2020-01-14
156
А.С. Пушкин о своей жене
В письме к будущей теще, Н.И. Гончаровой, от 5 апреля 1830г., поразительном по откровенности, глубине и силе чувства, поэт писал: "Когда я увидел ее в первый раз, красоту ее едва начинали замечать в свете. Я полюбил ее, голова у меня закружилась, я сделал предложение, ваш ответ, при всей его неопределенности на мгновение свел меня с ума; в ту же ночь я уехал в армию; вы спросите меня - зачем? Клянусь вам не знаю, но какая-то непроизвольная тоска гнала меня из Москвы; я бы не мог там вынести, ни вашего, ни ее присутствия..."
Но доподлинно известно пушкинское признание после помолвки: «Та, которую любил я целые два года, которую везде первую отыскивали глаза мои, с которой встреча казалась мне блаженством – Боже мой – она... почти моя...»
«Я женат – и счастлив: одно желание мое, чтоб ничего в жизни моей не изменялось, лучшего не дождусь», – писал поэт своему другу П. А. Плетневу через пять дней после свадьбы.
«Исполнились мои желания. Творец
Тебя мне ниспослал, моя Мадонна,
Чистейшей прелести чистейший образец...»
Но кто же она была на самом деле? Став женой Пушкина, Наталья Николаевна достойно исполняла эту нелёгкую роль. Пушкину нравилось, как она домовито хозяйничает, расчётливо спорит с книгопродавцами из-за денег, рожает детей одного за другим, блистает на балах. Он хотел бы её видеть тихой хозяйкой в деревенском доме далеко от столицы и звездой петербургского бала, ослепительной и неприступной. Он не задумывался, по силам ли это ей, московской барышне, вдруг ставшей женой первого поэта России. Она была первой красавицей «роскошной, царственной Невы», хозяйкой большого дома, без денег, с дерзкими слугами, болеющими детьми. Многое из того, что мы знаем о её жизни, свидетельствует не в её пользу. Но есть ли что на свете обманчивее очевидности. Лучше верить пушкинскому чувству, чем неоспоримым свидетельствам её жестокого легкомыслия. Пушкин, во всяком случае, знал о ней то, что не подозревал никто из нас.
«Жена моя прелесть, и чем доле я с ней живу, тем более люблю это милое, чистое, доброе создание, которого я ничем не заслужил перед Богом», – признавался он в письме к своей теще Н. И. Гончаровой уже в 1834 году. Исполнилось то, о чем он мечтал: «мадонна», «чистейшей прелести чистейший образец» вошла в его дом... Пушкин хорошо понимал, что Наталье Николаевне всего двадцать лет, что она прекрасна, а кокетство и женское тщеславие так естественны для ее возраста.
Не знаю, как для кого, а для меня, в этих строчках - отражение того, что Александр Сергеевич любил в своей Мадонне больше всего и о чем он написал 21 августа 1831 года: "Гляделась ли ты в зеркало, и уверилась ли ты, что с лицом твоим ничего сравнить нельзя на свете, а душу твою люблю я еще более твоего лица!"[4]
Приехав с мужем в Петербург, а затем в Царское Село через три месяца после свадьбы, Натали Пушкина почти сразу же стала «наиболее модной» женщиной высшего света, одной из первых красавиц Петербурга. Красоту ее Д. Ф. Фикельман называла «поэтической», проникающей до самого сердца. За шесть лет, которые супруги прожили вместе, Наталья Николаевна родила четверых детей. Но любовь к детям никак не заслоняла в ее душе стремления к светским успехам. По мнению родителей Пушкина, Натали испытывала большое удовольствие от возможности быть представленной ко двору в связи с назначением Александра Сергеевича камер-юнкером и танцевать на всех придворных балах. Она как бы вознаграждала себя за безрадостные детство и юность в угрюмом доме, между полубезумным отцом и страдавшей запоями матерью. Ей льстило, что красота ее произвела впечатление на самого царя. Александр Сергеевич был весьма озадачен всем этим, так как ему «хотелось поберечь средства и уехать в деревню».
Он нежно любил свою жену. Для него она была чистейший прелестнейший образец. Ей, невесте, он посвятил свою прекрасную и вдохновенную «Мадонну»:
Не множеством картин старинных мастеров
Украсить я всегда желал свою обитель,
Чтоб суеверно им дивился посетитель,
Внимая важному сужденью знатоков.
В простом углу моём, средь медленных трудов,
Одной картины я желал быть вечно зритель,
Одной: чтоб на меня с холста, как с облаков,
Пречистая и наш божественный спаситель-
Она с величием, он с разумом в очах-
Взирали, кроткие, во славе и в лучах,
Одни, без ангелов, под пальмою Сиона.
Исполнились мои желанья. Творец
Тебя мне ниспослал, тебя, моя Мадонна,
Чистейшей прелести чистейший образец.
(«Мадонна», 1830 год)
Однако отношение к жене определяется не только стихами. Чтобы лучше понять дружественное, заботливое и душевное отношение Пушкина к жене, надо почитать его письма к ней. «Письма больше чем воспоминания: на них запеклась кровь событий, это - само прошедшее, как оно было, задержанное и нетленное» (Герцен). «Пожалуйста, не требуй от меня нежных, любовных писем. Мысль, что мои письма распечатываются и прочитываются на почте, в полиции и т.д.- охлаждает меня, и я поневоле сух и скучен» (письмо Пушкина к жене от 30 июля 1834 года). И, тем не менее, чувство пробивается сквозь оковы: «Гляделась ли ты в зеркало, и уверилась ли ты, что с твоим лицом ничего сравнивать нельзя на свете - а душу твою я люблю ещё более твоего лица».
Пушкин советует Нащёкину (январь, 1836 год) «распутаться с двумя людьми из пёстрого его окружения: одного из них Наталья Николаевна так не любит. А у ней пречуткое сердце».
Но в то же время при чтении этой переписки поражает одно обстоятельство. Блестящий собеседник, умница и острослов, Пушкин становится совсем иным человеком, как только берётся за перо, чтобы писать жене. Он не то что тускнеет, не то что притупляет свой обычный стиль, но во всех высказываниях чувствуется какая-то внутренняя затруднённость человека, которому не всегда удаётся найти нужный тон, нужное слово. Он скрывает это за привычной ловкостью ни к чему не обязывающего светского разговора. Так говорят с детьми, стараясь снисходительно войти в круг их узких интересов. Таково мнение Всеволода Рождественского.
