Русские анархисты об обществе и его эволюции

С конца 60-х годов XIX в. в России получили большое развитие анархические идеи. Анархическое направление в русской социологии сочетало в себе волюнтаризм и субъективизм как методологическую основу анализа общества и как идею безвластия[272]. Оба положения неразрывно переплетаются и взаимно до-

117

 

полняются. Направление отражало социально-психологическую природу мелкой буржуазии, которая под давлением крупной собственности легко впадала в словесную и крайне абстрактную революционность. «Неустойчивость такой революционности, — писал В.И. Ленин, — бесплодность ее, свойство быстро превращаться в покорность, апатию, фантастику, даже в „бешеное” увлечение тем или иным буржуазным „модным” течением, — все это общеизвестно»[273].

Несмотря на отрицание буржуазного общества, «миросозерцание анархистов, — отмечал В.И. Ленин, — есть вывороченное наизнанку буржуазное миросозерцание»[274]. Такая характеристика объясняется тем, что и экономическая ориентация анархистов на разрозненные мелкие хозяйства, и отрицание всех средств политической борьбы масс, и непризнание социалистического государства в деле уничтожения капитализма — все это не выводило и не могло вывести анархистов за пределы буржуазного общества. Зарождение анархизма в России связано с именем M.А. Бакунина. Бакунизм — явление крайне сложное, поскольку оно выступало и как влиятельное течение среди народничества, последователи которого призывали к немедленному крестьянскому бунту, и как разновидность сектантства в международном рабочем движении. В истории революционного движения бакунизм играл двойственную роль — крайне реакционную на Западе и относительно прогрессивную в России[275]. В России политические теории Бакунина были, по словам В.И. Ленина, «революционной программой», рассчитанной на то, чтобы поднять русское крестьянство на социалистическую революцию[276]. Ленин называл Бакунина одним из представителей «непролетарского, домарксистского социализма»[277].

Характерная особенность бакунизма заключается в попытке сделать широкие политические и социологические обобщения, преломленные через призму крестьянских восстаний, под углом; зрения социально-политических и исторических особенностей России. Стремление бакунизма уничтожить царскую империю превратилось отрицание любого государства, историческая неподго-

118

 

товленность крестьянства к широкой политической организации приняла вид отрицания политической борьбы, в том числе и для рабочих Запада[278].

Значительную роль в развитии социологии с позиции анархизма сыграли теоретические идеи «Земли и воли». Во второй половине 70-х годов теория социального прогресса получила конкретизацию в разработке отдельных вопросов, связанных с проблемой социальной революции.

Анархическое направление в социологии народничества поставило ряд проблем. Из них главной была проблема уничтожения государства.

Касаясь деятельности Бакунина в международном рабочем движении, необходимо отметить, что Маркс и Энгельс боролись с раскольнической деятельностью бакунизма в I Интернационале. Они подвергли глубокой критике политические и социологические воззрения Бакунина, вскрыв их теоретическую несостоятельность и политический вред[279]. Маркс и Энгельс хорошо знали также «русскую сторону» деятельности Бакунина. В их совместной работе «Альянс социалистической демократии и международное товарищество рабочих» содержится подробный разбор бакунизма в России. Они осудили беспринципное метание Бакунина от готовности присоединиться к Александру II до призыва к разбойникам делать революцию; они порицали бакунинскую проповедь «культа невежества», в которой революционной молодежи предлагалось бросить университеты и школы и идти звать народ к немедленному бунту. «Казарменным коммунизмом» окрестили Маркс и Энгельс представления бакунистов об устройстве будущего общества, в котором все должно быть строго регламентировано. На примере деятельности испанских анархистов во время восстания 1873 г. Энгельс показал безжизненность и практический вред бакунинской программы. Бакунизм, резюмировал Энгельс, не способен руководить восстанием масс[280].

В.И. Ленин, верный методу проверки социальных теорий революционной практикой, глубоко вскрыл причины резкого ослабления влияния анархизма в России в 70-х годах XIX в. Он указал на то, что анархизм, развившийся необычайно пышно на русской почве в 70-е годы, проявил свою полнейшую несостоятельность в эпоху подъема русского освободительного движения.

119

 

Анархизм, писал Ленин, обнаружил «до конца свою неверность, свою непригодность как руководящей теории для революционного класса»[281].

В.И. Ленин указывал на три главных порока, свойственных всей концепции анархистов и сказавшихся на содержании их социологических взглядов. Во-первых, непонимание причин эксплуатации. Для анархистов оставалось совершенно неясным то, что в основе угнетения личности при капитализме лежит частная собственность на средства производства, что лишь ее переход в ведение общества способен принести личности социальное освобождение. Во-вторых, неумение постичь пути общественного развития, роль крупного капиталистического производства, создавшего материальные предпосылки социализма. В-третьих, у анархистов отсутствовало осознание классовой борьбы как творческой силы осуществления социализма[282]. Отсюда проистекало их отрицание политики, отрицание необходимости организации и воспитания масс.

 

М. А. Бакунин

Идейными учителями Михаила Александровича Бакунина (1814-1876)[283] были М. Штирнер и П. Прудон[284]. Мирную антигосударственную проповедь Прудона Бакунин превратил в бунтарскую теорию революции. Анархистские взгляды французского социалиста получили распространение среди революционного народничества раньше, чем работы Бакунина, и в какой-то мере подготовили идейно-психологическую почву для восприятия революционной интеллигенцией бакунинских идей[285]. Бакунин выразил

120

 

формальное согласие с основными положениями материалистического понимания истории, но он не понял истинного существа марксистской социологии, сделав оговорку в духе плюралистического понимания различных факторов исторического развития[286]. Его рассуждения о марксизме, а также его собственные социологические положения отчетливо свидетельствуют о том, что исходным взглядам Бакунина на историю был свойствен идеализм. Бакунин, по верному замечанию Плеханова, «совершенно не усвоил материалистического понимания истории»[287].

Наиболее крупные работы Бакунина, в которых высказаны социологические идеи; «Кнуто-Германская империя и социальная революция» (1871), «Государственность и анархия» (1873), «Федерализм, социализм и антитеологизм»[288] (работа осталась незаконченной).

Основные принципы социологии Бакунина сформировались в результате сложного переплетения материалистических и идеалистических положений. Бакунин признавал исходный принцип философского материализма о первичности материального мира. Жизнь естественная и социальная, считал он, предшествует мысли. Мировой эволюционный процесс начался с неорганического состояния материи, переходя к органическому, «животности», а затем к человеку.

Отличие биологического и социального Бакунин верно усматривал в разумной трудовой деятельности человека, направленной на удовлетворение не только непосредственно «животных» потребностей, но и потребностей «мыслящего существа». Начало цивилизации Бакунин связывает со временем, когда человек начал познавать естественные законы природы и с ними сообразовывать свои трудовые действия. В этой связи Бакунин решал вопрос свободы и необходимости. Человек необходимо должен повиноваться законам природы, он бессилен их изменить, но жизнь людей, их трудовая деятельность требует познания законов. «Свобода человека, — писал Бакунин, — состоит единственно в том, что он повинуется естественным законам, потому что он сам их

121

 

признает таковыми»[289]. Во всех остальных случаях свобода людей и их воля ничему не подвластны, они сами творят окружающую их социальную действительность. Здесь у Бакунина обнаруживается переход к идеалистическому истолкованию проблемы свободы. Постоянное увеличение свободы личности выступает в социологии Бакунина и как цель прогресса, и как его критерий. Все силы, расчищающие путь индивидуальной свободе и процветанию, социально прогрессивны. Свобода личности имела у Бакунина абсолютизированный характер, она давалась без малейшей попытки выяснить, для чего эта свобода необходима.

Такую проповедь абсолютной свободы В.И. Ленин называл буржуазной фразой, ложной в самой основе, поскольку не существует никогда людей, живущих в обществе, но свободных от него. Ничем не ограниченная свобода, о которой так много писала некоторая часть буржуазной интеллигенции, на деле явилась лишь прикрытой зависимостью от господствующих классов буржуазного общества. Именно утверждение буржуазного индивидуализма В.И. Ленин определил как «основу всего мировоззрения анархизма»[290]. Отсюда проистекала и их волюнтаристическая теория. По мнению Бакунина, человеку присуща способность мыслить и потребность бороться. Из этих черт русский анархист выводил возможность покончить с препятствиями на пути развития человечества: разум преодолевает религию, а бунт разрушает государство. Данное положение вносило в его социологию значительную струю психологизации.

В социологии Бакунина отчетливо видна и естественно-биологическая тенденция, которая связана у него с рассмотрением общества со стороны его строения, Общество, считал он, есть «социальное тело», развивающееся по естественным законам, которые присущи ему, «как физические законы присущи материальным телам»[291]. С этим сопряжено одно из положений Бакунина о значении экономики в определении структуры общества и взаимозависимости его элементов[292]. Однако это положение, заимствованное у марксизма, уживается у Бакунина с идеалистическим взглядом на роль социальной воли в обществе. Бакунин был далек от исторического материализма. Это отчетливо демонстрируют его бесплодные попытки постичь диалектику материального и идеального, экономики и политики, общества и личности.

С понятием общества как статичного организма связан у Бакунина сам предмет социологии, «наука о законах, управляющих развитием человеческого общества»[293]. Социология — это «вся наука о человечестве в мире, включая сюда антропологию, психо-

122

 

логию, логику, мораль, социальную экономику, политику, эстетику, теологию с метафизикой»[294]. Бакунин высказывал в самом общем плане, без конкретизации, положение, что общество подчиняется законам, как свойственным всему естествознанию, так и законам, присущим исключительно социальному телу. Такое заключение было совершенно в духе контизма, недаром Бакунин считал социологию венцом позитивной философии.

Центральной проблемой социологии Бакунина была проблема уничтожения государства как силы, подавляющей абсолютную свободу личности. Реально существующее классовое противоречие между трудом и капиталом подменялось безжизненным надклассовым конфликтом между личностью и любым, в том числе социалистическим, государством. Как писал В.И. Ленин, «анархизм за 35-40 лет (Бакунин и Интернационал 1866 ‑) своего существования (а со Штирнера много больше лет) не дал ничего кроме общих фраз против эксплуатации»[295].Отрицание государства рассматривалось Бакуниным в нескольких аспектах: во-первых, установление связи между гнетом религиозным и государственным, во-вторых, оценка государства как главного социального зла,в-третьих, определение путей и сил, способных уничтожить государство.

В системе социологических воззрений Бакунина вопрос о религии занимает весьма важное место. В бакунинской оценке религии как социального зла отчетливо выступают два момента. Один связан с Фейербахом, с его антропологической и психологической интерпретацией религии без достаточного учета социальных условий, при которых в классовом обществе может возникнуть и сохраниться религия. Религия, говорит Бакунин, явилась плодом незрелого антропологического мышления людей, переносящих на богов «силу, способность или качество», открытые в себе, но чрезвычайно увеличенные. Другая сторона оценки религии непосредственно соприкасается с марксистскими представлениями о социальных функциях религии. В современных условиях, отмечал Бакунин, главная причина религии коренится в нищете и моральной забитости народа, теперь это не столько заблуждение ума, «сколько жалкое положение, на которое народ фатально обречен экономической организацией общества в наиболее цивилизованных странах Европы»[296].

Религия, считал Бакунин, представляет страшное зло для человечества, она выгодна исключительно власти и государству. С ее помощью народу внушается, что всякое правительство освящено богом и ему надо подчиняться. Господствующие классы обращаются к богу потому, что он дает задавленному, обездоленному народу иллюзию выхода, религиозное опьянение, в котором

123

 

человек забывает свое унижение, голод и гнет. Религия, считал Бакунин, опасна еще и тем, что растлевает рассудок людей, убивает чувство социальной справедливости и протеста.

По глубокому убеждению Бакунина, освободить массы от религиозного суеверия возможно двумя путями. Первый заключается в необходимости воздействовать на сознание людей, распространяя рациональную науку и пропагандируя идеи социализма[297]. Второй путь требует коренного изменения условий жизни народа. Сделать это в состоянии только социальная революция. Лишь она способна «закрыть в одно и то же время и все кабаки, и все церкви»[298], развращающие призрачными радостями тело и душу. На их место революция принесет реальную радость свободы и благополучие.

Бакунин считал государство главным препятствием на пути социального освобождения личности. Подобно гоббсовскому Левиафану, оно всемогущее и всепожирающее чудовище. Государство стоит над обществом и классами, оно больше всего беспокоится о сохранении и расширении своей мощи. Для Бакунина осталась тайной классовая сущность государства, он никогда не увидел в нем орудия наиболее экономически могущественного, а следовательно, и господствующего класса. Отсюда и причины возникновения государства Бакунин представляет независимыми от развития классовой борьбы и образования непримиримых классовых противоречий, перенося их в плоскость завоевания и насилия.

В отличие от общества, как высшей ступени естественного развития мира, государство, по Бакунину, создано меньшинством для господства над большинством. Вместе с тем он усматривал основное зло государства в том, что оно породило капитал и капиталистов. Бакунин не находит выхода из противоречия: государство создано богатым меньшинством, и богатство — результат существования государства, постоянно объявляя собственность то следствием государства, то его основой. Бакунин отмечал еще ряд пороков, присущих государству, независимо от его социальной природы: любая власть действует развращающе и на подчиненных, и на правителей, государство обрекает большинство народа на нищету и угнетение, оно подавляет свободу личности, ее деятельность и инициативу, оно является силой для завоевания других народов. Отождествляя капиталистическое государство с государством вообще, независимо от его классового содержания, Бакунин делал вывод, что государство всегда антигуманно и враждебно личности. Но Бакунин даже не попытался вскрыть его социальную природу, поэтому его критика государства не выходила за пределы морального порицания. С этим связано и огульное отрицание любого государства, неспособность понять его роль в социальной революции.

124

 

Важное место в критике анархизма занимает статья Ф. Энгельса «Об авторитете». В ней, по словам В.И. Ленина, подробно и популярно излагается мысль о необходимости государства в победе нового социалистического общества[299]. К этой статье примыкает и письмо Энгельса к Т. Куно от 24 января 1872 г., в котором дана оценка неверных теоретических положений Бакунина об уничтожении государства как главного источника зла и о полном воздержании от всякой политики. Подобные положения, писал Энгельс, лишь звучат «крайне радикально», а на деле являются «надувательством» революционных масс[300].

В.И. Ленин в работе «Государство и революция» вскрыл коренные расхождения между марксистским и анархическим отношением к государству. В отличие от марксизма, который считает возможным отмирание государства только после исчезновения классов в ходе глубочайших социалистических преобразований, анархисты мыслили такой акт ликвидации государства на следующий день после свершения революции при сохранении классов. Разрушение буржуазной государственной машины марксисты связывают с необходимостью ее замены новым типом государства — сильной государственной властью, сосредоточенной исключительно в руках трудящихся, что должно способствовать построению социализма. Анархисты, наоборот, лишали народ сильного и действенного орудия борьбы со своим классовым врагом. Ничего, кроме поражения пролетариата, такая позиция не могла принести. Ленин охарактеризовал ее как «нереволюционную»[301].

Из анархического понимания государства вытекала и концепция воздержания от политической деятельности, так как любой политический акт, считал Бакунин, укрепляет государство. Отрицание политической борьбы было важнейшим моментом в социологии Бакунина.

По мнению Бакунина, опыт всех революций показал, что любые политические изменения мало улучшают положение народа. Бакунин был прав, воюя с парламентским кретинизмом, но из верного положения о недостаточности ограничения борьбы парламентскими выступлениями делался ошибочный вывод о том, что политические свободы выгодны исключительно буржуазии и подрывают дух народа, его стремление к революционной борьбе. Непризнание политической борьбы означало непонимание классовой борьбы, роли и значения политической организации в политическом воспитании революционных масс. Оно подчиняло освободительное движение буржуазной политике, вело к утверждению индивидуализма и волюнтаризма как социологического принципа.

Революция в социологической концепции Бакунина выступает основной силой, призванной уничтожить государство как губителя

125

 

индивидуальной свободы, как «самое вопиющее, самое циничное, самое полное отрицание человечества»[302]. Уничтожению подлежат все формы государства и все его институты.

В этой связи крайне показательно, как Бакунин решал проблему объективного и субъективного факторов социальной революции, возлагая ведущую роль на волю узкого круга революционеров. В определении причин социалистической революции Бакунин был далек от понимания ее объективных условий, предполагая возможность такой революции при каком угодно экономическом строе общества. По его мнению, достаточно революционного призыва, который всколыхнет мятежные души и вызовет в любое время стихийный бунт. Бакунин абсолютизировал отдельные моменты субъективного фактора, противопоставляя их трезвому учету всех сторон развивающихся классовых отношений. Маркс критиковал такой субъективистский подход Бакунина. «Он абсолютно ничего не смыслит в социальной революции, — писал Маркс, — знает о ней только политические фразы. Ее экономические условия для него не существуют. Так как все существовавшие до сих пор экономические формы, развитые или неразвитые, включали порабощение работника... то он полагает, что при всех этих формах одинаково возможна радикальная революция»[303].

По справедливой мысли Бакунина, «замкнутость общин» и разобщенность крестьян не позволяют массам сплотиться и свершить переворот. Русский анархист не желал ждать длительного экономического развития, которое только и в состоянии преодолеть разобщенность. Бакунин перекладывал эту гигантскую работу по объединению общин на плечи революционного меньшинства, на их революционный энтузиазм и волю», «боля, а не экономические условия, является основой его социальной революции», — отмечал Маркс[304].

Волюнтаризм Бакунина проявился также в утверждении, что свершение революции зависит от психического темперамента и психической конституции расы, нации или народности, предопределяющих способность бунтовать против окружающего гнета и несправедливости. Правда, Бакунин указывал и на экономическое положение народа, его нищету и беспощадную эксплуатацию как на важнейшее условие возникновения революции[305]. Когда «страстное революционное сознание» народа, его вера в свое право сочетаются с нищетой, доводящей его до отчаяния, «тогда социальная революция неотвратима, близка, и никакая сила не может ей воспрепятствовать»[306]. Но первый фактор выступал у Бакунина ре-

126

 

шающим. Экономическое положение народа Бакунин связывал не с производством, а исключительно с потреблением. Поэтому и революционное сознание, по Бакунину, зависит не от характера общественных отношений, а от богатства или бедности определенных групп населения.

Социологические воззрения Бакунина были важнейшей составляющей анархического направления в народнической социологии. Во взглядах Бакунина на общество заметно обращение к отдельным положениям марксистской социологии, и, хотя марксистское учение было понято им крайне поверхностно, все же оно оставило определенный след в социологии Бакунина: он пользуется понятием «структура общества», говорит о делении общества на классы, признает роль труда в процессе выделения человека из мира животных, однако в целом социологическая концепция Бакунина определялась историческим идеализмом — наиболее ярко это проявилось в его рассуждениях о природе государства, причинах социального прогресса и возникновении революции.

 

П.А. Кропоткин

После смерти М.А. Бакунина крупнейшим и признанным теоретиком анархического направления в народнической социологии стал Петр Алексеевич Кропоткин (1842-1921), известный географ, ученый[307]. Будучи в начале 70-х годов членом народнического кружка чайковцев, Кропоткин составил проект программы кружка, в которой отразились его народнические и анархические взгляды. Во второй половине 80-х годов Кропоткин принялся, по его словам, за разработку созидательной части анархической доктрины, в которой учитывались бы достижения положительных знаний, особенно психологии и биологии. Им было написано огромное число работ в самых различных областях — социологии, фи-

127

 

лософии, географии, биологии, геологии, истории, этики, историй науки[308].

Сущность социально-политической концепции Кропоткина, основные положения которой он воспринял от Бакунина, сводились к отрицанию государства, политической борьбы и утверждению анархо-коммунистической федерации, призванной заменить государство, разрушенное в ходе революции. Анархизм Кропоткина во многом предопределил его оценку как социологических теорий прошлого, так и собственные воззрения на общество.

В.И. Ленин, несмотря на критику исходных принципов анархистов, относился к Кропоткину с большим уважением. Кропоткин, говорил он, «для нас ценен и дорог тем своим прекрасным прошлым и теми работами, которые он сделал»[309]. После Октября 1917 г., оставаясь противником всякого государства, в том числе и диктатуры пролетариата, Кропоткин все же признал огромное международное значение Великой Октябрьской социалистической революции. Но он не был в состоянии понять истинный смысл происходящих событий. В.И. Ленин после встречи с Кропоткиным в мае 1918 г. говорил В.Д. Бонч-Бруевичу: «Как устарел... вот живет в стране, которая кипит революцией, в которой все поднято от края до края, и ничего другого не может придумать, как говорить о кооперативном движении. Вот бедность идей анархистов и всех других мелкобуржуазных реформаторов и теоретиков»[310].

Обладая широкими, почти энциклопедическими знаниями, Кропоткин обращался к работам многих историков, социологов, философов, этнографов, естествоиспытателей, но наиболее близка ему была позитивистская школа, которую он интерпретировал в анархо-революционном духе. Кроме того, значительное влияние на Кропоткина оказала эволюционная теория Дарвина, послужившая основой создания его собственной теории исторического развития.

По своим философским взглядам Кропоткин был материалистом и атеистом. Широкие познания в области естествознания отложили особый отпечаток на его материализм. Согласно Кропоткину, из естественных наук проистекает предмет и метод философии. Предмет философии Кропоткин сводил к синтезу естественнонаучных знаний, к обобщению данных, которые представляют различные области положительных знаний. Метод же философии он отождествлял с методом естественных наук, полагая, что с его помощью можно постичь мир природы и мир общественных про-

128

 

цессов и явлений. В то же время, как считал Кропоткин, еще не существует синтетической философии, построенной по одному и тому же методу в части естественнонаучной и в части социологической. Задача создания синтетической философии стоит, по его мнению, перед последователями анархизма.

При объяснении сложных социальных процессов Кропоткин — под влиянием учения Дарвина и психологической науки — был вынужден отказаться от плоско механистического подхода, заменив его биопсихологическим, создав таким путем видимость более полного учета специфики общества.

Кропоткин написал большое количество социологических работ, при этом его интересы были сосредоточены на двух группах проблем: 1) факторы и общие закономерности социального развития, 2) проблема государства и социальной революции как силы, способной его уничтожить.

Главные социологические произведения Кропоткина: «Речи бунтовщика» (1885), «Хлеб и воля» (1892), «Анархизм, его философия и идеал» (1896), «Современная наука и анархизм» (1906), «Взаимная помощь как фактор эволюции» (1907), «Великая французская революция» (1909), «Этика», 1921; опубликована посмертно). В 1919 г. В.И. Ленин предложил Кропоткину издать четырехтомное собрание его сочинений, в которое вошли бы и социологические работы — «Взаимная помощь как фактор эволюции» и «Великая французская революция»[311].

По Кропоткину, в обществе действуют два фактора эволюции: взаимная помощь — фактор общественный, и самоутверждение индивида или группы индивидов — фактор индивидуальный[312]. По мнению социолога, весь мир, в том числе и общество, держитcя не только на борьбе за существование, но и на взаимной помощи. Борьба за существование есть закон сохранения человечества, но направлялась она не внутрь общества, а за его пределы; это есть борьба человека с природой, а не человека с человеком. Поэтому дарвиновский закон борьбы за существование следует очистить от искажения позднейших интерпретаторов великого английского ученого, дополнив его учение законом взаимной помощи[313]. В основании человеческого общества, по Кропоткину, находится инстинкт общительности, как закон органической природы. Инстинкт медленно развивается от животного к человеческому и имеет чисто биологический источник своего совершенствования. Из практики взаимной помощи проистекает сознание силы, которую приобрел человек, сознание удовольствия от общения с людьми и чувство справедливости, которое вынуждает при-

129

 

знать взаимно равенство прав всех людей. На этих биологических и психологических положениях Кропоткин возводит свои социологические схемы, в которых он постоянно прослеживает действие фактора взаимной помощи[314].

Кропоткин правильно считал, что люди не могли бы просуществовать без взаимопомощи; формы, в каких она проявляется, по убеждению Кропоткина, народное творчество все время усовершенствует сообразно изменяющейся обстановке. В создании все более совершенных учреждений взаимной помощи проявился «построительный гений народных масс»[315]. Народная деятельность создала род, племя, общину, гильдию, средневековый город-республику, рабочие союзы и другие организации как формы взаимного содействия, которые позволили выдержать борьбу в начале с окружающей враждебной природой, а затем с не менее враждебным обществом. В связи с рассмотрением роли масс в истории Кропоткин высказал много интересных положений, однако они обесценивались, сочетаясь, с его биолого-психологической концепцией и выводами в духе анархизма. Он считал побудительной силой объединения народа и создания сообществ осознанный или полуосознанный инстинкт самосохранения, а целью народного движения — уничтожение любой власти. Второй фактор эволюции связан с деятельностью отдельных лиц или группы индивидов, направленной на свое самоутверждение.

Важнейшее положение всего анархического мировоззрения о независимости индивида от общества Кропоткин пытался объяснить с помощью биологических аналогий. Все живое, по мысли русского анархиста, подтверждает отсутствие в природе какого-либо «управляющего центра», власти; любой организм — человек, животное или растение — состоит из федерации органов, которые являются совокупностью клеток, последние представляют соединения атомов. В этой сложной организации благосостояние в целом зависит от положения, каким пользуются «мельчайшие частицы организованного вещества». Подобно этому и каждая активная личность стремится «достигнуть личного или кастового превосходства в экономической, политической и духовной организации, а также, что наиболее важно, разорвать узы, которые род, деревенская община, город или государство стремятся наложить на индивидуум». По мнению Кропоткина, прогрессивна любая инициатива высвободиться из-под гнета государства. «Мы признаем, — писал он, — неограниченную и полную свободу личности, мы желаем для нее полноты существования и свободного развития всех ее качеств, оставляя за каждым право поступать как ему заблагорассудится, абсолютно отрицая за обществом право наказания кого бы то ни было каким бы то ни было образом, за ка-

130

 

ной бы то ни было антиобщественный поступок, который он совершил»[316].

Индивидуалистическая направленность факторов прогресса обусловила и их критерий. Кропоткин свел показатель поступательного хода общества к этической категории счастья. Прогрессивно и наиболее жизненно такое общежитие, которое обеспечивает людям наибольшую «сумму счастья», дает им «рост и развитие как количественно, так и качественно»[317].

Такое представление о движущих силах истории предопределяло и картину ее поступательного хода. Исходным моментом всей истории людей было, по утверждению Кропоткина, образование племени и рода. Дикари каменного века связаны между собой чрезвычайно древней родовой организацией, позволившей им «комбинировать свои слабые индивидуальные силы... и подвигаться вперед в своем развитии»[318]. Нет ни одного народа, подчеркивал Кропоткин, который не прошел бы через родовой быт. Постепенно многие племена и роды распадались, некоторые более активные сохранились, создав новый общественный строй, новую форму взаимной помощи — деревенскую общину, которая привела к огромному прогрессу — экономическому, умственному и нравственному. Все народы прошли через эту фазу исторического развития[319]. В дальнейшем потребность в тесной взаимной помощи ремесленников и горожан привела к созданию гильдий и вольных городов, которые не налагали на людей «оков государства» и тем давали полную свободу развития способностей индивида. Образование вольных городов не зависит от их географических и национальных особенностей. Это есть «вполне определенная фаза цивилизации»[320], присущая всем народам мира. Однако к XVI в. города-республики постепенно пришли в упадок и были поглощены могущественными государствами.

В этих рассуждениях Кропоткина есть два плодотворных положения. Первое заключается в утверждении, что все народы, хотя и в различное время, проходят приблизительно одинаковые сменяющиеся фазы исторического развития. В то же время, подчеркивал Кропоткин, «история не представляет одной непрерывной линии развития»[321], идущей снизу вверх. Цивилизация может обрываться в одном месте и начинаться в другом. Второе положение состоит в признании существования внутреннего противоречия общества в качестве источника его развития. Кропоткин считал, что образуется несоответствие между устаревшей формой, в которой претворялась взаимная помощь, и новыми требова-

131

 

ниями, связанными с развитием личности. Однако в целом представление Кропоткина об эволюции общества страдает существенным пороком. Он описывает разложение социальных институтов и организаций, не вскрывая глубинных социально-экономических причин, полностью игнорируя классовую борьбу.

В статьях Кропоткина, относящихся к концу 70-х годов, было высказано еще одно интересное суждение относительно общей закономерности развития общества. Прослеживая историю развития человеческого общества в различные периоды, Кропоткин выдвинул положение, что политическая организация общества всегда зависит от его экономического устройства, «служит его выражением». Между ними существует определенное соотношение, и изменить его не властен никакой законодатель[322]. Высказав в самом общем виде верное положение (политика есть отражение экономики), Кропоткин в то же время не уяснил активной воздействующей роли политической власти в деле экономического преобразования. В дальнейшем Кропоткин рассматривал действие политических партий в революции как отражение их экономических целей.

В отличие от Бакунина Кропоткин отводил значительное место выяснению путей образования государства для подтверждения его антиобщественной природы. В решении проблемы государства, в том числе и его генезиса, отчетливо выявился идеализм и анархизм Кропоткина. По мнению социолога, в истории извечно существуют две традиции: власть и свобода, которые часто могут быть и одновременно. Государство есть «тройственный союз между военным вождем, судьей и священником»[323], оно — результат заговора против народа. У Кропоткина нет даже намека на понимание истинных причин появления государства как продукта непримиримых классовых противоречий и его роли в свершении:.социальной революции.

Подобно всем анархистам Кропоткин считал государство главным злом и тормозом социального движения. Государство, говорит он, противостоит обществу, как искусственно созданная организация, из-за которой общество встало на противоестественный путь. Государственная власть, выражающая исключительно интересы правящего меньшинства, далекого от масс, ответственна за все социальные лишения человечества. Доказательству этого и посвящено большинство страниц социологических работ Кропоткина. Государство разрушило деревенские общины и вольные города-республики, оно способствовало разделению людей на классы, оно породило капитализм, нищету, рабство и войны. Кропоткин считает, что перед человечеством стоит дилемма: «или государство должно быть разрушено, или же государство

132

раздавит личность и местную жизнь, завладеет всеми областями человеческой деятельности, принесет с собой войны и внутреннюю борьбу за обладание властью, поверхностные революции, лишь сменяющие тиранов, и как неизбежный конец — смерть!»[324].

Кропоткин много занимался вопросами теории революции, ее местом в истории общества, движущими силами и условиями свершения. В отличие от Бакунина он не ограничивался констатацией бунтарского духа народа и его готовности к выступлению, а стремился к содержательному анализу понятия «революция». В этой связи в творчестве Кропоткина можно выделить два периода: 70-е — начало 80-х годов, когда была дана принципиальная постановка вопроса, и 900-е годы, время создания так называемой синтетической теории революции. Названная теория была им изложена в работе «Великая французская революция»[325]. По воспоминаниям В.Д. Бонч-Бруевича, В.И. Ленин считал этот труд Кропоткина «классическим и настойчиво рекомендовал его читать и широко распространять»[326]. Ленин особенно обращал внимание на то, что в этом исследовании Кропоткин всюду выдвигал роль масс в деле свершения революции.

В предисловии к монографии «Великая французская революция» Кропоткин сформулировал свой подход к революции: без изучения экономического характера революции ее политическая история остается «неполной и даже очень часто совершенно непонятной», цель изучения истории революции — «осветить внутренние связи и причины различных событий, из которых сложился переворот»[327]. В исследовании Кропоткина этот принцип проявился в том, что поведение и политические интересы отдельных групп и партий ставились в зависимость от экономических устремлений. Автор уделял особое внимание «народной истории революции» и анализу материальных причин движения масс.

Общественный прогресс Кропоткин рассматривал как взаимосменяемость двух неравнозначных эпох, или периодов. Вначале медленное эволюционное развитие, мирный прогресс. Автор сравнивает его с линией, которая «постепенно поднимается все выше». Его сменяет революция, «резкий скачок вверх»[328].

В истории каждого народа, говорит Кропоткин, периодически наступает необходимость глубоких изменений. Чтобы их осуществить, есть две возможности: или. реформа, или революция. По мнению Кропоткина, государство и правительство своим негиб-

133

 

ким поведением, нежеланием пойти навстречу новым требованиям жизни и провести реформы, толкают народ на революцию.

Кропоткин особо отмечал, что любой революции предшествовал период «формирования», в течение которого народные массы определяли свои требования, вначале очень скромные. Потом массы «проникались... все более и более революционным духом»[329]. Главной революционизирующей силой были восстания одиноких героических личностей, своей гибелью они будили общество, их примеру следовали затем небольшие группы людей. Сотни подобных бунтов, замечает Кропоткин, предшествуют каждой революции.

Начавшаяся революция, пишет Кропоткин, должна развиться до своих крайних пределов. Однако враждебные силы не дают утвердиться только что свершившейся революции на достигнутой высоте. Наступает реакция, и «линия прогресса» быстро падает. Постепенно прогрессивные силы опять начинают свое действие, но теперь уже на гораздо более высоком уровне, чем это было до революции. Развитие идет значительно быстрее. «Таков, — заключает Кропоткин, — закон прогресса человечества»[330], т.е. эволюция подготовляет условия для революции, которая затем опять сменяется мирным прогрессом. Верно определив революцию как закономерный момент в развитии общества, правильно указав на соотношение между эволюционным и революционным процессами,

Кропоткин не понял коренного источника изменения, не увидел в революции необходимый результат развития способа производства. Кропоткин дал следующее развернутое определение революции: «Революция — это быстрое уничтожение, на протяжении немногих лет, учреждений, установленных веками и казавшихся такими незыблемыми. Это — распадение, разложение в несколько лет всего того, что составляло до того времени сущность общественной, религиозной, политической и экономической жизни на­ции; это — полный переворот в установленных понятиях и ходячих мнениях по отношению ко всем сложным отношениям между отдельными единицами человеческого стада. Это, наконец, зарождение новых понятий о равенстве в отношениях между гражданами, которые скоро становятся действительностью, и тогда начинают распространяться на соседние нации, перевертывают весь мир и дают следующему миру его лозунги, его задачи, его науку, — все направление его экономического, политического и нравственного развития»[331].

Как видно из приведенного определения, Кропоткин совершенно верно выделил в качестве отличительной черты революции быструю и коренную ломку всего прежнего уклада жизни в области экономической, политической и духовной. Он правильно

134

 

подчеркнул не только разрушительную, но и созидательную сторону революции, возводящей на развалинах старого строя новое общество, соответствующее изменившимся историческим условиям. Однако в самом перечислении признаков революции отчетливо видна анархическая позиция автора. В его представлении о революции не оказалось места борьбе за политическую власть. Кропоткин не выделил определяющего значения экономической основы революционного переворота, хотя и не отрицал, что революция призвана выполнить экономические преобразования.

В зависимости от характера революции меняются, по мнению Кропоткина, и ее цели. Цель буржуазной революции — «обогащение отдельной личности» за счет угнетения и эксплуатации народа. Иное, когда борьба направлена на свержение капитализма. В этом случае определяющим станет стремление к «благу для всех», к пользе всего народа[332]. Революция, свершившая подобные преобразования и передавшая в руки общества средства производства, говорит Кропоткин, должна быть не только социальной, но и социалистической.

Подводя итог социологических воззрений П.А. Кропоткина, следует отметить, что он продолжил разработку узловых идей Бакунина, придав им более систематизированный вид. Он попытался подвести под социологию биологическую основу, уделив значительное внимание проблеме взаимной помощи как важнейшему принципу биологической и социальной эволюции. Кропоткин стремился дать более широкий взгляд на социальный переворот, что еще отчетливее вскрыло противоречие между целью исторического движения (индивидуальная свобода) и средствами его достижения (народная революция).

Социология Бакунина и Кропоткина принадлежала к «классическому периоду» русского анархизма. В XX в. теоретики русского анархизма полностью отошли от народничества, но представляет определенный интерес отметить, во что выродилось одно из течений народничества.

Оживление анархизма в 1905-1907 гг. сказалось на появлении в нем различных группировок, созданных вокруг журналов «Хлеб и воля», «Новый мир», «Буревестник» и др. Часть из них выдвигала на первое место террор и экспроприацию. Другие объявляли себя сторонниками крайнего индивидуализма (О. Виконт, Л. Черный, А.А. Боровой), опираясь на теорию беспредельного эгоизма М. Штирнера. Своеобразным анархическим выступлением стала и «махаевщина», выразившая настроения деклассированных элементов в рабочем движении. Я.В. Махайский считал, что политическая свобода и культура враждебны пролетариату, главный враг рабочих — царизм и интеллигенция.

С 1917 г. анархическое движение в значительной мере свелось к террору, захвату собственности и выступлениям против Совет

135

 

ской власти, поскольку К так называемым «идейным» вождям примкнули деклассированные элементы и прямые уголовники, ставшие на путь насилия, открытых грабежей и бандитизма, что способствовало развенчанию идей анархизма, дискредитации его движения.