Посвящается Читателю-Другу 8 страница

Союзный Совет не замедлил выработкою общеимперского зако­на о печати, но только в нем не нашли себе места принципы, про­возглашенные в Основных правах. В самом деле, 6 июля 1854 г. были изданы «Общие Союзные определения, касающиеся злоупотреб­ления прессы». Сущность этого реакционного закона сводилась к следующим немногим положениям. Для всех отраслей печатного промысла устанавливалась концессия, которая по усмотрению администрации могла быть взята обратно. Вводилась система пре­достережений, заимствованная из французского декрета 17 фев­раля 1852 г. На всех произведениях печати непременно должны были обозначаться фамилия и место жительства типографщика, издателя или автора. Один экземпляр печатаемого произведения должен был представляться властям до выхода в свет и другой экземпляр — при выходе из типографии. Во главе периодических изданий должен был стоять ответственный редактор, полноправ­ный гражданин, проживающий в месте издания. От издателей со­циально-политических органов требовался залог до 5000 талеров. Процессы по делам печати большей частью велись вне суда при­сяжных и публичности.

Правила 1854 г. были введены в Брауншвейге (1855), в обоих Липпе (1855-1857), в Вальдеке (1855), Ольденбурге (1856), Шварцбурге-Рудольштате (1858) и Гессене (1862). Отступления от этих правил были допущены новыми законами Саксен-Кобурга (1865), Саксен-Мейнингена (1867), Великого герцогства Саксонского и Саксен-Альтенбурга (1868), Любека, Королевства Саксонского, Бремена, Мекленбург-Шверина, Мекленбург-Стрелица и Бадена (1870). Старое законодательство осталось нетронутым правилами Союза в Баварии, Гамбурге, Ангальте, Пруссии, Шварцбурге-Зандерсгаузене, Саксен-Готе, Вюртемберге и Лауенберге. В 1865 г. Кобург первым разорвал цепи, наложенные Союзом на печать, а вско­ре его примеру последовали другие государства Союза.

Теперь остановимся на законодательстве о печати собственно в Пруссии. После падения Наполеона Пруссия значительно измени­лась: в ней была уничтожена крепостная зависимость крестьян, отменены цехи, введена всеобщая воинская повинность и подго­товлялось уже городское и областное самоуправление и народное представительство. Во всех областях внутреннего управления по­веяло освежающим пробуждением; но австрийский министр князь Меттерних не хотел допустить возвышения Пруссии. Он отлично понимал, что, свободно развиваясь, Пруссия перерастет Австрию и лишит ее господствующего положения, как в средней Европе, так и в Германском Союзе. Ввиду этого он внушал союзным пра­вительствам всевозможные ограничительные предприятия. Одним из результатов австрийской политики и были постановления Со­юза по делам печати. После этих постановлений Германия погрузилась в застой. Передовые государственные деятели, вроде прус­ских В. Гумбольда Гарденберга и других, были заменены прислуж­никами реакции. Началось преследование отдельных лиц, указанных из Вены, как опасных для Союза. Так пострадали патриоты Аридт, Геррес и др. Цензурные строгости были доведены до того, что не пропускались выражения «протестант» и «протестантское вероис­поведание».

В связи с Карлсбадскими постановлениями в Пруссии был опуб­ликован 18 октября 1819 г. переработанный цензурный эдикт 1788 г. В силу новых узаконений была создана Высшая Цензурная Колле­гия, состоявшая из секретаря и нескольких помощников. Ее действие распространялось на всю монархию. Для произведений печа­ти была установлена самая строгая цензура. Периодическая печать и произведения политического содержания были вверены цензуре министра иностранных дел; богословские и научные сочинения — министру духовных дел и просвещения; все остальные — департа­менту полиции министерства внутренних дел. Цензура случайных произведений была отнесена к компетенции местных полицейс­ких властей под наблюдением обер-президента. Для католических произведений установилась двойная цензура: во-первых, обыкновенного цензора, а во-вторых, католического ординариуса.

Многочисленные цензурные распоряжения и рескрипты Фрид­риха-Вильгельма III всецело покоились на почве постановлений Союзного Совета и вращались в тесном кругу повторений и мелочей. Так, 18 сентября 1824 г. было продолжено действие цензурного эдикта 18 октября 1819 г.; 28 декабря 1824 г. преподано несколько указаний относительно нападок в печати на религию и личную честь, относительно вознаграждения издателя за арест пропущен­ного цензурой издания и сбора в пользу цензурных учреждений по три зильбергроша с каждого печатного листа; 19 декабря 1834 г. — о польских сочинениях, напечатанных без разрешения Высшей Цензурной Коллегии за границей или в одном из союзных госу­дарств; 20 августа 1835 г. — о распространении цензурного эдикта 18 октября 1819 г. на отдельные листки и указатели книг; 6 августа 1837 г. — об обращении запрещенных изданий.

Преемником Фридриха-Вильгельма III был сын его Фридрих-Вильгельм IV (1840—1861). Еще будучи наследным принцем, он создал себе в умеренно-либеральных кругах репутацию либераль­ного человека. Получив трон, он объявил амнистию политичес­ким преступникам, вернул кафедру нескольким профессорам-про­грессистам, вынужденным при его отце покинуть университеты, и принялся за ослабление цензурных стеснений. В особой инструк­ции 24 декабря 1841 г. он указал на необходимость предоставления большей свободы обсуждения в вопросах политических. По его мнению, не следовало «стеснять приличное и благоразумное об­суждение подобных вопросов». По указу 4 октября 1842 г. книги более 20 печатных листов были освобождены от цензуры и стали выпускаться из типографии через 24 часа по представлении обяза­тельного экземпляра местной полиции. В сентябре того же года Фридрих-Вильгельм IV обязал правительственных агентов «к оп­ровержению и исправлению неверностей и извращенных фактов» в периодических произведениях, «как к самому действительному средству уничтожать тенденции обманщиков и лгунов, причем редакторы бывают принуждены опубликовывать приговоры над ними сами». Это распоряжение заканчивалось словами: «Чем более меня озабочивает, чтобы свобода слова не пропадала для всякого благородного, лояльного, полного достоинства искреннего образа мыслей, где бы он ни проявлялся, и чтобы для истины возможно меньше ограничивалось поле публичного обсуждения, тем менее потому должен быть снисходителен тот, кто вооружился против лжи и соблазна».

Несмотря на подобные заявления, нельзя было ожидать для печати чего-либо хорошего. Король был окружен самыми крайни­ми реакционерами, как-то: министр просвещения Эйхгорн и ми­нистр внутренних дел Бойценбург. Уже в 1841 г. подверглось преследованию сочинение Штрауса «Жизнь Иисуса Христа». В течение года оно успело выйти четвертым изданием и, наконец, было объявлено «потрясающим основы религии». Многие профессора и чиновники также подверглись опале за высказанные в литературе мнения. Последовали даже высылки разных лиц, известных своим прогрессивным направлением. Реакция не замедлила обрушиться на газеты. В 1843 г. состоялось распоряжение о закрытии «Лейпцигской всеобщей газеты», «Немецкого ежегодника» и «Рейнской га­зеты». Желая цензурному произволу придать вид законности, Фрид­рих-Вильгельм IV издал 20 января 1843 г. особую инструкцию о цензуре газет и летучих листков. Цензоры не должны были «пре­пятствовать серьезному и приличному исследованию истины, де­лать излишние стеснения писателям или мешать свободе книго­торговли». Главной их задачей было не пропускать сочинений, «про­тиворечащих религии вообще и христианской в особенности», а также произведений безнравственных. Принимая на себя общую задачу руководить читающей публикой, король особенную заботу обнаружил о народной массе: он предписал цензорам с особен­ной строгостью следить за популярными, дешевыми брошюрами. По требованию короля цензоры вообще не должны были дозво­лять «развивать теории, которые имеют целью потрясение основ­ных законов прусской монархии или конституций, действующих в союзных немецких государствах, или же стремятся к тому, что­бы возбудить в прусских подданных неудовольствие или воору­жить против существующих распоряжений, или заключают в себе попытки учредить в стране или за границей противозаконные партии или союзы, или выставить в благоприятном свете суще­ствующие в какой-либо стране партии, работающие над ниспро­вержением основных государственных законов; или, наконец — сочинения, заключающие оклеветание правительств и стоящих в их главе личностей таких государств, которые находятся в друже­ственной связи с прусским государством. Цензор должен обра­щать внимание не только на содержание произведения, но и на тон и тенденцию. Статьи и места, написанные страстным и не­приличным языком, он не должен пропускать: он не должен тер­петь глумление и клеветничество в отношении законно существу­ющих учреждений или дерзкие, неуважительные замечания о них; он не должен также допускать к печати такие статьи, которые имеют целью произвести раскол между существующими в стране сословиями и религиями и натравить их друг на друга или на пра­вительство». Утверждая эту инструкцию, король объявил 4 февра­ля [1843 г. — Прим. ред.] свое неизменное желание: «Освободить науку и литературу от всех стесняющих ее оков и таким образом обеспечить за ней полное влияние на духовную жизнь нации, со­ответственное ее достоинству...» При этом он заметил: «Но чего я не хочу, так это того, чтобы наука и литература разменялись на газетное писание; не хочу уравнения того и другого в достоинстве и спросе; не хочу зла, происходящего от безграничного распрос­транения соблазнительных заблуждений и развращающих теорий относительно священнейших и достойнейших общественных сю­жетов при посредстве легчайшего способа и в самой ходкой фор­ме в среде одного класса населения, которому эта соблазнитель­ная форма и газеты более доступны, чем продукты серьезного исследования и основательной науки».

3 февраля 1843 г. последовал указ «относительно воспроизведе­ния и распространения карикатур и юмористических картин». Вся литература подобного рода была предоставлена полному усмотре­нию местной полиции. Спустя двадцать дней последовал указ «об организации цензурных учреждений». В каждом правительственном округе была создана должность окружного цензора (Bezirks-Censor). Просмотр периодических изданий вверялся местному цензору (Local Censor). Объявления, карточки, каталоги и другие в этом роде про­изведения печати подлежали цензуре местных полицейских влас­тей (Ortspolizei-Behörde). Цензоры должны были назначаться ми­нистром внутренних дел из лиц научно-образованных. Надзор за провинциальными цензурными учреждениями и руководство ими по указанию министра внутренних дел вверялись обер-президентам. Они же давали свои заключения по ходатайствам о концессиях на издания, решали в первой инстанции жалобы на запрещения цензоров и т.д. Обер-президент, окружной начальник и полиция получили право задерживать произведения, не удовлетворяющие правилам свободного обращения. Во главе всех цензурных должно­стей был поставлен министр внутренних дел. Он давал концессии на новые издания, с согласия короля воспрещал те или другие издания, а также в качестве последней инстанции разбирал дела, поступавшие от обер-президента. Рядом с цензурными учрежде­ниями должен был действовать Высший Цензурный Суд, состояв­ший из председателя и по крайней мере 8 членов, из коих двое должны быть из членов Берлинской Академии наук и Берлинско­го университета, остальные — из высших судебных сановников. Члены суда должны назначаться королем на 3 года. Цензурный Суд находился под надзором министра юстиции. При суде состоял прокурор, дающий заключение по делам. На него возлагалась обязанность следить за точным соблюдением цензурных узаконений. Решения Цензурного Суда обжалованию не подлежали. Суд мог руководиться в своих решениях соображениями внешней и внут­ренней политики, при этом от его усмотрения зависело объявить о подобных соображениях заинтересованным лицам или нет. Указом 30 июня 1843 г. законы о печати были дополнены и, между прочим, было воспрещено без официального разрешения печа­тать отчеты о дебатах и петициях, имевших место в собрании со­словий. Это понятно, потому что в собрание поступало множество петиций о всеобщем народном представительстве, свободе печа­ти, публичности сословных собраний, изданий основного кон­ституционного закона и т.д., а все это именно и было ненавистно королю и его ближайшим советникам.

В 1844 г. на жизнь Фридриха-Вильгельма было совершено поку­шение одним либеральным бургомистром. С этих пор король стал еще более непримиримым врагом освободительного движения. Между тем стремление его подданных к политической свободе резко обозначилось с первого года его царствования и с каждым годом все больше и больше находило себе сторонников. Уступая напору событий, король еще в 1842 г. учредил особые комиссии из пред­ставителей провинциальных ландтагов. Представители должны были не решать государственные дела, но лишь совещаться по их поводу. Эта увертка никого не обманула. Под влиянием продолжавшихся настойчивых требований коренных реформ король решился нако­нец 3 февраля 1847 г. созвать соединенное земское собрание. От­крывая это собрание, король сказал: «Никакой власти в мире не удастся принудить меня превратить естественное отношение ко­роля к народу в договорное, конституционное; и я никогда не до­пущу, чтобы между Господом Богом и этой страной стал писаный лист в качестве второго Провидения, чтобы заменить старую свя­тую верность... Корона может и имеет право управлять по законам Божиим и страны и собственному свободному изволению, но не по воле большинства. Пруссия не может вынести подобного состо­яния. Бросьте взгляд на карту Европы, на положение страны и, прежде всего, на нашу историю».

Ссылкой на свое божественное право управлять народом еди­нолично и на то, что так было в истории, король никого не убе­дил. В газетах и брошюрах народ высказался против королевского абсолютизма. Однако в июне 1847 г. соединенное земское собрание было закрыто и представители сословий разъехались еще более возбужденные. Февральская революция следующего года, разра­зившаяся во Франции, отдалась более или менее кровавым толч­ком во всех странах Европы. Ее не избежала и Пруссия.

В начале марта в Берлине начались сборища и столкновения народа с войсками. Сознательное население желало введения кон­ституции, свободы печати, народных собраний и т.п. Правитель­ству были заявлены 17 марта [1848 г. — Прим. ред. ]просьбы об отмене цензуры и улучшении государственного устройства. Король выразил на это полное свое согласие. На другой день к дворцу двинулась толпа народа, чтобы благодарить монарха за его милос­ти, дворец оказался окруженным войсками. Толпа стала требовать удаления солдат, но полки двинулись вперед и произошло крово­пролитие. Добрый король не мог стать палачом своего народа, и на следующий день, когда он увидел из окна дворца принесенные толпой трупы погибших накануне, он отдал приказ об удалении войска. Для успокоения же населения он обещал выполнить все его желания. Действительно, 18 мая было собрано национальное собрание, а 22 мая — учредительное собрание, которое должно было выработать конституцию. В ноябре того же года депутация от учредительного собрания поднесла Фридриху-Вильгельму V адрес. Приняв адрес, король хотел удалиться, но был удержан депутатом доктором Якоби, сказавшим: «Мы пришли не только для переда­чи адреса. Мы должны ознакомить Ваше Величество с истинным настроением, господствующим в стране. Угодно ли Вашему Вели­честву выслушать это»? Сказавши: «нет», король повернулся от депутации. Но Якоби успел крикнуть вслед удалявшемуся королю: «Это вечное несчастье королей, что они не способны выслушивать истину». Выработать конституцию для Пруссии учредительному собранию не удалось. Король, полагаясь в этом отношении на «до­машние средства», собрание закрыл и, после некоторых «переде­лок» в составе депутатов второй палаты, провел свой собственный проект конституции.

В области законодательства о печати мартовские дни прошли небесследно, а именно: 17 марта 1848 г. цензура была отменена. В введении к этому закону король заявил, что еще ранее он вхо­дил в Союзный Совет с предложением об отмене цензуры, но последняя сохранялась вследствие трудности выработать общеим­перский закон о печати. На основании мартовского закона разби­рательство преступлений печати было возложено на обыкновен­ные суды, которые должны были постановлять решения «согласно предписаниям действующих в государстве уголовных законов». Из­датели политических изданий были обязаны вносить залог. Впро­чем, система залогов на этот раз оказалась не долговечной и была отменена менее, чем через месяц. По конституции 5 декабря 1848 г. свобода печати определялась так же, как и в Основных немецких законах, а именно: «Каждый прусский подданный имеет право свободно выражать свои мысли посредством слова, письма, печа­ти и картины. Свобода печати не должна ограничиваться, приос­танавливаться или отменяться ни при каких обстоятельствах и никаким способом, а именно: ни цензурой, ни концессиями, ни мерами безопасности, ни государственными налогами, ни ограничениями типографий и книжной торговли, ни, наконец, по­средством запрещения почтовой пересылки и неравномерного по­чтового обложения, ни посредством какого-либо другого стесне­ния свободы оборота».

30 июня 1849 г. и 5 июня 1850 г. последовали распоряжения, которыми печать возвращалась к прежнему режиму администра­тивной опеки. Так, почта могла не принимать для пересылки газет известного направления; были восстановлены ограничения прес­сы и книготорговли применительно к промысловому уставу 1845 г.; министр внутренних дел получил право налагать запрещения на всякое издание; были установлены большие залоги и т.д. Эти два распоряжения в измененном виде стали законом 12 мая 1851 г. Интересно, что при обсуждении закона печатный промысел был объявлен «общеопасным» и было признано необходимым принять самые строгие меры. Действительно, в 56 параграфах закона 12 мая заключался довольно солидный арсенал строгостей. В первом же параграфе его был провозглашен концессионный принцип для всех отраслей печатного промысла, включая даже содержание библио­тек и кабинетов для чтения. На получение концессии могли рас­считывать лишь «неопороченные», по сведениям местной поли­цейской власти. Каждый номер периодического издания при вы­ходе из печати должен был представляться в одном экземпляре в местную полицию. Все другие произведения по объему менее 20 пе­чатных листов представлялись в полицию за 24 часа до выпуска из типографии. Издатели ежемесячных журналов или произведений, выходящих в более короткие сроки, обязаны были представлять залог в 5000 талеров в городах: Берлине, Бреславле, Данциге, Кель­не, Кенигсберге, Магдебурге, Штеттине, Аахене, Эрбельфельде и Бремене; в городах второй категории — 2000 талеров; в осталь­ных местах — 1 000 талеров. В случае нарушения указанных требо­ваний, виновным угрожали штраф до 1000 талеров и тюремное заключение до 3 лет. Прокурорскому надзору было предоставлено арестовывать произведения печати, несоответствующие формаль­ным требованиям закона или же заключающие в себе состав уго­ловного преступления. В первом случае арест должен был носить характер предупреждения, во втором — обеспечения репрессии. При наложении ареста прокуратура обязана была в течение 24 ча­сов возбудить судебное преследование, а суд в течение 8 дней по­становить решение.

Преступления печати, согласно 25-му параграфа конституции, определялись по действующему уголовному закону, т.е. по закону 14 апреля 1851 г. В нем же были предусмотрены следующие пре­ступления печати: призыв к преступлению или проступку; призыв к государственной измене; призыв и подстрекательство к непови­новению законам, указам и распоряжениям правительства и апо­логия преступлений и проступков; угроза общественному спокой­ствию посредством возбуждения в подданных государства ненави­сти и презрения к государственным учреждениям и распоряжениям правительства; нарушение глубокого уважения к королю; оскорб­ление членов королевского дома; оскорбление иностранных госу­дарей и их послов; оскорбление Палат и их членов, других поли­тических корпораций, публичных учреждений и агентов и т.д. при исполнении ими служебных обязанностей или в связи с их слу­жебным призванием; богохульство и нарушения в области рели­гии; распространение и выставление безнравственных писаний, изображений и картин; нарушение чести частных лиц.

Закон 12 мая был дополнен 8 июня 1852 г. введением штем­пельного сбора. Таким образом печать была подавлена разнооб­разными юридическими и материальными условиями. Однако вто­ричное покушение на жизнь короля и душевная болезнь последне­го открыли реакционерам возможность дальнейших ограничений прессы. 2 января 1861 г. умер Фридрих-Вильгельм IV; престол пе­решел к его брату Вильгельму I, который, при помощи железного канцлера ¹¹, начал кровавую политику объединения Германии. Од­ним из ранних проявлений нового курса был указ о печати 1 июня 1863 г. Заслуживают внимания мотивы к этому указу, в которых, между прочим, находим следующее: «Воздействие судебных уч­реждений на основании закона о печати 12 мая 1851 г. и уголовно­го законодательства оказалось недостаточным для успешного по­давления крайностей печати... Борьба со стороны печати велась частью таким способом, при котором становится почти невозмож­ным воздействие на нее при посредстве судебных учреждений. Пол­ные ненависти нападки и инсинуации по адресу государственного управления и даже самой короны умышленно так производились, что будучи легко понятными для всякого, не исключая и большой массы населения, и оказывая очень вредное влияние, однако не давали доказуемого состава уголовно наказуемого действия, како­вой состав судья должен положить в основу своего решения». Ясно, что июньский указ возвращал прессу к тем временам, когда на нее воздвигались гонения за «тон и тенденцию».

Указ 1 июня вооружил администрацию правом предостереже­ний: издание, получившее два предостережения, прекращалось.

Неконституционность подобных полномочий администрации оче­видна. Правда, согласно § 27 конституции 31 января 1850 г., до­пускалось законодательное ограничение прессы всеми способами, за исключением цензуры; а на основании § 63 исполнительной власти предоставлялось издавать, в случае крайней необходимос­ти, чрезвычайные указы (Nothverordnungen), но июньский указ не находил себе опоры ни в одном из этих двух параграфов. Вот почему семь берлинских редакторов энергично протестовали про­тив июньского указа. Привлеченные к суду, они были оправданы. Против указа выступили также университеты: Гейдельбергский, Кильский и Гёттингенский. В палате депутатов 19 ноября 1863 г. против него выступили Симеон, Гнейст, Вирхов, Карловиц и др. После горячих дебатов палата постановила, что указ 1 июня не вызван ни необходимостью поддержания общественной безопас­ности, ни устранения чрезвычайного положения; что ограниче­ние печати не могло последовать путем указа; что последний по содержанию противоречит конституции. Ввиду столь энергичного противодействия, король новым указом 21 ноября отменил июнь­ский указ о прессе.

Поражение Австрии при Кёниггреце выдвинуло в Германском союзе гегемонию Пруссии, которая, по конституции 25 июня 1867 г., стала во главе Северо-германского союза. Союзная кон­ституция принципиально отнесла законодательство о печати к предметам общего ведения, но точного закона не было выработано. Последующие изменения в регламентации прессы были произве­дены в связи с новыми узаконениями о торговле и промышленно­сти. По временному закону о промышленности 8 июля 1868 г., типографщики и книготорговцы были освобождены от обязанно­сти получать от администрации удостоверения (Befähigunsnachweis) способности вести промысел. На основании Промыслового устава 8 июля 1869 г., печатный промысел был исключен из списка тех промыслов, для отправления которых требовалось особое разре­шение (Genehmigung). В силу § 43 названного устава, необходи­мость разрешения была сохранена лишь в отношении торговли печатными произведениями в публичных местах; причем, в случае отказа в выдаче разрешения, можно было приносить жалобу в по­рядке административной юстиции. С другой стороны, Уголовное уложение 31 мая 1870 г. преступления печати поставило на почву общего права.

Разгром Франции под Седаном привел к объединению кня­жеств Северо-германских с Южно-германскими в одну Германс­кую Империю. На основании конституции объединенной Импе­рии 16 апреля 1871 г., регламентация печати отнесена к области Имперского законодательства. Уже в заседании 10 мая 1871 г. Им­перскому канцлеру было поручено приготовить к ближайшей сес­сии проект имперского закона о прессе. Так как канцлер не вы­полнил возложенного на него поручения, то в 1873 г. депутатом Виндгорстом был внесен соответственный проект, переданный

19 марта того же года на заключение особой комиссии из 21 члена. Еше до окончания комиссией совещаний по поводу проекта Виндгорста Имперский канцлер 19 мая 1873 г. снова взял на себя вы­работку проекта о печати. В 1874 г. 5 февраля при открытии Рейх­стага канцлер сказал, между прочим: «Правовое положение печа­ти еще в прошлом году было предметом обсуждения в Союзном Совете и Рейхстаге. Потребность в общем законе в этой области не подлежит сомнению». Через шесть дней после этого он предста­вил свой проект закона с мотивами. Обсуждение проекта началось 20 февраля. Ввиду того что проект не отличался дружелюбным отношением к печати, в Рейхстаге произошли горячие дебаты, в результате которых было решено передать проект в комиссию из 14 человек. С 16 по 24 марта того же года заключения комиссии дебатировались в Рейхстаге. Третье обсуждение имело место 24— 25 апреля. Правительственный проект, подвергнутый Рейхстагом крупной переработке, был утвержден королем и опубликован 7 мая 1874 г. Этот закон действует в Германии и до настоящего времени [до 1906 года — года издания книги. — Прим. ред. ]. Он заключает 31 параграф в шести главах. В параграфе первом говорится, что «свобода печати подлежит только тем ограничениям, которые предписаны или допущены настоящим законом». Закон 7 мая при­меняется ко всем типографским произведениям, а также и к дру­гим, воспроизведенным механическими или химическими спосо­бами и предназначенным для распространения в умноженном количестве. На каждом выходящем в свет печатном произведении закон предписывает обозначать фамилию и адрес типографщика, издателя или автора, если последний сам издает свое произведе­ние. Это требование не распространяется на печатные произведе­ния, как-то: прейскуранты, визитные карточки, пригласитель­ные билеты и т.д. На произведениях периодической печати, кроме того, на каждом номере должна быть обозначена фамилия и ад­рес ответственного редактора, который должен обладать всеми гражданскими правами и проживать в Германской Империи или иметь в ней юридически постоянное местожительство. Один эк­земпляр каждого номера периодического издания, не посвящен­ного исключительно науке, искусству, торговле или промышлен­ности, издатель при начале рассылки должен представлять в местное полицейское управление. Каждое периодическое издание обязано помещать, по требованию заинтересованного официаль­ного учреждения или частного лица, поправки к опубликован­ным в издании сообщениям, притом без каких-либо собственных прибавлений и сокращений, сейчас же по получении поправки, непременно в той же части и тем же шрифтом, где и как была напечатана исправляемая статья, и бесплатно, если поправка по размерам не превышает исправляемой статьи. Если заграничное издание в течение одного года подвергнется двукратному осужде­нию, то в течение двух месяцев после вступления в законную силу последнего судебного решения имперский канцлер имеет право запретить распространение подобного издания сроком до 2 лет. Имперский канцлер также может воспретить опубликование в военное время сообщений о передвижении войск и средствах обо­роны. Для преступлений печати установлена шестимесячная дав­ность. Печатные произведения могут подвергнуться конфискации в точно определенных случаях. Распоряжение о конфискации де­лается прокуратурой, которая в течение 24 часов обязана предста­вить свое распоряжение в суд, а последний, также в течение 24 часов, обязан постановить решение. Если же конфискация состо­ялась по распоряжению полиции, то последняя обязана доставить прокуратуре протокол не позже 12 часов по наложении конфис­кации. Прокуратура, в свою очередь, в этом случае делает пред­ставление суду в течение ближайших 12 часов. Все преступления печати подлежат разрешению суда.

Когда улеглись бури революции, закончилось объединение Гер­мании под верховенством Пруссии и жизнь вступила в границы мирного течения, в широких народных кругах стало резко обозна­чаться недовольство сложившимся порядком. Рабочее население поняло, что оно осталось в стороне от благих приобретений госу­дарственных преобразований. Партия под именем социал-демок­ратии выступила на защиту интересов и прав трудового населе­ния. Правящая буржуазия почуяла опасность. Случайное событие ей помогло с соблюдением приличия обрушиться на организа­цию пролетариев. В центре Берлина 11 мая 1878 г. жестяником Геделем было совершено покушение на жизнь короля. Случай был подхвачен и поставлен в вину прогрессистам. Началась расправа. Орудием для нее послужил закон об оскорблении величества. За один только день 8 июня 7 человек были присуждены к заключе­нию в тюрьме в течение 22 с половиной лет. Одновременно с гонением на свободу слова правительство задумало с корнем унич­тожить социал-демократию и 17 мая внесло в Союзный Совет проект, отдававший ненавистную партию в полное распоряжение полиции. Проект был отклонен 23 мая большинством 213 против 60 голосов. Новое покушение Нобилинга на жизнь короля решило участь социал-демократии: «Проект закона против общеопасных стремлений социал-демократии», внесенный правительством в Рейхстаг 13 августа 1878 г., был принят 19 октября того же года большинством 221 против 149 голосов и через два дня распубли­кован. В течение 8 месяцев — с 21 октября 1878 г. до 30 июня 1879 г. — число запрещенных периодических изданий достигло 147, а число непериодических — 278. Кроме того, 217 союзов с 5 кассами были закрыты. В дополнение к закону о социалистах в Берлине и Потсдаме 28 ноября 1878 г. было введено «малое» осадное поло­жение, и на следующий же день 67 наиболее выдающихся деяте­лей социал-демократии подверглись высылке, а за ними последо­вали сотни других.