В условиях глобализации

Глобализация по-новому оценивает и измерят характер и пределы свободы. Свобода как некая имманентно присущая человеку ценность под влиянием процессов глобализации трансформируется: размываются границы личной, индивидуальной свободы, превращая её в космополитический и наднациональный феномен[81].

Обладает ли большими или меньшими свободами человек нового глобального общества по сравнению с человеком традиционного общества? Возможно, вопрос лишён смысла, столь различны эти общества и столь несравнимы объективно определённые свободы. Если говорить о свободах-способностях, то очевидно, что сегодняшний человек располагает большим объёмом ресурсов, идёт ли речь о возможности сменить место работы и жительства или просто переместиться, без особого труда преодолевая границы национальных государств, из одной точки земного шара в другую. Однако человек по-прежнему встроен в производственную систему, включён в сеть обязательств, является узником коллективной рациональности.

Каково же будущее свободы?

Во-первых, демократия в нынешних условиях гораздо более эффективна как форма контроля над властью, реализующей политику конституционного либерализма, чем как инструмент выборов тех, кто будет реализовывать эту власть. Различия между англо-американской и континентальной моделями общественного устройства, которые многие исследователи склонны сводить лишь к различиям в системах права и судопроизводства, на деле оказываются более глубокими и фундаментальными. Излишний «этатизм» континентальной системы отчасти обусловлен тем, что европейцы раньше осознали, что никакой «кодекс чести» не может стать надёжной защитой от искушений демократии.

Во-вторых, в этой связи высказывается мнение в пользу расширения полномочий и сфер компетенции организаций, которые, нередко будучи формально недемократическими, на деле служат проводниками в жизнь политики конституционного либерализма, который оказывается более важным гарантом свободы, нежели демократия. Подобным примером, считает главный редактор «Newsweek International» Фарид Закария, может служить Европейский Союз, базовые институты которого выступают (или должны выступать) гарантами прав и свобод европейских граждан, а также структуры, эффективно способствующие развитию справедливых торговых отношений, так необходимых для экономического прогресса. Те, кто критикует подобные структуры, утверждает Закария, по-видимому, не осведомлены о проблемах, делающих необходимыми невыборные институты, и не замечают того факта, что эти органы чутки к пожеланиям своих демократически избранных хозяев. Хотя с этим тезисом Ф. Закарии можно и не согласиться, и он, кстати, позднее в работе «Постамериканский мир»[82] пересмотрит эту позицию. Однако данное положение находит убедительное подтверждение в том факте, что итоги многих демократических выборов последнего времени оказались крайне спорными.

В-третьих, свобода невозможна без толерантности, в то время как демократия не только может легко без неё обходиться, но порой эффективно эксплуатирует не самые лучшие человеческие черты и наклонности. В той же степени, в какой демократия есть форма народовластия, она есть и инструмент борьбы за власть, а в этой борьбе слишком часто участвуют люди, считающие, что цель оправдывает средства. Именно поэтому в новых демократических обществах тенденция к обострению конфликтов обескураживает своим постоянством. Причина здесь проста: когда общество открывается, и политики начинают бороться за власть, они обращаются к избирателям, хватаясь за то, что оказывается самым простым и доходчивым, а именно: групповую солидарность в противостоянии с некоей другой группой. Ф. Закария с сожалением отмечает, что демократия, если она не избавится от своих недостатков, «может лишиться своей опоры – нашей лояльности»[83]. Это, конечно, звучит красиво, но парадокс демократии заключался и поныне заключается в том, что наша лояльность к ней обусловлена использованием ею, пусть и в ограниченном и допустимом масштабе, нашей нелояльности к себе подобным, а это гораздо хуже нелояльности к абстрактным принципам, какими бы благородными они ни были.

В последнее время высказывается всё больше сомнений в самоценности демократии, в её способности удержать общество от расколов и дисбаланса, в ответственности политиков, стремительно забывающих о былых традициях и кодексах, безжалостно отбрасывающих опыт прошлого, готовых беспринципно отстаивать собственную выгоду и не слишком озабоченных судьбой будущих поколений.

Демократией очаровывались многие; но, пожалуй, не меньше было и тех, кто post factum подводил неутешительные итоги «демократизации демократии». Ф. Закария стал одним из первых авторов, кто предпринимает достойную самых высоких оценок попытку проанализировать её недостатки до того, как они проявятся в социальных конфликтах и катаклизмах. Его вывод о том, что широко применявшееся в первые послевоенные десятилетия понятие «свободный мир» более адекватно отражает сущность западного сообщества, чем понятие «мир демократии», заслуживает самого пристального внимания. Пришла пора признать, что прогресс свободы сегодня не тождественен успехам демократии. Но именно свобода сделала Запад Западом, именно борьба против грубой силы, в том числе и против силы большинства, обеспечила торжество закона и права, вызвала к жизни сложные и громоздкие, но при этом эффективные и справедливые, структуры гражданского общества.

«Все люди рождаются свободными и равными в своём достоинстве и правах» – записано в ст. 1 Всеобщей декларации прав человека. Но не в способностях, верованиях, принципах, страстях и стремлениях. Исторический опыт свидетельствует, что наиболее быстро и гармонично развивались те общества, в которых не попирались права граждан, но и не ограничивались возможности для реализации их способностей. Сегодня демократия не может обеспечить такой гармонии. Демократизация ведёт к предпочтению известности – славе, богатства – справедливости, заискивания перед невежеством – поиску истины, пресмыкания перед посредственностью – возвышению над толпой. Лидеры всё чаще прибегают к тому, чтобы не убеждать общество в своей правоте, а манипулировать им, проникаясь психологией большинства и незаметно для себя перенимая не только его способ мышления, но и меру его невежества. Демократия действительно обеспечивает людям равные права, и с этой точки зрения она представляется великим историческим достижением. Но она также провоцирует в людях претензию на равенство способностей, и с этой точки зрения оказывается мощным тормозом исторического прогресса[84].

Демократическая система возникла как дополнение к гражданскому обществу, обеспечившему людям свободу. Она служила и должна служить поддержанию основ этого. Если по тем или иным причинам демократические принципы оказываются несовместимыми с принципами либерального конституционализма, если власть народа оборачивается властью толпы, то «демократизация» заслуживает того, чтобы признать её вредной и резко ограничить дальнейшую её экспансию[85].

Предполагалось, что завершение «холодной войны» ознаменует собой окончательную победу демократии. Однако ныне соответствующее понятие и демократические практики повсеместно оказались в кризисе. Даже в Соединённых Штатах, этом самопровозглашенном маяке демократии, серьёзные вопросы вызывают такие основополагающие институты, как избирательная система, а во многих районах мира бледная копия демократических систем правления вообще едва заметна, причём постоянное глобальное состояние войны подрывает те жалкие демократические формы, которые имеются в наличии.

На протяжении большей части XX столетия понятие демократии одновременно истощалось и подкреплялось идеологией «холодной войны». По одну сторону раскола, связанного с «холодной войной», демократический концепт обыкновенно определялся в жестких терминах антикоммунизма, превращаясь в синоним «свободного мира». В этом смысле у слова «демократия» было мало общего с характером правления: всякое государство, не входившее в орбиту подразумеваемого коммунистического тоталитаризма, могло получить демократический «ярлык» независимо от того, насколько демократичным оно было на самом деле[86]. По другую сторону этого раскола социалистические страны тоже претендовали на звание «демократических республик»[87]. Но и у этой претензии было мало общего с характером правления. Вместо этого речь шла главным образом о противостоянии власти капитала: всякое государство, выступавшее против подразумеваемого капиталистического господства, могло претендовать на звание демократической республики. После окончания «холодной войны» концепт демократии избавился от идеологической нагрузки и продолжил своё развитие. Возможно, по этой причине возникает некоторая надежда, что он сумеет вернуть себе прежнюю значимость.

Современный кризис демократии связан не только с коррупцией и неэффективностью демократических институтов и практики, но и с самим её содержанием[88]. Отчасти это вызвано тем, что по-прежнему неясно, что же вообще означает демократия в мире, подвергнутом глобализации. Нет сомнения, что глобальная демократия будет предполагать нечто отличное от её смысла в национальных условиях на протяжении эпохи модерна. Мы можем почерпнуть первые признаки такого демократического кризиса из современных многотомных учёных писаний о природе глобализации и глобальной войны в связи с демократией.

В академической среде приверженность демократии остаётся исходной посылкой, но между учёными нет согласия в вопросе о том, умножает или сокращает нынешняя форма глобализации силы и возможности демократии в мире. Кроме того, после 11 сентября возросшее военное давление привело к поляризации прежних позиций, а в некоторых умах подчинило потребность в демократии заботам о безопасности и стабильности. Ради прояснения ситуации полезно рассортировать эти позиции согласно представлениям о воздействии глобализации на демократию и их общей политической направленности. Это даст нам четыре логических категории и отделит тех, кто думает, что глобализация укрепляет демократию, от тех, кто усматривает в ней препятствие, причём как в правой, так и в левой части политического спектра. Конечно, нужно учесть, что в разнообразных обсуждениях того, что подразумевает глобализация, в дополнение к тому, что значит демократия, немало скользких мест. Обозначения «правое» и «левое» весьма условны, но всё же полезны, если есть желание разобраться в разных точках зрения.

Сначала рассмотрим социал-демократические аргументы, согласно которым глобализация угнетает демократию или угрожает ей. При этом глобализация обычно жёстко определяется в экономических терминах. Из этих доводов следует, что в интересах демократии национальным государствам нужно выйти из-под действия сил глобализации. В ту же категорию укладываются и утверждения, будто глобализация экономики – это на самом деле миф, но миф влиятельный и с антидемократическими последствиями. Многие разделяют такую позицию[89]. Они считают, что сегодняшняя интернационализированная экономика не так уж и нова (экономика уже давно интернационализирована); что в подлинном смысле транснациональные корпорации (в противоположность многонациональным) встречаются по-прежнему редко; и что преобладающая часть торговли ныне, в сущности, вовсе не глобальна, а сосредоточена между Северной Америкой, Европой и Японией. По их словам, несмотря на то, что глобализация – миф, её идеология парализует демократию как национальную политическую стратегию. Мифическая глобализация, якобы неизбежная, просто используется в противовес национальным усилиям по контролю над экономикой. Она содействует неолиберальным программам приватизации, разрушению государства благосостояния и тому подобным мерам. Социал-демократы утверждают, что национальные государства, напротив, могут и должны отстоять свой суверенитет и взять больше власти над экономикой на национальном и наднациональном уровнях. Такое поведение восстановило бы демократические функции государства, подвергшиеся эрозии, и в особенности – его представительные функции и структуры государства благосостояния. Именно такая социал-демократическая позиция особенно сильно пострадала от событий, разворачивавшихся в период после атак 11 сентября и до войны в Ираке. Фактически, после наступления состояния войны большая часть социал-демократических авторов совершила дрейф в направлении одной из двух позиций в пользу глобализации, обозначенных ниже.

В оппозиции социал-демократической критике глобализации, но тем не менее при сохранении левых политических взглядов, формулируются либерально-космополитические аргументы. Их авторы полагают, что глобализация, напротив, укрепляет демократию[90]. Однако не следуют утверждать, что такие авторы вовсе не критикуют нынешние формы глобализации. На деле они этим занимаются, в частности обращая внимание на менее всего подлежащие регулированию сферы деятельности всемирного капитала. Но в данном случае речь идёт не об аргументах против капиталистической глобализации как таковой, а о доводах в пользу более совершенного институционального и политического управления хозяйством. В целом эти авторы подчёркивают, что глобализация приносит позитивные экономические и политические результаты, а также средства, позволяющие справиться со многими глобальными проблемами. В дополнение к экономическому развитию, глобализация, по их прогнозам, создаст большой потенциал демократии, прежде всего из-за новой относительной свободы от власти национальных государств – и в этом отношении ясно, что они противостоят социал-демократической позиции. Это особенно заметно, к примеру, в спорах вокруг вопроса о правах человека, который во многих отношениях стал занимать больше места, вопреки сохранению полномочий национальных государств или вне зависимости от них. Реализация идей новой космополитической демократии или глобального управления тоже зависит от перспективы относительного упадка суверенитета национальных государств. Глобальные проблемы превратили либеральный космополитизм в одну из основных политических позиций, и, как представляется, он составляет единственно жизнеспособную альтернативу глобальному контролю со стороны США. Ввиду реальности односторонних американских действий многосторонность – это главный способ космополитической политики, а Соединённые Штаты – её самый мощный инструмент[91]. В пределы данной категории укладываются и те, кто просто говорит, что США не способны «пройти такой путь в одиночку» и должны разделить полномочия глобальной власти, как и ответственность, с другими крупными державами – в соответствии с некой многосторонней договорённостью, дабы сохранить мировой порядок[92].

Многие доводы представителей правого крыла, сосредоточенные на преимуществах и необходимости всемирной гегемонии США, не противоречат идее либеральных космополитов в том, что глобализация способствует демократии[93]. Однако причины на то у них совершенно другие. Такие взгляды сегодня повсеместно представлены в средствах массовой информации, отражающих господствующую тенденцию. Из них в целом следует, что глобализация усиливает демократию потому, что сама по себе американская гегемония и распространение власти капитала обязательно требуют экспансии демократии. Некоторые заявляют, будто власть капитала демократична по своей сути, то есть глобализация капитала равнозначна глобализации демократии. Другие полагают, что политическая система США и «американский образ жизни» синонимичны демократии, таким образом, расширение американской гегемонии обеспечивает распространение демократии[94]. Впрочем, обычно эти нюансы оказываются сторонами одной и той же медали.

Глобальные проблемы придали этой позиции небывало масштабную политическую платформу. То, что получило известность под названием неоконсервативной идеологии, составлявшей прочный фундамент для администрации Дж. Буша, подталкивало Соединённые Штаты к активной перекройке политической карты мира путём выкорчёвывания «сорняковых» режимов, составляющих потенциальную угрозу, и насаждения «хороших» режимов[95]. Правительство США подчёркивает, что его вмешательство по всему миру исходит не просто из национальных интересов, но также из всемирных, универсальных стремлений к свободе и благоденствию. Америка должна действовать в одностороннем порядке на пользу всей планете, не ограничивая себя многосторонними соглашениями или международным правом[96]. Среди подобных консерваторов, выступающих за глобализацию, есть несколько авторов, преимущественно британских, которые видят в нынешней всемирной гегемонии США законное наследие благотворных проектов европейского империализма[97]. Но есть и другие писатели, как нетрудно догадаться – американские, которые спорят с первыми, усматривая в утверждении мировой власти США принципиально новую и исключительную историческую ситуацию. Так, известный американский политолог Майкл Хирш убеждён, будто исключительность США сулит небывалые выгоды всей планете: «При всей нашей неловкости, та роль, которую играют Соединённые Штаты, составляет величайший дар всему миру за многие, многие века, возможно, за всю известную нам историю»[98].

Наконец, консерваторы, стоящие на страже традиционных ценностей, оспаривают господствующую правую точку зрения, согласно которой нерегулируемый капитализм и американская гегемония непременно несут с собой демократию. Вместо этого они соглашаются с социал-демократами в том, что глобализация служит для демократии препятствием, выдвигая для этого собственные резоны: главным образом то, что глобализация угрожает традиционным, консервативным ценностям. Такая позиция принимает различные формы внутри Соединённых Штатов и за их пределами. Консервативные авторы вне США, усматривая в глобализации радикальное распространение американской гегемонии, доказывают, в согласии с социал-демократами, что экономическим рынкам требуется государственное регулирование, поскольку их стабильности грозит анархия сил всемирного хозяйства. Впрочем, главный упор в соответствующих доказательствах сделан на культурной, а вовсе не на хозяйственной сфере. Так, консервативные критики вне Соединённых Штатов утверждают, что американское общество столь сильно разложилось – ввиду слабой сплочённости, упадка структур семьи, высоких показателей преступности, количества заключённых в тюрьмах и тому подобных явлений, – что у него недостаёт политической силы или нравственного духа. Между тем такие качества необходимы, чтобы властвовать над другими странами[99].

Приверженцы консерватизма, отстаивающие традиционные ценности внутри Соединённых Штатов, в свою очередь, считают, что растущее вовлечение страны в мировые дела и нарастание нерегулируемой власти капитала подрывают моральные основы и традиционные ценности Америки[100]. Во всех этих случаях традиционные ценности или институты общества (или то, что некоторые называют цивилизацией) нуждаются в защите, а национальный интерес – в обеспечении его неприкосновенности перед лицом вызова глобализации. Глобальное проблемы и то давление, которое они оказывают, принуждая признать глобализацию как реальный факт, несколько усмирило, но не прекратило отстаивание такой позиции. Теперь консерваторы, радеющие о традиционных ценностях, обычно выражают скептицизм по поводу глобализации и пессимизм по поводу тех выгод, которые, как утверждается, гегемония США несёт американскому народу и всему миру.

Впрочем, ни одна из приведённых аргументаций – правых и левых, за и против глобализации – не выглядит достаточной для того, чтобы разрешить вопрос о связи между демократией и глобализацией. Скорее, из них становится ясно, что глобализация ставит демократию под сомнение. Конечно, за последние столетия уже неоднократно провозглашался «кризис» демократии. Чаще всего с соответствующими заявлениями выступали либеральные аристократы из опасения перед народной властью или технократы, обеспокоенные беспорядочностью парламентских систем. Но наше затруднение с демократией – иного рода. Прежде всего, сегодня демократия сталкивается с резким скачком в масштабе (от национального к планетарному), то есть она оторвалась от привычных значений и практик времен модерна. Как будет ещё показано, в новых рамках и в новом масштабе к демократии нужно относиться по-другому и практиковать её иначе. Это одна из причин, по которой все четыре категории аргументов, выделенные выше, неадекватны: они должным образом не учитывают размаха нынешнего кризиса демократии. Вторая, более комплексная и существенная причина, из-за которой подобные доводы не убеждают, состоит в том, что, даже рассуждая о демократии, их авторы преуменьшают её значение. Сегодня либерально-аристократическая позиция сводится к тому, чтобы настаивать на необходимости достижения сначала свободы, а уж затем, немного позже – демократии[101]. В тривиальном выражении мандат на свободу сегодня и демократию попозже нередко переводится в абсолютное господство частной собственности, что подрывает волю каждого. Достояние каждого сегодня становится единственно возможной основой для свободы и демократии, которые теперь нельзя разделить.

В громких протестах против политических и экономических особенностей глобальной системы следует видеть мощные признаки кризиса демократии. Разнообразные протесты показывают, что демократию невозможно устроить или насадить сверху. Протестующие отвергают исходящие сверху демократические идеи, проталкиваемые обеими сторонами противостояния в «холодной войне»: демократия – это не непосредственное политическое лицо капитализма и не власть бюрократических элит. К тому же её не могут принести ни военная интервенция и смена режима, ни различные ныне циркулирующие образцы «демократического транзита», которые обычно базируются на какой-то форме насаждения латиноамериканских каудильо. Последние лучше доказали свою пригодность для порождения новых олигархий, нежели для демократических систем. Все радикальные социальные движения после 1968 г. указывали на искажения в подобном отношении к демократии, которые переводят её в тип власти, навязываемой и контролируемой сверху[102]. Как они настаивают, демократия, напротив, может появиться только снизу. Вероятно, настоящий кризис понятия демократии, вызванный её новым всемирным размахом, может послужить поводом, чтобы вернуться к прежнему её значению как власти каждого в интересах всех, то есть к демократии без каких-либо оговорок.