Rebis, filius sapienliae (Ребис, сын премудрости (лат.)). Средневековые натурфилософы, несомненно, полагали землю и женское начало четвертым элементом. Принцип зла прямо не упоминается, но он проступает в ядовитости prima materia и других иносказаниях. В современных сновидениях четверица есть про­дукт бессознательного. Как я отмечал в первой лекции, бессознатель­ное часто олицетворяется как Анима, женская фигура. Символ четверицы очевидным образом исходит от нее. Она выступает как матрица четверицы, QeotokoV, или Mater Dei, подобно земле, понимавшейся как Богоматерь. Но так как женщина, как и зло, исключены из Боже­ства в догмате о Троице, злое начало также образует часть религиозно­го символа, если последний выступает в форме четверицы. Не требуется особого воображения, чтобы догадаться о далеко идущих духовных последствиях такого развития.

III. История и психология естественного символа

Хотя я не против философского любопытства, но все же предпочи­таю не погружаться в обсуждение этических и интеллектуальных ас­пектов проблемы, поднятых символом четверицы. Достаточно осмыс­ленными и далеко идущими являются его психологические следствия, играющие значительную роль в практике лечения. Так как нас здесь интересует не психотерапия, а религиозная сторона психических фе­номенов, я был вынужден, обратившись к психопатологии, извлечь эти исторические символы и фигуры из-под слоя могильной пыли¹. Будучи молодым психиатром я ни за что не мог бы себе представить, что при­дется заниматься чем-то подобным. Поэтому я не удивляюсь, если за­тянувшееся обсуждение символа четверицы, квадратуры круга и ере­тических попыток подправить догмат о Троице покажется несколько исскуственным и натянутым. Однако в том-то и дело, что все мои рас­суждения о четверице, по сути, есть лишь прискорбно краткое и неа­декватное введение к обсуждению следующей, заключительной части рассматриваемого нами парадигматического случая.

Уже в самом начале анализируемой серии сновидений появляется круг. Он принимает, например, форму змеи, описывающей кольцо вокруг сновидца. В последующих снах он возникает вновь в виде ча­сов, круга с точкой посередине, круглой цели для стрельбы; иногда он принимает образ вечного двигателя, меча, глобуса, круглого стола, бассейна и т.п. Квадрат появляется в форме городского сквера или сада с фонтаном посередине. Несколько позже квадрат связывается с круго­вым движением: люди, которые ходят кругами по скверу, магическая церемония (преображение животных в людей), происходящая в квад­ратной комнате, где по углам лежат четыре змеи, а люди ходят от од­ного угла к другому; сновидец, объезжающий сквер в такси; квадрат­ная тюремная, вращающаяся пустая клетка и т.д. В других сновидени­ях круг представлен вращением, четырьмя детьми, несущими, напри­мер, “темное кольцо” и идущих кругами. Круг появляется в комбина­ции с четверицей, как серебряная чаша с четырьмя стульями. Особое внимание уделяется центру. Он символизируется яйцом посреди кру­га, звездой, составленной из отряда солдат, звездой, вращающейся в середине круга, кардиальные точки которого обозначают четыре вре­мени года, полюсом, драгоценным камнем и т.д.