2020-05-12
131
Городишко Византий, основанный в какие-то совсем легендарные времена мифов Древней Эллады, стал столицей не только империи - всего мира. Так, во всяком случае, считают византийцы, переименовавшие город в честь Константина Великого.
Имя же Византа, если верить сказаниям древних греков, одного из аргонавтов, отправившихся в Колхиду за золотым руном, стало названием империи. Пророческое имя.
Византийцы, весь императорский двор, вся неисчислимо огромная патриаршья церковь, колоссальная и жадная бюрократия, судейские чиновники, менялы, мелкое рыночное жулье, торговцы чудотворными святынями, тюремщики, знахари, завсегдатаи ипподрома, оборотистое купечество, наемная, со всего мира собранная гвардия и всякий портовый сброд - словом, вся Византия здесь, в Царьграде, - в походе за золотом. Ради него снаряжаются в дальние страны караваны судов и воинские отряды, отплывают пышные посольства и авантюристы-одиночки. Конечно, эта "вся Византия" не включала ни ткачей, ни кузнецов, ни пахарей и виноделов - тот люд, который жил трудом своих рук. Эти о золоте и не мечтали. Погоня за золотом, чинами, доходными и престижными должностями, отличиями, пенсиями - это все характеризует прежде всего столицу, ее "свет" и ее "полусвет", бесчисленную и все умножавшуюся рать, стремившуюся к имперскому пирогу - кусок побольше и пожирнее, а там хоть трава не расти. Дело не только в особом столичном слое, порожденном бюрократией огромной империи и порождающем ее. Причины эти верны, но они поверхностны. Византия уже миновала свой зенит. Империя - в ней пока никто и не подозревает об этом, это знаем мы, знаем, глядя из века XX в век X, - клонится к упадку.
Она живет богатством, силой и властью, скопленными в прошлом. Впереди еще будут победы на суше и на море, еще надолго хватит влияния и могущества этого государства, впереди у Византии еще два с половиной века медленного, в X веке внешне еще неощутимого, угасания. Нет, нет, что за безумство - пророчить гибель Византии времен Константина VII Багрянородного! Сама столица со множеством замечательнейших храмов, святой Софией, монастырями, огромными роскошными дворцами знати, не говоря уже о комплексе царских дворцов или патриарших, соперничающих друг с другом в роскоши и богатстве.
Константинополь, раскинувший дворцы, храмы, великолепные чертоги знати по берегам залива, Константинополь, чьи дворцы и монастыри не умещались в просторе могучих городских стен, уже в X веке раскинулся по обоим берегам Босфора, протянувшись, как и сейчас, зеленью густых садов и светлым камнем построек почти до самого Черного моря.
И с древней ладьи, как и с современного лайнера, полноводный, похожий на широкую реку Босфор издали раскрывал в голубоватой дымке жаркого дня купол святой Софии. Константинополь, Царьград, город цесаря. Нет, на храм еще не легла тень четырех окруживших его высоких минаретов, их пристроят к нему, к будущей мечети Айя - София завоеватели-турки. Над городом рисуется дуга огромного купола, дом святой Софии Премудрости божией - едва ли не восьмое чудо света. Никто в мире, кроме, может быть, быстроглазых египетских купцов да опаленных солнцем пустыни сумрачных александрийских монахов, которые знают древние пирамиды Египта, не может сказать, что видел что-нибудь столь грандиозное.
Собор построили в VI веке. Император Юстиниан поставил перед двумя замечательными архитекторами и математиками - Исидором и Анфимием задачу превзойти знаменитый Иерусалимский храм. Размером, богатством, красотой. Задача, заметим, характерна для религиозного миропонимания. Доказать истинность своей веры в рамках такой логики можно, только превзойдя кого-либо или что-либо размерами и богатством. Собственно, религиозная аргументация в делах веры всегда отсутствует. Она выливается только в масштабы строений и в роскошь или в то и другое вместе. И чем грандиознее - тем лучше. Так, средствами по сути бездуховными пытались утвердить свой духовный идеал.
Конечно, тут можно возразить, что кроме этого была еще и красота. В работу всегда включались лучшие художественные силы, и средства искусства служили религии, прославляя именно духовные идеалы. Это верно, но искусство - средство художественного познания мира, и этим оно обоюдоостро.
Искусство черпает себя в жизни, и только в ней. Отсюда любые религиозные сюжеты так или иначе секуляризуются, возвращаются из религиозного мира "горних" ценностей в мир земной.
Так что оставим во славу божию только поражающие размеры и богатство.
Спустя одиннадцать веков на Руси патриарх Никон поставил зодчим юстинианову задачу: превзойти Иерусалимский храм Воскресения Христова. (В Иерусалиме был в то время уже другой храм.) Так появился Новый Иерусалим под Москвой, замечательный памятник русского национального зодчества. Храм в Палестине, как храм в Константинополе, как и многое множество в истории иных попыток превзойти во славу божию прежние святыни, остался в своем времени, его памятником, его культурой.
Понимать неразрешимость самой задачи - показать превосходство религиозной идеи средствами художественными - Юстиниан не мог и задачу такую поставил. Вместе с тем он как-то подспудно чувствовал, что поразить воображение легче всего размерами и богатством. И средств на Софию не жалел. Никаких. Строили собор очень недолго, всего шесть лет, но за это время казна богатейшей Византии, несмотря на огромный ради того же собора рост налогов и всяких даней, истощалась и пустела. Юстиниан решил было вымостить все полы Софии - это 7570 квадратных метров - золотыми плитками. С трудом отказался от этой идеи. Полы в соборе мраморные. Но золота Юстиниан не жалел. Шесть тысяч золотых светильников в соборе, если серебро, то только золоченое, массивные колонны из различного полудрагоценного поделочного камня. Слоновая кость, янтарь, громадные сияющие мозаики... Что золото, задумался Юстиниан, - это богато, но все же достаточно обычно. И некоторые богослужебные предметы изготовили из сплавов золота с драгоценными камнями.
Пора остановиться. Если бы не гениальное мастерство двух зодчих, София осталась бы в памяти потомства лишь выдающимся образцом расточительной, вошедшей в поговорку византийской роскоши.
Этого не случилось. Великолепна сама архитектура храма. Почти квадратный в плане (79,3 X 71,7 м) собор на высоте 55,6 метра перекрыт куполом. Диаметр его - около 30 метров - равно потрясал и современников, и далеких потомков. Простор под куполом казался необъятным. А сам купол, барабан которого прорезан сорока окнами, пронизанный светом, казалось ни на что не опираясь, свободно парит над собором...
Пройдут века, и римские папы, чтобы доказать истинность и всемирность своего христианства, чтобы "превзойти" Софию, построят в Риме грандиозный собор святого Петра. И превзойдут. Хотя бы размером.
В Царьграде множество других храмов, монастырей. Их великолепные мозаики - рассказы о христианских святых, праздниках, событиях церковной истории - высокие образцы искусства Европы средних веков, например, мозаика церкви Хора, рассказывающая о земной жизни Христа. Церкви Сергия и Вакха, святой Ирины, святого Андрея и многие другие - мы здесь назвали только некоторые из дошедших до нас - они и памятники византийской культуры, и свидетельства активном проповеди христианства, которую вела империя и ее церковь. К X веку сложилась византийская архитектура, создающая, в частности, типы христианских храмов, которые окажут сильное воздействие на архитектуру Руси и Западной Европы. Византия вырабатывает иконописные сюжеты, которые на века войдут в культ. В иконе и мозаике они переходят в Италию, формируя основы европейского искусства (напомним храмы Равенны V - VII вв. и мозаики Сицилии XI-XII вв.), а затем и на Русь. Вырабатывается византийская литургическая поэзия, которая также войдет в православный культ, и т. д.
Византийская же культура в значительной степени стоит на культуре древнего мира, на античной культуре. Традиции античности в христианском искусстве значительно переосмысляются, но они не ломаются и не искореняются в художественной культуре христианского мира. В центре внимания, как и в искусстве античности, остается человек, но теперь это человек христианизированный. Новое религиозное миропонимание чувственный мир язычества Древней Эллады переосмысляет как мир духовный, стремится разделить в нем "духовное" и "телесное", отдавая решительное предпочтение первому.
Процитируем В. Н. Лазарева: "Можно без преувеличения сказать, что византийское искусство сыграло в эпоху средних веков огромную, ни с чем не сравнимую роль. И не только в странах, исповедовавших православную религию. Западная Европа постоянно получала импульсы из Византии. Особенно сильными они были в XII - XIII веках, когда византийские влияния помогли преодолеть романский стиль с его тяжелыми формами и обрести более гибкий художественный язык. С наибольшей наглядностью они проявили себя в Южной Италии (норманнское королевство) и в тяготевшей к Востоку Венеции. Но они распространились также на Германию, Францию, Англию и Испанию. Совсем особое значение Византия имела для славянских стран - Сербии, Болгарии, Руси"*. Византия сохранила в списках сочинения Платона, Евклида, Лукиана - эти тексты лучшие из дошедших до нас.
* (Лазарев В. Н. Предисловие к книге "Искусство Византии в собраниях Советского Союза". Л., 1975, с. 4.)
Значительны византийская наука, образование, культура. С IX века существует высшая школа, основатель которой Лев Математик - крупнейший ученый Византии, философ и механик. Его школа - это семь свободных искусств - по античному подобию и в античной традиции. Успешно развивается медицина, созданы руководства по хирургии, различные лечебники, суммировавшие тогдашний лечебный опыт, ботанические и другие знания в области естественных наук. При Константине Багрянородном развернулась большая работа по составлению энциклопедических справочников по различным отраслям знаний. Сам Константин был известен как писатель, в его произведениях, в частности, содержатся важные сведения о Руси, которыми мы пользуемся.
Громадна, богата и разнообразна художественная культура и литература Византии, переработавшая в христианском духе античную традицию - многовековой эталон культуры.
Патриарх Фотий был составителем Мириобиблиона - интереснейшего сборника аннотаций на 280 избранных книг. Многие из этих сочинений известны нам теперь только в изложении Фотия, в тех выдержках, которые он приводил в сборнике. Кроме собственной литературной (уже преимущественно богословской) традиции в Царьграде много переводят с других языков. Так, и на Русь через греческие переводы приходит индийский сборник "Стефанит и Ихнилат", "Повесть о Варлааме и Иоасафе" - вариант легенды о Будде. Византийские произведения, такие, как "Дигенис Акрит", переводились и в Западной Европе, они вошли, например, во фландрский эпос. На Руси же это одна из любимых книг вплоть до XVIII века... Следы очень раннего знакомства Византии с русами обнаруживаются порой совершенно неожиданно. Например, в "Акафисте богородице". Это едва ли не лучшее произведение греческой гимнографии, написано оно то ли Романом Сладкопевцем, то ли патриархом Сергием, может быть, каким-то другим поэтом VII века. Это поэтичнейшее благодарственное молебствие ("Взбранной воеводе...") вошло в русскую церковь. Повод создания "Акафиста" - отражение нашествия на Византию аваров и славян, русов, в 626 году.
Все это - наука и культура, это церковь Византии, но была еще и высокая техника.
Столица замечательно снабжается чистой водой. В городе на берегу Босфора питьевой воды нет. В горах же вдали от Царьграда запружены реки, созданы озера. Вода из них по водоводу, двухъярусному акведуку Валента, проведенному к городу и через весь город на могучих арках, наполняет огромные цистерны. Это большие крытые бассейны. Они выкопаны так, что их покрытие вровень с землей и опирается на колонны, стоящие в воде бассейна. Цистерна Филоксена на 15 метров ниже поверхности. Размер ее 50 X 60 метров. Другая, Базилики, площадью 112 X 61 метр. Потолок ее держат 336 колонн высотою 13,5 метра. Цистерна сохранилась. В наши дни туристы могут проплыть в лодках по выступающему из воды каменному лесу колонн. "Цистерна 1001 колонны" VI века - современный Еребатан-сарай турецкого Стамбула.
Таков он, царьградский "водопровод, сработанный еще рабами Рима"...
Император Византии - "земное солнце", и власть императоров божественна по своему происхождению. В сложнейшем придворном церемониале он тоже станет образцом для европейских дворов, императору следовало отдавать поклоны, как богу: земные. Император "избирается на трон богом" и все связанное с его особой священно, почти божественно.
Константин Багрянородный пишет о торжественном царском облачении, которое Константин Великий получил вместе с императорской короной непосредственно из рук ангела. Эти предметы хранятся в святой Софии и настолько священны, что даже монарх самостоятельно не может их ни вынести из храма, ни в храме надеть самостоятельно, только с благословения патриарха. Иначе и царю - анафема. Санкция весьма решительная, по и противоречивая. Патриарх все же второе лицо империи.
Отношения Византии с Римом сложны. Правители Второго Рима считают себя владыками мира и церкви. Римский папа для них - епископ, первый епископ всего христианства, но все же после византийского императора второе лицо в этом мире. И видимо, в "том мире" - третье.
При Константине VII был разработан Устав Византийского двора - своего рода табель о рангах всевозможных придворных государственных и церковных чипов. В нем 92 ранга*. Вот, например, порядок размещения на парадном императорском обеде: во главе стола, в центре, "царь, самодержец, главный, царствующий". По сторонам цесаря - цари-соправители. Следующий в списке- папа римский, "первозванный друг царя, сидящий слева". Затем патриарх константинопольский, названный "вторым после папы, сидящим справа...". Митрополиты и автокефальные архиепископы размещаются в порядке культовой значимости кафедр. Их ранг по Уставу 54-й... а просто епископов - 56-й. Весьма далекие места даже в этой длинной табели.
* (Напомним: Табель о рангах, существовавшая до революции в Российской империи, насчитывала только 14 рангов/)
Табель любопытно "уравнивает" константинопольского патриарха и римского папу: папа - "первый друг", но сидит он слева, на месте менее почетном. Патриарх назван после папы, но место его, справа от императора, почетнее. Правда, история не знает ни одного обеда у императора, на который бы прибыли и вот так сели константинопольский и римский первосвященники...
При таком культе власти императора и его соправительствующего семейства в Византии, по существу, не было наследования престола. Легитимность, "законность" монархии утверждается только с конца XI века. В X же веке на троне сменяют друг друга члены нескольких знатных родов. Это Фоки, Мономахи, Комнины. За власть цесаря идет непрерывная борьба нескольких группировок. Борьба жестокая, коварная и кровавая. Но захвативший трон - сразу законный император. Его успех, кто бы он ни был и какой бы ни была цена этого успеха, трактуется как проявленная божественная воля.
И вся политика Византии полна коварства и вероломства. Империя все же дряхлела, сокрушительные набеги арабов сократили ее владения, на западных рубежах империи росли варварские королевства Европы, совсем рядом крепло болгарское царство, на севере - Русь. Византия лавировала в политике, ловко и коварно стравливала народы и государства, извлекая из этого выгоды за выгодами, и, маня посулами, почти всегда рассчитывалась за собственную политику чужой кровью. Византия умела при всем имперском величии быть угодливой и льстивой перед сильными и, крепко поторговавшись, найти союзников за сходную плату.
Константин VII оставил трактат "Об управлении империей". В нем много самых различных сведений, отвечающих заглавию, и много о том, как следует балансировать в государственной политике. Этот взгляд на мир с царьградского трона - сумма византийского опыта. Взгляд не приукрашивающий и точный. Константин Порфирогенет писал трактат для сына, который должен был унаследовать империю и политику империи.
Все хорошее и плохое сосредоточивалось здесь, на перекрестке мировых дорог, в столице империи.
Было истинное величие города на Босфоре, хранящего древности античной культуры и цивилизации Востока, искусство, которое оплодотворит мировую культуру, храмы, мозаики, иконы, шедевры декоративного и прикладного искусства, хранимые ныне крупнейшими музеями мира. Но был, кроме того, и второй город - "город желтого дьявола", чиновничества, ненасытно стягивавшего богатства огромной империи, растленного сбором пошлин и налогов, продажей должностей и грабительскими походами, взятками и многоценными "дарами" подвластных и подначальных. Бюрократия огромная и бесполезная, паразитировавшая на теплых местечках, лукавая и вероломная, угодливая и лживая. Все это чиновничество понаторело на обмане, возвело его в ранг государственной политики.
Византийцы умели коварно обмануть чужеземцев, в особенности чужеземных послов. Сил и средств для этого не жалели. Случалось, что, умно и дальновидно оценив нужду в каком-либо владетеле отдаленной земли, оценив возможности воздействия на дальнего соседа-варвара, только понаслышке осведомленного о цивилизации "великого Рума", именно посольство этого варвара торжественно и низкопоклонно встречали на границе империи. Послов везли в Царьград через горы и долы, а больше через горы, через крутые перевалы и по дну горных теснин, везли не обычной дорогой, а путем самым кружным, долгим и неудобным. Путникам с хлопотливым радушием облегчали тяготы дороги, заботливо старались сгладить ее неудобства, всячески извинялись... Не слишком в те времена сведущие в географии путники простодушно убеждались в том, что византийцы - прекрасные люди, что они ценят послов и очень уважают их страну, но что путь в столицу ромеев чрезвычайно труден, столица недоступно далека и что по этой причине, скажем, воевать с ромеями - дело безнадежное.
Помогало это держать в руках Царьграда и торговые пути - ромеи брали на себя трудности передвижения.
В столице же умели принять нужного посла с великой честью и, чтобы убедить в могуществе Второго Рима, устроить грандиозный военный парад. Час за часом перед высокими гостями маршировали стрелки и всадники, тяжеловооруженная пехота сменялась легкой конницей, шли лучники и отряды, вооруженные мечами, метатели копии... Глаз уставал от блеска стали, пестроты одежд, ярких значков легионов и сверкающих доспехов. Уши глохли от воинственных кликов, которыми приветствовали послов. Воины шли мускулистые, ладные, один к одному, атлеты как на подбор... Собственно, так и было: на подбор. Чужеземные дипломаты не подозревали, что перед ними, меняя оружие и одежды, непрерывно кружит одна и та же специально для этого выученная воинская часть. Посольство, ошеломленное и утомленное, удостоверялось, что Византия - просто сказочно могущественна. Рассказанное - лишь пример практической дипломатии и политики Царьграда. Многому могла научить варваров Европы империя ромеев...
"Архонтиса русов"
Вернемся в летописный 946 год. Святослав еще "детескъ", его мать, только что овдовевшая Ольга, тоже молода. Правда, мы не можем назвать ее возраста. Свидетельства "Повести" и другие летописные источники расходятся между собой. Относительно возраста Ольги, относительно ее происхождения. Расходятся сильно. Снять противоречия не удается.
"Повесть" считает, что Ольгу в жены Игорю просто "привели из Пскова".
"Степенная книга" дает такой вариант появления Ольги в Киеве. Когда Игорь был в северных краях, ему как-то потребовалось переправиться через реку. Кликнул перевозчика. В лодке выяснилось, что перевозчик - девушка. Молодой князь, попытавшийся тут же поухаживать за красавицей на веслах, получил весьма решительный отпор. Девушка оказалась не только хороша собою, но и весьма рассудительна и сильна физически. Все это, если верить "Степенной книге", произвело на Игоря сильное впечатление, он вызвал Ольгу в Киев и женился на ней. "Степенная книга" - свидетельство позднее. Не все ее сведения поддаются проверке.
В уже упоминавшемся "Устюжском летописце" произведен такой расчет: Игорь взял Ольгу в жены, когда ей было десять лет от роду. Свидетельство вполне вероятное. В Древней Руси и много позже брак в таком возрасте считался нормой. Прожил же Игорь с Ольгой сорок три года. Если сопоставить это сообщение с "Повестью" (древляне убивают Игоря в 945 году, а Ольга умирает в 969-м), то умирает она в весьма преклонном возрасте. Приходится констатировать, что источники снова предоставляют нам весьма широкий выбор разнообразных возможностей. Следует также признать, что при современном состоянии изучения вопроса такой выбор никуда не годится, потому что никакого выбора сделать нельзя. Попробуем остановиться на том единственном, в чем наши источники единодушны, - на том, что Ольга очень хороша собою, а что княгиня овдовела все же молодой - предположительно. В пользу этого соображения говорит, правда, то, что Святослав - единственный ребенок Ольги, других детей у нее не было. При тогдашнем наследовании власти и весьма свободной языческой
семье Игорь просто не стал бы долго ждать первенца и Ольга не попала бы на страницы летописей. Следовательно, княгиня овдовела молодой - остановимся на этой формулировке.
Не будем принимать за чистую монету сказочное в рассказе о мести Ольги древлянам. Легенда родилась в фольклорном сознании эпохи, когда вся и всяческая информация шла только из уст в уста. В "Повесть" эти сюжеты могли попасть спустя столетие после описываемых событий. Единственное, что мы можем понять на основании легенды, - то, что подавление древлянского восстания было жестоким, наверное, неслыханным до того разгромом подвластной земли. Отсюда и сложились устрашающие сказы.
Заметим, что ни Ольга, ни Игорь не становятся героями былин, которые складываются как раз в это время. Народная память не любит ни такой жестокости, не любит она и пришлого варяжского конунга - Олега. Сюжеты же о мести древлянам - как отмечают исследователи - поэтическое осмысление похоронного славянского обряда, где покойника и несут в ладье и сжигают, подобно послам древлян... Оставим фольклорную линию "Повести". Нам важно, что факты государственного правления Ольги Летописец указывает точно. Однако и полностью отвергать все в сказаниях, включенных в летопись, не следует. Эпические сюжеты подмечают черты реальной Ольги: ум, рассчитанную точность действий, жестокость и вероломство. Качества эти соединялись с чисто женским обаянием: именно такой увидит Летописец Ольгу при дворе Константина Багрянородного.
Княгиня в первый же год своего правления резко меняет прежний сбор государственного обложения - "полюдье". В ту зиму Ольга проходит Русь от Древлянского княжества до далекой Новгородчины, "уставляюще уставы и уроки". То есть устанавливает твердые налоги и государственные повинности населения. Определяются места сбора даней и решения возникающих административных и хозяйственных вопросов представителями власти - погосты и становища. Проводится размежевание земель, выделяются места княжьих "ловов", охотничьих и лесных угодий. Земельные отношения приводятся в соответствие с теми тенденциями укрепления княжеской и боярской власти, которые соответствовали процессам распада прежней общины, рода.
Конечно же личная роль Ольги, о которой мы говорим вслед за Летописцем, была, вероятно, более скромной. Княгиня опиралась на боярство, дружину, богатых торговых "гостей", всего уже тогда немалого государственного аппарата.
И княгиня, и ее окружение уверены, что это они нашли и установили такой удобный и справедливый порядок: размер дани определен и известный излишек, что останется владельцу, может свободно идти на рынок, хоть в сам Царьград. Повинности исчислены, нет прежнего произвола, и смердам не нужно разбегаться по лесам, укрывая пожитки, а может, избегая еще горшего - веревки, на которой поведут в тот же Царьград на продажу... Ни боярские верхи, ни сельские низы общества не подозревают, что во всех их действиях пробивает себе путь объективная историческая закономерность, потребности того нарождающегося общественного устройства, которое со временем назовут феодальным.
В Пскове Ольга оставляет свои сани - своего рода дар городу. Летописец замечает, что псковичи хранят сани и в его время. Дар с подтекстом. Княжьи сани не просто память - они свидетельство власти, документ для всеобщего обозрения и всеобщего сведения, особенно важный в ту бесписьменную эпоху*.
* (В Печорском монастыре под Псковом на всеобщем обозрении стоит дорожная карета, оставленная обители Анной Иоанновной, - попытка продлить церковно-монархическую тоадицию от княгини Ольги в XVIII век.)
Святослав не очень интересовался внутренними делами государства и когда вырос. Его замыслы были, мы знаем, иными. И, укрепляя новый феодальный порядок, Святослав не мог или не хотел видеть феодальной силы христианства, его идей и воззрений как надежнейшей идейной опоры того строя, который князь утверждал силою меча. Здесь киевские правители были дальновиднее. В Киеве, вероятно, среди дружинных и боярских верхов сложилась значительная и влиятельная христианская группа. В ней же должны быть и верхи купечества, те торговые гости, которых весы константинопольского менялы прикрывали надежнее, чем щит дружинника.
Во внешней политике эта группа должна была меньше желать войны, пусть победной, чем союза и прочных торговых связей с Византией.
Во внутренней политике мы видим ее действия в "уставах и уроках", а программа высказана в послании, которым киевляне сообщали князю об осаде города. Если для Святослава "середина земли" на Дунае, то в послании упрек: "Ты, князь, ищешь чужой земли и о ней заботишься, а свою покинул". Святослав, мы знаем, молниеносно появился в Киеве, "прогнал печенегов в поле, и наступил мир". Но в отчаянном вызове князя с Дуная между строк звучит: свою землю нельзя покидать, о своей земле следует заботиться.
Эту программу и осуществляет Киев. Конечно, в таком изложении все это только схема, и притом схема гипотетическая. В ней проглядывает тот Святослав, который "только воин". В жизни все было настолько сложнее, насколько это бывает только в жизни. Святослав много тоньше и точнее видел события. И политика его была продуманной и гибкой. Повторим, он признавал христиан даже в собственной дружине, и в посольстве княгини в Царьград, к императору Константину VII Багрянородному, были и его представители, так что есть все основания думать, что в планы матери он был посвящен. Небольшая, но характерная деталь. Ярополка, старшего сына своего, князь женит на гречанке, мало того что на христианке, летопись знает, что красавица гречанка была монахиней, и взята Святославом прямо из монастыря. Существует предположение и о том, что Ярополк был крещен.
Впрочем, осуществлению военных планов Святослава все это не мешало. Политика, как это почти всегда бывает, делалась и военными и мирными средствами. В критический же момент Святослав начал гонение на христиан, а когда Святослав действовал, он - это мы знаем - полумерами не ограничивался.
Нам же следует учесть, что "византийская партия", сложившаяся вокруг христианки Ольги, была сильна и в делах государства играла в это время немалую роль.
Во всех этих сложных отношениях внутри и вне Руси, в объективном саморазвитии государства как насущнейший встает вопрос идейного обоснования новых форм общественной жизни. Для Европы такой идеологией становилось христианство. Ощущая потребности крепнущего строя, внутренние, сплачивающие его силы, Ольга всерьез задумывается о христианстве как государственной всеобщей религии.
Это, может быть, важнейшая причина ее заморского посольства, бесед с императором Византии и патриархом. Вторая причина, о которой говорят наши источники, - установление для Руси торговых отношений с Византией более благоприятных, чем существовали по прежним договорам. В Константинополе Ольга, как сообщает "Повесть", приняла крещение. Все это ясно из летописного рассказа. Но была и еще причина посольства, о которой Летописец прямо не говорит, причина, тесно связанная с крещением Руси.
Существенный пробел в источниках Лакуна. В нашем повествовании много темных мест. И это - поездка княгини в Царьград, при всей яркой полноте рассказа о ней в летописи, - одно из самых темных мест. Полнота рассказа - кажущаяся.
Автор конечно же может неслышно, не скрипнув дверью, войти в келью Нестора и заглянуть через плечо Летописца, заглянуть, когда он выводит: "Въ лето 6463 иде Ольга въ греки..." Попробовать увидеть, что за материалы, какие рукописи, какие и чьи свидетельства лежали около него, почему он, "честный Нестор", отвергал одни свидетельства, принимал иные. Может быть, и это наиболее вероятно, еще до Нестора сложился рассказ о поездке Ольги и не было уже возможности у Летописца отойти от сложившейся версии, проверить факты.
Но как бы ни хотелось, не дано заглянуть в келью Нестора. Даже в воображении. При недостаточности и противоречивости (особенно противоречивости) сведений наших автору все равно пришлось бы в этом воображаемом свидании опираться не на то, что знал Нестор, а на то лишь, что знает сам автор. Поэтому следует снова обратиться к тому, чем располагает сегодняшнее знание, историческая наука.
