Культура и повседневность

К сфере срединной культуры можно в основном от­нести и ту, что получила название “культуры повсе­дневности”. За последние десятилетия повседневность, обыденная жизнь стала предметом основательного изу­чения комплекса научных дисциплин, в том числе фи­лософии, социологии, социальной психологии и даже истории*. В обращении к этой теме исследователи стре­мились выявить ту реальность, в которую постоянно погружен человек и которая ощущается как естествен­ное состояние, как собственная, частная сфера жизни, наполненная будничными событиями. Это состояние по­вторяющихся изо дня в день действий и контактов, признаваемых индивидом обычными и своими в отли­чие от внешних, объективированных, институциональ­ных форм и правил взаимодействия, не зависящих от воли индивида, но воспринимаемых им как обязатель­ное, официальное, а поэтому внешнее.

Как мы видели, большая часть норм и ценностей связана с преодолением повседневности, устремленно­стью к какой-то цели, выводящей индивида или группу из обычного круга поведения и деятельности. Условием развития всегда является возвышение статуса того или иного “возвышенного” начала, достижение которого дает человеку возможность выхода из обыденности. Однако трудности, противоречивость и ненадежность, связанные с такого рода выходом, постоянство присут­ствия повседневности требуют от человека устойчивой ориентации в этой сфере, а от науки ее основательного

•См.: БродельФ. Материальная цивилизация, экономика и ка­питализм: Структуры повседневности.— М., 1986.— Т.

••иализа. Это и привело к переоценке статуса и зна-|| кия повседневности в науке и культуре. Такого рода пгреоценка сделала необходимым изучение важных со-> швных частей процесса социализации человека к сво-гму окружению и адаптации ценностей, смыслов и об-1>а.)ов высокой культуры к восприятию публики.

Еще М.Вебер уделил много внимания процессу “ру-шнизации харизмы”, т.е. “оповседневнивания” ново-писдений, учений, пророчеств, индивидуальных мировоз-ipt-ний, новых смыслов истории и т.д., и их признания, "> поения,принятия со стороны масс. Даже если лидеры и мыслители, пророки и поэты безразлично относятся к “мнению толпы”, “низким истинам”, связанным с гжедневным существованием, и противятся “низведению идеалов”, именно эта ежедневность так или иначе оп­ределяет судьбу нововведения.

Как показали дальнейшие широкие исследования no-in сдневности, к ней относится широкая сфера реального 1 оциального опыта: бытовые привычки, первичная со­циализация в семье, на улице, производстве, привычное потребление и приобретение товаров, общение в город­ской или сельской среде и т.п. С повседневной культу­рой связано и жизнеобеспечение человека в различных формах деятельности, выходящих за рамки профессио­нальной деятельности, связанной с хозяйственными или политическими институтами. Поддержание жилища, по­купка и потребление товаров внутри семьи, воспитание.if гей и поддержание отношений с соседями, друзьями и знакомыми — все это наполняет большую часть жиз­ни человека. Именно эта сфера в полной мере подчи­нена регуляции через обычаи и нормы как сложившие-1 и стереотипы поведения, мало осознаваемые и поддер­живаемые в силу привычки.

Особую сферу повседневности представляет собой низкая жизнь улицы, толпы, трущоб, криминальной сре­ды и т.п. Именно в этой сфере проводятся исследования внимания к бульварной литературе, порнографии, вульгарному языку, “заборным” надписям и рисункам и т.д. Как показывают социологические исследования, сама по себе повседневность не образует единой упо­рядоченной системы, а распадается на конкретные и локальные сферы. Однако без них и более высокие уровни регуляции не могут функционировать без той соединяющей сети отношений, которая и образуется по­вседневностью*.

Рациональность — ценность — цель. Важнейшее значение в социологии культуры приобрело понятие ра­циональности, введенное в работах Ф.Тенниса, Г.Зим-меля и, главным образом, М.Вебера. Оно применяется для обозначения не гносеологического разделения ра­зумного и стихийного, а направленности человеческих действий как процесса последовательного упорядочи­вания и поддержания преемственности в достижении тех или иных ценностей и целей. В таких действиях систематически вытесняются аффективные или рутин­но-традиционные способы в пользу сознательного офор­мления интереса личности или группы. Рационализация предполагает выяснение соотношения цель — план или цель — средство, чтобы сосредоточить затрачиваемые усилия на достижении поставленной цели при разумном использовании возможных средств на основе внутрен­него согласования этапов, учета возможных последст­вий, определения порядка выбора конечных и проме­жуточных целей и т.д.

Выделяя тип действий, ориентированных на ценность (ценностно-рациональное действие), М.Вебер подчерки­вал, что оно основано на соответствии требованиям и заповедям, в соблюдении которых индивид видит свой долг и которым он придает особое жизненное (или сверхжизненное) значение. Пренебрегая конкретными обстоятельствами, преодолевая повседневные аффектив­ные состояния и склонность к оппортунизму, человек стремится к осуществлению более высоких или пре­дельных ценностей, предстающих как желанное вопло­щение добра, истины, красоты, справедливости, порядка, богатства — в противоположность злу, лжи, безобразию, несправедливости, беспорядку, нищете. Ценностная ори­ентация может привести человека в противоречие с сиюминутными интересами или заставить его не обра-

* См.: Худенко А.В. Повседневность в лабиринте рациональ­ности// Социс.- 1993.- № 4.

щать внимания на негативные последствия во имя выс­шего долга и принципа.

В процессе рационализации деятельности человек дол­жен отделить сущее, т.е. эмпирическую реальность, в ко­торой сочетаются самые разнообразные элементы и фак­торы, и должное, т.е. тот целесообразный порядок или же ту ценность, которые отвечают его устремлениям.

В соответствии с типологией, предложенной М.Ве-бером, принято различать между ценностной и целевой рационализацией.

Для целерационального действия характерны одно­значность и ясность осознания человеком поставленной перед собой задачи, соотнесенной со средствами ее до­стижения. Здесь как цель, так и средства ее реализации представляются разумными.

Действия, приводящие к неоправданным, чрезмерным издержкам, отвергаются. Еще со времен Древнего Рима в европейском лексиконе утвердилась формулировка “пиррова победа”, относящаяся к достижению, явно не оправдавшему затраченных средств. Но в том же мен­талитете существует и афоризм “Это больше, чем пре­ступление, это — ошибка!” и принцип макиавеллизма, в соответствии с которым “цель оправдывает средства”. Отторгая какие-либо ценностные принципы, эта уста­новка диктует голую целесообразность, направленную на сокрушение врага, завоевание власти и т.д., хотя бы и ценой вероломства, измены, подлога и убийства. Как мы видели, свою рациональность имеет и всякое практическое действие, хотя эта рациональность может вступать в прямое противоречие с ценностными ориентациями.

В отличие от цели ценность может выступать и как иррациональный фактор, как идеал, достижение ко­торого бесконечно привлекательно, но издержки могут быть чрезмерными. К этой ориентации можно отнести и формулу “нам нужна одна победа, мы за ценой не постоим”. Однако ценность многих высших достижений человечества, памятников культуры и исторических свершений предстает как высшая рациональность, ока­зывающаяся доминантой в общей системе регуляции общественной жизни.

Цель и средства. Если для М.Вебера задача со­стояла в сопоставлении ориентации, лежащих в основе доминирующих типов деятельности, то для Р.Мертона главное было раскрыть структуру доминирующей дея­тельности в развитом буржуазном (прежде всего аме­риканском) обществе. Как он показал, в структуру вся­кого действия помимо ценности — цели входят еще и средства, которые должны быть достаточно эффектив­ными для достижения цели, но вместе с тем получать общественное одобрение, согласовываться с принятой нормативной системой. Насилие, притеснение или обман не могут быть признаны как нормальные средства и стать нормой. В приемлемой градации средства могут быть разделены на предписанные, позволяемые, допу­скаемые и незаконные или “нечистые”.

Впрочем, другой крайностью в такой структуре дейст­вия, по мертоновской схеме, является чрезмерная ско­ванность в средствах, “стеснительность”, приверженность к косным обычаям и нормам, что обрекает общество на застой.

В современном ему американском обществе Мертон усматривал тенденцию приближения к крайнему “до-стижительному” типу, в котором подчеркивание ценно­сти успеха не сопровождается утверждением соответ­ствующих средств. Символом успеха стали деньги, ко­торые в силу своей безличности могут быть исполь­зованы не только для покупки любых товаров, но и служить символом высокого статуса богатого человека независимо от того, каким путем он приобрел свой капитал — “институциональным” или мошенническим. Система правового или морального контроля за дви­жением капиталов оказывается очень ненадежной.

В среде свободной конкуренции, где позволено все, что не запрещено, где прежние формы регуляции подорваны и привычные институты утрачивают свои функции поддержания порядка, индивид оказывается дезориентированным, погруженным в атмосферу неопре­деленности; он утрачивает надежные связи со своей социальной группой и испытывает чувство необеспе­ченности и отчужденности. Растет отклоняющееся и са­моразрушительное поведение (алкоголизм, наркомания,

преступность) — или же усиливается тяготение к “пар­тиям порядка”.

Аномия и отчуждение. Состояние, в котором ин­дивид или группа знают о существовании обязывающих норм и ценностных ориентации и тем не менее отно­сятся к ним равнодушно или негативно и поэтому не соблюдают или же не в состоянии их соблюдать и им соответствовать, получило название “аномии”, т.е. “безнормности”. Оно может означать и бесправие, т.е. нарушение законности, но может сводиться к наруше­нию норм по отношению к самому себе: пьянство, нар­комания, самоубийство. Понятие аномии ввел в социоло­гию Э.Дюркгейм, который показал, каким образом про­исходит в обществе распад привычных норм и ориен­тации, не замещаемых новыми, поддерживающими в че­ловеке чувство устойчивости.

Аномия возникает вследствие утраты человеком яс­ных и убедительных стандартов поведения и целей де­ятельности в условиях крушения прежних надежд на успех и признание. Это вызывает у отдельных людей или у групп населения состояние внутреннего разлада и дезориентации.

Р. Мертон развил дальше концепцию аномии в при­менении к американскому обществу. “Моя основная гипотеза,— пишет Р.Мертон,— заключается в том, что отклоняющееся поведение можно рассматривать в со­циологическом плане как симптом разрыва между стремлениями, предписанными данной культурой, и со­циально обусловленными путями реализации таких стремлений”*. Моральные прописи в апологетической литературе изображают богатство как результат упор­ного труда, самодисциплины и самоограничения. Пред­полагается, что всякий, кто усердно трудится, может преуспеть независимо от того, с чего он начинал. Цен­ностные стереотипы массовой культуры навязчивы и не­отступны. Образ человека из народа, восходящего к вершинам экономической элиты, имеет глубокие корни в американской культуре. Навязчивому подчеркиванию

•Мертон Р. Социальная теория и социальная структура // Со­циологические исследования.— 1992.— № 2.

 

обязанности поддерживать высокие цели способствует осуждение тех, кто уменьшает свои притязания и по­лагает возможным ограничиться малым или достигну­тым. Хорошо известно, что это далеко не так и боль­шинство людей “не имеют шанса”. Однако те, кто не преуспел, становятся объектом пренебрежительного от­ношения. “Культурная репрессия” против неудачников и против тех, кто занижает свои амбиции, оказывается более действенной, чем угроза морального осуждения или же правового наказания за нарушение норм.

В этих обстоятельствах единственно важным стано­вится вопрос: какой способ поведения наиболее эф­фективен для достижения культурно одобряемой цен­ности? Эффективным средствам может быть оказано предпочтение в обход институционально предписывае­мому поведению, от которого остается лишь побуждение сохранить эти средства в тайне, чтобы, уйдя из сферы культуры, не попасть в руки правосудия.

Эта обратная сторона явной морали драматично изо­бражена в известном романе М.Пьюзо “Крестный отец” (в одноименном кинофильме), в котором как главный, так и многие второстепенные персонажи — вполне нор­мальные и респектабельные люди в своей семье, среди близких и друзей, хотя по всем нормам общественной морали они явные преступники. Жгучий интерес к это­му и подобным ему романам показывает, насколько актуально для широкого читателя (и населения) понять внутреннюю механику респектабельной преступности, добивающейся процветания незаконными способами, ис­пользуя социальные пороки и насаждая их.

Но это еще не аномия, это почти что верхушка кри­минальной субкультуры: теневой капитал, отмывающий деньги. Аномия возникает у тех, кто по-прежнему при­держивается господствующих норм и ценностей, но ока­зывается не в состоянии нажиться честным путем — и не может вступить на нелегальный путь. Индивид посто­янно держит в себе эту ускользающую цель и сталкива­ется с постоянной неосуществимостью своих замыслов.

Разрешение такой дилеммы Мертон видит в выра­ботке равновесия между целями и средствами. В ка­честве наиболее приемлемого механизма установления

такого равновесия он выдвигает конкуренцию, в которой в расчет принимаются как конечная цель (продукт), так и формы ее достижения. Однако речь идет об открытой и честной конкуренции, которая далеко не всегда оказывается преобладающей и требует для своего обеспечения соблюдения устойчивых моральных норм. Чрезмерная либерализация нормативности может ока­заться не менее пагубной, чем чрезмерная норматив­ность, ограничивающая возможности приспосабливания человека к окружающим условиям.

Сходное с аномией значение имеет и термин “от­чуждение”, устойчиво принятый в философии, социоло­гии и социальной психологии. Но есть и отличие, со­стоящее в том, что отчуждение в большей степени под­черкивает объективный разрыв между деятельностью человека и результатом этой деятельности, по поводу чего и возникает ощущение отстраненности и эксплу­атируемое™, непричастности к ценностям данного об­щества. Отчуждение означает, что человек превращается в пассивный объект процесса, в который он вовлечен, но над которым он не властен, что и порождает в нем ощущение отстраненности, эксплуатируемости и ут­раты собственного “я”, а значит, и осмысленной связи с внешним миром. Источник отчуждения — внешние человеку силы и обстоятельства, блокирующие осуще­ствление его намерений и подрывающие его внутренние оценки внешнего мира и самого себя. Таким источни­ком могут оказаться рынок и капитал, государство, бю­рократический режим, а то и общество в целом как воплощение чуждых человеку норм поведения и образа мышления, сталкиваясь с которыми человек оказыва­ется малозначительным “винтиком”, целиком подчинен­ным общему механизму.

Гротескно-реалистичное описание такого режима дают романы и рассказы Ф.Кафки. Впрочем, это еще не предельный случай отчуждения. Тоталитарное госу­дарство устанавливает систему не только внешнего ог­раничения деятельности человека, но и внутреннего из­живания самой его субъективности, устранение ощуще­ния своего “я” при помощи как тотальных идеологи-'• ческих средств “промывания мозгов” (переделка языка, истории, проведение регулярных ритуальных меропри­ятий), так и прямым насилием и устранением упорст­вующих диссидентов.