Живость, эмоциональность, выразительность речи

 

Дивишься драгоценности нашего языка: что ни звук, то и подарок; все зернисто, крупно, как сам жемчуг, и, право, иное названье еще драгоценней самой вещи.

Н.В. Гоголь

 

 

Учитесь говорить «своими словами»…

 

В чем секрет слов, которые создают атмосферу непринужденности, воздействуют на чувства собеседников, придают особую выразительность их речи? И, с другой стороны, какие слова лишают речь живых, эмоциональных красок? Чтобы ответить на эти вопросы, оттолкнемся от примера. Вот пародия на «семейный разговор» уставших от дневной суеты супругов.

Муж. Напряженный ритм труда на нашем предприятии обязывает меня мобилизовывать весь свой творческий потенциал для выполнения поставленных задач. Я трудился с полной отдачей и в настоящее время чувствую чрезмерную усталость, что вынуждает меня уклониться от выполнения возложенных на меня обязанностей. Поэтому при наличии жены я не намерен мыть посуду.

Жена. А я в течение дня решала назревшие хозяйственные проблемы: уборка жилплощади, приготовление пищи и главное – посещение торговых предприятий с целью приобретения необходимых товаров. Посещение новых коммерческих магазинов при отсутствии денег на приобретение товаров оказало отрицательное влияние на мое настроение…

Можно ли услышать подобный диалог в жизни? Конечно, нет. Так не говорят, потому что слова и выражения, часто встречающиеся в газетах и деловых бумагах, не подходят для разговора мужа с женой. – А какие же слова в этом случае подойдут? – спросите вы. – Да самые простые, те, что мы всегда слышим в непринужденной обстановке. Помните замечание одного из песенных персонажей Вл. Высоцкого?

– Тут за день так накувыркаешься! Придешь домой – тут ты сидишь… Это реплика живого человека, он эмоционально и выразительно отреагировал на упрек жены.

Первое условие живости речи – употребление слов, которые стилистически оправданы в определенной ситуации. На трибуне оратор обращается к публицистической, книжной лексике, а в беседе с другом отдает предпочтение разговорным словам.

Оживляет речь использование слов с яркой эмоциональноэкспрессивной окраской. Такие слова не только называют понятия, но и отражают отношение к ним говорящего. Например, восхищаясь красотой белого цветка, можно назвать его белоснежным, белехоньким, лилейным. Эти прилагательные эмоционально окрашены: заключенная в них положительная оценка отличает их от стилистически нейтрального слова белый. Эмоциональная окраска слова может выразить и отрицательную оценку называемого понятия (белобрысый говорят о некрасивом человеке со светлыми волосами, облик которого нам неприятен). Поэтому эмоциональную лексику называют оценочной.

В составе эмоциональной лексики можно выделить несколько разновидностей.

1. Слова, как правило, однозначные, с ярким оценочным значением. Это преимущественно слова‑«характеристики» (предтеча, первопроходец, провозвестник; брюзга, пустомеля, подхалим, разгильдяй и др.), а также слова, содержащие оценку факта, явления, признака, действия (предназначение, предначертание, делячество, очковтирательство, дивный, нерукотворный, безответственный, допотопный, дерзать, вдохновить, опорочить, напакостить).

2. Многозначные слова, обычно нейтральные в основном значении, но получающие яркую эмоциональную окраску при метафорическом употреблении. Так, о человеке говорят: шляпа, тряпка, тюфяк, дуб, слон, медведь, змея, орел, ворона; в переносном значении используют глаголы петь, шипеть, пилить, грызть, копать, зевать, моргать и т. п.

3. Слова с суффиксами субъективной оценки, передающие различные оттенки чувства: заключающие положительные эмоции – сыночек, солнышко, бабуля, аккуратненько, близехонько, и отрицательные – бородища, детина, казенщина и т. п.

Изображение чувства в речи требует также особых экспрессивных красок. Экспрессивность (от лат. экспрессио – выражение) – значит выразительность, экспрессивный – выразительный. В этом случае к номинативному значению слова добавляются особые стилистические оттенки, усиливающие его выразительность. Так, вместо слова хороший мы употребляем более выразительные – прекрасный, замечательный, восхитительный, чудесный, великолепный, изумительный; можно сказать не люблю, но мы порой находим и более сильные слова: ненавижу, презираю, питаю отвращение. В таких случаях лексическое значение слова осложняется экспрессией. Часто одно нейтральное слово имеет несколько экспрессивных синонимов, различающихся по степени экспрессивного напряжения (сравните: несчастье – горе – бедствие – катастрофа; буйный – безудержный – неукротимый – неистовый – яростный).

Яркая экспрессия выделяет слова торжественные (глашатай, незабвенный, свершения), риторические (соратник, священный, чаяния, возвестить), поэтические (лазурный, немолчный, незримый, воспеть). Особая экспрессия отличает слова шутливые (благоверный, новоиспеченный), иронические (соблаговолить, хваленый, донжуан), фамильярные (недурственный, смазливый, мыкаться, шушукаться). Экспрессивные оттенки разграничивают слова неодобрительные (претенциозный, манерный, честолюбивый, педант), пренебрежительные (крохоборство, малевать), презрительные (наушничать, подхалим), уничижительные (юбчонка, хлюпик), вульгарные (хапуга, фартовый), бранные (хам, дурак). Экспрессивная окраска р слове наслаивается на его эмоционально‑оценочное значение, причем у одних слов преобладает экспрессия, у других – эмоциональная окраска. Это нетрудно определить, доверившись своему лингвистическому чутью. Если же вы в нем не уверены, обратитесь к любому толковому словарю русского языка, там всегда есть стилистические пометы к подобным словам.

Экспрессивную лексику можно классифицировать, выделяя: 1) слова, выражающие положительную оценку называемых понятий, и,2) слова, выражающие их отрицательную оценку. В первую группу войдут слова высокие, ласкательные, отчасти – шутливые; во вторую – иронические, неодобрительные, бранные и др. Эмоционально‑экспрессивная окраска слов ярко проявляется при сопоставлении синонимов:

Стилистически Высокие Сниженные нейтральные

лицо лик морда  

препятствие преграда помеха  

плакать рыдать реветь  

бояться опасаться трусить  

прогнать изгнать выставить  

На эмоционально‑экспрессивную окраску слова влияет и его значение. Резко отрицательную оценку получили у нас такие, например, слова, как фашизм, сталинизм, сексот, донос, мафиозная структура; положительная окраска, отличает слова: прогресс, милосердие, благотворительность, мирное разрешение конфликта и подобные. Даже различные значения одного и того же слова могут заметно расходиться в стилистической окраске: в одном случае употребление слова может быть торжественным: Постой, царевич. Наконец я слышу речь не мальчика, но мужа (А. Пушкин), в другом – это же слово получает ироническую окраску: Г, Полевой доказал, что почтенный редактор пользуется славою ученого мужа, так сказать, на честное слово (А. Пушкин).

Развитию эмоционально‑экспрессивных оттенков в слове способствует его метафоризация. Так, стилистически нейтральные слова гореть, падать, задыхаться, пылать, голубой, лететь, употребленные в образном значении, получают яркую экспрессию: гореть на работе, падать от усталости, задыхаться в условиях бюрократического произвола, пылать любовью, пылающий взор, голубая мечта, летящая походка, лететь навстречу на крыльях любви… Окончательно определяет экспрессивную окраску слова контекст: нейтральные слова в определенном контексте могут восприниматься как высокие, эмоциональные, высокая же лексика приобретает насмешливо‑ироническую интонацию. Порой даже бранное слово может звучать ласково (подлец, негодник), а ласковое – презрительно (умница).

Мы отбираем в речи слова, сознательно или несознательно подчиняясь условиям общения и стараясь воздействовать на собеседника, учитывая его общественное положение, характер наших с ним отношений, содержание беседы и т. д. Приятелю, например, вы можете сказать: Устал как собака, ноги протяну, если не дадут отпуска). А своему начальнику на работе вы объясните ситуацию иначе: Я очень нуждаюсь в отдыхе, разрешите мне взять отпуск. В заявлении же на имя директора предприятия ваша мысль получит стандартную формулировку: Прошу предоставить мне очередной отпуск.

На выбор слов влияют и другие факторы. Если вы хотите рассмешить или растрогать слушателей, вызвать их сочувствие или отрицательное отношение к предмету речи, вы будете по‑разному отбирать слова, создающие ту или иную экспрессивную окраску речи. В соответствии с этим ваша речь будет шутливой, интимно‑ласковой или официально‑холодной, иронической, но только не нейтральной, в которой используются языковые средства, лишенные какой бы то ни было стилистической окраски. При этом способы отбора речевых средств не могут быть универсальными, они отражают ваши вкусы и оценки. Например, А. Ахматова в «Слове о Пушкине» с помощью экспрессивной лексики выражает свое восхищение поэтом и презрение к его окружению:

Мой предшественник П.Е. Щеголев кончает свой труд о дуэли и смерти Пушкина рядом соображений, почему высший свет, его представители ненавидели поэта и извергали его, как инородное тело, из своей среды. Теперь настало время вывернуть эту проблему наизнанку и громко сказать не о том, что они сделали с ним, а о том, что он сделал с ними.

После этого океана грязи, измен, лжи, равнодушия друзей и просто глупости полетик и не‑полетик, родственничков Строгановых, идиотов‑кавалергардов (…) ханжеских салонов Нессельроде и пр., высочайшего двора, заглядывавшего во все замочные скважины, величавых тайных советников – членов Государственного совета, не постеснявшихся установить тайный полицейский надзор над гениальным поэтом, – после всего этого как торжественно и прекрасно увидеть, как этот чопорный, бессердечный («свинский», как говаривал сам Александр Сергеевич) и уж, конечно, безграмотный Петербург стал свидетелем того, что, услышав роковую весть, тысячи людей бросились к дому поэта и навсегда вместе со всей Россией там остались.

<…> Через два дня его дом стал святыней для его Родины, и более полной, более лучезарной победы свет не видел.

Вся эпоха (не без скрипа, конечно) мало‑помалу стала называться пушкинской. Все красавицы, фрейлины, хозяйки салонов, кавалерственные дамы, члены высочайшего двора, министры, аншефы и не‑аншефы постепенно начали именоваться пушкинскими современниками, а затем просто опочили в картотеках и именных указателях (с перевранными датами рождения и смерти) пушкинских изданий. Он победил и время и пространство.

Говорят: пушкинская эпоха, пушкинский Петербург. И это уже к литературе прямого отношения не имеет, это что‑то совсем другое. В дворцовых залах, где они танцевали и сплетничали о поэте, висят его портреты и хранятся его книги, а их бедные тени изгнаны оттуда навсегда. Про их великолепные дворцы и особняки говорят: здесь брвал Пушкин, или: здесь не бывал Пушкин. Все остальное никому не интересно. Государь император Николай Павлович в белых лосинах очень величественно красуется на стене Пушкинского музея; рукописи, дневники и письма начинают цениться, если там появляется магическое слово „Пушкин":

И в этом контексте обретают экспрессивную окраску слова, которые обычно нейтральны: извергнуть, как инородное тело (о поэте), океан (грязи), здесь бывал Пушкин; резко отрицательно звучат наименования враждебных поэту предметов, понятий: высший свет, высочайший двор, полицейский надзор, безграмотный Петербург, насмешливо‑иронически – характеристики особ, окруженных в светском обществе ореолом величия: бедные тени, государь император очень величественно красуется, опочили (в картотеках) и т. д.

Эмоциональность речи усиливают разнообразные стилистические приемы, используемые автором цитированных строк: графически выделяются противопоставленные местоимения ОН – ОНИ: многократно повторяется имя поэта, как и произведенное от него определение – пушкинский, длинные рады однородных членов сообщают речи взволнованную интонацию; короткое предложение, представляющее резкий контраст большим синтаксическим конструкциям с перечислением, становится экспрессивным фокусом высказывания: Он победил и время и пространство.

Источники выразительности, живости речи многообразны. У одного и того же автора в разных текстах можно наблюдать использование различных групп экспрессивной лексики, отражающей авторскую оценку описываемого. Например, если о Пушкине А. Ахматова пишет восторженно, обращаясь преимущественно к высокой книжной лексике, то об Осипе Мандельштаме она отзывается как о современнике, подбирая выразительные определения и даже яркие разговорные слова, придающие речи теплую, интимную интонацию:

На днях, перечитывая «Шум времени», я сделала неожиданное открытие. Кроме всего высокого и первозданного, что сделал ее автор в поэзии, он еще умудрился быть последним бытописателем Петербурга. У него эти полузабытые и многократно оболганные улицы возникают во всей свежести девяностых – девятисотых годов.

И в контексте такие слова, как умудрился (а не «смог»), оболганные (а не бесстрастное «неправильно описанные»), не снижают стиля, но создают особую авторскую интонацию.

На таких примерах эмоциональной речи можно учиться хорошему стилю. И если у вас есть стилистическое чутье, если вы внимательны к своей речи, вы не станете употреблять экспрессивные слова без надобности, но всегда найдете для них правильное применение. Вы обратитесь к ним, когда появится необходимость в выражении сильных чувств – радости, восторга, ликования или гнева, отчаяния, возмущения…

Содержание разговора, условия, в которых происходит беседа, обычно подсказывают нам, какие слова нужно употребить – высокие или сниженные, торжественные или шутливые. И речь наша соответственно получает ту или иную стилистическую окраску.

В определенных случаях может быть оправдано и соединение в речи стилистически неоднородных, даже контрастных по своей эмоционально‑экспрессивной окраске языковых средств. Смешение стилей, как говорят лингвисты, обычно создает комический эффект, что знают и ценят юмористы и сатирики. Поэтому не случайно в произведениях Ильфа и Петрова, в рассказах Зощенко так часто используется этот прием – соединение разностильной лексики.

Что же лишает нашу речь живости? Что делает ее бесцветной, неэмоциональной? Прежде всего – неумение находить слова, которые точно передавали бы наши чувства, слова, которые задевали бы за живое. Это неумение, а точнее, беспомощность в обращении с богатейшими ресурсами родного языка сформировалась у нас, к сожалению, еще в школе, где учат по скверным рецептам писать сочинения, повторять заученные фразы, отвечать по учебнику…

Возьмите для примера несколько «средних» сочинений недавних школьников, сдающих экзамен по русскому языку и литературе в вуз. Почти в каждой работе вы найдете одни и те же фразы: Радищев отрицательно относился к царскому самодержавию; Грибоедов отрицательно относился к фамусовскому обществу; Чацкий отрицательно относился к галломании; Обличение крепостничества является основной идеей стихотворения Пушкина «Деревня»; Эти слова [здесь барство дикое…] явились протестом против русской действительности; Татьяна является моим любимым литературным героем; Катерина является лучом света в темном царстве и т. д. Употребление одних и тех же слов при описании самых различных литературных героев, повторение штампованных выражений лишает речь живости и нередко придает ей канцелярскую окраску.

Казалось бы, откуда в речи школьников канцеляризмы? И все‑таки мы постоянно находим их в сочинениях: Пушкин дал положительную характеристику Татьяне; Онегин предпринял попытку заняться общественно полезным трудом и т. п.

Канцелярскую окраску речи придают прежде всего отглагольные существительные, которые в сочинениях на любую тему, как правило, вытесняют стилистически нейтральные глагольные формы: Манилов все свое время проводит в строительстве воздушных замков; Когда жандарм сообщает о приезде настоящего ревизора, все чиновники приходят в окаменение. Даже пушкинскую Татьяну учащиеся описывают таким же бесцветным языком, «украшая» фразы отглагольными существительными: Татьяна проводила время в чтении французских романов; Татьяне была характерна вера в преданья простонародной старины; Объяснение Татьяны с Онегиным происходит в саду, Разговор Татьяны с няней происходит ночью; Для раскрытия образа Татьяны большое значение имеет эпизод ее беседы с няней… Неужели нельзя написать просто: Чтобы понять Татьяну, вспомним, как она говорит с няней.,

Язык любого сочинения может стать выразительным и эмоциональным лишь при условии, что пишущий не будет повторять заученных фраз, общеизвестных книжных формулировок, а постарается найти свои слова для выражения мыслей и чувств. Стиль сочинения не будет бесцветным, если автор обратится к эмоциональной, экспрессивной лексике, которая придаст языку живость.

А наша устная речь! Можно ли ее назвать живой, эмоциональной? К сожалению, мы часто говорим скучным, книжным языком. Даже в детском садике можно услышать от воспитательницы: Наденем головные уборы и верхнюю о д е ж д у! Прогулка будет в зеленом массиве…

Вы спросите, почему названия верхняя одежда, головные уборы, зеленый массив не подходят в обращении к малышам, ведь это литературные слова, употребленные в полном соответствии с их значением? Однако они годятся для официальной речи. Например, на вывесках можно прочитать: «Головные уборы», «Верхняя одежда»; сочетание зеленый массив можно встретить в специальной литературе, предназначенной для ученых Употребление же этих слов в детском саду вызывает улыбку.

В русском языке немало таких слов, которые непосредственно не связаны с официально‑деловым стилем, но остаются книжными и поэтому неуместны в беседе с малышами. Книжная окраска этой лексики ощутима при сопоставлении со стилистически нейтральной. Сравните, например, синонимы: сообщить – сказать, приобрести – купить, питаться – есть, безнадзорный – заброшенный, равноценный – одинаковый, выйти из строя – сломаться, испортиться, зеленые насаждения – деревья и кусты.

Плохо, если нашу сухую, казенную речь воспринимают и дети. Успокаивая мать, встревоженную тем, что ребенок один пришел домой из сада, сын говорит:

– Ты не волнуйся, я этот вопрос отрегулировал.

Рассматривая картинки в книжке, мальчик объясняет:

– Это заведующий всей страной Карабас, а это его подчиненные.

Увидев в деревне впервые живых кур, девочка с восторгом воскликнула:

– Смотрите: натуральная курица бежит!

Вот вам результаты нашего влияния…

Правда, дети обычно чувствуют стилистическую окраску слова и не употребляют лексику, не соответствующую стилю речи (если, конечно, мы их этому не научим).

Строгая мама делает замечание сыну в автобусе:

– Ты не умеешь вести себя в общественном транспорте.

Чувствительный дядя, как вспоминал К.И. Чуковский, пожалев обиженную девочку, ласково наклонился к ней и спросил:

– По какому вопросу плачешь?

Конечно, нельзя мириться с тем, что бюрократический, суконный язык вытесняет живое слово из нашей речи. Не случайно распространение «канцелярита» (как его когда‑то назвал Чуковский) тревожит писателей и стилистов.

 

Используйте экспрессивный синтаксис!  

 

Одно умение находить «свои», выразительные и эмоциональные слова еще не сделает вашу речь живой, если вы не владеете секретами экспрессивного синтаксиса. Ведь слова надо уметь расставить, выстроить из них такие предложения, которые позволяли бы использовать разнообразные интонации, выделить какие‑то части высказывания восклицаниями, подчеркнуть логическими ударениями, наконец, умело расставить паузы… На письме для этого служат знаки препинания, а в устной речи – эмфатическая интонация (от греч. эмфазис – указание, выразительность). Однако и то и другое определяется синтаксическими особенностями высказывания. Ведь синтаксис обладает огромными выразительными возможностями. Коснемся некоторых приемов «поэтического синтаксиса», как часто называют эмоциональные построения ораторской и лирической речи, отличающиеся взволнованной интонацией.

Напряженность и выразительность речи усиливают риторические фигуры. Это прежде всего риторические восклицания: Пышный! Ему нет равной реки в мире! (о Днепре) (Н. Гоголь); Тройка! Птица‑тройка! (Н. Гоголь). К ним близки и риторические вопросы, которые представляют собой вопросительные предложения, не требующие ответа:

 

Куда ты скачешь, гордый конь,

И где опустишь ты копыта?

 

(А. Пушкин)

Риторические вопросы ставятся не для того, чтобы получить на них ответ, а чтобы привлечь внимание к тому или иному предмету, явлению. Вспомним цепочку таких вопросов в стихотворении М. Лермонтова «Смерть поэта»:

 

Зачем вступил он в этот свет, завистливый и душный

Для сердца вольного и пламенных страстей?

Зачем он руку дал клеветникам ничтожным,

Зачем поверил он словам и ласкам ложным,

Он, с юных лет постигнувший людей?

 

В этих строчках использован и другой стилистический прием – параллелизм, то есть одинаковое синтаксическое построение соседних предложений, что придает речи особую гармоничность. Не случайно и повторение слова зачем в начале каждого простого предложения в этой конструкции: е д и н ο н а ч а т и е (или анафора) также подчеркивает упорядоченность построения высказывания. В параллельных синтаксических конструкциях используется и концовка (или эпифора) – повторение последних слов предложения, каких‑то его частей: Милый друг, в этом тихом доме лихорадка бьет меня. Не найти мне места в тихом доме возле мирного огня (А. Блок).

Известен эллипсис – пропуск в предложении слова, которое легко подразумевается из контекста: Я за свечку – свечка в пенку. Я за книжку – та бежать… (К. Чуковский). Сознательный пропуск сказуемого в таких предложениях создает особый динамизм речи, так что «восстановление» пропущенных глаголов было бы неоправданно (ср.: Я взялся за свечку, свечка умчалась в печку).

Особая фигура поэтического синтаксиса – умолчание, т. е. сознательная незавершенность предложения, недоговоренность:

 

Нет, вам красного детства не знать,

Не прожить вам спокойно и честно.

Жребий ваш… но к чему повторять

То, что даже ребенку известно.

 

(Н. Некрасов)

Говорящий как бы дает возможность слушателю задуматься и самому продолжить мысль. Умолчание раскрывает широкий простор для подтекста: на месте паузы можно предположить различный комментарий.

В эмфатической речи используются приемы, нарушающие замкнутость предложения; речь становится прерывистой, незавершенной:

 

Нет, я хотел… быть может, вы… я думал,

Что уж барону время умереть.

 

(А. Пушкин).

Происходит смещение конструкции, то есть конец предложения дается в ином синтаксическом плане, чем начало:

 

А мне, Онегин, пышность эта,

Постылой жизни мишура,

Мои успехи в вихре света,

Мой модный дом и вечера.

Что в них? Сейчас отдать я рада

Всю эту ветошь маскарада,

Весь этот блеск, и шум, и чад

За полку книг, за дикий сад,

За наше бедное жилище,

За те места, где в первый раз,

Онегин, видела я вас,

Да за смиренное кладбище…

 

(А. Пушкин)

Читая выделенные строки, мы замечаем, что после слов модный дом и вечера могло бы оказаться сказуемое (наскучили, надоели и т. п.), но предложение завершается в ином плане – риторическим вопросом. Кстати, в этом отрывке интересны и другие синтаксические особенности взволнованной речи – большой ряд однородных членов, выстроенных по принципу градации, так, что каждый последующий усиливает силу и значение предыдущего. Дважды повторяется обращение – Онегин. Использование обращений также усиливает эмоциональность речи.

Назовем еще ряд стилистических средств экспрессивного синтаксиса. Часто используются вставные конструкции, которые представляют собой попутные замечания, уточнения, добавочные сведения к высказыванию. Например: Поверьте (совесть в том пор у к о и), супружество нам будет мукой (А. Пушкин); И каждый вечер в час назначенный (иль это только снится мне!) девичий стан, шелками схваченный, в туманном движется окне (А. Блок).

При употреблении однородных членов предложения, занимающих достойное место в эмоциональной речи, возможно многосоюзие – риторическая фигура, состоящая в намеренном повторении сочинительных союзов для логического и интонационного выделения перечисляемых понятий: Ох! Лето красное! Любил бы я тебя, когда б не зной, да пыль, да комары, да мухи… (А. Пушкин). На фоне этого приема обретает выразительность и бессоюзие – сознательный отказ от соединения союзами перечисляемых понятий. Например:

 

Был тиф, и лед, и голод, и блокада,

Все кончилось: патроны, уголь, хлеб,

Безумный город превратился в склеп.

Где гулко отдавалась канонада.

 

(Г. Шенгеди)

В таких случаях за каждой запятой чувствуется выразительная (нередко трагическая) пауза, подчеркивающая перечисляемые слова.

Сильным средством эмоциональной речи является период – гармоническая по форме синтаксическая конструкция, характеризующаяся особой ритмичностью и упорядоченным расположением частей, а также исключительной полнотой и завершенностью содержания. Вспомним строки из онегинского монолога: Когда бы жизнь домашним кругом я ограничить захотел; когда б мне быть отцом, супругом приятный жребий повелел, когда б семейственной картиной пленился я хоть миг единый, – то, верно б, кроме вас одной невесты не искал иной. Период распадается на две части: в первой интонация повышается, во второй – резко падает. Этим создаются интонационная целостность и гармоничность периодической речи. Период строится из соразмерных, одинаковых в синтаксическом отношении элементов (чаще всего придаточных предложений).

Широко используются так называемые присоединительные конструкции, воспроизводящие устную речь в ее живой непосредственности. Под присоединением понимается добавление к основному высказыванию дополнительных сообщений, пояснений, уточнений, возникающих в сознании не одновременно с основной мыслью, а лишь после того, как она сформировалась. Например: Вопрос о реорганизации производства решать надо, и побыстрее, Дисциплина должна быть одинакова – и для начальниковъ для подчиненных, Познакомиться с проектом всем будет интересно и даже необходимо.

Особая выразительность присуща так называемой парцелляции, понимаемой как членение предложения, при котором содержание высказывания реализуется не в одной, а в двух или нескольких интонационно‑смысловых речевых единицах, следующих одна за другой после разделительной паузы (после точки, вопросительного или восклицательного знака). Например: Разные они, наши специалисты. И по образованию. И по опыту. И по характеру, Нужно искать источники прибыли. Искать настойчиво, упорно, терпеливо.

Одним из компонентов, участвующих в экспрессивном насыщении парцеллированных конструкций, является специфическая интонация, то есть такое ритмомелодическое оформление высказывания, которое способствует не только смысловой, но и экспрессивной актуализации отдельных компонентов. В такой конструкции пауза обозначает переход от менее значимой части высказывания к более значимой, при этом наиболее важный компонент оказывается выделенным не только позиционно, но и интонационно.

Ритмомелодическое оформление парцеллированных конструкций (паузы, логическое ударение) подчеркивает естественность речевого членения текста, создает динамичность повествования, повышает его убедительность.

Широко используются в выступлениях так называемые сегментированные конструкции, или конструкции с двойным обозначением, состоящие из двух частей: первая часть (сегмент, то есть отрезок), находящаяся в начале предложения или текста и выраженная, как правило, именительным падежом существительного или словосочетанием во главе с этой формой, называет лицо или предмет, которые во второй части (в последующем тексте) получают второе обозначение в форме местоимения. Например: Чувство времени… оно дает возможность определить, что сейчас нужно делать; Перестройка. Что она показала? Ин ициатива – вот чего нам нередко не хватает.

Как показывают приведенные примеры, сегмент может образовать самостоятельное предложение, может входить в состав последующего предложения, но и в этом случае высказывание членится на две части, которые разделяются паузой, что создает выразительность в устной речи.

Чтобы показать экспрессивность приема сегментации, проведем небольшой эксперимент, сопоставив три варианта одного и того же по содержанию предложения: Кто такие диссиденты?; Кто они, диссиденты?; Диссиденты. Кто они?

Нетрудно увидеть, что наибольшей выразительностью обладает последний вариант: высказывание, расчлененное на две части, с разделительной паузой между ними, легче и доходчивее воспринимается по этим частям, чем целиком.

В роли сегмента может выступать также инфинитив, например: Помочь каждому лучше определить свое место, свою роль в реорганизации производства – вот к чему призывает автор статьи.

Кроме функции логико‑семантического подчеркивания сегментированные конструкции выполняют функций) создания экспрессии. Большое значение при этом имеет своеобразное интонационное и ритмомелодическое оформление сегментированных конструкций. Самостоятельное логическое ударение, возникающее в сегменте, выполняя свою основную – выделительную – функцию, в зависимости от контекста и ситуации приобретает и эмоциональное, психологическое значение.

 

БЛАГОЗВУЧИЕ РЕЧИ

 

Поэты наши сделали добро уже тем, что разнесли благозвучие, дотоле небывалое. У каждого свой стих… Все они, точно разнозвонные колокола или бесчисленные клавиши одного великолепного органа, разнесли благозвучие по русской земле.

Н.В. Гоголь

 

 

Что создает красоту звучания речи  

 

Забота о культуре речи обращает наше внимание и на ее звуковую сторону. Хороший писатель, а тем более поэт, в своей работе над языком произведения отбирает не только слова, но и звуки, добиваясь соответствия фонетической стороны речи ее эмоциональной окраске, образной системе. Чем более совершенна звуковая организация речи, тем более естественным и внутренне необходимым кажется словесное выражение мысли.

Художественное произведение – это всегда гармония образной и звуковой природы слова, и мы часто не отдаем себе отчета в том, что сильное воздействие текста обусловлено выразительностью его фоники. Напротив, если звуковая ткань речи воспринимается как нечто внешнее, постороннее, тогда уже нельзя говорить о мастерстве автора, тогда нет основного условия художественности произведения – слияния формы с содержанием. Нарочитость в подборе языковых средств, в том числе и фонетических, губит поэзию. Чувство слова и профессиональный слух подсказывают поэту наилучшее звуковое выражение мысли, соответствующее эстетическим нормам художественной речи.

А как же быть тем, кто лишен поэтического дара? Не стремиться проникнуть в тайны музыкальных созвучий? Или все же попробовать это сделать? Ведь благозвучие – это одно из требований хорошей речи, так что о нем должны заботиться не только поэты… Очень часто мы не придаем значения звучанию фразы, не вслушиваемся в наши слова. Вам не режет слух, например, употребление слов с одинаковыми окончаниями: Комиссия признала объект завершенным, отвечающим всем требованиям, предъявляемым к подобным объектам? Нанизывание одинаковых окончаний затрудняет восприятие речи, не так ли? Но подобные речевые ошибки мы не замечаем. Поэтому так часто приходится слышать: Значение продолжения изучения употребления соли несомненно; Нужно интересоваться овладением школьниками прочными знаниями. Такое созвучие окончаний особенно часто возникает при нанизывании форм родительного падежа, что связано с влиянием официально‑делового стиля: Успех выполнения задания качественного проведения переписи населения зависит от соблюдения ряда требований; Необходимо усилить творческий поиск в целях совершенствования процесса обучения и воспитания учащихся; Немаловажную роль для снятия утомления и улучшения усвоения программного материала детьми играет организация их труда и активного отдыха.

Чтобы избавиться от этих «блоков» отглагольных существительных с одинаковыми суффиксами и окончаниями, достаточно заменить глаголами неблагозвучные имена существительные. Например: Чтобы дети не уставали и лучше усваивали программный материал, нужно правильно организовать их труд и активный отдых.

Нежелательное повторение окончаний слов возникает также при нанизывании инфинитивов: Нельзя допускать оставлять играть детей дошкольного возраста одних; при сочетании инфинитива и существительного, имеющих на конце одинаковые звуки: И мать начинает понимать, почему так изменилось поведение сына. Случайная рифма в прозаическом тексте может очень навредить, сделав смешным то, что, по замыслу автора, должно казаться важным: Чили вручили верительные грамоты; Последние дни делегаты провели в Мали.

Неумение использовать рифму наносит ущерб и стилю стихотворной речи, если поэт беспомощен в подборе созвучных слов: Рука дрожит: к карандашу! Пока в стихах все распишу. Все‑все‑все‑все изображу. – или выделяет с помощью рифмы несовместимые понятия, бездарные «поэтические образы»: Дуб и береза с осиной нежно прижались к сосне. Какой только нет древесины в нашей прекрасной стране. В подобных случаях говорят уже не о речевых ошибках, а об отсутствии дарования.

Но не всем дано быть поэтами. Однако можно научиться правильно строить фразу, находить такие сочетания слов, которые приятно было бы произносить и слышать. Для этого и стоит заняться фоникой. Так называется раздел практической стилистики, изучающий звуковую сторону речи.

Значение звуковой организации речи у стилистов не вызывает сомнения. Ведь звучащая речь является основной формой существования языка. По наблюдениям психологов, в повседневной жизни человека звучащая речь значительно преобладает над письменной: в среднем в день мы отводим на чтение 16 % времени суточного бодрствования, на восприятие звучащей речи – 45 %, на говорение – 30 %. Даже когда мы, читая, не произносим текст вслух, каждое слово воспринимается в его звуковой оболочке. Особенно ярко мы представляем звучание поэтической речи. Поэтому форма звукового выражения мысли имеет значение не только для устной речи, но и для письменной.

Попробуем же сосредоточить внимание на звучащей речи, разобраться, что в ней хорошо, а что плохо, какие требования следует соблюдать, чтобы сказанное нами слово не резало слух, чтобы из нескольких фонетических вариантов мы могли выбрать самый лучший.

Наиболее общее стилистическое требование, предъявляемое к звучащей речи, – требование благозвучия – сформулировано еще в античных риториках. Аристотель утверждал: написанное должно легко произноситься. Античные риторики содержали многочисленные практические советы ораторам, рекомендуя им облекать мысль в такую форму, которая, во‑первых, не будет мешать ее пониманию и, во‑вторых, усилит ее действенность.

Благозвучие предполагает наиболее совершенное, с точки зрения говорящих на данном языке, сочетание звуков, удобное для произношения и приятное для слуха. Требования благозвучия должны быть согласованы с фонетическими особенностями конкретного языка. Все, что несвойственно ему, что выходит за рамки привычных артикуляций, производит впечатление какофонии (греч. какофония – дурное звучание).

Каждый национальный язык имеет свою неповторимо индивидуальную фонетическую систему, которая говорящим на этом языке представляется самой удобной. Для русского человека, например, образцом благозвучия, музыкальности речи может быть лермонтовская фраза: Русалка паша по реке голубой, озаряема полной луной; и старалась она доплеснуть до луны серебристую пену волны. Здесь нет труднопроизносимых сочетаний звуков, короткие слова чередуются с длинными, интонация гармоническая, плавная. А неблагозвучна, например, такая: Вдруг взгрустнулось другу, вскоре снова встретит он врага. Нанизывание слов с несколькими согласными подряд (вдр, взгр, век, встр) затрудняет их произнесение; неоправданное повторение одних и тех же звуков (у, в, р), а также подобных (д – т, з – с) навязчиво и неприятно; вызванная переносом пауза после первой строки лишает речь плавности.

Наиболее естественное звучание русской речи достигается чередованием согласных и гласных звуков и незначительным употреблением сочетаний нескольких согласных. В русском языке они чаще двучленны (друг, брат), иногда трехчленны (взрыв, строи); сочетание четырех и более согласных, которое может появиться на стыке двух слов, нарушает благозвучие речи. Например: После всех мучительств мстить стало ее страстным стремлением. А ведь можно было сказать по‑другому, ну хотя бы так: После всех мучений ей захотелось жестоко отомстить. Еще М.В. Ломоносов, говоря о звуковой организации речи, рекомендовал «обегать непристойного и слуху противного, стечения согласных, например: всех чувств взор есть благороднее, ибо шесть согласных, рядом положенные, – встввз, – язык весьма запинают».

В русских словах сочетание согласных чаще всего подчиняется законам благозвучия. Но есть отдельные неблагозвучные слова, в которых согласных больше средней нормы или нарушена их обычная последовательность: взвизгнуть, взбрыкнуть, вспугнуть, встрепенуться, споткнуться, вдрызг, взрыв, встряска.

Обычны в русском языке сочетания из двух согласных в начале и середине слова (снег, степъ, весло, добрый), но перемещение их в конец слова затрудняет артикуляцию (добр, кругл, тускл). Появление между такими согласными беглых гласных возвращает речи благозвучие (ср.: весна – весен, интересный – интересен). Такие сочетания звуков, как тл, зл, чаще встречаются в начале и середине слов и очень редко – в конце (злой, злато, тлен, узлы, дятла, жезл, метл, бегств, лакомств, черств). Некоторые комплексы согласных звуков (типа тлз, джр, врж, мкртч) представляются русскому человеку непроизносимыми, хотя в других языках они встречаются довольно часто (ср.: битлз, хиджра; нерусские фамилии Вржец, Стржельчик, Мкртчян, Црка, Влк, Гржимек и др.).

Русскому языку свойственна тенденция к сокращению в речи труднопроизносимых сочетаний согласных звуков. Так, при стечении близких по качеству согласных один из них в устной речи выпадает: поз(д)но, извес(т)но, гиган(т)ский, безмолвствовать. Избежать скопления согласных звуков, если слово начинается консонантным сочетанием, помогает использование вариантов предлогов: к – ко, с – со, в – во, о – об – обо, под – подо, над – надо и т. д. (ср.: об этом – обо всем, к нему – ко всякому). При стечении согласных в устной речи появляется слоговой гласный: Александ(э)р, воп(э)ль, болез(э)нь.

Существует мнение, что чем больше в речи гласных, тем она благозвучнее. Это неверно. Попробуйте выговорить нерусские слова Нискоуори, Папаиоанну. Странно звучит сочетание нескольких гласных, не правда ли?

Гласные порождают благозвучие в русском языке только в сочетании с согласными. Стечение же нескольких гласных, или зияние, искажает звуковой строй нашей речи, затрудняет артикуляцию.

Зияние может быть внутренним – когда несколько гласных стоят рядом в одном слове (радиоузел, пунктуационный, аудиоанестезия) – и внешним – когда стечение, гласных появляется при соединении слов (у Тани и у Оли). Неблагозвучие возникает обычно при внешнем зиянии. Ломоносов в качестве примера плохой звуковой организации речи приводил фразу: «Плакать жалостно о отшествии искреннего своего друга». В наше время встречаются примеры иные. Лектор говорит: «В этом пособии дается понятие о орфоэпии и изучаются особенности литературного произношения» – не замечая, что он строит фразу не лучшим образом.

Действующие в языке законы благозвучия вызывают фонетические изменения в заимствованных словах. Так, греческие имена Иоанн, Феодор в русском языке стали звучать как Иван, Федор, французское бивуак превратилось в бивак.

Неблагозвучные сочетания согласных и гласных звуков возникают в речи обычно при соединении слов, поэтому можно избежать этого, если умело строить фразу.

Неблагозвучие – серьезный стилистический недостаток поэтической речи. К.И. Чуковский писал:

Дети в своих стихах никогда не допускают того скопления согласных, которое так часто уродует наши «взрослые» стихи для детей.

Ни в одном стишке, сочиненном детьми, я никогда не встречал таких жестких, шершавых звукосочетаний, какие встречаются в некоторых книжных стихах. Вот характерная строка из одной поэмы для детей: Пупс взбешен… Попробуйте произнести это вслух! Певзб – пять согласных подряд! И взрослому не выговорить подобной строки, не то что пятилетнему ребенку.

– … Больно читать ту свирепую строку, которую сочинила одна поэтесса в Москве: Ах, почаще б с шоколадом… Щебсш! Нужно ненавидеть ребят, чтобы предлагать им такие языколомные „щебеши".

Понятие благозвучия связано также с эстетической оценкой звуков речи. Еще в эпоху античной древности считали неприятным, неблагозвучным звуком «сигму», повторение этого согласного в речи не поощрялось, поэтому древние поэты старались не употреблять слов с «сигмой». Эмоциональное отношение к звукам речи свойственно и русским поэтам, стремившимся к «сладкогласию», красоте звучания речи. «… Что за ы? Что за ща, ший, щий, щи, при, тры? О, варвары!» – восклицал К.Н. Батюшков. В новую, советскую, эпоху Вл. Маяковский, напротив, выступая против «гладкосочинительства», защищал резкие, грубые звуки: «Есть еще хорошие буквы: эр, ша, ща» В этой «полемике» получила отражение различная эстетическая оценка звуков.

О художественной неравноценности различных звуков речи говорят и прозаики, отмечая неблагозвучие шипящих и свистящих звуков. М. Горький советовал молодым писателям избегать шипящих звукосочетаний – вши, – вша, – вшу, – ща, ‑щей, не допускать повторения свистящих и шипящих звуков, если они не звукоподражательны. Изучение рукописей самого Горького и разных редакций его произведений убеждает в том, что он старался избегать употребления причастий и деепричастий с этими созвучиями. Вот примеры стилистической правки писателя:

Первоначальный вариант

1. Сонный шум волн, плескавшихся о суда, грозил чем‑то, предупреждал о чем‑то.

2. И можно было, глядя на небо, думать, что оно – тоже море, только море взволнованное и застывшее в своем волнении.

3. Впереди ему улыбался солидный заработок, требовавший немного труда и много ловкости.

Окончательный вариант

1. Сонный шум волн гудел угрюмо и был страшен.

2… что оно – тоже море, только море взволнованное и опрокинутое над другим.

3. Впереди ему улыбался солидный заработок, требуя немного труда и много ловкости.

Причастия на – вши, как видим, автор исключил.

Подобные примеры стилистической правки следует изучать тем авторам, которые предлагают для передач по радио репортажи, обильно расцвеченные причастиями с суффиксами – вш‑, – щ‑, ‑ащ‑, ‑ящ‑. Например: Так волновавшая всех полоса неудач наших шашистов, потерпевших в прошедших встречах поражение, миновала. А почему бы не сказать об этом иначе: Наши спортсмены, несмотря на неудачи в начале шашечного турнира, вышли вперед.

Свойственные русскому языку сочетаемость звуков и соотношение гласных и согласных могут нарушаться при создании сложносокращенных слов. Например, неблагозвучны аббревиатуры, в которых преобладают гласные или согласные звуки (МОАУ, ЕОУС, УАИ, ФИА, УНИИО; МПШП, ВЗТПП, МППТ, ВЗТМ, ГВЫТМ). Иногда в одной аббревиатуре можно встретить и зияние, и стечение согласных (ЭОАССПТР – экспедиционный отряд аварийно‑спасательных, судоподъемных и подводно‑технических работ). В устной речи невоспроизводимы чрезмерно длинные аббревиатуры. О засорении языка неудачными аббревиатурами говорят ученые, литераторы. Однако в наш век космических скоростей сокращение слов и создание аббревиатур – явление очень характерное, и язык будет неизбежно пополняться неологизмами этого типа. Аббревиатуры распространяются и в других языках мира.

В русском языке первые аббревиатуры возникли еще до революции. Вначале они вводились осторожно и не отличались особенно неблагозвучными сочетаниями гласных и согласных: Лензолото, Продуголь, Рускабель, Вочето, Осфорум (Общество содействия физическому развитию учащейся молодежи), Ропит (русское общество пароходства и торговли) и др. Любопытно, что сложносокращенные слова, получившие распространение в обиходе привилегированной верхушки общества, были даже приспособлены для удобства произношения: в них был изменен порядок следования сокращенных частей слов: Главковерх (Верховный главнокомандующий при царе). Однако по мере распространения аббревиации заметнее становились ее «издержки»: неблагозвучные аббревиатуры появлялись в русском языке все чаще.

Русский язык выработал свои «средства защиты» против засорения его неблагозвучными аббревиатурами: их произношение регулируют законы фоники, свойственные языку в целом.

Есть несколько способов устранения неблагозвучия в аббревиатурах. Так, громоздкость некоторых из них требует смешанного чтения: часть аббревиатуры читается как слово (буквам соответствуют звуки), а другая часть требует побуквенного произношения каждого элемента; например, ВЗИТЛП читается как «взитэлпэ», ГУПКОиБГ – «гупкоибэгэ».

Иногда в аббревиатурах используются соединительные гласные. Например, соединительный гласный о облегчает произнесение слов типа технорук, техноткань, технокопир, Главцентрострой. В иных случаях затрудняющие произношение согласные исключаются из аббревиатуры (лесхоз, а не «леснхоз», техмонтаж, а не «технмонтаж»),

В интересах благозвучия в аббревиатурах рекомендуется заменять труднопроизносимые сочетания звуков целыми слогами или частично раскрывать аббревиатуру (ответработник вместо отврук, Управление Главсевморпути вместо Упрглавсевморпуть). Наконец, неудачные сокращения заменяются синонимическими наименованиями.

Требование благозвучия, соответствия фонетическим особенностям русского языка обязательно должно учитываться при создании новых слов. Наблюдения показывают, что в последние десятилетия наметилась тенденция создавать аббревиатуры, совпадающие по звучанию с несокращенными словами (типа АИСТ, АМУР, СИРЕНА). Закон благозвучия получил наиболее полное выражение в этом способе образования аббревиатур.

На благозвучие оказывает влияние частота употребления звуков одинаковых или близких по артикуляции. Фоника страдает от увеличения частотности того или иного звука (Часто часть посещают члены семей солдат, В предисловии к «К критике политической экономии» говорится…). Скопление в предложении одинаковых или подобных согласных затрудняет произношение и снижает благозвучие речи, к тому же повторение созвучий в словах делает их похожими, вопреки смыслу, что отрицательно сказывается на логической стороне речи (Публика принимает это зачастую за чистую монету, Положи, куда положено положить; нога была нагая). Особенно нежелательно повторение «некрасивых» звуков – шипящих, свистящих (снижение опасности поражения насаждений пожарами; восшествие шестого имама). Неблагозвучие речи становится стилистическим недочетом в любом тексте. Когда‑то Чехов писал по поводу заглавия статьи «Очерки санитарной статистики»: «Оно немножко длинно и немножко неблагозвучно, так как содержит много с и много т», – предлагая автору назвать это сочинение «как‑нибудь попроще».

Повторение гласных бывает менее заметно, однако нанизывание в тексте слов с такими сравнительно редкими звуками, как у, ы, также воспринимается как отступление от фоностилистической нормы: Убийства и ужасы в угрюмой усадьбе – универсальная формула упомянутой художественной литературы.

С неблагозвучными сочетаниями звуков нельзя смешивать случаи повторения одинаковых гласных к согласных с целью усиления звуковой выразительности художественной речи. Такие звуковые повторы обусловлены иными принципами фонетической организации текста и не должны анализироваться с позиций благозвучия.

Речь становится неблагозвучной и в тех случаях, когда рядом оказываются одинаковые или похожие слоги: взгляд из‑за занавески; в бреду думала; эй, братишка, дай добраться; свыше полутораста стычек. Эти примеры выписаны из произведений, которые редактировал М. Горький. Он подчеркивал неблагозвучные строки: Очень жаль!.. – жестоко ответил Жан, – актрис с страстными взглядами; повторяющиеся окончания, суффиксы: За старыми грязными ширмами, закрывавшими вход в погребок, говорили два человека. Один из них был в сюртучке, в накрахмаленном воротничке; Писал стихи, хитроумно подбирая рифмы, ловко жонглируя пустыми словами; плохо сочетающиеся звуки: как капли, упадают… удары колокола. В последнем примере взыскательный слух писателя выделил именно эти созвучия, потому что за ними угадывается совсем «неподходящее» слово. Подобная же «немузыкальная история» получается и при чтении рассказа одного из современных писателей: Какая река так широка, как Ока!..

Повторение одинаковых слогов, тем более столь рискованное, как в приведенных примерах, конечно, не украшает речь и нередко затрудняет произношение. Прибегнем к эксперименту. Попробуйте быстро сказать: Цапля чахла, цапля сохла, цапля сдохла наконец! Язык заплетается, не правда ли? Столкновение одинаковых и похожих слогов, повторение звуков и сочетаний их создают искусственные трудности для произношения.

Порой нам даже нравятся такие «языколомные» шутки. Кто в детстве не старался овладеть искусством проговаривать «волшебные» фразы: Карл у Клары украл кораллы, а Клара у Карла украла кларнет; или: На дворе трава, на траве дрова, не руби дрова посреди двора?!. Повторение скороговорок полезно, оно вырабатывает четкую дикцию. Проверьте себя: сможете ли вы одним духом выпалить такие, например, скороговорки:

 

Шел Саша по шоссе и сосал сушку.

Мышка сушек насушила, мышка мышек пригласила,

мышки сушки кушать стали, зубы сразу все сломали.

 

– Расскажите про покупки. – Про какие про покупки? – Про покупки, про покупки, про покупочки мои!

Подобные «языколомные» сочетания звуков, конечно, оправданы лишь в словесной игре, шутке, но не в обычной речи.

На благозвучие речи оказывает влияние также чередование ударных и безударных слогов и связанное с этим преобладание коротких или длинных слов. Речь благозвучна, если короткие слова чередуются с длинными, в этом случае ударные слоги располагаются не подряд и не слишком далеко друг от друга. Стечение в речи коротких слов делает фразу «рубленой» (Сад был пуст, стар, гол, он был забыт), когда же слова непомерно длинны, то речь становится монотонной, вялой, растянутой (Свидетельства поименованных авансодержателей запротоколированы).

Для русского языка средняя длина слова – три слога. Это не значит, конечно, что следует отбирать только трехсложные слова, но чувство меры должно нам подсказать такое сочетание слов, при котором сохраняется нормальное чередование ударных и безударных слогов.

Для поэтов особенно важно познать законы благозвучия родного языка. Об этом хорошо сказал С.Я. Маршак:

 

Дыхание свободно в каждой гласной,

В согласных – прерывается на миг.

И только тот гармонии достиг,

Кому чередованье их подвластно.

Звучат в согласных серебро и медь.

А гласные даны тебе для пенья.

И счастлив будь, коль можешь ты пропеть

Иль даже продышать стихотворенье.

 

 

Тайны звукописи  

 

В художественных произведениях, и главным образом в поэзии, используются различные приемы усиления фонетической выразительности речи. Особым образом организованная поэтическая речь получает яркую эмоционально‑экспрессивную окраску. В этом – одна из причин того, почему содержание стихов не допускает «пересказа в прозе».

Основной принцип усиления фонетической выразительности речи состоит в подборе слов определенной звуковой окраски, в своеобразной перекличке звуков. Звуковое сближение слов усиливает их образную значимость, что возможно только в художественном тексте, где каждое слово выполняет важную эстетическую роль. Главным способом усиления фонетической выразительности художественной речи является звуковая инструментовка – стилистический прием, состоящий в подборе слов близкого звучания, например:

 

Пирует Петр. И горд, и ясен,

И славы полон взор его.

И царский пир его прекрасен.

 

Здесь повторяются гласные (о, а) и согласные (л, р, т). Это делает стих музыкальным и ярким; в богатстве звуковых повторов словно отражается широта размаха воспеваемого победного торжества. Звучание речи подчеркивает основные, доминирующие в тексте слова пирует Петр.

Обычно стих бывает инструментован (как в нашем примере) повторением сразу нескольких звуков. И чем больше их вовлекается в такую «перекличку», чем яснее слышится их повторение, тем большее эстетическое наслаждение приносит звучание текста. Такова звуковая инструментовка пушкинских строк: Взгляни: под отдаленным сводом гуляет вольная луна; Взлелеяны в восточной неге, на северном, печальном снеге вы не оставили следов (о ножках); Ей рано нравились романы; Чья благородная рука потреплет лавры старик!; И дам обдуманный наряд; Кровать, покрытая ковром; Наследников сердитый хор заводит непристойный спор и т. д.

Вместо термина «звуковая инструментовка» иногда употребляют другие: «инструментовка согласных» и «гармония гласных». Теоретики стиха описывают разнообразные типы звуковой инструментовки. Назовем лишь самые главные из них.

В зависимости от качества повторяющихся звуков различают аллитерацию и ассонанс.

Аллитерацией называется повторение согласных. Например:

Настанет ночь; луна обходит Дозором дальний свод небес, И соловей во мгле древес Напевы звучные заводит.

В этих пушкинских строчках заметны аллитерации на н, д, с, в.

С наибольшей определенностью наш слух улавливает повторение согласных, стоящих в предударном положении и в начале слова. Учитывается повторение не только одинаковых, но и сходных по какому‑то признаку согласных. Так, возможна аллитерация на д – т или з – с и т. д. Например:

 

Марш!

Чтоб время

сзади

ядрами рвалось.

К старым дням

Чтоб ветром

относило

Только

путаницу волос.

 

(Вл. Маяковский)

Аллитерации на р в первой части этого отрывка, чеканный ритм, отрывистое звучание этих строк не оставляют сомнения в назначении звукописи, которой поэт стремится передать музыку марша, динамику борьбы, преодоления трудностей…

В иных случаях образная символика звукописи более отвлеченна. Так, только воображение поможет нам почувствовать в аллитерациях на ж – з леденящий холодок металла в отрывке из стихотворения Н. Заболоцкого «Журавли»:

 

А вожак в рубашке из металла

Погружался медленно на дно,

И заря над ним образовала

Золотого зарева пятно.

 

Звуковой символизм до сих пор оценивается исследователями неоднозначно. Однако современная наука не отрицает того, что звуки речи, произносимые даже отдельно, вне слов, способны вызывать у нас незвуковые представления. В то же время значения звуков речи воспринимаются носителями языка интуитивно и поэтому носят довольно общий, расплывчатый характер. Как утверждают специалисты, фонетическая значимость создает вокруг слов некий «расплывчатый ореол» ассоциаций. Этот неопределенный аспект знания нами почти не осознается и лишь в некоторых словах проясняется, например сравните: репей, хрыч, мямля, балалайка – арфа, лилия. Звучание таких слов заметно влияет на их восприятие.

В художественной речи, и прежде всего в поэтической, сложилась традиция деления звуков на красивые и некрасивые, грубые и нежные, громкие и тихие. Употребление слов, в которых преобладают те или иные звуки, может стать в поэтической речи средством достижения определенного стилистического эффекта.

Органическая связь звукописи с содержанием, единство слова и образа придают звуковой инструментовке яркую изобразительность, однако восприятие ее не исключает субъективности. Вот пример из стихотворения Асеева «Заплыв»:

 

Легши на бок,

напрягши плечо,

Я вперед уплываю

еще, –

постепенно

волной овладев,

по веселой

и светлой воде.

И за мной,

не оставив следа,

Завивает

воронки вода.

 

Нам представляется, что аллитерации на ш – п передают скольжение по волнам; настойчивое повторение звука в в последних строчках вызывает представление о замкнутой линии, круге, что ассоциируется с воронками на воде. Вы можете с этим не согласиться…

Установление такого «звукосмыслового подобия» может опираться на довольно сложные ассоциации. Например, в строчках Пастернака:

 

Свой сон записывал Шопен

На черной выпилке пюпитра –

 

можно увидеть фантастические очертания сна в прихотливом рисунке звуковых повторов и в необычном для русской фоники сочетании звуков в слове «пюпитр».

В стихотворении С. Маршака «Словарь» изобразительна таская строка: В его столбцах мерцают искры чувства. Здесь дважды повторенное сочетание ца как бы изображает «мерцание».

Независимо от образного осмысления звукописи ее использование в поэтической речи всегда усиливает эмоциональность и яркость стиха, создавая красоту его звучания.

Аллитерация – самый распространенный тип звукового повтора. Это объясняется доминирующим положением согласных в системе звуков русского языка. Согласные звуки играют в языке основную смыслоразличительную роль. Действительно, каждый звук несет определенную информацию. Однако шесть гласных в этом отношении значительно уступают тридцати семи согласным. Сравним «запись» одних и тех же слов, сделанную при помощи только гласных и только согласных. Вряд ли можно угадать за сочетаниями еаи, аюо, уи, еао какие‑либо слова, но стоит передать те же слова согласными, и мы без труда «прочитаем» фамилии русских поэтов: Држвн, Бтшкв, Пшкн, Нкрсв. Такая «весомость» согласных способствует установлению разнообразных предметно‑смысловых ассоциаций, поэтому выразительно‑изобразительные возможности аллитераций очень значительны.

Другим, также распространенным, видом звукового полтора является ассонанс.

Ассонансом называется повторение гласных (Пора, пора, рога трубят… – А. Пушкин). В основе ассонанса обычно оказываются только ударные звуки, так как в безударном положении гласные часто изменяются. Поэтому иногда ассонанс определяют как повторение ударных или слабо редуцированных безударных гласных. Так, в строках из «Полтавы» Пушкина ассонансы на а и на о создают лишь выделенные гласные: Тиха украинская ночь. Прозрачно небо. Звезды блещут. Своей дремоты превозмочь не хочет воздух. И хотя во многих безударных слогах повторяются варианты этих фонем, переданные буквами о, а, их звучание не влияет на ассонанс.

В тех случаях, когда безударные гласные не подвергаются изменениям, они могут усиливать ассонанс. Например, в другой строфе из «Полтавы» звучание речи определяет ассонанс на у; поскольку качество этого звука не меняется, и в безударном положении у подчеркивает фонетическое сходство выделяемых слов: Но в искушеньях долгой кары, перетерпев судеб удары, окрепла Русь. Так тяжкий млат, дробя стекло, кует булат (в последних двух строках ассонанс на у соединяется с ассонансом на а), В одном и том же тексте различные звуковые повторы часто используются параллельно. Например: Мело, мело по всей земле во все пределы. Свеча горела на столе, свеча горела (Б. Пастернак). Здесь и ассонанс на е, и аллитерации на м, л, с, в; повторяются сочетания согласных: мл, вс – св. Все это создает особую музыкальность поэтических строк.

 

Прислушайтесь к звукообразам  

 

В художественной речи часто подчеркиваются средствами звукописи те или иные образы произведения. Говоря о слове‑образе поэтического текста, Е.Г. Эткинд привел стихотворение Пушкина «Обвал»: «Читая всю строку, мы словно слышим «тяжкий грохот», гул медленно падающей «огромной глыбы»; грохот этот звучит в повторяющихся слогах: вал – вал – пал – скал – вал». Слово‑образ отражается в аллитерациях и ассонансах строфы:

 

Оттоль сорвался раз обвал,

И с тяжким грохотом упал,

И всю теснину между скал

Загородил,

И Терека могучий вал

Остановил.

 

Звуковую организацию речи в этом стихотворении подчеркивает и его заголовок – «Обвал», который настраивает нас на восприятие звукописи. Все это приводит к тому, что фоника стихотворения воспринимается как своеобразная музыкальная пьеса, которая отражает звуковую тему центрального художественного образа.

Звуковая инструментовка может усиливать не только те художественные образы, которые реально связаны со звуковыми впечатлениями (как обвал), но и вообще любые образы, которые становятся объектом художественного описания. Например, в стихотворении Пушкина «Демон» аллитерации на д – н, пронизывая все произведение, неизменно напоминают звуковое выражение центрального образа – Демона, раскрывая внутреннюю связь слов, взятых для его характеристики:

 

В те дни, когда мне были новы

все впечатленья бытия –

И взоры дев, и шум дубровы,

И ночью пенье соловья, –

Когда возвышенные чувства,

Свобода, слава и любовь

И вдохновенные искусства

Так сильно волновали кровь, –

Часы надежд и наслаждений

Тоской внезапно осеня,

Тогда какой‑то злобный гений

Стал тайно навещать меня.

Печальны были наши встречи:

Его улыбка, чудный взгляд,

Его язвительные речи

Вливали в душу хладный яд…

 

Слова: гений, чудный взгляд, хладный яд, свобода, вдохновенье, надежда, наслаждень