2020-04-07
145
Здесь необходимо обозначить по крайней мере примерное сравнение с ближайшей по времени грекоязычной христианской воспитательной системой — системой Оригена, которая была, в сущности, философской. Григорий, несомненно, был знаком с образовательной программой Оригена, и она должна была оказать некое воздействие на его философию культуры.
Огласительное училище Оригена представляло собой своеобразную философскую школу, что видно из очерченного в «Похвальном слове Оригену» Григория Чудотворца круга изучаемых наук. Исключительное значение там усваивалось именно философии: «Даже богопочтение он, говоря правильно, объявлял совершенно невозможным для того, кто не занимается философией»[107].
Список изучаемых предметов включал диалектику, которой усваивалось исключительное значение, как искусству правильно мыслить, которое предохраняет от заблуждения: «Так развивал он по законам логики способность моей души критически судить относительно отдельных выражений и оборотов речи… в высшей степени необходимa для эллинов и для варваров, для мудрых и невежественных и вообще, забота и старание не быть обманутыми»[108]. В этом отношении Григорий единодушен с Оригеном; он также считает логику крайне значимой для разрешения вопросов, связанных с познанием истины:
«Πίστις δὲ διττή· ἡ μὲν ἐκ λόγου βίας,
Ἣ καὶ δικαία· ἡ δ’ ἕτοιμος συνδρομή.
Λόγος γάρ ἐστιν ὁ πρόεδρος τοῦ λόγου [109],
что условно можно перевести как:
«Два рода веры: принуждает сила слова или увлекает на все готовое согласие. И истинная — первая, ведь Логос есть начальник всякого слова».
Однако с точки зрения Оригена мыслительная способность ума развивается исключительно диалектикой (автор «Похвального слова Оригену» говорит об этом так: «он стремился возбудить и развить не только эту сторону моей души, правильная постановка которой принадлежит одной только диалектике»[110]), с чем, как мы можем судить по приведенным выше данным, Григорий бы не согласился — он усваивал такое значение также и риторике.
Большое значение школа Оригена уделяла физике и естественной теологии[111] (обозначены единым термином φυσιολογία), однако наиболее важную роль играли геометрия и астрономия, которым усваивалось название ἱερὰ μαθήματα:
«Что же я должен сказать о священных науках, — читаем мы дальше в «Похвальном слове…» — всем любезной и бесспорной геометрии и парящей в высотах астрономии? И все это он [Ориген] напечатлевал в моей душе, научая или вызывая в памяти, или не знаю, как нужно сказать.
Первую, именно геометрию, так как она непоколебима, он просто делал как бы опорой всего и, так сказать, крепким основанием; a возводя до высочайших областей посредством астрономии, он чрез обе названные науки, как бы посредством лестницы, возвышающейся до небес, делал для меня доступным небо [112].
Как мы видим, здесь речь идет о вполне платонической геометрической и астрономической теологии — той самой, которую Григорий считал ἄχρηστον τοῖς εὐσεβεῖν ἐθέλουσιν (см. выше).
Наконец, в школе Оригена внимательнейшим образом изучались сочинения языческих философов[113]; разумеется, речи не шло о том, чтобы довольствоваться флорилегиями.
Как мы видим, система Оригена была крайне специализированной; это было строго философское образование с сильным платоническим уклоном (можно вспомнить емкое определение Порфирия: «κατὰ μὲν τὸν βίον Χριστιανῶς ζῶν καὶ παρανόμως, κατὰ δὲ τὰς περὶ τῶν πραγμάτων καὶ τοῦ θείου δόξας Ἑλληνίζων τε καὶ τὰ Ἑλλήνων τοῖς ὀθνείοις ὑποβαλλόμενος μύθοις»[114]), имевшее конечной целью экзегезу Писания. Образование, которое разрабатывает Григорий Назианзин, в значительной мере более универсально, что отвечает общему универсализму его концепции пайдейи. Его образовательная программа, в целом риторико-софистического профиля, включает в себя известную полиматию и ставит своей целью воспитание гармонично развитой личности, которая сможет впоследствии активно участвовать в жизни Церкви и общества. Важным элементом понятия об образовании для Григория был его примиряющий и объединяющий потенциал.
Чем можно — хотя бы гипотетически — объяснить столь резкий и решительный отход Григория от образовательной модели Оригеновой школы, несмотря на глубокое знакомство каппадокийского епископа с сочинениями Оригена? Попробуем осмыслить этот вопрос.
Во-первых, важно отметить, что, хотя в их перечнях предметов есть только два общих предмета — физика/естественная теология (хотя ни один из них, по-видимому, не ставил ее в центр своей системы) и логика, но зато оба мыслителя усваивают последней исключительное значение. Хотя Григорий и настаивал на ограниченной применимости рационального метода в богословии[115], тем не менее, он очевидно видел в диалектическом доказательстве важный инструмент проверки и обоснования вероучительных положений. Эта позиция, допускающая выводимость догматического учения диалектическим путем из базовых данных Откровения, представляет собой важный фактор формирования теологических воззрений Григория, и она же лежит в основе системы Оригена. Различие в этом пункте скорее заключается в мере и степени: Ориген идет дальше там, где Григорий останавливается.
Хотя оба автора видят в пайдейе не только инструмент (в отличие, скажем, от Василия Кесарийского) выражения христианского учения, но и важный компонент духовного формирования христианина, они усваивают это значение различным дисциплинам. Ориген, следуя платонической традиции, опирается в воспитании своих учеников на дисциплины, связанные с числом. Судя по тому, что сообщает Григорий Чудотворец, для Оригена, как и для «языческих» платоников науки математического цикла служили аскетическим средством, воспитывающим созерцательную способность ума. Григорий из Назианза, напротив, видит в них «опасность»[116] для христианской души; выше мы могли видеть, как, едва упомянув об изучении Василием математических наук, он поспешно сообщает о том, что эти занятия было нужны исключительно для того, чтобы избежать насмешек со стороны философов и никогда не были слишком глубокими. В то время, как Ориген явно воспринимает даже само христианство сквозь призму среднеплатонической философии, Григорий испытывает к метафизике числа неприязнь: она неразрывно связана для него с язычеством.
Место математических наук в воспитании души для Григория занимает поэзия и риторика. В этом он единодушен с софистической культурой своего времени: вспомним суждение Либания о идеальном правителе и пайдейе, цитированное нами выше[117]. В целом, система Григория очевидно является более «общественно-ориентированной», если можно так выразиться. Школа Оригена воспитывает христианских «философов» — узкоспециализированных мыслителей, теологов и экзегетов, одиночек, сосредоточенных на личном духовном росте или жизни в небольшой философской общине. С этим связано некоторое пренебрежение догматической ортодоксальностью, большое внимание к «внешним» учениям, возведение их в статус ἱερὰ μαθήματα и опора на их данные без малейших опасений — все это, разумеется, ярко контрастирует с подчеркнутым «православием» Григория.
Как мы видим, учебная программа Василия предстает во многом совпадающей с тем, что Григорий планирует для Никобула, а существующие различия Григорий старается мотивировать внешними причинами. Очевидно, что, в силу более прагматического воззрения на пайдейю как таковую, Василий не видел для себя разницы в изучении врачебного искусства и поэзии: и та, и другая науки были для него лишь средствами, инструментами в достижении строго определенных целей, в то время как Григорий, несомненно, считал риторику и поэзию — собственно словесные искусства — наиболее возвышенными из всех элементов культуры и имеющими самостоятельную ценность, уступающую лишь абсолютной ценности христианского совершенства (впрочем, и ему словесные науки, по Григорию, также способствуют).
При этом, несмотря на свое достаточно глубокое знакомство с сочинениями платоновского корпуса, Григорий не считал, по-видимому, необходимым изучение философии сверх ее «популярных форм». Его педагогическая программа, его пайдейя была риторической по своему характеру и наследовала традиции Исократа и мастеров второй софистики (и сам Григорий, если бы было как-то возможно вычесть из него его деятельность как учителя Церкви, оказался бы, в сущности, софистом). Это можно с уверенностью сказать не только о программе обучения Никобула (ориентированной, собственно, на воспитание христианского оратора), но даже и о программе Василия, хотя последняя отличается большим прагматизмом (в целом более свойственным христианским авторам).
Григорий «нацелен» на создание христианского общества; он постоянно (и особенно когда формулирует образовательную концепцию для грядущих поколений христиан) мыслит в общецерковной перспективе. Наблюдавший плоды арианских споров в Церкви, каппадокийский епископ видит ценность не столько в свободном философском поиске, сколько в систематизации и унификации, в гармонизации церковной и общественной жизни. Именно поэтому Его «риторико-софистическая» программа именно поэтому так резко отличается от сугубо философской — Оригена, подчеркивающей индивидуальный поиск философского ума.
