Субъективное направление

В социологии народничества субъективное направление занимает видное место, а его ведущие теоретики — П.Л. Лавров и Н.К. Михайловский — создали оригинальную социологическую концепцию. Кроме них в русле рассматриваемого направления выступал и С.Н. Южаков. Несмотря на некоторые отличия в теоретических положениях, в целом ее представителям присущи общие черты, что объединяет их в одно направление. Субъективисты считали личность главной социальной силой, своеобразным социальным атомом; совокупность индивидов с их желаниями и потребностями образует общество. В.И. Ленин отмечал, что субъективисты имеют дело не с действительными личностями, которые существуют в обществе и связаны с ним сотнями нитей, а с абстракциями, неким вместилищем собственных идеалов[361].

Другая характерная черта субъективистов — принципиальное противопоставление природы и общества: в природе действуют причинные связи и закономерности, в обществе — телеологические закономерности и целевые факторы. При оценке социальных явлений ими применялся ценностный подход, отсюда и сквозная проблема всей субъективной социологии — свобода выбора идеала, выдвижение на первое место категории возможности без учета реальных условий ее воплощения в действительность. В этой связи сложился и субъективный метод социологии, требующий рассмотрения общества с позиций определенного нравственного идеала, изучения общества исключительно как продукта выполнения нравственно-идеальных установок.

Субъективное направление возникло в конце 60-х годов XIX в. и существовало до Октябрьской революции, пройдя за это время, как и народническая социология в целом, значительную эволюцию.

В конце 60-х — начале 70-х годов происходит поиск ответа на вопрос, волнующий демократическую молодежь: что она должна сделать, чтобы изменить «народную долю». Субъективная социология Лаврова и Михайловского была таким своеобразным ответом. «Исторические письма»[362] Лаврова и «Что такое

145

 

прогресс?» Михайловского стали манифестом нового направления в социологии. Субъективисты не видели в русском обществе реальных революционных сил, способных изменить судьбы страны. Полукрепостническая Россия спала, по выражению В.И. Ленина, «вековым сном». Все надежды субъективисты перенесли на критически мыслящую личность. Они полагали, что человек, воодушевленный передовыми идеалами, в состоянии постепенно путем социалистической пропаганды подготовить народ к революции. На этой основе выстраивалась вся социологическая теория Лаврова с его субъективным методом. В значительной степени к ней близки и воззрения Михайловского. Михайловскому наравне с Лавровым принадлежит философское обоснование тезиса о возможности изменить общественное развитие в направлении, которое избирает передовая интеллигенция в соответствии с выбранным идеалом.

В начале 70-х годов главные проблемы субъективной социологии касались философского обоснования метода исследования общества и разработки теории социального прогресса. При этом фокусом воззрений было выявление значения личности как субъекта развития и социального познания. На личности замыкались все связи сложного общественного организма.

Уроки неудачного «хождения в народ» имели большое влияние и на дальнейшее развитие субъективного направления в народнической социологии. Делалась попытка теоретически осмыслить народнический опыт. Участники «хождения в народ» считали самодержавное правительство основной причиной неудачи социалистической пропаганды. В этой связи намечается поворот к теоретической разработке проблемы государства как силы, активно влияющей на историю народа. Наиболее отчетливо и рано это проявилось в работах П.Л. Лаврова «Русской социал-революционной молодежи» (1874) и «Государственный элемент в будущем обществе» (1875). На эту же тему были написаны Н.К. Михайловским «Политические письма социалиста», опубликованные в 1879 г. в газете «Народная воля».

В 80-х — начале 90-х годов субъективная социология претерпела некоторую внутреннюю эволюцию. В ней появились две новые тенденции: во-первых, интерес к анализу экономического; фактора, к определению его роли в жизни общества, что было заметно у Лаврова, и, во-вторых, обращение к социальной психологии, попытка исследовать общество с помощью категорий психологии. Последнее отчетливо видно в работах Михайловского. Однако исходные позиции, такие как верность субъективному

146

 

методу и взгляд на личность как главный источник социального прогресса, сохранялись. В книге «Что такое „друзья народа” и как они воюют против социал-демократов?» В.И. Ленин настоятельно проводил мысль, что основная идея Маркса о естественно-историческом процессе развития общественно-экономической формации «в корень подрывает» «ребячью мораль» субъективистов, претендующую называться социологией[363]. Идеи субъективистов, писал Ленин в работе «Экономическое содержание народничества и критика его в книге г. Струве», «не могли дать ничего, кроме утопии или пустой морали, игнорирующей борьбу классов, происходящую в обществе»[364].

После краткой характеристики идейной эволюции субъективного направления в социологии народничества, связанной с коренными социально-политическими изменениями в России, перейдем к рассмотрению и анализу теоретических проблем.

П.Л. Лавров

Петр Лаврович Лавров (1828-1900) был видным философом и историком, литературным критиком и крупным революционным деятелем[365].

На формирование социологии Лаврова оказали значительное воздействие не только его революционно-демократические убеждения, но и утопический социализм, который был тесно связан с революционными устремлениями социолога. Социалистические идеи Лаврова являлись утопическими по своему социально-экономическому содержанию.

Ф. Энгельс первый дал марксистский критический анализ работ Лаврова в одной из статей серии «Эмигрантская литература»[366]. Вероятно, русский социолог признал его в какой-то степени справедливым, поскольку через год он прислал Энгельсу свою новую работу с просьбой высказать о ней мнение[367].

К 80-м годам относится появление марксистских работ Г.В. Плеханова, в которых критиковалась идеология революционного народничества, в том числе и субъективная социология Лаврова. Лавров встретил их крайне недоброжелательно. В «Вестнике „Народной воли” (1884, №2) он поместил рецензию на книгу Плеханова «Социализм и политическая борьба». Избегая рассматривать существо узловых проблем, поставленных Плеха-

147

 

новым, Лавров ограничился осуждением принципиальный выступлений против народничества, которые якобы лишь мешают действию «революционной армии». В 1885 г. Плеханов вновь выступил с большой, хорошо аргументированной книгой «Наши разногласия», направленной против системы взглядов и политических программ революционных народников. Однако теперь Лавров еще меньше был в состоянии что-либо противопоставить марксистской критике.

Начиная с середины 90-х годов В.И. Ленин уделял значительное место критике субъективной социологии народников, в том числе и Лаврова. «Если имя Лаврова не так часто встречается на страницах ленинских работ, — справедливо заметил Ш.М. Левин, — то это объясняется тем, что В.И. Ленину пришлось в гораздо большей мере иметь дело с Н.К. Михайловским, философско-социологические воззрения которого были, однако, чрезвычайно близки и родственны взглядам Лаврова»[368]. Основные социологические работы Лаврова 70-х годов, кроме «Исторических писем»: «Формула прогресса Михайловского» (1870), «Социологи-позитивисты» (1872), «Знание и революция» (1874), «Кому принадлежит будущее» (1874), «Введение в историю мысли» (1874), «О методе в социологии» (1874), «Государственный элемент в будущем обществе» (1876). Такое выделение социологических работ Лаврова условно, поскольку постановку и решение социологических проблем содержат в различной степени все его статьи и книги, посвященные антропологии, литературоведению, этике, истории цивилизации, истории науки, истории общественной мысли, а также статьи по рабочему движению[369].В 80-90-е годы Лавров написал ряд работ по социологии. Из них наиболее крупные — «Противники истории» (1880), «Теория и практика прогресса» (1881), «Социальная революция и задачи нравственности» (1884,1885), «Задачи понимания истории» (1898). Им были написаны также два тома «Опытов истории мысли Нового времени» (1888-1894) и «Важнейшие моменты в истории мысли» (1903)[370].

148

 

Наибольшее внимание Лавров уделял следующим социологическим проблемам: 1) соотношение между социологией и историей, 2) предмет и метод социологии, 3) роль личности в истории, 4) теория прогресса, 5) роль государства в жизни общества.

Философия Лаврова сложилась в конце 50-х — начале 60-х годов под сильным влиянием многих русских и западноевропейских теорий и предшествовала его социологии. Из русских мыслителей значительное влияние на формирование воззрений Лаврова оказали революционные демократы 40-60-х годов, он называл их духовными отцами тех, кто шел в народ.

К социологии он пришел сформировавшимся философом и ученым, выработав в основных чертах антропологический принцип как исходный взгляд на природу, личность и общество.

Свою философию Лавров конструировал на антропологическом принципе. Антропологизм, по его словам, признает человеческую личность в единстве материального и духовного, ощущающего и действующего, нравственного и социального; антропология обнимает различные отрасли знания, обращенные к человеку. Положив в начало всей философии человеческую личность, Лавров тем самым закладывает и гносеологическое обоснование субъективного метода в социологии. Антропологизм Лаврова имел одну отличительную черту: человек рассматривался им не только как естественный организм, но и как индивид, который изменяется под влиянием социальной среды.

Философские принципы Лаврова во многом являлись исходными моментами в построении его социологии. Из учения о природе и личности, как оно было изложено им в начале 60-х годов, в дальнейшем выросла социологическая концепция общественного прогресса. В своей «Биографии-исповеди» Лавров называет себя «учеником Маркса», однако он не пошел дальше признания влияния экономических потребностей на жизнь или взгляды людей[371]. Философии и социологии Лаврова присущ эклектизм, решение вопросов с различных, часто внутренне противоречивых позиций, что давало повод для его критики как справа, так и слева. Беспринципное смешивание различных философских и политических взглядов вызвало резкий отзыв Энгельса о нем. Энгельс писал, что по своей философии Лавров «является эклектиком, который старается из самых различных систем и теорий выбрать наилучшее»[372].

149

 

В поисках философии, способной понять действительность, Лавров обратился к позитивизму. По его мнению, «позитивизм ставит ясно и определенно задачу человеческой мысли, задачу, которая при ее разрешении охватит реальный мир, идеальный процесс познающей мысли, исторический процесс развивающейся цивилизации и практический процесс рационального обучения»[373]. Особенно заметно воздействие на Лаврова социологии Конта, в основном его понятия о субъективном и объективном методе, необходимость которых выводится из несовпадения законов природы и общества. Главная сила позитивизма, по мысли Лаврова, заключается в его тесной связи с наукой, сами же границы позитивизма очерчены пределами научной проверки. Лавров признавал за позитивизмом только постановку задач, на основе выполнения которых должна быть создана новая философия. Такую философию, считал он, едва ли можно назвать позитивизмом или даже его отраслью. В его интерпретации позитивизма заметна материалистическая тенденция[374]. При разработке своей социологии Лавров прежде всего стремился выявить различия и связь между социологией и историей, для этого саму историю он рассматривал в двух планах — как область человеческого знания и как процесс.

Все знание людей Лавров разделял на две области: естествознание и историю. К первой он относил некоторые феноменологические науки (геометрия, механика, физико-химические науки, биология, психология, этика, социология), которые исследуют законы повторяющихся явлений, и ряд наук морфологических (астрономия, геология и др.), изучающих распределение форм и предметов в группах. В отличие от естествознания гражданская история исследует события, которые не могут повторяться, область ее внимания — происшедшие изменения.

Однако, по мнению Лаврова, несмотря на различия социологии и истории, любое социологическое исследование невозможно без помощи истории. Общество и его законы могут быть познаны в той степени, в какой осмыслена сама история. Социальные вопросы тесным образом переплетены с историческими, создавая органическую связь. Это положение основывается на том, что и социология и история начинают изучение общества с изучения человека как естественного явления.

Социология, считает Лавров, не только согласует свои выводы с положениями механики, химии или физиологии, но и с открытиями, сделанными исторической наукой. Социология лишь опирается на законы естествознания, свои же законы она

150

 

отыскивает в истории[375]. Социология развивается по мере улучшения понимания исторических фактов. В свою очередь социологические истины способствуют лучшему уяснению исторических явлений.

«Социология есть наука, исследующая формы проявления, усиления и ослабления солидарности между сознательными органическими особями»[376]. В предмет социологии Лавров включая четыре элемента: 1) «животные общества», в которых выработалось в достаточной степени индивидуальное сознание; 2) существующие формы человеческого общежития; 3) общественные идеалы, на основании которых человек надеется создать солидарное и справедливое общество; 4) практические задачи, вытекающие из стремления личности осуществить свои идеалы[377]. Главным в социологии Лаврова оказывается тезис о росте солидарности, в обществе и «усилении сознательных процессов в особи». Придавая огромное значение разработке теории личности, помещая отдельного человека в центр социального развития, Лавров брал личность «в ее психологических данных», что придавало всей его социологии психологическую ориентацию.

Несмотря на то что Лавров включил в предмет социологии и рассмотрение «животных обществ», он довольно осмотрительно и с большими оговорками писал о возможности приложения к обществу биологического понятия об организме.

По мысли Лаврова, социология должна рассматривать общество прежде всего со стороны форм проявления солидарности, перенеся основной акцент на статику. Социальную динамику общества, которую Лавров отождествлял с процессом смены неповторяющихся явлений, исследует, по его мнению, история. К истории он относил деятельность личности и общества, состоит она «в выработке идеалов лучшего и в стремлении изменить существующее сообразно выбранным идеалам»[378].

Русский социолог выделял в историческом процессе три главные задачи: господство человека над природой, установление его царства над животным миром, устранение борьбы за существование среди людей, замена конкуренции кооперацией[379]. Соответственно философия истории включает ряд проблем — анализ предпосылок (космических, геологических, биологических) возникновения культуры; превращение культуры в цивилизацию с помощью критического мышления; этапы расширения солидарности.

Лавров обращается к сравнительному анализу социологии и истории, рассматривая историю со стороны ее внутреннего про-

151

 

цесса. Проблемы исторического закона имеют в социологии Лаврова первостепенное значение, поскольку из его понимания русский мыслитель выводил свой субъективный метод.

Лавров вкладывает в понятие закона два различных смысла. 1. закон в феноменологических науках «формулирует условия,, при которых явления повторяются в определенном порядке»[380]. К этой группе относятся и законы социологии, которые определяют, «как преобладание того или другого элемента действует на развитие общества и как оно всегда будет действовать, если повторится это преобладание»[381]. 2. Закон в науках морфологических выражает «распределение форм и предметов в группы, более или менее тесно связанные»[382]. В этом смысле слово «закон» применимо и истории,.обозначая группировку событий во времени. Однако здесь чисто внешнее сходство.

Группировка предметов, фактов и явлений в науках морфологических и в истории происходит, согласно Лаврову, по генетической связи и по важности событий. В то же время критерий определения важности у них принципиально иной. В морфологических науках такой критерий имеет объективное значение и совпадает с законами феноменологического ряда, которые обусловливают генезис группировки.

Иначе обстоит дело в истории человечества. В истории, говорит Лавров, где единственным предметом и единственным орудием является человек, требуется другой критерий. Человек не только часть природы и подчинен ее законам, он одновременно творец, обладающий свободой воли, которая проявляется в его целесообразной сознательной деятельности. Человек стремится изменить общество согласно своему нравственному идеалу, «перестроить мыслимый мир по требованию истины, реальный мир — по требованиям справедливости»[383]. Субъективизм революционных народников, в том числе и Лаврова, связан, как отмечал Плеханов, с верой в «возможность могущественного, решающего влияния нашей революционной интеллигенции на народ»[384].

Все рассуждения Лаврова о соотношении социологии и истории есть мучительная попытка найти выход из противоречия. С одной стороны, социология имеет дело с явлениями повторяющимися и раскрывает объективные закономерности, подобно физике или химии. Но, с другой стороны, исследование истории приводит к убеждению, что «для всей группы наук, относящихся к человеку, критерий важнейшего должен прилагаться сообразно характеристическим особенностям человека,

153

 

особенности же эти неизбежно определяются по его субъективной оценке»[385]. Следовательно, науки о человеке, а социология относится к ним, не в силах постичь объективные законы. Лавров не мог разрешить противоречие, не понимая диалектики общего, особенного и единичного. Социология изучает общее, характерное для любого общества, строго повторяющееся, вместе с тем питательная почва социологии — единичные, неповторимые факты истории. Отсюда для Лаврова неразрешимое противоречие: как единичное может стать основой для общего. Социология открывает законы жизни общества, но жизнь — это развитие, изменение, а не повторение, отсюда новая трудность: как сочетать неизменно повторяющееся и прогресс. Лавров видит выход в создании единой науки, в которую вошли бы философия истории и социология с общим субъективным методом[386].

Субъективный метод Лаврова был обусловлен рядом причин. Кроме социальных предпосылок, о которых говорилось выше, его метод исходил из идеалистической интерпретации сенсуализма и абсолютизации человека как субъекта истории. Согласно Лаврову, нет знаний безотносительно человека, субъекта, без учета того, что является для личности полезным или вредным. Еще более нерасторжимая связь существует между субъектом и объектом, когда человек познает самого себя, будьте его история или устройство социальной жизни. Поэтому, по его мнению, при познании общества и истории требуется особый субъективный метод, т.е. необходимо «стать на место страждущих и наслаждающихся членов общества, а не на место бесстрастного постороннего наблюдателя общественного механизма»[387].

Субъективный метод был попыткой учесть классовый характер общественных наук. Лавров отмечал, что любое историческое событие расценивается ученым в соответствии с его понятиями справедливости и идеала, все общественные науки проникнуты духом борющихся партий и групп. Вместе с тем Лавров не отрицал и применимость в общественных науках объективного метода, но в определенных границах: им добываются исторические факты, основной исходный материал, который затем будет интерпретироваться в соответствии с мировоззрением ученого, его жизненными идеалами и интересами. Лавров возражал против неоправданного субъективизма. Он считал, что возможен определенный критерий научной истины, который заключен в научно

153

 

выработанном нравственном идеале, принятом все большим числом людей.

Без преувеличения можно сказать, что центральным пунктом социологии середины XIХ в. стала идея прогресса[388]. Значительный вес она приобрела в русской субъективной социологии.

Все основные вопросы социологии Лаврова — проблема личности, солидарность, социальная революция, культура, история; мысли — сходились в его воззрениях на социальном прогрессе. Они были отдельными аспектами его теории развития. Начиная с первых работ, особенно с «Исторических писем», вплоть до последнего крупного исследования по истории мысли, сущность и пути социального прогресса постоянно оставались в центре внимания Лаврова. Но за этот тридцатилетний срок его взгляды претерпели изменения, в основном в сторону признания значения экономических потребностей в жизни людей. Здесь сказалось так или иначе влияние марксистских идей.

Лавров различал в теории прогресса два аспекта — теоретический, в котором рассматриваются цели и средства общественного развития, и практический, намечавший реальные пути борьбы за коренные социальные изменения. Практический аспект обосновывал нравственный долг личности активно участвовать в преобразовании общества.

По мнению Лаврова, общественное развитие стало возможным благодаря тому, что человек с самых ранних ступеней своего формирования нашел подготовленными всей предшествующей органической жизнью две силы, которые он использовал в борьбе засвое существование. Первая сила — солидарное общежитие, свойственное уже миру животных, и вторая сила — развитие сознательных процессов, начиная с их простейших проявлений. Эти силы человек не только использовал и начале своей истории, но и все время развивал дальше. Происходило одновременное усиление сознательных процессов в личности и солидарности в обществе. Названные два процесса и составляют, по словам Лаврова, «объективные признаки прогресса»[389].

Такой взгляд на прогресс сложился у Лаврова не сразу. В «Исторических письмах» Лавров рассматривает социализм как наилучшее устройство общества, при котором труд обеспечивает «человеческое развитие». Но в этой работе социальный прогресс раскрывался через абстрактные понятия истины и справедливости, якобы извечно свойственные человеку и связанные исключительно с деятельностью критически мыслящих личностей. После Парижской Коммуны и знакомства с трудами Маркса и Энгельса Лавров стал соотносить прогресс с экономическим положением масс и кооперацией. Отсюда проистекает идея солидар-

154

 

ности как одна из сторон прогресса, а личность, как член общества, формируется под влиянием окружающей социальной среды[390].

В одной из последних работ «Задачи понимания истории» Лавров дал формулу прогресса, которая определяет развитие общества через единство солидарности и роста сознания личности. «Прогресс, как смысл истории, осуществляется в росте и скреплении солидарности, насколько она не мешает развитию сознательных процессов и мотивов действия в личностях, точно так же как в расширении и уяснении сознательных процессов и мотивов действия в личностях, поскольку это не препятствует росту и скреплению солидарности между возможно большим числом личностей»[391].

Ведущей силой социального развития, по Лаврову, является личность, «орган прогресса». Характерная особенность личности — ее критическое сознание, осознанное стремление к изменению культуры. Культура, в трактовке Лаврова, — застывшие общественные формы, изменить которые в состоянии только критические личности. Они могут «переработать культуру мышлением», преодолеть неподвижные формы и традиции, вывести общество на путь цивилизации. Лишь с возникновением критической личности начинается, по утверждению Лаврова, историческая жизнь человечества. Приведя положение Лаврова, что «личности создают историю», В.И. Ленин замечает: «Это положение... теоретически совершенно бессодержательно. История вся и состоит из действий личностей, и задача общественной науки состоит в том, чтобы объяснить эти действия...»[392]. До тех пор, подчеркивал Ленин, пока социологи ограничивались выяснением идейных мотивов действия отдельных личностей, они не могли выйти за пределы субъективизма; только установление понятия общественно-экономической формации позволило свести бесконечное разнообразие действий личности к действию классов, следовательно, постигнуть их интересы и стремления. Тем самым был опровергнут наивный, чисто механистический взгляд на историю и установлена повторяемость событий, объективные законы истории?

В связи с анализом прогресса Лавров в «Исторических письмах» рассматривал личность как создателя и носителя нравственного идеала и как силу, способную изменить общественные формы. Предложенная им в конце 60-х годов формула прогресса состояла из двух частей. Во-первых, развитие личности

155

 

ее физическом, умственном и нравственном отношениях, во-вторых, воплощение в общественных формах истины и справедливости[393].

Подробно разбирая первую часть формулы, автор «Исторических писем» приходит к выводу, что в мире еще нет благоприятных условий, при которых можно осуществить развитие всех или хотя бы большинства людей. В лучшем случае прогресс захватил крайне небольшое число людей, способных критически мыслить и иметь самостоятельные убеждения. Такое положение ограничивает возможность воплощения истины и справедливости в семье, национальном объединении, государстве или в других общественных формах. Следовательно, все сводится к прогрессу отдельной личности, к тому, насколько она развивается интеллектуально, в какой степени ею постигается нравственный идеал.

Лавров считал, что успех мысли был куплен ценой порабощения или даже гибели огромного большинства. Это оно обеспечило покой и создало условия для лучшего физического и интеллектуального развития меньшинства. Привилегированное меньшинство — моральный должник перед теми, кто обеспечил ему возможность развития, оно ответственно перед потомством за все страдания современников. Особенно большая ответственность и долг лежат на критически мыслящей личности, двигателе прогресса. Лавров обращается к русской демократической интеллигенции, напоминая ей о том, что только неисчислимые жертвы русского народа позволили ей совершенствовать свою мысль. Он напоминает ей и о долге, который она обязана вернуть своему народу.

Субъективный метод под пером Лаврова обрел революционный выход, он стал основой для страстного призыва к радикально мыслящему меньшинству России занять свое место в освободительном движении. «На этой ступени развития теория прогресса сливается с его практикой. Понимать его нельзя, не участвуя в нем делом, и это самое дело уясняет его понимание»[394].

Нельзя оценивать формулу прогресса Лаврова без учета конкретной обстановки, в какой она создавалась, ничего не усматривая в ней, кроме субъективного подхода к истории. Современники «Исторических писем» увидели в них революционную непримиримость, призыв к активному действию передовой интеллигенции, призыв нести в массу социалистический идеал. В конце 60-х — начале 70-х годов наиболее верной была практика революционной пропаганды. В идеях Лаврова отразилась историческая тенденция, связанная с революционизацией масс. Порок его трактовки прогресса не в утверждении, что передовой идеал имеет огромное значение в развитии общества, а в неумении понять, от чего зависит сам идеал. С возникновением массо-

156

 

вого пролетарского движения формула прогресса Лаврова стала играть отрицательную роль.

Наряду с рассмотрением прогресса со стороны личности в качестве создателя и носителя идеала Лаврова занимал вопрос о том, каким образом личность способна переделать весь социальный и политический строй, проблема, которая в «Исторических письмах» охарактеризована как «личность и общественные формы».

В работе «Задачи понимания истории» Лавров указывал на два возможных варианта деятельности личности. В одном случае экономическое и политическое развитие имеет строго определенную направленность, весь ход истории получает как бы автоматический характер. Историческая необходимость будет осуществлена независимо от того, какие в это время действуют личности. Личность должна следовать тем же путем, что и общество в целом.

Но бывает другая ситуация, когда экономическое и политическое положение не имеет строго определенного характера развития, возникает возможность выбора пути движения общества. В этом случае, как подчеркивал Лавров, крайне велика роль интеллигентного меньшинства, понявшего раньше других, куда должно следовать общество, при этом, однако, «не устраняется ни неизменный закон исторического детерминизма, ни влияния экономических и политических условий на ход событий»[395].

В «Исторических письмах» Лавров рассматривал вторую ситуацию, когда общественные формы не отвечают нравственному идеалу и естественным потребностям людей.

Лавров прекрасно видел неравенство сил: на одной стороне самодержавное государство с его армией и полицией, чиновниками и законами, сила традиций и привычек, вера забитых масс в царя, и на другой стороне — одинокая личность, понявшая весь вред и античеловечность существующих порядков. Но как же шла и идет история? — спрашивал Лавров. Кто ее двигал? «Одинокие борющиеся личности. Как же они достигли этого? — Они делались и должны были сделаться силою... Перед общественными формами личность действительно бессильна, однако борьба ее против них безумна лишь тогда, когда она силою сделаться не может. Но история доказывает, что это возможно и что даже это единственный путь, которым осуществлялся прогресс в истории. Итак, нам приходится поставить и решить вопрос: как обращались слабые личности в общественную силу?»[396]. И здесь вновь субъективная социология приобретает революционное звучание.

Лавров намечает три фазы борьбы за социальный прогресс. Это как бы ступени, по которым движется личность, превращаясь из «ничтожной единицы» в «коллективную силу».

157

 

Первая фаза революционной борьбы дает отдельных провозвестников новых идей. Под воздействием окружающей социальной несправедливости крайне малочисленные критически мыслящие личности начинают не только осознавать царящее зло, но и переходить к открытым действиям против него. Этим открывается второй этап борьбы. Появляются «энергические, фанатические люди, рискующие всем и готовые жертвовать всем», наступает время героических одиночек, мученичества и жертв. Их пример не пропадает бесследно, они становятся «идеалом перед толпою... Их легенда воодушевляет тысячи той энергией, которая нужна борьбы»[397].

В отличие от первых двух, новый этап борьбы не развивается естественным путем, он требует неуклонной и терпеливой деятельности, глубокого осознания происходящего, дисциплины выдержки Лавров считал, что только организация партий поможет одиноким личностям превратиться в силу, способную сокрушить старый строй. Третий период связан с завоеванием на свою сторону «неизбежного союзника» широких слоев народных масс, «реальной почвы партии». Народ в России еще не готов к революции. Требуется длительная пропаганда революционных идей, революционная интеллигенция должна готовить народ к самостоятельному выступлению. Лавров критиковал Ткачева за его попытки добиться успеха с помощью заговора, перестроить общество для народа, но без народа.

Велико и плодотворно значение этого важного теоретического положения Лаврова о роли партии в революционном процессе, которое в дальнейшем содействовало созданию народнических организаций. В.И. Ленин высоко ценил «превосходную», по его словам, организацию русских революционеров 70-х годов[398].

Лавров стремился выяснить, от чего зависят поступки людей, понять глубинное содержание определяющего фактора прогресса. Он назвал четыре побудительных причины деятельности человека — обычай, аффекты, интересы и убеждения. Из них ведущими, по его мнению, являются интересы личности. Их русский социолог отождествлял с двумя видами потребностей — основными и временными. Человек постоянно должен иметь пищу, одежду, жилище, орудия труда, т.е. обеспечить «экономические потребности», и сохранять жизнь, т.е. обеспечить «потребность безопасности». Одни интересы создают «экономический строй», другие — «политические отношения», и в своей совокупности все они направлены на усиление или ослабление солидарности[399]. Лавров подчеркнул, что экономические интересы личности и интересы безопасности обнаруживаются всегда под скромными фор-

158

 

мами привычек и под роскошным покрывалом религий, философии, искусства.

Наряду с основными потребностями, говорит Лавров, существуют и временные, возникающие под влиянием общественной среды. Особое значение он придавал потребности развития: она возникла позднее, чем все остальные потребности человека, и охватывала лишь меньшинство, принадлежащее интеллигенции, но с нею связан исторический прогресс: человек ощущает неудовлетворенность существующим, в нем возникает мысль о необходимости изменения общественных форм, что в конечном итоге приводит к социальным преобразованиям. Без возникновения потребности развития нет истории[400].

С 80-х годов Лавров начал отходить от крайностей субъективистской социологии и стал рассматривать личность и как члена «коллективного организма». В новом издании «Исторических писем» Лавров трактовал социальный прогресс не только как деятельность критически мыслящей личности, но и как «усиление и расширение общественной солидарности»[401].

Солидарность, по Лаврову, проявляется во всех сферах общественной жизни — экономической, политической, умственной и нравственной. Достичь ее наиболее полного и устойчивого воплощения есть «единственная возможная цель прогресса»[402]. Зародилась солидарность еще в мире животных, в результате борьбы за существование образовались соединения, которые стремились к более или менее сознательной ассоциации на основе схожих инстинктов, привычек, аффектов и интересов[403]. По мысли Лаврова, уже в животном мире сложились психические потребности солидарности, которые постепенно переходят от сотрудничества и бессознательной кооперации к сознательной солидарности человеческого общества. В обществе индивиды связаны «психологической солидарностью» и подчинены поэтому «особым социологическим законам», которые обусловливают отделение общества от природы[404].

С момента возникновения человеческого общества солидарность принимает новые формы. Лавров называл ряд фаз, через которые она проходит, все более расширяя свою сферу. Зарождение общества сопровождалось созданием материнской семьи и материнского рода. Это была наиболее ранняя форма сознательной солидарности. «Солидарный союз родичей» постепенно эволюционирует от материнского к отцовскому роду, происходит сплочение родового и племенного объединения. Лавров связывал рас-

159

 

падение родового строя с образованием «тесной семьи», т.е. моногамии, нации и государства. Эти три общественных явления он рассматривал как новые формы общественной солидарности. Впоследствии, как считал Лавров, солидарность проявилась в попытках выработать универсальную человеческую мудрость (античный мир), универсальное юридическое государство (Древний Рим) и всеобщую религию (средние века). Но все эти универсальные начала не были крепко связаны с основными потребностями человека, «им не удалось установить солидарность человечества», и европейская цивилизация распалась на обособленные государственные организации^[405]. Господство буржуазии с его ожесточенной борьбой классов также не могло привести к созданию устойчивых человеческих солидарностей. Только социализм в состоянии установить истинную солидарность всех трудящихся на почве общего интереса и коллективного труда рабочих людей. Социалистическое общество — высшая цель социального прогресса и его наиболее полное воплощение[406].

Проблема солидарности приобрела большое значение в русской социологической мысли. В различных вариациях она встречается у Лаврова, Михайловского, Ковалевского и многих других социологов. Но эта проблема получила в теориях русских социологов-идеалистов искаженную интерпретацию. Более того, в определенных группах русских буржуазных идеологов понятие солидарности стало противопоставляться классовой борьбе последняя отрицалась как двигатель истории.

В 1876 г. Лавров написал большую работу «Государственный элемент в будущем обществе», где, как видно из самого заглавия, рассматривалась проблема государства. Если в «Исторических письмах» была сделана попытку понять роль и место государства в жизни общества с позиций давно устаревшей договорной теории и основной акцент падал на рассмотрение государства как результата договора, то через несколько лет упор при анализе государства переносится на его роль в социальной революции. Это было связано с опытом Парижской Коммуны.

Государство, по мысли Лаврова, не продукт классовой борьбы, а результат естественной потребности человека в безопасности, поэтому люди создали касты, охраняющие общество. Лавров с позиции теории естественного права развернул широкую аргументацию позитивной роли государства при свершении социалистической революции и в социалистическом строительстве[407].

Современное государство есть, по словам Лаврова, самый сильный и опасный враг социализма. Но его недостаточно разрушить,

160

 

как об этом говорят анархисты во главе с Бакуниным, необходимо создать сразу же после победы революции новое государство, которое призвано оберегать ее завоевания. Необходимость его существования обусловлена тремя причинами: сохранение враждебных элементов внутри победившего общества; враждебное окружение молодой социалистической страны; недостаточная идейная зрелость победителей, которые бессознательно хранят в себе привычки старого строя, вырастившего и воспитавшего их[408].

Государство «не может привести к злоупотреблениям при внимательном взаимном контроле наиболее влиятельных членов общества». Образец социалистического государства Лавров, как и Маркс, увидел в Парижской Коммуне[409].

Государственный элемент, по мысли Лаврова, есть необходимое дополнение к другим элементам общества для соблюдения социальной солидарности, и чем дальше от нее люди, тем более сильно и могущественно должно быть государственное давление. Постепенно, когда солидарность будет охватывать все большие слои общества, когда «рабочий социализм» станет привычным, значение «государственного элемента может быть доведено до минимума, если не совсем устранено»[410].

Антианархические идеи всегда существовали в народничестве, но в субъективной социологии они отчетливо проявились с середины 70-х годов. В представлении Ткачева, революция и все дальнейшие преобразования общества проводятся одним лишь государством, у Лаврова государство — один из элементов, хотя и важнейший, в социальном переустройстве страны наряду с народной самодеятельностью и партией. Отход «Земли и воли» от бакунизма в сторону признания необходимости создавать революционное правительство происходил скорее под влиянием идей Лаврова, чем Ткачева. В дальнейшем и «Черный передел», стоящий довольно близко к Лаврову, вынужден был частично признать необходимость государства как орудия борьбы[411]. Что же касается

161

 

деятелей «Народной воли», то они не раз заявляли об огромной роли государства в социалистической революции[412].

Положительным моментом в теории Лаврова было и то, что тезис «критически мыслящая личность есть орган прогресса» он связал с революционным призывом к радикально мыслящей интеллигенции встать на путь коренных преобразований общества. Лавров впервые в истории русской общественной мысли поставил социальный прогресс в зависимость от создания революционной партии, которая способна превратить одинокую личность в сокрушающую силу.

 

Н.К. Михайловский

Николай Константинович Михайловский (1842-1904) — видный социолог, литературный критик и публицист.

Социально-политические воззрения Михайловского, оказавшие определяющее влияние на всю его социологию, складывались в процессе активной связи с деятельностью революционного подполья[413].

В политическом развитии Михайловского можно выделить два периода — начало 80-х годов, когда в его творчестве преобладали идеи революционного народничества, 90-e годы, характеризовавшиеся сильным креном в сторону либерализма. В.И. Ленин отмечал, что обращение Михайловского к либерализму не являлось только особенностью биографии социолога, а отразило классовую природу крестьянства, чьим идеологом он был, которое «колеблется между либеральными буржуа и пролетариатом»[414]. Говоря о повороте Михайловского к либерализму, Ленин в то же время отмечал его заслуги перед русским освободительным движением — его «искреннюю и талантливую борьбу» с крепостни-

162

 

чеством и самодержавием, его помощь революционному подполью. На протяжении всей своей деятельности Михайловский никогда полностью не порывал связи с революционным движением. Он, как писал Ленин, «никогда не отрекался от подполья»[415].

«Но, будучи горячим сторонником свободы и угнетенных крестьянских масс, Михайловский разделял все слабости буржуазно-демократического движения. Ему казалось, что передача всей земли крестьянам, — в особенности без выкупа, — есть нечто „социалистическое”; он считал себя поэтому „социалистом”. Разумеется, это — глубокая ошибка, вполне разоблаченная и Марксом, и опытом всех цивилизованных стран...»[416].

Во многих работах В.И. Ленина дана оценка воззрений и места Михайловского в революционном движении. И каждый раз взгляды Михайловского рассматривались в сложном контексте социально-политической и идеологической борьбы, поэтому в разные годы оказывались в центре внимания Ленина различные стороны воззрений Михайловского. В 90-е годы русские марксисты во главе с Лениным выступали против нападок либеральных народников на марксизм, в том числе на его философско-социологическую основу, резко критиковали политические и социологические взгляды Михайловского. В 1914 г., после того как идеология либерального народничества потерпела идейно-политический крах, Ленин дает ретроспективный обзор как сильных, так и слабых сторон суждений Михайловского, одного, по его словам, «из лучших представителей и выразителей взглядов русской буржуазной демократии в последней трети прошлого века»[417].

С трудами Маркса Михайловский познакомился впервые, вероятно, в самом начале 70-х годов. Не поняв научного социализма и объективного характера экономических законов, он попытался приспособить экономические взгляды Маркса к защите народнической теории некапиталистического пути развития России и представить его как своего союзника. Позднее, когда произошел массовый поворот народничества к либерализму, его идеологи выступили с критикой идей Маркса. Таким первым программным выступлением стала статья Михайловского из серии «Литература и жизнь», напечатанная в июльской книжке «Русской мысли» за 1892 г. Через год нападки народников на марксизм приняли организованный характер. Теперь оценки Михайловским «Капитала» принципиально отличались от суждений 70-х годов.

В.И. Ленин назвал две причины столь резкого изменения взглядов Михайловского. Во-первых, русский крестьянский социализм превратился в «пошлый мещанский либерализм»; и, во-вторых, Михайловский в 70-х годах не заметил несовместимости

163

 

метода Маркса со своим собственным методом. Это для него стало очевидным только после «разъяснения» Энгельса и Плеханова[418].

В начале 90-х годов Михайловский утверждал, будто марксисты считают необходимым разрушить мелкое крестьянское хозяйство, он искажал основные положения исторического материализма, уверяя, что марксизм преклоняется перед экономическим фактором, отрицает роль личности в истории; он считал, что русские социал-демократы порвали с демократическим «наследством» 60-х годов[419]. Все это вызвало резкий отпор русских марксистов, которые не только подвергли критике Михайловского, но и дали развернутую оценку всей идеологии либерального народничества.

За очень интенсивное сорокалетнее творчество Михайловский написал большое количество крупных исследований, статей, отзывов, заметок, рецензий. Статья «Что такое прогресс?» (1869) дала ее автору огромную известность. В 70-е годы выходят и другие работы, имеющие социологическое содержание: «Орган, неделимое, общество» (1870), «Теория Дарвина и общественная наука» (1870, 1871), «Философия истории Луи Блана» (1871), «Что такое счастье?» (1872), «Идеализм, идолопоклонничество и реализм» (1873), «Борьба за индивидуальность» (1875, 1876), «Вольница и подвижники» (1877). В них, опираясь на субъективный метод, Михайловский разработал основные моменты своей социологии. В 80-90-е годы Михайловский пишет ряд работ, из них наиболее оригинальными были две — «Герои и толпа» (1882) и «Научные письма» (1884). К ним примыкают статьи «Патологическая магия» (1887), «Еще о героях» (1891), «Еще о толпе» (1893). Социологические идеи, разбросанные в многочисленных статьях Михайловского, вызвали бурную полемику. О нем писали такие авторы, как Н.И. Кареев, М.М. Ковалевский и мн. др.[420]

164

 

Критикой несостоятельности взглядов Михайловского специально занимались В.И. Ленин и Г.В. Плеханов.

Первый ощутимый удар по субъективистской социологии нанес Г.В. Плеханов в 1883-1885 гг. своими работами «Социализм и политическая борьба» и «Наши разногласия», а также книгой «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю», вышедшей в 1895 г.[421], в которой значительное место отводилось критике социологии Михайловского. Плеханов показал, что марксистское объяснение истории подготовлено всем предшествующим ходом развития науки об обществе, в отличие от него субъективный метод народников есть не более как давно отвергнутая идеалистическая теория самосознания братьев Бауэров. Много места уделил Плеханов раскрытию несостоятельности теории «героя и толпы» Михайловского, ее антидемократической сущности, противопоставив ей марксистское учение о роли личности и народа в истории., развернувшаяся издательская деятельность группы «Освобождение труда» также имела большое значение в расшатывании теоретических положений субъективной социологии.

Не имея возможности выступать в периодической печати с доказательствами: несостоятельности теорий либерального народничества и отвечать на их критику марксизма, русские последователи Маркса посылали письма-протесты Михайловскому (письмо из Москвы Г.Н. Мендельштамма, коллективное письмо харьковских марксистов, письмо А.М. Водена и мн. др.). Наибольший интерес по глубине аргументации и широте поднимаемых идей представляет переписка-полемика Н.Е. Федосеева с Михайловским[422]. Федосеев, «необыкновенно талантливый и необыкновенно преданный своему делу революционер»[423], своей революционно-пропагандистской деятельностью внес большой вклад в победу идей научного социализма над народничеством.

Однако для идейного разгрома субъективистской социологии было недостаточно противопоставления марксизма идеалистической философии, требовалось вскрыть социально-политические истоки мировоззрения народничества, показать связь их идей с русской действительностью, рассмотреть всю систему их взглядов. Эту задачу и выполнил В.И. Ленин уже в первых своих работах — «Что такое „друзья народа” и как они воюют против социал-демократов?» (1894) и «Экономическое содержание народничества и критика его в книге г. Струве» (1895)[424].

165

 

При критике социологии субъективистов и прежде всего социологии Михайловского В.И. Ленин настоятельно подчеркивал как главный методологический принцип подхода и оценки их воззрений необходимость сведения вопросов целиком на почву русской действительности, которая беспощадно разбивала их иллюзии. Недаром, писал Ленин, народники строили всю свою социологию на рассуждении не о том, что есть, а что может быть[425]. Через весь ленинский анализ субъективной социологии проходит принцип последовательной пролетарской партийности, который позволил выявить за борьбой идей столкновение классовых интересов.

В статье «Народники о Н.К. Михайловском» В.И. Ленин дал в обобщенном виде оценку философско-социологического наследия Михайловского. «Не только в экономической области, но и в философии и в социологии взгляды Михайловского были буржуазно-демократическими взглядами, прикрытыми якобы „социалистической” фразой. Такова его „формула прогресса”, его теория „борьбы за индивидуальность” и пр. В философии Михайловский сделал шаг назад от Чернышевского, величайшего представителя утопического социализма в России. Чернышевский был материалистом и смеялся до конца дней своих (т.е. до 80-х годов XIX века) над уступочками идеализму и мистике, которые делали модные „позитивисты” (кантианцы, махисты и т.п.). А Михайловский плелся именно за такими позитивистами»[426].

В социологии Михайловского отчетливо видны четыре направления, по которым он вел исследования: 1) субъективный метод в социологии; 2) «борьба за индивидуальность» и разделение труда; 3) биологические и психологические основы «борьбы за индивидуальность»; 4) исторические этапы развития человечества.

Человек большой эрудиции, Михайловский широко знал западноевропейскую и русскую социологическую мысль, труды ведущих социологов своего времени — Чернышевского, Ковалевского, Кареева, Спенсера, Дюркгейма, Тарда и еще множества других. Чрезвычайно близки были его собственные социологические воззрения к теоретическим положениям Лаврова. Довольно рано он познакомился с философскими и социологическими идеями Маркса. Получив хорошее естественное образование, Михайловский свободно ориентировался в области биологических наук, часто обращаясь к работам К.Э. Бэра, Э. Геккеля и Ч. Дарвина. Известное влияние на него оказали взгляды биолога Н.Д. Ножина. Однако основное идейное воздействие, во многом определившее решение ряда социологических проблем, шло от Конта. При этом следует учитывать важное признание самого русского социолога, что его знакомство с французским позитиви-

166

 

стом произошло уже при наличии достаточно устойчивых собственных взглядов[427].

Михайловский разделял многие гносеологические и методологические положения позитивизма. В частности, он воспринял от Конта классификацию наук, называя ее «одною из величайших философских концепций, какие когда-либо являлись на свет божий»[428]. В ней Михайловский выделяет два наиболее важных положения. Во-первых, расположение наук по степени сложности изучаемых явлений и научных обобщений. Наука более высокого порядка включает законы всех предшествующих наук и, кроме того, имеет свои собственные, призванные объяснить некоторый «остаток», непонятный в свете законов предшествующих наук. Во-вторых, каждая наука приложима ко всем остальным наукам только в пределах свойственных ей явлений.

Вместе с тем Михайловский не во всем был согласен с Контом. Его, как он писал, «не удовлетворял окончательно» контовский закон трех фаз, через которые проходит общество, однако обобщения, данные в нем, «в высшей степени замечательные»[429]. Не разделял он и контовское отождествление умственного прогресса с прогрессом всего общества. Категорически, без всяких оговорок, отрицал Михайловский контовскую попытку создать «новую религию».

Значительное влияние на учение Михайловского о кооперации и прогрессе оказали взгляды Н.Д. Ножина (1841-1866) — русского биолога-дарвиниста, социолога, активного участника революционного движения 60-х годов[430]. Ножин считал ошибкой рассматривать борьбу за существование главным источником развития органического мира: по его мнению, отношения между индивидами одного вида держатся не на борьбе, а на сотрудничестве. «Вполне сходные друг с другом организмы не борются между собой за существование, но стремятся, напротив, сливаться друг с другом, так сказать, связывать воедино свои однородные силы, свои интересы, и при этом вместо разделения труда замечается в их отношении только сотрудничество»[431]. Общество, говорит Михайловский, исказило естественное состояние, разделение труда привело к появлению враждебных сил, действующих между различными социальными группами. Наилучшее положение общественного организма — объединение целостных лично-

167

 

стей принципом взаимопомощи и солидарности, что может стать наиболее действенным источником социального развития.

Михайловский называл Ножина «другом-учителем», «гениальным умом». Рано умерший, он дал, по словам Михайловского, его умственному развитию «только толчок в известном направлении, но толчок сильный, решительный и благотворный»[432].

Социология Михайловского в своих исходных положениях, и прежде всего в учении о методе, тесно сопряжена с его гносеологией, в которой он в основном придерживался позитивистских принципов. В сравнительно ранней статье «Суздальцы и суздальская критика» (1870) он писал, что признает «основные положения позитивизма о границах исследования»[433]. Михайловский считал невозможным.рассуждать о сущности мира, пытаться постигнуть нечто находящееся за явлениями. По его мнению, люди убедились «в исключительном происхождении всех наших знаний, их относительности, невозможности проникнуть в сокровенные, сущности вещей»[434]. Все, стоящее за явлениями, покрыто «тьмой», любая попытка познать тайну порождает мистику. Поэтому Михайловский считал необязательным достигать соответствия между природой вещей и представлениями человека о них. Образ предмета или явления, который складывается в сознании человека, он интерпретировал как «известные символы, известные знаки», непроизвольно навязанные нам самой природой, самими условиями нашего существования.

Относительная узость познавательных возможностей отдельных индивидов Михайловский представляет в виде абсолютных границ науки и познания вообще. Отсюда проистекал и его подход к проблеме истины и ее критерия. Не отрицая объективного мира вне сознания человека, Михайловский в то же время при решении гносеологических проблем стоял на субъективно-антропологической позиции. Это повлияло и на всю его социологическую концепцию — на учение о методе социологии, о формуле прогресса, на характеристику исторических периодов развития человечества и т.д.

В центре всей социологии Михайловского находится проблема личности, ее эмансипации от социального гнета общества, неразумной организации труда, религиозных, социальных и других предрассудков. Соответственно и предметом социологии было учение о «борьбе за индивидуальность». В ней, пишет Михайловский, «охватываются и объясняются для меня все когда-либо интересовавшие меня социологические факты и вопросы»[435]. Общество состоит из личностей, первичных атомов, которых Михайловский называет индивидами.

168

 

Понятия «индивид» и «индивидуальность» трактуются русским социологом расширительно и весьма необычно. Индивидуальностью оказывается любое целое,.независимое по отношению к другой, более высокой, организации., В обществе такими индивидуальностями могут быть человек, семья, племя, сословие, государство, национальное объединение[436]. Они составляют «различные ступени индивидуальности, которые борются между собой, стремятся подчинить друг друга. Эта борьба (обнимающая дарвинову борьбу за существование как частный случай) ведется различными степенями индивидуальности с весьма различным успехом»[437]. Чтобы выяснить, какое влияние оказывает семья, род, государство или общество в целом на человека, нужна «прежде всего проверка отношений из различных общественных индивидуальностей и индивидуальности человеческой»[438].

Построение Михайловского страдало схематизмом. В.И. Ленин, критикуя подобный отвлеченный подход субъективистов к обществу, противопоставил ему один из важнейших принципов марксизма — конкретно-исторический подход[439]. Вместо рассуждений об обществе или индивиде «вообще» Ленин исследовал определенные формы устройства общества, анализировал точные исторические факты.

В конце 60-х — начале 70-х годов наибольшее внимание Михайловский уделял анализу влияния общественного организма и кооперации на личность, т.е. выяснению, какие должны быть экономические принципы общества, благоприятные для всестороннего развития личности. В середине 70-х годов Михайловский связывал биологический аспект «борьбы за индивидуальность» с учением о кооперации. С конца 70-х годов исследование условий развития личности шло главным образом в плане социальной психологии. Михайловский один из первых стал рассматривать личность в трех уровнях — биогенном, психогенном и социогенном, пытаясь при этом дать их в единстве.

Михайловский представляет исторический процесс в виде дифференциации социальной среды, следствием которой является появление индивидуальности (личности). И с точки зрения индивидуальности он начинает оценивать все законы общественного развития и устройства.

Михайловский выступал против перенесения биологических понятий и законов на общество и доказывал полнейшую несостоятельность метода аналогий и параллелей между обществом и организмом. В основе подобного метода, писал Михайловский,

169

 

оказывается внешне случайное сходство, а не глубокая причинная связь.

Михайловский полагал, что история управляется общими постоянными законами, которые заведуют порядком и сменой фаз исторического движения.[440] Однако развитие цивилизации, происходящее по законам истории, говорит он, не есть нечто фатальное, не подлежащее изменению, поскольку в исторический процесс в качестве его важнейшего фактора входит сознательная деятельность человека. Исторические законы лишь полагают довольно широкие пределы, за которые личность не в состоянии переступить, но внутри них под воздействием воли и характера человека, понимающего цель движения, могут происходить значительные вариации, личность способна передать «свой цвет и запах» целому народу и целому веку. Исторические законы определяют необходимость и направление развития, индивидуальная деятельность — скорость социального прогресса. Это был весьма интересный теоретический подход к решению проблемы о соотношении социального закона и деятельности человека.

Однако в борьбе с фаталистической концепцией Михайловский стал усиленно подчеркивать, что идеал определяет не только выбор исторического направления, характер деятельности человека, призванного свершить исторические преобразования, идеал дает и «реальное содержание» законам истории[441]. Это положение означало переход на позиции субъективизма. Плеханов, критикуя субъективистские установки Михайловского, писал, что в отличие от объективного социолога, основывающего свои расчеты на строгом учете данного законосообразного хода общественного развития, «субъективный... социолог изгоняет законосообразность во имя „ желательного ”, и потому для него не остается другого выхода, как уповать на случайность»[442].

Со взглядами на идеал как на ценность, которая не просто реальна, возможна, но и желательна, связано и представление Михайловского о познании социальных явлений. В социологии Михайловский стремился, как он сам подчеркивал, слить воедино «правду-истину» и «правду-справедливость», т.е. правду, добытую беспристрастным, объективным путем, и правду субъективную, соответствующую нравственным понятиям и представлениям человека.

Правда-справедливость, нравственные принципы ученого, имеет, по мнению Михайловского, определяющее влияние на формирование метода социального исследования. Она устанавливает, что желательно, к чему стремится социолог. У естествоиспытателя субъективные стремления проявляются слабо, «социолог, — писал

170

 

Михайловский, — напротив, должен прямо сказать: желаю познать отношения, существующие между обществом и его членами, но кроме познания я желаю еще осуществления таких-то и таких-то моих идеалов,, посильное определение которых при сем прилагаю. Собственно говоря, сама природа социологических исследований такова, что они и не могут производиться отличным от указанного путем»[443]. Михайловский утверждал, что в отличие от естественнонаучных истин, которые не задевают интересы групп или сословий, высказывания об обществе всегда касаются жизни семьи, государства или отдельных его институтов. Поэтому в социологии.объективный подход необходимо дополнить субъективным.

Михайловский был далек от абсолютизации обоих методов и их жесткого противопоставления. Объективный метод необходим при отборе, описании и вскрытии причин исторических явлений. Но в социологии при оценке событий он оказывается недостаточным — ведущее значение должен занять субъективный метод[444]. В учении Михайловского о «двуединой правде» и субъективном методе заложено стихийное, теоретически не осознанное признание принципа партийного подхода к общественным событиям. Но в отличие от объективной партийности марксизма это субъективная партийность, которая проистекала из дуалистического противопоставления действительности идеалу, означала привнесение в методологию извне априорных аксиологических положений, скатывание к субъективизму.

В первой крупной работе «Что такое прогресс?» Михайловский писал о том, какой должна быть социальная среда, чтобы она способствовала развитию личности. «Борьба за индивидуальность» выступала как проблема приспособления среды к личности в отличие от дарвинистского понимания борьбы за существование, в которой особь приспосабливается к среде. Центральным показателем социальной среды Михайловский называл характер общественного разделения труда, соответственно и тип развития; поэтому орудием «борьбы за индивидуальность» служит разделение труда.

Статья «Что такое прогресс?» была написана в связи с выпуском собрания сочинений Спенсера. Органической теории английского мыслителя Михайловский противопоставил свое понимание социального прогресса. По мнению русского социолога, причина неудовлетворительного решения Спенсером проблемы прогресса — в рассмотрении развития безотносительно к человеческому счастью и идеалу. Слово «прогресс», пишет он, имеет смысл

171

 

только по отношению к человеку, а прогрессивными явлениями можно признать события, способные приблизить человека к выбранной цели ниже, даже на ближайшей человеку ступени органической жизни, понятие «прогресс» применяется лишь по аналогии. Выступление Михайловского против Спенсера было справедливо, но рассуждал он о прогрессе и цели абстрактно. Имея в виду спор Михайловского со Спенсером, В.И. Ленин писал, что субъективные социологи «толкуют об обществе вообще, спорят с Спенсерами о том, что такое общество вообще, какова цель и сущность общества вообще и т.п. В таких рассуждениях эти субъективные социологи опираются на аргументы вроде тех, что цель общества — выгоды всех его членов, что поэтому справедливость требует такой-то организации, и что несоответствующие этой идеальной... организации порядки являются ненормальными и подлежащими устранению»[445].

Михайловский отводил большое место учению о кооперации, желая выяснить, как общество через кооперацию влияет на личность. Кооперация определяет все стороны социальной жизни — духовную, юридическую, материальную, социально-сословную, она делится на простую и сложную и зависит от того, с какими видами разделения труда наиболее всего связана. Выдвигая некоторые интересные мысли о кооперации и ее формах в жизни общества, Михайловский и в данном случае решает проблему с абстрактных позиций, имея в виду не то или иное конкретное, абстрактное общество.

В простой кооперации, пишет Михайловский, все люди выполняют одинаковую функцию, сохраняя при этом свою разнородность. Такое положение дает возможн