Отношения между городами

До сих пор в основе наблюдений, рассуждений и выводов было положение о равенстве и единстве внутри городской курии. Но это было далеко не так. К 20-м годам она была весьма разнородна и близка к разобщению. Главная причина этого была финансовой.

Размеры взносов в кассу Союза определялись в соответствии с доходами магистратов. Руководство городской курии в 1488, 1499, 1500, 1512–1513, 1522 гг. назначало комиссии для оценки городского имущества и доходов. Комиссарам предписывалось определить в гульденах размеры всех денежных и натуральных поступлений в городскую казну, включая доходы от домов призрения. Первоначально предполагалось взимать налоги из расчета полгульдена с каждых ста, но по требованию дворян был принят однопроцентный побор. В 1522 г. города обязывались вносить уже три гульдена со ста, но разверстка за этот год не опубликована¹⁸⁹.

Можно выделить три группы внутри швабских городов. Ведущее положение занимали Аугсбург и Ульм. В 1488 г. им полагалось уплатить 32% общегородского сбора, в 1489 — 40%, в 1499 (на швейцарскую войну) — 34%, в 1500 — 40%, в 1512 — 53%, в 1513 г. — 45%. Ко второй группе были отнесены города, способные уплатить не менее 5% общегородского сбора. На их долю приходилось в 1488 г. 35% суммы (Эсслинген, Иберлинген, Нордлинген, Швебиш-Халл, Мемминген, Биберах), в 1489 г. — 32% (Иберлинген, Нордлинген, Мемминген), в 1499 — 35% (Эсслинген. Иберлинген, Нордлинген, Швебиш-Халл, Мемминген, Биберах), в 1500 — 24% (Эсслинген, Нордлинген, Швебиш-Халл, Мемминген). В 1512 г. городом, могущим уплатить 5% сбора, был признан только Иберлинген, но в комиссию не вошел представитель Аугсбурга, и в 1513 г. уже с его участием была проведена переоценка. В общей сложности Иберлинген, Нордлинген и Мемминген должны были уплатить 20% всей суммы. В третью группу входили города, способные уплатить не более 4% сбора¹⁹⁰.

Капитанами городской курии были только бургомистры и экс-бургомистры Аугсбурга и Ульма, а советниками при них состояли в разные годы бургомистры и экс-бургомистры Нюрнберга, Эсслингена. Меммингена, Иберлингена, Нёрдлингена, Швебиш-Халла, Швебиш-Гмюнда, Равенсбурга, Бибераха, Кемптена¹⁹¹.

В 1450, 1496, 1498 гг. городские съезды обязали города уплатить Ульму 3604 гульдена долга, возникшего потому, что ульмский магистрат внес за них деньги в общую кассу¹⁹². Просьбы об отсрочках платежей, повышении налогов с Ульма, Аугсбурга, дворянства, сокращении союзных расходов, исходившие от разных городов, подавались в 1494, 1498, 1505, 1516, 1517 гг¹⁹³. Наиболее остро напряженность в отношениях между городами проявилась в начале 20-х годов. В 1520 г. Ройтлинген, Гейльбронн и Швебиш-Халл потребовали [55] сокращения своей доли¹⁹⁴. В декабре 1521 г., когда встал вопрос о дальнейшем продлении Союза, магистраты Меммингена, Равенсбурга, Пфуллендорфа, Вангена, Лейткирха и Бухорна подали жалобу императору, в котором заявили, что не хотят оставаться в организации. Их позиция объяснялась ухудшением финансового положения городов в результате войн. Политических причин для продления Союза городские власти не находили, так как у этих городов не было конфликтов ни с князьями, ни с другими городами. Авторы жалобы подчеркивали неравноправное положение более бедных общин в организации¹⁹⁵.

Петиция отражала действительное положение дел. В 1520 и в 1522 г. городские съезды напомнили членам Союза, что они задолжали Ульму 4 тыс., а Нюрнбергу и Аугсбургу — 8 тыс. гульденов. Долг образовался в ходе войны за Вюртемберг, когда Ульм, Нюрнберг и Аугсбург оплатили все расходы, став кредиторами своих союзников¹⁹⁶.

Представляется возможным констатировать отсутствие фактического равенства между городами, входившими в Швабский союз, влияние в организации крупнейших городов Швабии и Нюрнберга.

Таким образом, к 20-м годам XVI в. внутри Союза сложилось три группы противоречий (не считая отношений с дворянством). Это были княжеско-городские противоречия; противоречия между императором и городами. Наконец, это были противоречия внутри городской курии.

Можно проследить постепенное развитие политических требовании городских властей, в 90-е годы дело не шло дальше конфирмации их привилегий. Впрочем, в 1495–1498 гг. города регулярно участвовали в работе рейхстагов, хотя к участию в выработке решений не допускались¹⁹⁷. Затем были предприняты попытки расширить власть Союза и с помощью императора оказать сопротивление экспансии одного из князей. Наконец, почти перед самым началом Реформации было сформулировано требование участия в имперских делах, что тогда означало предоставление равных с князьями прав на рейхстагах: в 1516 г. на союзном съезде в Аугсбурге впервые было высказано мнение, что помощь императору следует оказывать, если он будет советоваться о сословиями в военных делах¹⁹⁸.

Таким образом, можно заключить, что к началу Реформации сложилась единая позиция городов, намеревавшихся изменить свой политико-правовой статус. [56]

¹⁸⁹ Klüpfel, l. S. 21–25, 31–33, 405; II. S. 59–60, 63, 225, 228.

¹⁹⁰ Ibid. l. S. 32, 33, 68–70, 350–357, 363, 405–406; II. S. 60–62, 72–73.

¹⁹¹ Ibid. I. S. 14, 23–25, 78, 112, 164, 177, 218–219, 343, 361–363, 404–405. 432, 460–461, 530; 11. S. 1, 27, 38–39, 47, 59, 69–70, 97, 141, 151, 182, 183. 204.

¹⁹² Ibid. l. S. 77.

¹⁹³ Ibid. l. S. 100, 202, 251–252, 254–256, 534–535; II. S. 135, 136.

¹⁹⁴ Ibid. II. S. 183.

¹⁹⁵ Ibid. 11. S. 220–221.

¹⁹⁶ Ibid. II. S. 187, 228–233.

¹⁹⁷ Isenmann. Op. cit.; Schmidt H. Chr. Op. cit. S. 27.

¹⁹⁸ Klüpfel. II. S. 130.

ГЛАВА 3
Дворянство Швабии на рубеже XV–XVI вв.

Задача данной главы — определить социальную границу между такими группами, как князья и дворянство; выяснить важнейшие социально-экономические характеристики положения дворян; изучить социально-правовую структуру швабского дворянства. Итоги должны послужить основой для исследования отношений дворянства с Швабским союзом.

Князья и дворяне

В германском ленном праве XIII в. состав и положение князей представлялись вполне определенными. Швабское Зерцало отводило им вторую и третью ступени в вассальной иерархии. Более высокое положение занимали архиепископы, епископы и «окняженные» аббаты и аббатисы, Вслед за ними шли светские князья¹⁹⁹.

Включение духовных лиц в группу князей издавна отмечалось иностранцами как особенность германского господствующего слоя, французский монах Альберик, составляя в начале 40-х годов XIII в. свою хронику, писал: «Заметь, читатель, что в Германии все архиепископы и епископы, а также некоторые имеющие превосходство аббаты, принадлежащие к черному духовенству, все герцоги, некоторые маркграфы, ландграф Тюрингии, пфальцграф Рейнский зовутся князьями (principes), все же остальные являются графами, кастелланами или благородными (nobiles)»²⁰⁰.

Развитие германских земель в XIV–XV вв. характеризовалось становлением территориальной системы. В этих условиях происходила существенная трансформация ленного права как элемента территориально-государственного устройства. В качестве ленов в рамках отдельных княжеств стали фигурировать отдельные права, поборы, регалии, баналитеты и прочее. Этот процесс не был специфически германским. Он являлся частью эволюции межфеодальных связей в Западной Европе, происходившей с XIII в. В Германии происходила территориализация ленных отношений, установление связей вассалов не с личностью господина, а с территорией²⁰¹. Поэтому обращение к ленному праву, оформленному в конце XIII в., вряд ли может способствовать адекватной оценке социальной структуры класса феодалов. [57]

Прежде всего необходимо ответить на вопрос о причислении к княжескому сословию представителей высшего духовенства. В XIII столетии их положение определилось непосредственным имперским подчинением. К концу XIII в. в Германии насчитывалось 92 церковных князя: семь архиепископов, 29 епископов, один патриарх, 29 имперских аббатов и 16 аббатис. Важнейшей особенностью дальнейшего развития этой группы Ю. Фиккер считал постепенное сокращение круга духовных лиц, причислявшихся к князьям, медиатизацию аббатств и епископств²⁰². В XIV в., несмотря на сохранение имперского подчинения, многие епископства вошли в состав территориальных образований под верховной властью светских князей. Происходила консолидация высшей юрисдикции, прав фогства и патроната в руках светской власти²⁰³.

В XIV–XV вв. вмешательство светских князей в юрисдикцию епископов и аббатов, постепенное сокращение власти последних были обусловлены стремлением территориальных властителей подчинить себе хозяйственную деятельность церковных организаций. Эта практика сыграла определенную роль в формировании церковного устройства, сложившегося после Реформации в протестантских княжествах²⁰⁴. С 40-х гг. XIV в. ландграфы Гессена вели борьбу за подчинение монастырей и клира светскому суду, в середине XV в. герцог Саксонии распространил свою судебную власть на все монастыри²⁰⁵. В баварских землях все судебные споры, касавшиеся десятины, еще в XIV в. были переданы светскому суду²⁰⁶. В Юго-Западной Германии право взимания десятины, наряду с правами фогтства и патроната над церквами, являлось привилегией австрийского дома, жаловавшейся ленникам²⁰⁷.

Непосредственное имперское подчинение сохраняли прелаты Швабии²⁰⁸. Император Максимилиан ввел в свою титулатуру звание «князь в Швабии», перешедшее затем к Карлу V²⁰⁹. В этом акте отразилась двойственная природа власти Габсбургов в Швабской земле — императорская (см. Введение) и княжеско-территориальная. При основании Швабского союза принципиальное значение приобрел патронат императорской короны над этой областью — непосредственное имперское подчинение швабских монастырей подчеркивалось Фридрихом III в документах, составленных в связи с основанием новой организации²¹⁰.

Но за все время существования Союза швабские аббаты входили в одну группу вместе с дворянством, не пытаясь занять место среди князей. Позже прелаты Швабии объединились в коллегию, которой покровительствовал император Карл V, имевший титул «высший фогт и защитник Святой Римской Церкви»²¹¹. Но патронат императора не означал причисление аббатов к духовным князьям.

Что касается архиепископов, то княжеским достоинством, безусловно, обладали архиепископы Кельна, Майнца и Трира, входившие в коллегию курфюрстов. При составлении императорских описей в XV–XVI вв. термин [58] «князь» применялся только к светским владетелям (в 1422 г. — «герцоги и светские князья», в 1521 г. — «светские князья»)²¹². При учреждении имперского регимента шла речь о группе, именовавшейся «духовными князьями». В новом органе управления обязательно было представительство архиепископа Зальцбурга, епископов Бамберга, Вюрцбурга, Шпейера, Страсбурга, Аугсбурга²¹³. Те же лица входили в состав княжеской курии Швабского союза²¹⁴. Таким образом, с полной уверенностью к группе духовных князей можно отнести только курфюрстов и епископов из Юго-Западной Германии.

Состав светских князей отличался сравнительной определенностью и устойчивостью. В описи 1422 г. значилось 27 человек, представлявших 15 княжеских родов, в Вормсском артикуле 1521 г. — 29 князей, принадлежавших к 20 домам. Промежуточною группу составляли владетели Ангальта, Вюртемберга, графы фон Геннеберг, приобретшие княжеское достоинство в XV в. Причисление к этой группе происходило в ходе работы рейхстагов, при оформлении имперских описей, документов, исходивших из имперской канцелярии²¹⁵. Роль имперских институтов в формировании правовой традиции несомненна. Оно приобретает особое значение в связи с тем, что современная историография после появления исследования К. З. Бадера отказалась от поиска определяющих юридических факторов, могущих послужить основой для формирования княжеств²¹⁶. Речь идет о четком и ясном определении, что есть княжество. Вместо этого можно говорить о правовом конвенционализме, о том, что в источниках, касающихся имперских институтов, прослеживается обычай признавать князьями тех или иных лиц, а княжествами — их владения. Таким образом, весьма существенной оказывалась роль империи в становлении территориальной власти. Никакого антагонизма не было, напротив, происходило взаимодействие.

Если в XIV в. территориальные образования представляли собой конгломерат самых разнообразных прав, связанных о личностью властителя, а не с территорией²¹⁷, то к XVI в. земельная государственность прошла уже немалый путь развития. По существу, мы уже имеем дело с разграничением частноправового и публичноправового порядка. Последний представлен княжеским суверенитетом, связанным с суверенитетом империи. В трудах правоведов второй половины XVI в. закрепляется представление о князьях как о носителях государственной власти, лицах, признающих власть одного императора и владеющих областями (провинциями), называемыми «княжествами»²¹⁸.

Опираясь на исследования немецких историков и на ряд опубликованных документов, можно составить представление о том, как развивалась княжеская финансовая система, из чего складывались доходы.

В условиях раздробленности отдельных владений функции финансовых чиновников на локальном уровне взяли на себя фогты, а также кельнеры (целлерарии)²¹⁹. [59] Тесную связь между этими должностными лицами можно обнаружить в XV в. во владениях Трирского архиепископа, если рассмотреть инструкцию, выданную последним своему фогту. В ней, в частности, оговаривалось, что фогт обязан оказывать содействие кельнеру в сборе податей²²⁰. В Люнебурге фогтство, включающее несколько населенных пунктов, являлось фискальным звеном, а фогт ведал сбором земского налога²²¹.

Для Кельнского архиепископства, Пфальца, Юлиха большое значение имело обладание таможнями на Рейне, поэтому удельный вес налогов в денежных поступлениях колебался от 20% до 50%. Таким же колебаниям подвергались и размеры домениальных доходов, занимавших в первой половине XV в. второе место в бюджете территориальных образований. В конце века этот вид поступлений составлял 2–5% в Пфальце и Куркельне и 15% — в Юлихе. Начиная с первой половины XVI в. в этих княжествах установилось следующее соотношению между различными видами денежных поступлений: налоги — 50%, регальные доходы — 30%, домениальные поступления — 20%²²².

Интересен бюджет Баварии во второй половине XV — начале XVI в. Для Виттельсбахов первостепенное значение имели доходы с таможен и натуральные поступления (зерно). Последнее было обусловлено тем, что князья могли контролировать цены на местных рынках, поэтому считали получение натуральных доходов не менее важным делом, чем увеличение размеров своих владений²²³.

Конечно, на основании локальных исследований нельзя сделать обобщающий вывод о финансовых основах территориальной власти. Можно только назвать некоторые общие черты, отмеченные исследователями в разных землях. Во-первых, это сохранение зависимости от домениальных доходов. Во-вторых, тенденция к росту удельного веса регальных поступлений, прежде всего таможенных сборов. Прямые городские налоги, как показано на примере Баварии, были не столь уж велики — налог с рынков составлял около 3% от общего количества поступлений в бюджет Виттельсбахов²²⁴.

Князья были представлены на рейхстагах отдельно от той группы дворянства, к которой применялось обозначение «графы и господа», в германском ленном праве первые не входили в систему щитов (то есть ступеней вассально-ленной иерархии), а свободные господа (frein herren) занимали четвертый щит вслед за князьями²²⁵. Традиционно для передачи этого титула используется термин «барон», но с полной уверенностью о правомерности такого перевода можно говорить только со второй половины XVI в²²⁶. Кроме того, по своему значению и происхождению титул «господин, свободный господин» отличался от баронского титула в других европейских странах. В Шотландии, Англии, Франции, Венгрии «баронами» (как правило, во множественном числе) с XIII в. именовались крупные магнаты, непосредственные ленники короны, члены королевского суда²²⁷, то есть лица, чье положение [60] было аналогично княжескому статусу в Германии. Последние, правда, имели бульшую власть в подчиненных территориях, чем высшее дворянство в других европейских странах²²⁸.

Представляется необходимым рассмотреть соотношение между политико-правовым статусом князей и их имущественным положением. Для империи в целом такую возможность дает Вормсский матрикул, сохранивший сведения о денежных взносах на содержание палатного суда и регимента, которые должны были сделать курфюрсты, князья, архиепископы, епископы, прелаты, графы, господа, имперские города²²⁹. Этот источник содержит оценку имущественного положения различных групп господствующего класса и городов. Показательными в данном случае будут не абсолютные размеры взносов, а соотношение между долей участия в общеимперском сборе и количеством податных единиц внутри групп. По мнению составителей матрикула, светские князья были в состоянии внести 19% необходимой суммы, а графы и господа — 13%. Первые составляли 8% от числа плательщиков, вторые — 34%. В других группах соотношение было таково: архиепископы и епископы — 13% и 13%, монастыри — 14% и 21%, свободные и имперские города — 33% и 22%.

В отличие от курфюрстов, которым полагалось платить по 600 гульденов каждому, светским князьям, графам, господам предписывалось внести суммы, соответствующие их состоянию. Учитывая это, можно попытаться выделить отдельные слои внутри этих групп.

Большинство графов и господ (69%) должно было сделать минимальный взнос, размеры которого не превышали 50 гульденов, 19% от общего числа предписывалось внести от 50 до 100 гульденов. Свыше 100 гульденов платили 12% графов и господ. У князей минимальный взнос (до 100 гульденов) был только у трех лиц (11%). 41% плательщиков вносил сумму, превышавшую 500 гульденов. Самым многочисленным был слой князей, считавшихся способными уплатить от 100 до 500 гульденов (48%).

С точки зрения современников, светские князья обладали гораздо б о льшими финансовыми возможностями, чем графы и господа. Вормсский матрикул оценивал последних как группу, в которой существовал сравнительной узкий слой наиболее состоятельных феодалов. Среди них были представители родов, сыгравших заметную роль в политической деятельности швабского дворянства, — графы фон Верденберг, фон Монтфорт, фон Зонненберг, фон Фюрстенберг, фон Эттинген. Что касается князей, то в их группе было обратное соотношение — менее богатые составляли меньшинство. К наиболее состоятельным князьям были отнесены владетели Австрии, Баварии, Гессена, Вюртемберга, Саксонии.

Разумеется приведенные выше цифры лишь условно могут быть приняты как показатель имущественного положения различных групп господствующего слоя. Матрикул отражал не только уровень доходов, но и оценивал социальный [61] статус в самом широком смысле: политическое влияние, традиционные отношения среди князей, графов, господ. Следует констатировать, что даже равный с небогатыми (относительно) князьями имущественный статус некоторых дворян не приводил к повышению их политико-правового статуса.

¹⁹⁹ Gengler, 1875. Cap. V. § 6. Schwabenspiegel. S. 154.

²⁰⁰ Chronica Albrici. P. 934. 40–43.

²⁰¹ Бессмертный Ю. Л. Феодальная деревня и рынок в Западной Европе ХII–ХIII вв. М., 1969. с. 37–91: Колесницкий Н. Ф. Особенности вассально-ленных отношений в Германии в Х–ХIII вв. // СВ. 1969. Вып. 32. С.119–120; Diestelkampf B. Lehnrecht und spätmittelalterliche Territorien // Der deutsche Territorialistaat. l. S. 78, 84; Patze H. Die welfischen Territorien im 14. Jh. // Ibid. II. S. 33. 45; Lechner K. Die Bildung des Territoriums und die Durchsetzung der Territorialhoheit im Raum des östlichen Österreich // Ibid. II. S. 424.

²⁰² Ficker J. Vom ReuchsFürstenstande. Bd. l. Stuttgart, 1846. S. 373. 375.

²⁰³ Naendrup-Reimann J. Territorien und Kirche im 14. Jh. // Der deutsche Territorialstaat, l. S. 117–174.

²⁰⁴ Mikat P. Bemerkungen zur Verhältnis von Kirchengut und Staatsgewalt am Vorabend der Reformation // ZSRG KA. 1981. Bd. 98. S. 309.

²⁰⁵ Heinemeyer W. Die Territorien zwischen Reichstradition, Staatlichkeit und politischen Interessen // Säkulare Aspekte. S. 77–89.

²⁰⁶ Mikat. Op. cit. S. 291.

²⁰⁷ Hohenberg, I. S. 134 f.; II. S. 275–280; 237–250.

²⁰⁸ Cochlaeus. Descriptio. Cap. V. § 28. P. 104.

²⁰⁹ Ficker, Op. cit. S. 187; Lünig. IX. 12. No. XXV; 13. No. XXXIII; 19. No. XV.

²¹⁰ RTA MR. III.1. No. 74a. 99a-c.

²¹¹ Reder-Dohna A. Die schwäbischen Reichsprälaten und der Kaiser // Politische Ordnungen. S. 157.

²¹² RTA Aer. Vlll. No.145, 147; JR. II. No. 56.

²¹³ RTA JR. II. No. 101. S. 731.19–20.

²¹⁴ RTA MR. III,1. NO. 73, c, e, g, i; Klüpfel. I. S. 448 f; II. S. 330.

²¹⁵ Ficker. Op. cit. S. 209–210, 266–267.

²¹⁶ Колесницкий Н. Ф. Проблема возникновения территориальной власти в Германии в немецкой буржуазной историографии // СВ. 1977. Вып. 41. С. 239 сл.

²¹⁷ Landwehr G. Mobilisierung und Konsolidierung der Herrschaftsordnung im 14. Jh. // Der deutsche Territorialstaat. II. s. 499.

²¹⁸ Thesaurus Besoldi. P. 283.

²¹⁹ Droege G. Die Ausbildung der mittelalterlichen territorialen Finanzverwaltung // Der deutsche Territorialstaat, l. S. 329, 342.

²²⁰ Lamprecht, III. S. 272.

²²¹ Lüneburg. S. 92.

²²² Droege G. Die finanziellen Grundlagen des Territorialstaats in West- und Ostdeutschland an der Wende vom Mittelalter zur Neuzeit // VSWG. 1966. Bd. 53. S. 149–152.

²²³ Siegler W. Studien zum Staatschaushalt Bayerns in der zweiten Hälfte des 15. Jhs. München, 1981. S. 228, 231.

²²⁴ Ibid. S. 231.

²²⁵ Gengier. 1875. Cap. V. § 6; Schwabenspiegel. s. 154.

²²⁶ Thesaurus Besoldi. P. 269–270.

²²⁷ MTHH. L., 168; Reid R. R. Barony and Thanage // MHR. 1920. Vol. 35. P. 181, 196; Rilty-Smith J. The Feudal Nobility and the Kingdom of Jerusalem 1174–1277. London: Basingstoke, 1973. P. 16–17.

²²⁸ Press V. Kaiser Karl V, König Ferdinand und die Entstehung der Reichsritterschaft. Wiesbaden, 1976. S. 52.

²²⁹ RTA JR. II. No. 56.