Гностицизм. Значение, происхождение и характер гностицизма. Важнейшие гностические системы: Василид, Валентин, Маркион и другие гностические секты

Прослеживается ясная связь между канонической христианской литературой и гностическими построениями. В частности, гностики используют многие термины, которые мы находим, например, в Но­вом Завете: эон 'век', духовные (самоназвание гностиков) (Рим. XV, 27; 1 Кор. II, 15; III, 1; Гал. VI, 1), Плирома (полнота) (Эфес. I, 23; III, 19; Кол. II, 9), странные упоминания ангелов (Кол. I, 15-19; II, 8-23), намёки на то, что тело Христа было иным, чем у людей (Флп. II, 6—7; Рим. VIII, 3). Очевидны стилистические и содержательные параллели между гностическими писаниями и иоанновским корпусом. Особое значение в гностической среде играли книги, известные под назва­нием апокрифов. Если для усвоения книг, распространённых внутрицерковной среды, гностикам нужно было особое толкование, часто натянутое или связанное с искажением текста, то апокрифы часто были произведениями самих гностиков и поэтому уже имплицитно содержали в себе основы их учения, которые приписывались разным авторам, часто — Самому Христу и апостолам.

Следует напомнить, что само слово апокрифический впервые употреблено всё тем же Иринеем Лионским, мимоходом, в контексте «есть у них апокрифические и подложные книги» (Против ерес. 1,20). В переводе с греческого слово апокриф означает «скрытый, тайный». Начиная с Иринея так называют все раннехристианские произведе­ния, которые не вошли в канон. Отнюдь не все из них имеют гности­ческий характер. Упоминание о существовании подложных текстов мы встречаем уже во Втором послании ап. Павла к фессалоникийцам (II, 2). Однако не стоит забывать, что в раннем христианстве не существовало строгого разделения на канон и апокриф и бывало, что книги, которые в одной части империи считались неоспоримыми, в другой признавались ложными или сомнительными. Пока важно за­помнить, что эти тексты отнюдь не всегда считались поддельными.

Но самое главное — фигура Христа в учении гностиков часто за­нимала центральное место. Христос гностиков не похож на Христа, каким мы его знаем по трём (так называемым синоптическим) Еван­гелиям от Матфея, Марка и Луки. Часто он где-то вне того Христа, которого мы привыкли видеть в этих Евангелиях. Однако, несмотря на то что это как бы два разных Христа, их роднит то, что они являют­ся посредниками между Богом и падшим миром. И второй - апокри­фический, скрытый — как будто прячется за историческим Иисусом. Гностики иногда создают своих спасителей, но чаще всего это тот же самый Иисус Христос. Таким образом, даже события, описанные в синоптических Евангелиях, приобретают дополнительное толкова­ние, которое следует из тайного знания, и становятся откровениями других тайн.

Всё это даёт нам основания считать, что гностицизм не был про­сто инородным течением внутри христианства. Несмотря на то что многие положения гностицизма разнились с догматами христиан­ской Церкви того времени, существовала общая среда, в которой су­ществовали эти течения. Эта среда — раннее христианство, во всём многообразии его проявлений и тенденций. Если даже гностицизм зародился вне и до христианства, то он быстро обрёл в последнем среду обитания. Это связано, вероятно, с изначальным совпадением некоторых мировоззренче­ских тенденций, таких, как неприятие окружающего мира, особое внимание к фигуре Христа, признание истинности, но также и прин­ципиальной неполноты ветхозаветного откровения. В результате гностицизм существовал как особое духовное течение, идентифици­рующее себя с христианством и нашедшее в нём благодатную почву для насаждения своих идей.

Основные отличительные черты гностицизма. Суть гностицизма составляет учение, которое подразумевает, что видимый и, отчасти, невидимый мир сотворены не высшим Богом, а божественным существом низшего порядка, которого часто называют платоновским термином демиург ('ремесленник; должностное лицо; мастер', у Платона — 'божествен­ный создатель материального мира').

Демиург, как он предстаёт у Платона в диалогах «Тимей», «Госу­дарство» и «Политик» — это мировой Ум, который творит видимый мир, взирая на идеальный образец — высшую идею Блага («Тимей», 28а, 29а). Ум-Демиург создаёт мир из хаотически движущейся мате­рии, которая, как и мир идей (эйдосов), существует независимо от него. Таким образом, демиург - это благой посредник между миром идей и материей. В силу своей благости он пытается организовать материю по идеальному образцу, однако пассивное сопротивление материи мешает сделать это в полной мере. Поэтому демиург - творец смог сотворить лишь самые главные, непреходящие объекты этого мира — светила, время, четыре мировые стихии, низших богов и бессмертную часть человеческой души (там же, 41Ь—с). Творение смертных существ он препоручил низшим богам.

Учёный иудей и комментатор Платона Филон Александрийский (первая половина I в.) отождествлял платоновского демиурга с Лого­сом, которого он именовал «перворождённым Сыном» Бога и Богом (О сотв. мира 20—25; О землед. 51). Впоследствии этот взгляд на Сына-Демиурга (с некоторыми модификациями) будет усвоен христиан­ским троичным богословием (св. Василий Великий. О св. Духе XVI, 38).

Принято подразделять гностические секты на группы в соответ­ствии с тем, как они решали онтологический вопрос о природе зла, материи и демиурга. У александрийских гностиков, которые в онто­логических вопросах ориентировались на платонизм, это существо представляется не очень добрым, но и не совсем злым. В сирийском гностицизме присутствует изначальный злой демиург, заимствован­ный из иранских дуалистических² ( ² Дуализм (от лат. аио 'два') — в философско-религиозной онтологии призна­ние бытия двух равных по силе противоположных начал, в данном случае начала доброго и злого) верований. Например, так обстоит дело у Маркиона (ок. 85—160 гг.); у основателя манихейства гностика Мани (III в.) злые боги правят вселенной. Психологической основой дуализма являлось осознание раздвоенности вселенной, присутствие в ней добра и зла, в конечном счёте — вечный и фундаментальный для осознанной веры вопрос теодицеи³ (Теодицея (греч. «оправдание Бога») — богословское направление, целью которого является объяснение причин, по которым благой Бог допускает суще­ствование зла в мире). Гностики александрийского направления, понимали этот вопрос так: Бог, как чистейшая идеаль­ная сущность, высшая абстракция, не имеет никакого отношения к существованию материального мира. Внутри Его сущности проис­ходят различные процессы, которые в основном описываются как «порождения». Часто при анализе используется метафорический термин «эманация» (из лат.'истечение'). А именно — процесс естественного распространения (эманации) Божественной Сущности сопровождается постепенным снижением Божественности и падением в материальность. В результате распространения Бога во­вне появляются особые духовные миры-эоны.

Греческое слово эон (αι’ω΄ν 'век; мир') объединяет в себе временное и пространственное значение и обозначает нераздельное единство (длительного) времени и места. Адекватный перевод этого термина на русский язык невозможен. В гностицизме «эон» — одно из важнейших понятий, обозначающее некую духовную сущность, имеющую начало в Боге, но не обладающую полнотой Божества.

В ходе распространения-эманации на окраинах Божества проис­ходит зарождение существа, которое несёт в себе значительно затем­нённый образ изначального Бога. Это существо, которое и называется демиург, значительно ниже Бога в отношении знания (важнейшая ка­тегория для гностиков) и нравственных предписаний. Несовершен­ный творец-демиург и создаёт наш мир, в котором, с одной стороны, сохраняются остатки блага и тайные знаки иного, идеального мира, а с другой — творится много зла и несправедливости, существует ти­рания, страдание и смерть. Этого творца-демиурга гностики отожде­ствили с иудейским Богом Яхве. Таким образом, причину земного зла они видели в несовершенстве творца. В этом состояло их важное отличие от христианства, которое признаёт Творца-Демиурга совер­шенным и безгрешным и возлагает вину за существующее в мире зло не на Бога, а на его творения, наделённые свободой воли. Гностицизм, как и церковное христианство, признавал спасение во Христе, однако это спасение, как думали гностики, первоначаль­но совершается в божественном мире, потому что и грехопадение со­вершилось там же: ведь прежде чем возник наш мир, было волнение в Божестве, которое и привело к созданию нашего грешного мира. Продукт этой изначальной божественной «ошибки, оплошности» - это не только мир, в котором мы сейчас живём, но и сами люди во всей полноте своей сущности и, более того, непосред­ственный источник нашего бытия, творец и повелитель нашего мира. Для космологии это означает, что нашего мира не должно было быть. В вечном божественном мире, иногда по терминологии напоминаю­щем мир идей Платона, произошла некая трагическая случайность, результатом которой и стали бог-демиург, наш мир и мы сами. Боже­ственный мир избавился от последствий грехопадения, но наш — ещё нет, да и сам он - всего лишь одно из таких последствий. Поэтому он должен исчезнуть. Что же касается Христа, то Он — наш Спаси­тель, вестник не этого бога, не создателя мира и покровителя евреев, а Того - истинного и совершенного, окружённого сонмами блажен­ных вечных существ, которые составляют вместе с Ним Божествен­ную Полноту ( от греч. πλη΄ρομα  'полнота'). У гностиков не может быть подлинного духовного единения с почитателями и тво­рениями Яхве, хотя какое-то общение всё же возможно — ведь Яхве не выдумка, а действительный творец мира. Но сам этот мир, как и его творец, заслуживают поклонения только от людей, у которых нет истинного знания и духа — частицы, искры божественной сущности. Те же, кто обладает высшим духом и знанием — это истинные пневма­тики (т.е. «духовные») и гностики (т.е «знающие» истину).

С отвержением материального мира связана и гностическая христологическая концепция, называемая докетизм. Докетизм (от греч. δοκε΄ω 'казаться') — это учение о том, что человеческая, телес­ная природа Христа представляет собой всего лишь видимый образ, призрак. Сам Христос - это Бог, а Бог не может слиться с низмен­ной материей. Поэтому Он принимает плотской образ лишь по ви­димости. Докетизм - это, наверное, одна из наиболее радикальных христологических ересей в истории богословия. Церковная борьба с докетизмом уже в апостольский век зафик­сирована в Первом послании ап. Иоанна (90-е гг.), ср.:

Возлюбленные! не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они, потому что много лжепророков появилось в мире. Духа Божия (и духа заблуждения) узнавайте так: всякий дух, который исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, есть от Бога; а всякий дух, который не исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, не есть от Бога, но это дух антихриста, о котором вы слышали, что он придет и теперь есть уже в мире (IV, 1—3). О том же апостол говорит в своём Втором послании:

Ибо многие обольстители вошли в мир, не исповедующие Иисуса Христа, пришедшего во плоти: такой [человек] есть обольститель и антихрист (I, 7).

Вероятно, докетизм был основным критерием выявления гно­стиков в церковных общинах, особенно с учётом того, что гности­ческая доктрина не проповедовалась открыто. Вероятно, ранние церковные полемисты, не желавшие или не имеющие возможности ознакомиться с гностическим учением, в первую очередь выступали против этого не в меру радикального тезиса. Одновременно гности­ки первыми поставили и пытались решить столь значимый впослед­ствии вопрос о природе Христа и значении Страстей Христовых, потому что гностическое философское представление о едином бес­страстном Боге и низменности любой материи не могло примирить­ся с человечеством Спасителя.

Важным основанием докетизма была антропологическая кон­цепция гностиков — учение о трёх родах людей. Суть его в том, что человечество не является однородным. В гностицизме отсутствует учение о равенстве людей. В самых известных и разработанных гно­стических учениях человечество разделяется на три группы существ. Различие между ними состоит в том, что некоторые («саркики») полностью подчинены своей телесной природе, другие («психики») располагают телом и душой, а третьи («пневматики»), кроме тела и души, имеют ещё и дух. Дух в человеке — это частица Божества, в результате загадочных космических событий оказавшаяся в плену мира материи, который создал и которым правит, как уже говори­лось, демиург. Дух существует изначально, но пленён в человеческом теле. Спастись могут только люди, обладающие духом (пневматики), причём спасение возможно лишь для чистой, духовной природы этих людей. Люди, обладающие только душой и телом, также способны получить некую награду, но совсем не такую, как люди духа. Ведь у них нет иного выхода, кроме как раболепствовать перед демиургом и исполнять его капризы, ибо он — действительный творец их душ и тел. В противном случае их ждёт осуждение. Иногда гностики назы­вали «душевными» (психиками) церковных христиан.

С докетизмом связано и гностическое учение о воскресении. Во Втором послании к Тимофею ап. Павла (II, 17-18) упоминаются не­кие Именей и Филит, учившие о том, что воскресение уже было. Веро­ятно, это одна из лучших формул, которая могла бы выразить гности­ческое учение о воскресении. Поскольку человеческое тело — всего лишь неудачное творение несовершенного демиурга, то воскресение этого тела просто не нужно. Спаситель телом не обладал вообще, а для нас оно представляет только обузу. Однако гностики, будучи хри­стианами, основывались на христианских символах и представлениях, поэтому воскресение превращалось у них в символическое вос­кресение души. Не будем забывать, что греческий глагол 'воскресать' имеет первое значение 'вставать, подниматься; пробуж­даться от сна' (здесь мы видим мудрость языка, который напоминает нам о родстве сна и смерти в архаичном мировосприятии). Поэтому слово «воскресение» (α’να΄στασις), как и «эон», таит в себе многознач­ность. Гностики обыгрывали значение пробуждения уснувшей в тяж­ком сне души, которая просыпалась и осознавала себя, получая ис­тинное знание. Таким образом, воскресение совпадало с моментом принятия гностической проповеди.

В гностической вести новообращённый принимал «знание» (гносис), которое занимает важное место в гностической сотериологии. Хотя каждая гностическая секта передавала свой вариант истинного знания, оно практически всегда идентично спасению. Это знание, по которому гностики и получили своё название, не является знанием рациональным. Оно представляет собой интуитивное прозрение-воспоминание об изначальном Боге, которое оказывает на усвоив­шего преображающее действие. Поскольку дух - это изначальная ча­стица Бога, то осознание себя «духовным» означает признание части своей человеческой сущности единоприродной Божеству.

Учение гностиков о знании как «воспоминании» восходит, по всей видимости, к платоновской гносеологии (учению о познании). Согласно Платону (диалог «Федр»), человеческая душа, ниспавшая из мира идей в мир материи, не столько открывает для себя мироздание с помощью разума, сколько «вспоминает» те идеи, которые она уже видела раньше, во время пребывания в идеальных сферах. Такое познание, по сути, представляет собой не что иное, как воспоминание (по-гречески «анамнесис»).

С другой стороны, гностики обосновывали наличие Божества в человеческом духе сотворением человека «по образу и подобию» Божию (Быт. I, 26). Таким образом, в гностической пневматологии (учении о духе) хорошо виден синкретизм этой системы, составлен­ной из совершенно разнородных элементов.

Поскольку «духовный» человек, гностик в важнейшей своей ча­сти единоприроден Богу, некоторые основатели гностических сект (Симон Волхв, Менандр и др.) прямо называли себя богами и поощря­ли свой собственный культ.

Не всегда ясно выражается, но часто подразумевается учение о переселении душ, а точнее, духов или одного Духа, который существует от начала мира. Часто «духовные» (пневматики) предстают особым родом человечества, который существует в потомках какого-либо библейского персонажа, Сифа или даже Каина.

Этот пункт учения вводит ещё одно важнейшее понятие гности­цизма - гностическое предопределение. Спасение получает даже не че­ловек, имеющий в себе духа, а только сам этот дух, потому что душа и тело, созданные демиургом, не могут войти в соприкосновение с высшей, Божественной реальностью. Спасение часто представляет­ся возвращением живущего в человеке духа в то высшее состояние, в тот великий мир-эон, которому он изначально принадлежал. Судьба тварных душ и тел более печальна. Тело разлагается, воскресения для него не полагается, а душа может претерпевать суд демиурга, кото­рым создана. Духи же неминуемо, по предопределению, возносятся в божественные миры-зоны.

Эта концепция уже в те времена иногда именовалась спасением по природе, противостоя древнейшей христианской сотериологической концепции спасения по вере, выраженной уже у ап. Павла (Гал. II, 16). Собственно, мир существует только до тех пор, пока они не возне­сутся, на этом его существование, по крайней мере в нашем смысле, прекратится. Целью и смыслом его существования является исход самого возвышенного, прекрасного, небесного начала — духа — в его изначальное место пребывания. Например, в манихействе открыто признаётся, что сам ход времени в нашем смысле, всё мироустрой­ство имеет своей целью освобождение пленных, поглощённых мате­рией духов.

Ещё один пункт концепции спасения (сотериологии) и одновре­менно космологии гностиков - это учение о Софии-Премудрости как существе-посреднике между демиургом и Плиромой. Это божествен­ное существо, собственно, и есть падшая частица Божества. Обычно оно описывается как низшая и последняя ступень эманатического распространения Бытия (в отличие от Спасителя, который всегда имеет высочайший, Божественный статус). Низкий ранг существа-посредника подчёркивается прямыми и косвенными намёками на его женственность. Его имя София (Премудрость) или сходные с ним имена указывают на связь с мышлением, умом. Гностики, несомненно, заимствовали этот образ из Ветхого Завета, придав ему весьма своеобразные черты и включив его в свою мифо­логию.

Итак, если гностики - это дети высшего мира, то в первую оче­редь они обязаны своим происхождением Софии. В результате её па­дения полнота Божественности соприкоснулась с пустотой, небыти­ем, порождением чего и стал демиург (который часто изображается как её сын), сам рождённый уже в низшем мире, в отличие от Со­фии и духов. Весь тварный мир вместе с населяющими его людьми соприроден прежде всего Софии, а уже через неё — высшему миру Божественной Полноты (Плиромы). И хотя демиург - это перво­рождённый сын Софии, а духи — позднейшее творение (особенно те, которые уже соединены с телом), однако они выгодно отличаются от демиурга тем, что имеют знание, покорность и высшую духовную природу. Процесс исхода духов из телесного плена — это одновремен­но и возвращение Софии к Богу.

Обычно с именем Софии связывается грехопадение, которое неред­ко объясняется её стремлением к познанию изначального Бога. Имен­но за это она изгнана из божественного мира. Демиург — уже здешнее порождение Софии — является следствием её падения и либо ничего не знает о существовании высшего мира, либо противоборствует ему.

Весьма заманчиво видеть в этом сюжете о Софии дальние отзву­ки ветхозаветного предания о грехопадении Евы через вкушение от древа познания с последующим изгнанием из рая и рождением ею первоубийцы Каина (Быт. III, 1 - IV, 1).

Особенности передачи и существования учения. Все эти положения обычно излагались в особой образно-символической форме, кото­рая известна как гностический миф. Для изложения своих воззрений гностики, например, в рассуждениях о божественной природе пред­почитали использовать не категории рациональной философии, как это было принято, например, у позднейших апологетов, а более ар­хаичный, образный язык мифа. В результате гностические учения предстают перед нами бесконечными рядами теогонии и аллегори­ческих событий.

Как правило, гностический миф состоит из двух частей. Первая часть описывает Божественное бытие. Действие этой части обычно происходит до начальных событий библейской книги Бытия, пото­му что демиург Яхве, давший эту книгу, о подлинном Божественном бытии ничего не знает. Вторая часть гностического мифа рассказы­вает о том, что произошло после отпадения части Божества, т.е. о со­творении мира и человека. Эта часть мифа во многом не совпадает с традиционной библейской историей. В свои теогонии гностики без всякого ограничения (хотя часто не без определённых целей) вводили новые виды божественных су­ществ. Очень часто они являются отражением высших существ на более низких уровнях существования, своего рода двойниками. Помимо визионер­ского опыта, умножение подобных существ, связанное с их пониже­нием в причастности к Божеству, должно было указывать на отдалён­ность нашего мира от Бога, а также на то, что на пути к Богу стоит множество подобий. Можно сказать, что в зонах, архонтах и анге­лах описывалось наше расстояние до Бога. Изложив происхождение небесных сил, гностики переходили к описанию взаимоотношений между ними, пересказывали библейскую историю (особенно первые главы книги Бытия) и вплетали в ткань повествования ветхо- и ново­заветные аллюзии. В результате каждый вариант гностического уче­ния превращался в отдельное произведение, которое впоследствии обрастало толкованиями и дополнениями учеников и последовате­лей, переписчиков и переводчиков. Нередко мы можем выделить от­дельные традиции, которым принадлежат сразу несколько текстов. Уже составители «библиотеки» Наг-Хаммади, вероятно, пытались сделать нечто подобное. И тем не менее даже если мы в состоянии объединить некоторые тексты в традиции, всё равно поражает коли­чество разнообразных систем, в частных вопросах противоречащих друг другу, но объединённых в большей или меньшей степени при­верженностью основным идеям, которые мы перечислили. Похоже, что творческая плодовитость как в количестве писаний, так и в на­полнении повествования была одной из главных особенностей гно­стицизма.

Явная нелепость и невероятность многих гностических сюжетов, вероятно, должна была служить указанием на «запредельность» про­поведуемой истины. Согласно убеждениям гностиков, невероятной эта истина кажется только людям, лишённым духа. Тогда как человек «духовный», даже впервые столкнувшись с этим учением, чувствует («вспоминает») его истинность, ибо когда-то всё это происходило и с его духом как частицей Божества. Дух гностика признаёт истинным то, что другим кажется нелепым. Таким образом, сам абсурд и не­лепость гностических рассказов были своего рода методом пропо­веди, в результате которого гностический проповедник находил лю­дей, имеющих склонность к этому мировоззрению. Для гностиков сам факт обращения человеческого духа к гностицизму становился неопровержимым доказательством истинности учения.

Этика и обрядность. Долгое время, поскольку мы пользовались в основном полемическими творениями святых отцов, мы имели не­верную перспективу во взгляде на гностическую этику. Часто, выво­дя этику гностиков из их отвержения мира, они ссылались на секты, которые проповедовали и практиковали свободу от принятых в обще­стве правил и норм, в том числе моральных (в позднейшей европей­ской этике это направление получило название либертинизм). Так, церковные писатели сообщают о секте николаитов, упомянутой уже в книге Апокалипсиса (Откр. II, 15) и карпократиан (ср. Епиф. Кипр. О ересях (сокр.) 25, 27). По-видимому, грешили половой распущен­ностью также уже упомянутые последователи Симона Волхва симониане, сторонники Саторнила и Василида, почитавшие Каина в ка­честве демиурга каиниты (там же, 21, 23, 24, 38) и некоторые другие. Однако очевидно, что таковых было немного, и мы вряд ли можем прямо указать на прямую связь гностических убеждений с мораль­ным нигилизмом. Напротив, такие крупные гностические движе­ния, имевшие даже свою церковную иерархию, как манихеи и маркиониты, проповедовали строжайший аскетизм. Это верно также для большинства других сект. Представители ещё одного мощного течения древнего гностицизма, валентиниане, по свидетельству Кли­мента Александрийского, признавали брак, что, по всей видимости, согласуется с их метафизическими воззрениями, которые будут изло­жены ниже. Вероятно, именно они, наряду с ап. Павлом (Еф. V, 22— 33), первыми попытались дать метафизическое обоснование Таин­ству Брака (у гностиков — «Таинство Брачного чертога») (ср. Ириней, Против ерес. I, 13.3).

Насколько мы можем судить, гностическая обрядность во мно­гом следовала эллинистическим оккультным традициям, совмещая их с христианской литургической практикой. В источниках упоми­нается использование заклинаний, а также пророчества, совершение литургии, крещений и прочих христианских таинств, поклонение «образам» (статуям). Многочисленные имена и эпитеты Бога, эонов, слуг демиурга, участвовавших в создании человека или властителей небесных миров, которые перечисляются в гностических сочине­ниях, были не просто продуктами мифологических фантазий, но, скорее всего, использовались в гностических обрядах, посвящениях,молитвах.

Учение Валентина. В качестве примера гностического учения рас­смотрим валентинианство. Оно основывалось на идеях древнего бо­гослова Валентина, обладало разработанной богословской системойи было, насколько мы можем судить, широко распространено во 11-111 вв.

Судя по различным фрагментарным упоминаниям в полемике против гностиков, жизненный путь Валентина можно представить следующим образом. Он родился в начале II в. в городе Фребонис, расположенном в дельте Нила. Обучался в Александрии. По сви­детельству Климента Александрийского, местные валентиниане утверждали, что Валентин был учеником Февды, ученика ап. Пав­ла. Таким образом, можно говорить по крайней мере о претензиях Валентина на апостольское преемство. Около 136 г. он переезжает в Рим, где пользуется большой популярностью, становится претенден­том на место епископа этого города, однако терпит неудачу. После этого Валентин уезжает на о. Кипр, где и умирает около 160 г. Нам известно большое количество его последователей. Различные источ­ники называют разные имена, самые значимые из них — Птолемей, Секунд, Гераклеон, Марк, а также двое сирийцев, Бардесан и апологет Татиан (см. выше), причём последний до этого был учеником орто­доксального богослова, св. Иустина Мученика. Каждый из учеников Валентина был активным богословом, создавшим собственное уче­ние. Значит, мы вполне можем говорить о валентинианстве как осо­бой богословской школе. За время её существования учение основа­теля претерпело значительные изменения.

Долгое время мы не имели сочинений самого Валентина, за ис­ключением нескольких цитат из писем, которые остались в работах его противников. Но в одном кодексе из Наг-Хаммади был найден текст без указания имени автора, который по первым словам по­лучил название «Евангелие Истины». Многие современные учёные вслед за Тертуллианом считают этот текст аутентичным творением самого Валентина. В тексте отсутствует столь раздражающий многих гностический миф. «Евангелие Истины» — это не евангелие в лите­ратурном смысле слова, т.е. не повествование о жизни и Страстях Спасителя, а скорее богословский трактат. По стилистике он боль­ше всего напоминает иоанновский корпус. Поэтический характер текста виден даже сквозь коптский перевод. Некоторые видят в нём проповедь. В «Евангелии Истины» цитируются Евангелия Иоанна и Матфея, апокрифическое «евангелие Фомы», а также Первое Посла­ние и Откровение Иоанна, Послания ап. Павла к коринфянам, галатам, ефесянам, колоссянам и евреям. Само «евангелие» посвящено космологическим и сотериологическим вопросам. Вначале излагает­ся концепция появления мира (космогония). В отличие от остальных гностических учений, в «Евангелии Истины» вина в сотворении мира ложится не на демиурга или Софию, а на некий загадочный и более общий фактор — Забвение. О его происхождении умалчивается, одна­ко понятно, что это и есть основной грех всего человечества. Именно Забвение противостоит Богу как Истине и как знанию об Истине. Очевидно, что Забвение у Валентина — это забвение Бога, Который (вполне в духе того времени) отождествляется с Отцом и Который есть единственная существующая реальность, подобно тому, как есть только память, а забвение (забывание) — это не самостоятельная сущность, а лишь отсутствие памяти.

В этом комплексе идей прослеживается сильное влияние плато­низма с его концепцией о том, что зло и материя — это ничто. Под­линной реальностью бытия обладает только источник бытия — Бог, а мир, в котором этого Бога нет, представляет собой нечто онтологи­чески зыбкое, иллюзию, небытие. Сын, будучи порождением Отца, открывает нам Отца. И это возвращение знания об истине и есть «благая весть», «евангелие». Оно возвышает над миром каждого при­нявшего его, которые оказываются связаны через это знание с Отцом (ибо это знание Отца).