Глава тридцать седьмая

Когсворт большим деревянным половником разливал на завтрак овсянку для Белль и Чудовища. Когда он наклонился к Белль, его рука дрогнула, скрипнула и застыла.

– Ох, святые угодники, это все мой расшатанный механизм! Надо бы смазать маслом.

Люмьер пытался раздуть огонь в камине. Услышав слова Когсворта, он обернулся. Шапо поспешил на помощь Когсворту, забрал половник из его руки и как следует натер маслом его сустав.

– Вот так значительно лучше. Спасибо, старина, – вздохнул Когсворт.

Он снова потянулся к половнику, полный решимости вернуться к своим обязанностям, но тут снова раздался ужасный скрип. Когсворт закряхтел и согнулся, схватившись руками за спину. Чудовище обеспокоенно взглянул сначала на Когсворта, потом на Люмьера. Он ожидал увидеть веселую усмешку на лице Люмьера или услышать очередное колкое замечание. Вместо этого глубочайшее сожаление отразилось в глазах слуги – канделябра. И сердце Чудовища заныло от боли. С каждым днем слугам становилось все хуже, он это видел. Скоро все их движения станут неуклюжими, а потом они разучатся ходить и разговаривать. Блеск их глаз угаснет. Они станут безжизненными канделябрами, часами, чашками и чайниками… и останутся ими навсегда.

– Мессир, подождите буквально минутку, мы сейчас, – сказал Люмьер.

– Старая боевая рана, – извиняющим тоном произнес Когсворт. – Получил в сражении при Хастенбеке, когда мы бок о бок с генералом Шевером должны были разогнать ганноверцев, но эти черти окопались…

– Не может быть! – воскликнул Люмьер. – Ступай на кухню, мон ами. Я уверен, Кюизиньер умирает от желания узнать, чем же кончилась эта история…

Чудовище проводил взглядом ковыляющего Когсворта и Люмьера, поддерживающего его под руку. Он посмотрел на Белль – заметила ли она? Но она уткнулась в свою тарелку, разглядывая кашу. Не ела, лишь вяло помешивала ее ложкой. Казалось, чужая боль еще больше вогнала Белль в ступор, хотя в обычной жизни ее апатия уже давно бы испарилась. Но сегодня что – то было не так. Чудовище это почувствовал.

– Белль, ты почему ничего не ешь? – спросил он. – Тебе нездоровится?

– Я в порядке, спасибо. Просто аппетита нет.

– Она натянуто улыбнулась и отложила ложку в сторону. – К тому же плохо спала прошлой ночью. Честно говоря, если ты не против, я бы пошла.

– Куда?

– В библиотеку.

– Может быть, вместо этого прогуляемся в окрестностях? Воздух такой свежий! Ты немного бледна, не заметила?

– Как бы я это заметила? – ответила Белль. – В замке нет ни одного зеркала.

– Это правда.

– Потому что ты все разбил.

Чудовище покряхтел.

– Тоже правда. По мне, книги лучше зеркал, – добавил он, пытаясь как – то поднять ей настроение.

– Зеркала лишь показывают, какие мы есть. Книги показывают, какими мы можем быть.

– Полностью согласна. Поэтому я и собираюсь в библиотеку.

– Но, Белль, слуги… они сказали, ты сидишь там целыми днями. Не думаешь ли, что нужно иногда прерываться? Так можно превратиться в отшельника и даже не заметить этого! Книги – это прекрасно, но ты не можешь жить чужой историей. Нужно жить своей.

В глазах Белль промелькнула боль. То, что она произнесла вслед за тем, второй раз за утро разбило его сердце:

– Ну а если мне не нравится моя история? Что тогда?