Ещё об эзотерическом языке

 

Просим читателя извинить авторов за прямолинейность, но все разговоры и писания о т.н. «эзотерике», равно, как и наукообразности, вроде «мистической науки», носят характер невежества, мракобесия, а чаще – неоткровенного, или невольного жульничества, которым, подобного рода «писатели», подогревают интерес к себе у толпы, жаждущей чуда.

Прежде всего, выясним, чем же является эзотерический язык, чтобы всё то, чем он не является, к нему не относить. Эзотерический язык – это язык сложной контекстной зависимости в трёх октавах представления. Пример языка сложной контекстной зависимости в двух октавах представления – русский, на котором пишется это исследование, и где причастные и деепричастные обороты в сложносочиненных и сложноподчиненных предложениях очерчивают границу между пространствами разных представлений. Третье пространство представления, от алфавитного к азбучному смыслообразованию слова, в русском языке – утрачено по разным причинам, но сохранено до наших дней церковно-славянским, и языком ВсеЯСветной (так экзотически, для не понимающего согласований иерархий смыслов, пишется это слово) грамоты. Чтобы читатель понял, как моторный смысл линии написания буквы алфавита переносится на смысл слова контекстной зависимостью структурной согласованности (слово приобретает характер текста), ему придётся изучить церковно-славянский язык. Сектантский способ обучения Всеясветной грамоте, чему всячески способствует нежелание Власти, плохо, за редким исключением, говорящей по-русски, просвещать свой народ, не позволяет авторов адресовать читателя к ней, тем более, что староверы (не путать со старообрядцами раскола), с дохристианских времён сохраняющие этот язык, не очень склонны к общению вообще, и к какому-либо сотрудничеству с наукой, в частности.

Итак, мы выяснили, что русский язык, дополненный контекстной зависимостью с третьей октавой представления ультраметрического каталога, мог бы носить характер эзотерического. А зачем он нужен, когда мы и так понимаем «одноглазого учителя» и газетные статьи? Дело в том, что эзотерический язык является языком оккультной науки, науки, базирующейся на Метафизике и Натурфилософии, а т.н. «оккультизм» в христианском понимании – фантазии лукавого ума. Все письменные источники, имеющие названия «Священные Писания», были написаны эзотерическим языком, и несли оккультное знание, но нам не удастся его понять, не восстановив контекстную зависимость трёх октав представления (явь – славь – навь и явь – навь – правь), утраченную после тщательных «разъяснений» и комментариев христианских богословов, и просто «добрых» переводчиков и переписчиков. Единственное, в чём мы можем быть уверены, что не подверглось искажению – это, «В начале было Слово» [Быт.I,1].

Языки управления

 

Языки, на которых возможна организация управления, можно понятийно разделить на три группы.

Во-первых, это языки описания функциональных связей, использующие математические символы, существующие и специально разрабатываемые математические функции. Группе языков такого рода обычно дают обобщенное название «математических языков». Они базируются на тех или иных непротиворечивых наборах исходных посылок и соглашений, аксиоматика которых является отдельным предметом математики и всегда связана с Геделевской теоремой о неполноте. Для нас важно, что это ограничение никак не влияет на практику использования указанной группы языков для задач управления, где они используются как абсолютный аппарат выработки правильных решений после принятия соглашений о модели, которую они описывают. Понятие же «доказательного» выбора модели практически не существует, что и признается в книгах, где зачастую прямо указано, что выбор модели всегда является искусством.

Примерами «старших группировок» математических языков могут являться: «язык дифференциальных уравнений», «язык (той или иной) алгебры», «язык геометрии» и др. Их отличительной особенностью является гарантированная точность описания процессов управления при выполнении указанного выше соглашения о модели: все сигналы и устройства адекватно задаче описываются выбранным математическим языком. В этом случае и именно для таких объектов математические языки и полезны и пригодны лучше, чем какие-либо другие. Ясно, что любые, заранее не предусмотренные отклонения теоретического описания от практического, могут вести к катастрофическим последствиям.

Во-вторых, это алгоритмические языки, разработанные для записи командных посылок для устройств типа компьютера. Эти КН языки базируются на некотором наборе изначально введенных соглашений – команд и действий компьютера при их исполнении. Их непротиворечивость и функциональная полнота служат предметом отдельных исследований и, конечно, являются менее строгими, чем в математических языках. Обычно, хотя и не обязательно, такие управляющие (прежде всего компьютером, как конечным автоматом) языки описываются соглашениями, заданными на метаязыке, что позволяет гарантировать однозначность понимания допустимых терминов и команд во всех возможных ситуациях.

Языки такого рода называют языками программирования. Они служат для описания последовательностей управляющих действий в тех случаях, когда эти действия не могут быть заданы более экономным математическим представлением, или учитывают некоторые частные характеристики сигналов и оборудования, или обеспечивают работу с построениями, описываемыми ими эффективнее, чем математическими языками (например, списковые структуры). Отличительной особенностью таких языков является возможность описания любых заранее предусматриваемых взаимосвязей, любых заранее предусматриваемых характеристик устройств в привязке к любым ситуационным условиям и временным интервалам в некоторой, заранее выбранной при построении такого языка области.

Указанная особенность, зачастую, ведет к попыткам разработки настолько мощных языков программирования, что даже профессионалам начинает казаться, что на них можно запрограммировать «все». Однако, как известно из теории программирования, языки конечных автоматов являются не более чем КН языками. Упрощенно эту независимость можно объяснить следующим образом: каждая команда языка описывается на метаязыке так, что имеет определенную процедуру толкования, единственную и неизменную ни для каких ситуаций. Для нас важно, что и в этом случае указанное ограничение никак не влияет на практику использования указанной группы языков для задач управления, где они используются уже как эвристический аппарат выработки целесообразных решений после принятия соглашений о модели, которую они описывают. Понятие же «доказательного» выбора модели» здесь также не существует.

Примерами «старших группировок» здесь являются группы: «процедурные языки», «непроцедурные языки», «объектно-ориентированные» и др. Языки такого рода полезны и пригодны для кибернетического уровня моделирования системно-сложных объектов. Любые заранее не предусмотренные отклонения практического состояния объекта от его теоретического описания должны быть заблокированы в процессе создания программы таким образом, чтобы они не могли вести к катастрофическим последствиям. Указанные языки по сложившейся терминологии претендуют на организацию так называемого «интеллектуализированного» управления.

В-третьих, это КЗ языки, используемые как командные сообщения для систем управления, существующих (наблюдаемых) на этих языках и способных воспринимать такие команды. Базирование управления на автоматах любого вида, ведет к упрощению КЗ языка, его обеднению, связанному с искусственным обеднением синтаксиса, семантики и прагматики с целью обеспечения их однозначного (постоянного, неизменного) понимания.

Примерами «старших группировок» здесь являются группы: «иерархическая классификация», «языки с фиксированными отношениями», «проблемно-ориентированные языки (ПОЯ), приближенные к естественным» и др.

Однако если в предыдущих случаях мы имели хотя бы оценки применимости и непротиворечивости языков, то здесь мы практически получаем чисто эмпирические соглашения о степени ограничения КЗ языка без практической возможности нахождения каких-либо оценок.

В случае работы на уровне теории ИСУ мы должны предусмотреть все возможное, для сохранения синтаксиса, семантики и прагматики КЗ языка. Для этого необходимо изучать возможности работы компьютера с контекстно-зависимой информацией, предусматривать хранение данных, сохраняющее эту зависимость, т.е. сохраняющее знание на уровне возможности понимания контекста, обеспечивать ориентацию системы управления на разные контексты информационных потоков в различных ситуациях и многое другое.

Вся теория ИСУ направлена именно на инженерное решение проблем управления на КЗ языке для систем, сложность которых требует использование языков такого рода. Подчеркнем, что теория направлена не на создание новых «мощных» языков программирования для их реализации все на тех же автоматах, а на сохранение основных свойств естественного языка при неизбежных их потерях при реализации на компьютере, на обеспечение возможности нахождения некоторых режимов использования компьютера, способствующих минимизации таких потерь и на создание новых архитектур машин, ориентированных, в конечном счете, на ту же задачу.

Ясно, что понятие интеллектуальности здесь употреблено справедливо – ставится задача управления на семантически связанных потоках информации, а не задача «интеллектуальной коррекции передаточной функции», которая сама по себе имеет естественным язык контекстно-независимый.

К сожалению, сегодня полное и непротиворечивое решение этих моментов невозможно. Однако, как это отмечалось в начале книги, пока мы не имеем общетеоретических решений, можно сделать достаточно много полезных шагов, на которых в будущем, возможно, будут базироваться эти решения.

Конечно, и при использовании КЗ полного или ограниченного языка, отклонения описания реального объекта от его практического состояния вполне возможны. Однако, в отличие от случая использования КН языка, здесь мы имеем полное доступное контекстно-зависимое представление объекта (максимальную достижимую наблюдаемость) и нам неизвестна (недоступна) более полная форма его описания. Соответственно, и в этом смысле достижимой полноты представления объекта, правомерно говорить об уровне именно интеллектуального управления, образующего вертикаль согласования управляющей и управляемой иерархий, связанного с культурой мышления (формы логик), и горизонтальное согласование внутри системы, определяемое языком – речью и письмом. В письме полностью утрачена каллиграфия, поддерживающая в ИСУ идеомоторные навыки, но почему-то принято считать, что если ИСУ создаётся искусственно, то эти навыки ей ни к чему. Более полные сведения по  предмету их грамматики и семантики читатель может получить из «еретического», для своего времени, труда Л.С. Выготского «Мышление и речь».

Ещё раз обратим внимание на факты, согласующие интеллектуальное управление:

· языком интеллектуального управления может стать только тот язык, который хотя бы на один иерархический уровень опережает уровень сложности языка самоописания системы, в противном случае это будет не интеллектуальное управление, а – команда;

· язык описания системы, в свою очередь, должен хотя бы на один уровень сложности превосходить язык её самоописания, что отражает, а возможно – является причиной внутреннего свойства самоорганизации сложных систем;

· для передачи смысла сообщения с языка самоописания, язык описания вступает с ним в отношения диалектического противоречия;

· противоречие устраняется после вертикального согласования путём расширения лексики языка описания и уточнения смыслов используемых в ней терминов;

· язык описания должен обладать способностью, быть записанным, что порождает второе диалектическое противоречие между языком и формой записи;

· это противоречие устраняется горизонтальным согласованием путём создания алфавитов и грамматики;

· классификация уровней сложности систем по их отношению к входному сигналу (сообщению), имеет прямое отношение к уровням сложности языков описания окружающей действительности, становящейся таковой благодаря информационной деятельности самих систем (снова вспомним Маха и Авенариуса).

Вот и получилось всё, как у Гегеля: система может мыслить, а не считать, только в случае обладания ею двух квантово-оптических корреляторов, зеркал рефлексии (мы увидим их устройство, когда объясним наш взгляд на строение нейрона), и продольного зеркала, аналогичного таковому в устройстве виртуального пространства головного мозга живой системы. Тогда познаваемый Разумом объект, называемый «ум» должен овладеть языком самоописания, только на одну ступень иерархии ниже языка описания управляющей системы. Это вертикаль. В горизонтали познаваемое становится познающим, а его язык описания начинает выполнять роль языка самоописания нового объекта. Это «вечный двигатель» эволюции. Для этого ум должен отразиться в продольном «зеркале» виртуального пространства, организуемом согласованием БЗ и БД ума и рассудка (форма мышления здравого смысла), отражающего окружающий мир.

Эти разъяснения, на наш взгляд, помогут некоторым читателям развеять мистический туман (просим извинить за невольную тавтологию: получилось «туманный туман»), тысячелетиями сгущавшийся над простым оптическим коррелятором – зеркалом. Но прост он только в диапазоне линейной логики мира действительности, описываемым физикой, в мире же трансфинитной логики, этот коррелятор приобретает квантовые свойства, и об этом мы будем говорить, рассматривая нейрон.