Каким вы увидели город? Какие грани поэтического таланта Мандельштама раскрываются в этом стихотворении?

(Петербург Мандельштама - это город с роскошными и выразительными зданиями, город Пушкина, это мир высокой культуры, красоты и город с его бытовыми сценами. Стихи о Петербурге поражают нас своей необыкновенной музыкальностью, изящностью и даже таинственностью). Когда мы говорим о поэте, нам важно почувствовать поэтическое восприятие им своей эпохи. А эпоха Мандельштама исполнена трагических событий.

Вывод:

М андельштам утверждает в своих стихах единство культурных пластов. По воспоминаниям А. Ахматовой, на вопрос, что такое акмеизм, поэт ответил: "Тоска по мировой культуре". Неслучайно в его стихи, неразрывно связанные с современностью, органично вплетены образы, мотивы Гомера и Расина, Пушкина и Диккенса, готика и ампир, античность и классицизм.

 

Особенности поэтики раннего Мандельштама:

-архитектурность,

-отношение к слову как к строительному материалу (слово — камень),

-понимание искусства как связующей нити между поколениями.

Сборник "Камень" связан с мотивами созидания, творчества, жизнеутверждения.

 

В 1918-1920 годах, в годы революционного разлома, он скитается по России, даже арестован врангелевцами в Крыму, во второй раз в Сухуми, где едва избежал расстрела.  Далёкий от власть имущих любой масти, нищий и державшийся независимым, Мандельштам вызывал недоверие со стороны любых властей. Из Тифлиса Мандельштам пробирается в Россию, в Петроград. Об этом четырёхмесячном пребывании в родном городе – с октября 1920 по март 1921 года – написано много воспоминаний. Ко времени отъезда из Петрограда уже был закончен второй сборник стихотворений “Tristia” – книга, принёсшая её автору мировую известность.

Именно тогда он во время скитаний, в Киеве, сближается с Н.Я.Хазиной, которая станет ему спутницей на всю жизнь, разделит с ним самые страшные годы и оставит после себя замечательные воспоминания об О. Мандельштаме и о поэзии серебряного века.

Когда мы говорим о поэте, нам важно почувствовать поэтическое восприятие им своей эпохи. А эпоха Мандельштама исполнена трагических событий. Революция. Гражданская война... И это трагическое веяние эпохи врывается в его стихи, хотя революцию он принял восторженно. Особенно ярко отражает атмосферу времени стихотворение «Век», написанное в 1922 году.

Новая эпоха лишена, по Мандельштаму, человеческого содержания. Поэт чувствует себя одиноким и ненужным перед лицом исторической бури. История обретает смысл лишь тогда, когда она наполнена гуманистическим содержанием. Хаос превратить в гармонию, а историю в культуру - вот в чём предназначение художника.

Век мой, зверь мой, кто сумеет
Заглянуть в твои зрачки
И своею кровью склеит
Двух столетий позвонки?

Новый век стремится порвать со всей прежней историей и культурой, он не желает их знать. Но разбивает позвоночник:

И ещё набухнут почки,
Брызнет зелени побег,
Но разбит твой позвоночник,
Мой прекрасный жалкий век!...
Чтобы вырвать век из плена,
Чтобы новый век начать,
Узловатых дней колена
Нужно флейтою связать...

Именно искусство, считает Мандельштам, является мощной связующей силой. Искусство, поэзия ответственны перед историей, культурой и человечеством».

1921 год мы вправе назвать новым этапом в поэтическом творчестве, да и в жизни поэта. Смерть Блока, расстрел Гумилёва. «В Петербурге мы сойдёмся снова...» - писал он в феврале 1921 года, уезжая в Грузию. Нет! Больше не будет Петербурга. Больше нет поэтического братства. Будет трудная жизнь вечного изгнанника. Будут стихи, эпохальные стихи, но только через 5 лет, за 5 лет он не напишет ни одной поэтической строки. И только в 30 годы зазвучит голос поэта, но это другой голос.

Летом 1930 года он отправился в Армению. Приезд туда был для Мандельштама возвратом к историческим источникам культуры. Цикл стихотворений “Армения” вскоре был напечатан в московском журнале “Новый мир”.

Жизнь была наполнена до предела, хотя все 30–е годы это была жизнь на грани нищеты. Поэт часто находился в нервном, взвинченном состоянии, понимая, что принадлежит к другому веку, что в этом обществе доносов и убийств он настоящий отщепенец. Живя в постоянном нервном напряжении он писал стихотворения одно лучше другого – и испытывал острый кризис во всех аспектах своей жизни, кроме самого творчества.

Во внешней жизни один конфликт следовал за другим. Летом 1932 года живший по соседству писатель С. Бородин оскорбил жену Мандельштама. Мандельштам написал жалобу в Союз писателей. Состоявшийся суд чести вынес решение, не удовлетворительное для поэта. Конфликт долго оставался неизжитым. Весной 1934 года, встретив в издательстве писателя А. Толстого, под председательством которого проходил “суд чести”, Мандельштам дал ему пощёчину со словами: “Я наказал палача, выдавшего ордер на избиение моей жены”.

В 1933 году Мандельштам первый и единственный из живущих и признанных в стране поэтов, написал антисталинские стихи и прочёл их не менее чем полутора десяткам людей, в основном писателям и поэтам, которые, услышав их, приходили в ужас и открещивались: “Я этого не слышал, ты мне этого не читал.” Вот одно из них:

 

Мы живём, под собою не чуя страны,

Наши речи за десять шагов не слышны,

А где хватит на полразговорца,

Там припомнят кремлёвского горца.

Его толстые пальцы, как черви, жирны,

И слова, как пудовые гири, верны,

Тараканьи смеются глазища,

И сияют его голенища.

А вокруг него сброд тонкошеих вождей,

Он играет услугами полу людей.

Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,

Он один лишь бабачит и тычет.

Как подкову, дарит за указом указ –

Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.

Что ни казнь у него – то малина

И широкая грудь осетина.

 

В мае 1934 года его арестовали за  эту антисталинскую, гневную, саркастическую эпиграмму, которую он неосторожно читал своим многочисленным знакомым. Нервный, истощённый, на следствии он держался очень нестойко и назвал имена тех, кому читал эти стихи о Сталине, сознавая, что ставит невинных людей в опасное положение. Вскоре последовал приговор: три года ссылки в Чердынь. Он жил здесь с сознанием, что в любой момент за ним могут прийти и увести на расстрел. Страдая галлюцинациями, в ожидании казни, он выбросился из окна, расшибся и сломал плечо. Подробности этих дней мы находим в воспоминаниях А. Ахматовой: “Надя послала телеграмму в ЦК. Сталин велел пересмотреть дело и позволил выбрать другое место. Неизвестно, кто повлиял на Сталина – может быть, Бухарин, написавший ему: “Поэты всегда правы, история за них”. Во всяком случае, участь Мандельштама была облегчена: ему позволили переехать из Чердыни в Воронеж, где он провёл около трёх лет.

Воронежский период характеризуется необыкновенным подъёмом творческой энергии. А. Ахматова говорила, что простор, широта, глубокое дыхание проявились именно в стихах воронежского цикла. Контраст художественных достижений и повседневности в этот период разителен.

Невиданный творческий взлет 1935 года воплотился в создании Воронежских тетрадей.

 

Лишив меня морей, разбега и разлета

И дав ноге упор насильственной земли,

Чего добились вы? Блестящего расчета -

Губ шевелящихся отнять вы не могли.

 

Превозмогая горечь одиночества и отверженности, Мандельштам достигает удивительной полноты, цельности видения мира, органической сопричастности всему, что происходит вокруг, высочайшей степени свободы.

В мае 1937 — поэт возвращается из ссылки. По приезде в Москву строил планы на будущее, радовался жизни. Но уже через несколько дней столкнулся с московскими порядками: из-за судимости в столице ему оставаться не разрешили – не позволили поселиться в своей собственной квартире.

В начале июня гонимый поэт со своей женой поселился в Савёлово, посёлке на Волге. Он не мог знать, что ему остался только один год бродяжнической жизни до чуть более полугода в аду сталинских тюрем, этапов и транзитных лагерей.В последний год жизни Мандельштам часто ездил в Москву, пытался найти работу, но все двери для него уже были закрыты. “Нам не на что было жить, - вспоминала Надежда Мандельштам, - и мы вынуждены были ходить по людям и просить помощи”.

В марте 1938 года с помощью Литературного фонда Мандельштам получил путёвку в дом отдыха. Он взял с собой книги – Данте, Пушкина, Хлебникова. Жилось ему там спокойно: чтение, прогулки на лыжах. Утром второго мая его разбудил стук в дверь. Мандельштам отворил, на пороге стояли двое в военной форме, которые предъявили ему ордер на арест…

2 мая 1938 года осуждён на пять лет исправительно-трудовых лагерей по обвинению в контрреволюционной деятельности.

Смерть наступила в пересыльном лагере 27 декабря 1938 года. Из опубликованных сведений о последних днях Мандельштама наиболее достоверным представляется свидетельство сокамерника поэта Ю. И. Моисеенко.

Бесхитростный рассказ человека, весьма далекого от поэзии, вряд ли осознающего величие того, о ком он рассказывает, потрясает своей трагической простотой.

На земле нет могилы Мандельштама. Есть лишь где-то котлован, куда в беспорядке сброшены тела замученных людей, среди них, по-видимому, лежит и Поэт, как его звали в лагере. Хотя из других источников можно узнать, что могила Мандельштама уже найдена, но это лишь догадки и предположения.

Поэт вовсе не был политиком и никогда не был антисоветчиком, антикоммунистом. Просто Мандельштам оказался инстинктивно прозорливее и мудрее многих, увидев жестокую, разрушавшую судьбы миллионов людей политику кремлёвских властителей. Это просто своеобразное сатирическое обличение зла.

 

О, небо, небо, ты мне будешь сниться!

Не может быть, чтоб ты совсем ослепло,

И день сгорел, как белая страница:

Немного дыма и немного пепла!

 1911

 

NOTRE DAME

Где римский судия судил чужой народ,
Стоит базилика, - и, радостный и первый,
Как некогда Адам, распластывая нервы,
Играет мышцами крестовый легкий свод.

Но выдает себя снаружи тайный план:
Здесь позаботилась подпружных арок сила,
Чтоб масса грузная стены не сокрушила,
И свода дерзкого бездействует таран.

Стихийный лабиринт, непостижимый лес,
Души готической рассудочная пропасть,
Египетская мощь и христианства робость,
С тростинкой рядом - дуб, и всюду царь - отвес.

Но чем внимательней, твердыня Notre Dame,
Я изучал твои чудовищные ребра,
Тем чаще думал я: из тяжести недоброй
И я когда-нибудь прекрасное создам.

О.Э.Мандельштам, 1912