Мы как раз завернули на профессиональный уровень журналистики. Какой он сегодня?

Отвратительный. Интернет, конечно, подорвал профессионализм. Все теперь узнают из интернета. Зачем мне ехать в Косово? Я сейчас залезу на один сайтик, и будет вам репортаж оттуда. Это мне напоминает одну фантастическую историю. Представьте: больница, президента Ельцина вот-вот прооперируют. У ворот стоят корреспонденты. Ждут новостей уже несколько часов. Идет дождь. И вдруг останавливается кортеж, из машины выходит Наина Иосифовна — добрейший человек — и говорит журналистам: «Ребята, чего вы тут стоите, мерзнете? Завтра же все из газет узнаете». Кроме того, в большинстве случаев политическая журналистика у нас стала обслуживать только власть и акционеров. А про аудиторию они забывают. Впрочем, для нас это создает преимущества монополии.

У «Эха Москвы» есть табу? Некоторые СМИ, скажем, не трогают патриарха и семью Путина.

У нас это происходит эмпирически. Помню, у Бориса Николаевича была операция на сердце. Наина Иосифовна тоже лежала в больнице. И мы получили доступ к их секретным медицинским картам. Мы думали: надо ли давать в эфир информацию о том, сколько там железа в крови или сахара в моче президента и его супруги? В результате приняли такое решение: информацию по президенту давать, по супруге — нет. Почему? Так нам подсказала интуиция. Все на нюх. Сидели вот здесь впятером и нюхали.

Многие берегут своих акционеров и рекламодателей. Как у вас?

Есть ограничение по акционеру. Если приходит негативная новость по «Газпрому» — сначала звонок мне. Потом звонок в «Газпром». Мы эту новость все равно выпустим, но обязательно с их комментарием. То же самое с крупным рекламодателем.

Они могут ее снять, заблокировать?

Нет. У нас информационная и рекламная службы разведены.

А бывает, что кремлевские люди звонят и что-нибудь просят?

Бывает. Самый яркий пример — Беслан. Прошла информация, что террористы — определенной национальности. И мой информационщик начал это давать в новостях.

Тогда суматоха была…

Думаю, в нормальных условиях никто у нас на это не пошел бы. Мне позвонил Слава Сурков, сказал: «У меня, Леш, к тебе одна просьба — ты не можешь национальность террористов зажать, это же сейчас не общественно важная информация». Был день захвата, полдень. И это была справедливая просьба. Все. Надо идти на планерку. 

Убегает. Как будто его и не было. Подходящее наречие — стремглав. Исчез, растворился в эфире.