Бальдассаре Кастильоне 6 страница

ТАРКВИНИЯ. Остается рассмотреть вопрос о нейтральном лице [ни враге, ни друге]: по какой причине желают блага ему.

ПАТРИЦИ. Да, именно это и остается выяснить.

ТАРКВИНИЯ. То, что мы сочтем истинным в отношении к желанию, равным образом истинно и по отношению к воле, хотению, страсти, стремлению к благу, желанию добра другому, поскольку слова эти

 

==404

означают не что иное, как желание, к которому только прибавлено несколько силы.

ПАТРИЦИ. Вы превосходно рассуждаете, и, заключая сразу обо всех этих видах желания, можно избежать длиннот и скуки, неизбежных при рассмотрении их всех по одному

ТАРКВИНИЯ. Теперь взгляните, подходит ли эта любовь к безразличному нам человеку под какой-нибудь из четырех видов дружбы— природной, родственной, дружественной или плотской.

ПАТРИЦИ. Пожалуй, что подойдет к одному из них; но ведь когда говорят, что это вид дружбы, то уже включают такого человека в число друзей, а не людей безразличных.

ТАРКВИНИЯ. Возможно, вы правы, и нет смысла возвращаться к третьему виду—дружеской любви,—поскольку об отношениях друзей мы уже рассуждали и пришли к определенному выводу.

ПАТРИЦИ. Да, оставим это.

ТАРКВИНИЯ. И четвертый вид—любви плотской—я оставлю сейчас в стороне, потому что это долгая история и это та любовь, которая так сильно мучит толпу влюбленных, заполонивших собой весь мир, пылающий от их пламенного огня.

ПАТРИЦИ. Перенесем это на другой день, поскольку я горю желанием вполне понять природу ее силы, жестокость и мучительность которой я сам испытал на себе.

ТАРКВИНИЯ. Остаются два других вида любви. Возьмем сперва родственную любовь. Для начала скажите, считаете ли вы, что она идет по прямой линии от отцов к детям, внукам, правнукам и прочим?

ПАТРИЦИ. Да, в одной из разновидностей.

ТАРКВИНИЯ. А по другой линии, которую называют поперечной,—от детей, братьев, двоюродных, троюродных и четвероюродных родственников, в которых распространяется тепло отцовской крови, перенесенной так далеко и в столь большое число лиц, что в конце концов исчезает и самое родство и остается только фамилия, или, как мы ее называем, семейное имя?

ПАТРИЦИ. Оно может завести в родство все более дальнее и потому все более слабое. Но что вы скажете о родстве, которое приносит жена, и о другом родстве, которое возникает, когда, отдавая дочь замуж, породняют ее, а стало быть, и себя с ее мужем и с его родней?

ТАРКВИНИЯ. Бывает еще и другое родство, когда жена, взятая вашим сыном, породнит его и вас с собой и своей родней.

ПАТРИЦИ. Да, и это имеется в виду.

ТАРКВИНИЯ. Так смотрите же. Добро, которое желают родителям и детям, и любовь к ним как будто бы сводится к природной любви, поскольку, видимо, она возникает не по размышлении и не по выбору, но по природному побуждению и поскольку у всех видов животных— земных, водоплавающих и летающих—наблюдается любовь к детям, желание им добра и старательная о них забота; а так как у животных разума нет, в отличие от людей, то они поступают так, не размышляя.

==405

ПАТРИЦИ. Это правда, но более очевидна любовь родителей к детям, чем детей к родителям, ибо среди животных дети часто дурно обращаются с родителями.

ТАРКВИНИЯ. Напротив, очевидна и любовь детей к родителям, когда дети еще младенцы и нуждаются в родителях, чтобы те приносили им пищу и приходили к ним на помощь, когда они встречаются с какой-нибудь страшной опасностью.

ПАТРИЦИ. Это так.

ТАРКВИНИЯ. Если даже потом они пренебрегают отцом и матерью, то поступают так тогда, когда становятся достаточно сильными, чтобы раздобыть себе пропитание и иные блага.

ПАТРИЦИ. Правильно.

ТАРКВИНИЯ. Эта любовь детей к родителям, очевидно, вызвана стремлением к собственной пользе: потребностью в пище и в поддержании жизни. Поэтому, когда исчезает надобность в содействии родителей, исчезает внимание и ласка, которые они выказывали. Предоставленные сами себе, вынужденные сами добывать себе средства к существованию, дети пренебрегают родителями, а иногда даже ненавидят и преследуют их.

ПАТРИЦИ. Это все вполне очевидно.

ТАРКВИНИЯ. А родители, которые привели своих детей к такому совершенству, что они и без их помощи могут раздобыть себе средства к существованию, перестают о них заботиться. Та сильная любовь, которую они к ним питали, как бы устает и угасает.

ПАТРИЦИ. Так обстоит дело среди животных, но не среди людей, которые любят своих детей до самой смерти.

ТАРКВИНИЯ. Вы правы, многие таковы. Они поступают так в силу множества причин, которые все сводятся к любви к самому себе.

ПАТРИЦИ. Как же так, что же это за причины?

ТАРКВИНИЯ. Первая заключается в том, что дети—это как бы наше второе «я», и любят их как себя самих.

ПАТРИЦИ. Истинно так.

ТАРКВИНИЯ. Вторая—что они наш образ и подобие, и мы желаем им добра как себе.

ПАТРИЦИ. И это тоже справедливо.

ТАРКВИНИЯ. Третья—что мы надеемся достичь в них своего бессмертия: ради этого, как говорят философы, и было дано животным стремление к продолжению рода.

ПАТРИЦИ. Это хорошо известно.

ТАРКВИНИЯ. Четвертая—что человеку от природы свойственно получать больше радости от того, что оказываешь благодеяние другому, чем от того, что получаешь его сам, и происходит это потому, что оказанное другому благодеяние свидетельствует о силе, а полученное—о нужде, которая отвратительна.

ПАТРИЦИ. Вы очень тонко различаете эти причины.

ТАРКВИНИЯ. И пятая—что люди надеются при наступлении старче-

==406

ской немощи получить от детей некоторое облегчение в своих тяготах и нуждах, а это целиком связано с любовью к самому себе.

ПАТРИЦИ. Это определенно так.

ТАРКВИНИЯ. Любовь к детям становится все большей, когда дети повинуются, становятся сильнее и преуспевают, потому что тогда возрастает надежда на более скорое и значительное облегчение, чем когда они бедны или непослушны.

ПАТРИЦИ. Нет сомнений, что все это правда.

ТАРКВИНИЯ. По этой причине, при отсутствии детей или при их непослушании люди усыновляют чужих детей, поступая так еще и для продолжения своего имени и рода. Это тоже проявление любви к самому себе.

ПАТРИЦИ. Поистине так, и ничего из этого никоим образом нельзя отрицать.

ТАРКВИНИЯ. А так как стремление к деторождению и забота о детях, пока они малы, подобны и тождественны у людей и животных, можно поверить, что любовь к детям, продолжающаяся до самой смерти, свойственна людям по названным причинам: если не по тем, которые зависят от рассуждения, то по исходящим от сокровенной причины и от прикосновения, которое божество и не ведающий заблуждений разум сообщают всем существам. А оно вернее и действеннее, нежели всякое явное знание.

ПАТРИЦИ. Этого нельзя отрицать.

ТАРКВИНИЯ. А то, что сказано о детях, отчасти можно считать верным и по отношению к внукам, когда отцы доживают до их рождения.

ПАТРИЦИ. Это так.

ТАРКВИНИЯ. То же самое, в несколько более слабой мере, можно сказать и о братьях—как потому, что они происходят из общего с нами источника, так и благодаря сходству и надежде на помощь.

ПАТРИЦИ. Истинная правда.

ТАРКВИНИЯ. А так как надежда на помощь меньше, когда речь идет о женщинах, будь то дочери или сестры, и так как они переходят благодаря браку в другие семьи, чтобы обессмертить чужое имя, любовь к ним меньше, чем к родственникам мужского пола.

ПАТРИЦИ. И это тоже совершенно ясно.

ТАРКВИНИЯ. Ясно также и то, что, чем более ослабевает в братьях, сестрах, кузенах и внуках сила, способная оказать нам помощь, и слабеют другие вышеназванные причины, служащие нашей любви к самим себе, тем менее действенной становится любовь и желание им добра.

ПАТРИЦИ. Конечно, менее действенной.

ТАРКВИНИЯ. Стало быть, можно с уверенностью заключить, что родственная любовь и по прямой и по поперечной линии, в которой заключена вся природная любовь, тем больше и тем меньше, чем больше и чем меньше наша вера или надежда на то, что родственники могут послужить любви, которую мы питаем к самим себе.

ПАТРИЦИ. Мы можем так заключить, и с полнейшей уверенностью.

==407

ТАРКВИНИЯ. В тех же видах родства, в которые мы вступаем, либо отдавая своих женщин другим, либо получая их от других, нельзя сказать, что участвует природа, но либо авторитет родителей или государей, которые заставляют нас брать жену или отдавать в жены, либо потребность в имуществе и положении, либо желание иметь детей, либо собственное безрассудство и выбор, из-за которого мы предпочитаем ту или иную женщину. Наша любовь к жене, к ее родителям или родне распространяется больше или меньше, чем больше или меньше мы верим и надеемся, что она будет благоприятствовать нашей любви к самим себе. Отчего и случается, что жену, данную нам против нашей воли. мы по природе скорее ненавидим, чем любим. И если все же мы испытываем или выказываем ей любовь, то делаем это потому, что из этого следует либо помощь и поддержка, либо репутация, то ли от ее отца, то ли от родни, то ли от государя. Ту же, которую мы берем в жены из-за потребности в имуществе или по своему выбору, мы любим больше, поскольку она своим имуществом содействует нашей любви к самим себе, или потому, что она выбрана по нашей воле, которая зависит от той же любви.

ПАТРИЦИ. Это все именно так.

ТАРКВИНИЯ. И можно видеть, что в городах, где господствует вражда, в государствах и среди государей берут и дают в жены только в расчете иметь помощниками в своих нуждах родных и друзей и вассалов своих жен. Как я слышала и как вам должно быть известно, это весьма распространено в Венеции.

ПАТРИЦИ. Конечно, для того чтобы в своих кознях больше получить шаров, хоть и не от близких родственников (которые отстранены от голосования), так от их друзей и приспешников.

ТАРКВИНИЯ. Стало быть, мы проверили на втором виде родственной любви и твердо установили на первом, включающем всю природную любовь, что всякая любовь к родственникам, всякое желание им блага и стремление к их благу относятся к самим себе, к той любви, которую люди и животные питают к себе самим.

ПАТРИЦИ. Не иначе, и я не думаю, что на это можно что-нибудь возразить.

ТАРКВИНИЯ. Таким образом, мы установили, что из одного источника возникают все виды любви—и простая любовь к себе, и общая к себе и другим.

ПАТРИЦИ. Это так. Но остается третий член этого рассуждения, который свидетельствует, что любовь к другому испытывают ради другого, а не ради себя самого.

ТАРКВИНИЯ. Вы имеете в виду то, что мы вчера говорили о склонности, доброжелательности, привязанности и расположении.

ПАТРИЦИ. То самое, и мне кажется, что некоторые из этих видов любви, а может быть, и все сводятся к естественной дружбе.

ТАРКВИНИЯ. Каким образом?

ПАТРИЦИ. А таким, как бывает без конца с людьми. Когда мы видим, как двое играют, мы ведь всегда склоняемся больше в сторону одного,

 

==408

нежели другого, и желаем ему победы. А если видим только одного, то привязываемся к нему и желаем ему добра. И иногда, слушая рассуждения одного, проникаемся к нему благожелательностью. Все это возникает от сокровенного природного побуждения, заключенного в нас, безо всякой иной явной причины. И, по-видимому, точно так же обстоит дело с расположением.

ТАРКВИНИЯ. Если склонность вашей души к другому, кого вы не знаете, вам кажется природной, поскольку не заметно явной к тому причины, то природа ее окажется сродни таким иным вещам, в которых не видно явной причины: например, когда магнит притягивает железо или смола—смолу, и т. п.

ПАТРИЦИ. Иначе и быть не может.

ТАРКВИНИЯ. Все они, согласно твердому мнению философов, возникают от сокровенного соответствия между мной и тем, к кому я склоняюсь.

ПАТРИЦИ. Правильно.

ТАРКВИНИЯ. А это соответствие, как вы уже знаете, есть подобие.

ПАТРИЦИ. Знаю.

ТАРКВИНИЯ. А подобие, как вы тоже знаете и как я уже доказала, порождает любовь, вызванную любовью к себе самому.

ПАТРИЦИ. Да, припоминаю.

ТАРКВИНИЯ. Точно так же обстоит дело и с благожелательностью по отношению к отсутствующему лицу, если только нет более явной причины.

ПАТРИЦИ. Каким образом?

ТАРКВИНИЯ. Да так, что вы начинаете любить того, кого не видели, потому что услышали добрые слова о нем, похвалы его доблести или доброте, красоте или учености, воспитанности или другим достоинствам, способным привлечь к себе вашу душу.

ПАТРИЦИ. Это правда, потому что чего нет здесь, можно узнать только благодаря молве, подобно «человеку, влюбленному благодаря молве» ".

ТАРКВИНИЯ. Оставим на другой раз разговор о влюбленности, поговорим о доброжелательности, возникающей в нас благодаря молве,— ясно, что, если бы вы услышали, как другого человека ругают за его пороки и дурные свойства, вы не стали бы любить его.

ПАТРИЦИ. Совершенно ясно.

ТАРКВИНИЯ. Стало быть, вы начинаете испытывать к нему добрые чувства из-за его хороших качеств, приписываемых ему молвой.

ПАТРИЦИ. Несомненно, из-за них.

ТАРКВИНИЯ. А относительно чужой доброты и учености мы уже выяснили, что мы их любим либо из-за подобия с нами, которое есть в них (или нам кажется, что оно есть), либо потому, что в душе у нас зарождается надежда получить какой-нибудь плод их качеств, или пользу, или наслаждение, или благодеяние, будь то в настоящем или в будущем. И все это возникает от нашей любви к самим себе.

==409

ПАТРИЦИ. Я помню, что мы пришли к такому заключению.

ТАРКВИНИЯ. А то, что сказано о благожелательности по отношению к отсутствующему лицу, надо полагать, применимо и к присутствующему. Первое же, по мнению философов, не что иное, как полудружба, то есть дружба без личного знакомства.

ПАТРИЦИ. Да, они так это называют.

ТАРКВИНИЯ. То, что мы уже определили для дружбы в целом, должно быть применимо и к несовершенной дружбе. Так что, какой бы они ни была, она сводится, как к своему источнику, к любви к самому себе.

ПАТРИЦИ. Это разумно.

ТАРКВИНИЯ. То же надо сказать и о привязанности, будь то неполная и слабая дружба, то есть доброжелательность, или иное чувство, возникающее из очевидного соответствия. Все это по выясненным ранее основаниям сводится к тому же источнику.

ПАТРИЦИ. Так велит разум.

ТАРКВИНИЯ. Расположение же, если оно есть, сильная привязанность или доброжелательность (а оно не что иное) подходит под те же основания. В результате она возникает из того же источника, если только не окажется, что оно—нечто совершенно иное.

ПАТРИЦИ. Пока не обнаружилось, что оно—нечто иное, будем придерживаться по отношению к нему вышеустановленных правил.

ТАРКВИНИЯ. Таким образом, мы ясно определили, что все виды любви или доброжелательности возникают из любви к самому себе и из той свойственной нам от природы филавтии, которая сопровождает все существа, как одушевленные, так и неодушевленные.

ПАТРИЦИ. Все без исключения.

ТАРКВИНИЯ. А теперь уже время мне отдохнуть, так как вы заставили меня сегодня разговаривать много больше вчерашнего.

КВАРЕНГО. С этим они вышли из комнаты, рассказывает Патрици, и, придя в залу и обнаружив там множество людей, усевшихся у огня, вступили с ними в приятную и легкую беседу, продолжавшуюся до самого вечера, а потом все разошлись по домам.

 

К оглавлению

==410

КОММЕНТАРИИ

¹ Опущен подробный разбор многочисленных синонимов и слов, близких по значению к «желанию добра», и доказательство того, что все они сводимы в конечном счете к понятию

«любви».

² О любви дельфина и мальчика рассказывает Элиан («О природе животных», VI, 15). Там же имеется (VII, 41) рассказ о привязанности гуся философа Лакида к своему хозяину.

³ Вергилий. Георгики, II, ИЗ: «Любит холмы виноград, а тис—Аквилонову стужу» (пер.

С. Шервинского).

⁴ У Патрици ошибочно: Ормузд.

⁵ Выражение «земля любит дождь» принадлежит не Гомеру, а Еврипиду (фрагмент 898, 7.—См.: Nauck A. Tragicorum graecorum fragtnenta. Ed. 2. Liepzig, 1889, p. 648—649). Аристотель неоднократно приводит его со ссылкой на Еврипида («Никомахова этика», 9, 2, 1115 в 3; «Большая этика», 2, 11, 1208 в 16, 1210 а 14—15; «Евдемова этика», 8, 1, 1235 а 16).

⁶ Платон. Тимей, 29 е. Ф. Патрици приводит цитату в латинском переводе Марсилио

Фичино.

⁷ Дамасий—философ-неоплатоник из школы Прокла (VI в. н. э.).

⁸ Платон. Пир, 189 с—193.

⁹ Матф., XXII, 37 и 39. Ф. Патрици соединил два евангельских стиха: «Возлюби господа бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим» и «Возлюби ближнего твоего как самого себя».

¹⁰ Ошибка Патрици: подобного высказывания в посланиях апостола Павла нет.

¹¹ Матф., XIX, 17.

 

==411

 

 

==412

00.htm - glava13

ТОММАЗО КАМПАНЕЛЛА

1568—1639

Тэммазо Кампанелла—итальянский натурфилософ и утопист. Родился в Стило, в Калабрии, в юности постригся в монахи Доминиканского ордена. В 1591 году выступил с книгой «Философия, доказанная ощущениями» в защиту натурфилософского учения Бернардино Телезио, против традиционного аристотелизма. Неоднократно подвергался преследованиям со стороны инквизиции, бежал из Неаполя на север Италии, был арестован в Падуе и судим в Риме. После возвращения в Калабрию возглавил антииспанский заговор, был схвачен, подвергнут суду по обвинениям политическим и одновременно по обвинению в ереси, приговорен к пожизненному тюремному заключению и провел в застенках неаполитанских тюрем более 27 лет (1599—1626). В тюрьме им были созданы многочисленные произведения по философии, теологии, медицине, астрологии, политике, в том числе знаменитая утопия «Город Солнца», утопия всемирной монархии «Монархия Мессии», полемическое сочинение «Апология Галилея», «Реальная философия», «Рациональная философия», «Метафизика» и другие. Заинтересовав своими сочинениями папу Урбана VIII, Кампанелла сумел добиться освобождения и перевода в Рим, откуда ему в 1635 году пришлось бежать в связи с требованиями испанской короны выдать его как соучастника нового антииспанского заговора в Неаполе. В Париже он издает многие из своих сочинений, пользуясь покровительством кардинала Ришелье. Умер 21 мая 1639 года.

Ниже приводятся переводы двух параграфов из «Метафизики» Кампанеллы—главного философского сочинения, которое он в тюрьме переписывал до пяти раз, расширяя и дополняя текст книги. Последний, единственный дошедший до нас вариант был опубликован в Париже в 1638 году. Неполная перепечатка «Метафизики» с параллельным итальянским (не всегда точным) переводом осуществлена в 1967 году.

В параграфе «О прекрасном» нашли свое выражение эстетические воззрения мыслителя; параграф «О превосходстве человека» развивает традиционную для итальянского гуманизма тему достоинства человека.

 

==413

Специальным вопросам эстетики посвящена «Поэтика» Кампанеллы, отрывки из которой приведены во втором томе.

Неоплатонические и натурфилософские корни эстетики Кампанеллы, [восходящие к традиции Флорентийской Платоновской академии и к философии природы Б. Телезио], с очевидностью прослеживаются в его толковании к первому мадригалу «Канцоны о красоте, признаке блага и предмете любви» [написанной между 1603—1607 годами]: «Субстанциальная любовь—это та, коею все сущее любит себя, и она рождается от силы и знания своего бытия. Эта любовь как бы разветвляется на акцедентальную любовь, коею мы любим другие вещи, поскольку любим самих себя. Она есть стремление распространить свое бытие в другом, поскольку мы умираем в себе и стремимся жить в детях или в славе, или поскольку стремимся делать благо другим. Бог же распространяет свое бытие в нас только ради нашего блага, ибо он не получает благо, но лишь дарует его. От субстанциальной любви на небе рождается Эрот изобилия, который дарует благо, а на земле другой Эрот бедности, который стремится получить благодеяние и бессмертие и потому дарует нам радость, а так как все вещи для одних—благо, а для других—зло (хотя для самих себя, для бога и мира все они—благо), бог, дабы дать нам знать, какие вещи благие, расположил в них признак блага, каковым является красота, а для познания зла поместил в них признак безобразия» (Т. Campanella. Tutte Ie opere, v 1 Milano 1954 p. 66—67).

Перевод выполнен по изд.: Т. Campanella. Metafisika. A cura di G Di Napoli. I—III, Bologna, 1967.

 

==414

О ПРЕКРАСНОМ

КPACOTA есть признак божественного блага в природе или в искусстве, иногда истинный, иногда ложный; древние почти ничего или ничего не поняли в ней.

Красота любима не сама по себе, так как сама по себе она не есть благо, но признак блага, или природный и врожденный, или приданный извне и полезный, или искусственный. И поскольку она раскрывает благо, она влечет к любви, но не

любима. Так как признак блага дан не ради того, кто им обладает, а для того, кто его обретает или ищет, ничто не именуется прекрасным по отношению к осязанию или вкусу, ибо эти чувства заключаются в соединении с объектом и обладании им; поэтому не называют прекрасными ни пищу, ни тепло или холод, ни любовный акт, поскольку эти ощущения заложены в нас. Напротив, тепло, холод или соитие называют благом—благом полезным и приятным, так как обозначаемая вещь, а не признак ее находится в нас самих. Но по отношению к слуху именуется прекрасной мелодия, а по отношению к зрению называют прекрасными свет или женщину. Все доступные зрению предметы либо прекрасны, либо безобразны. По отношению к воображению и разуму вещи называются прекрасными, так как эти способности познают их издали. Красота, стало быть, есть признак блага, полезного, благородного или приятного. Безобразие же есть признак зла, бесполезного, бесчестного или неприятного, так как приятность всегда заключается в пользе и благородстве, а неприятность—в вещах им противоположных.

Внутренне присущее вещи благо состоит в мощи, мудрости и любви. Отсюда и признаки их в высшей степени прекрасны для нас: свет прекрасен потому, что он обладает великой мощью и распространяет свое сияние; точно так же прекрасны и огонь, и лев, и орел, и все сильные существа. Однако сама по себе красота не есть мощь, но является признаком мощи. Отсюда свет прекрасен потому, что он есть признак высшей силы солнца, и все сильные существа сами по себе являют

 

==415

признаки красоты. Но поскольку, будучи благими для себя, они не являются таковыми для нас, не все они представляются нам прекрасными. Шипение, вид, сила и прыжок змеи прекрасны для других змей, но нам они кажутся уродством и безобразием. А доблестные деяния Ахилла, Александра или Роланда мы называем прекрасными, так как в них блистает человеческая мощь, служащая самосохранению нашей природы. Сила же турков христианам кажется безобразной, потому что несет им не сохранение, а погибель. Но в качестве человеческой силы она представляется прекрасной, ибо свидетельствует о способности нашей природы к самосохранению на долгие времена.

Еще с большим правом именуются прекрасными признаки мудрости: такие ее творения, как картины, статуи, искусно сотканные и вышитые одежды, философские книги, поэмы, благоустроенная в видах устойчивости и процветания государственная деятельность, потому что все они раскрывают идею мудрости, которая сохраняет и оберегает нас.

Поэмы нравятся не только потому, что они свидетельствуют о мудрости поэта, который являет собой «второе я» в природе, но и потому, что увековечивают имена великих людей и прославляют изобретательность и доблесть человека. Когда же они разоблачают пороки и выставляют их на позор, они прекрасны, ибо учат нас жить согласно добродетели, счастливо и избегая зла.

Поэтому доблесть прекрасна даже во врагах, отчего Марцелл', военачальник римлян, питал любовь к Архимеду, который с п' ющью восхитительных математических расчетов захватывал и уничтожал со стен Сиракуз римские корабли: его красота в этих деяниях была достойна восхищения. А ненавидят доблесть врагов лишь те, кто сосредоточивается на частностях, а не рассматривает всю природу в целом.

Прекрасны даже самые тяготы и раны, когда они являются признаками доблести. Поэтому блаженный Августин говорил, что прекрасньми представляются раны умирающего за веру св. Винцента, ибо в них воссияло постоянство веры². Мандрикард у Ариосто восхищается ранами, которые нанес его спутникам Роланд, так как они велики и смертоносны, и питает любовь к ним, как если бы они были прекрасны, и испытывает зависть, ибо они являют признаки великой доблести Роланда³. Но те, кто страдал от этих ран, называли их безобразными. Так и врач называет прекрасной излечимую рану, а неизлечимую—безобразной.

Таким образом, одни и те же предметы прекрасны не для всех, но лишь для тех, кому они являются благом. Точно так же не для всех одни и те же вещи являются благом, за исключением собственного бытия, признаки которого для всех прекрасны.

Прекрасны и признаки любви, такие, как веселость, обходительность, благоволение, поскольку тот, кто любит нас, способствует нашему самосохранению; а признаки ненависти—безобразны.

Поэтому не правы перипатетики, утверждающие, что красота относится к зрению и внушает любовь потому, что заключается в некой соразмерности, а так как чувство есть соразмерность, то оно любит

 

==416

прекрасное как свое подобие, а не как благо. В действительности же, говорю я, мир не обладает соразмерностью, но лишен числа и меры, как говорит св. Амвросий, и ни рана, ни война, ни иные именуемые прекрасными вещи не заключаются в соразмерности. Стало быть, сущность прекрасного не в соразмерности, а в том, что оно являет благо.

Действительно, змея соразмерна, в ней более подобия с нами, чем в лилии, но, однако, не змея прекрасна для нас, но лилия и роза. И не всякая, но та, что раскрывает нам наше благо: так, лилия скорее раскрывает нам благо природы, нежели наше, роза же—в большей мере наше благо. Так и врач называет прекрасным тот ревень, который подходит для очищения, и безобразным тот, что непригоден. Мелодия, прекрасная на пире, безобразна на похоронах. Желтизна прекрасна в золоте, ибо свидетельствует о его природном достоинстве и совершенстве, но безобразна в нашем глазу, ибо говорит о порче глаза и о болезни. Красота, следовательно, обретает бытие как признак охраняющего блага, тогда как безобразие—как признак губительного зла.

Лишь в вещах, где соразмерность и пропорция суть признаки блага, соразмерность есть красота, как в теле животного или женщины. Действительно, если тело предназначено для сохранения нас и самосохранения, оно должно быть устроено так, чтобы одолеть губительное для нас зло. Поэтому каждый член его должен быть вполне приспособлен для своего назначения и не мешать, а помогать другим членам; в этом также и по апостолу состоит соразмерность. Как безобразным назовется дом, построенный без внимания к его назначению и не сохраняющий живущих в нем, так безобразно и тело, непригодное к сохранению себя самого и заключенного в нем жизненного духа.

Телу, однако, необходима не только соразмерность, но и величина или высокий рост, живость красок, ловкость в движении, сладость речи, сила и подвижность. Ведь все эти качества развивают мудрость и твердость духа, заложенного в теле и формирующего его. Действительно, в мужчине похвальна сила голоса и суровость, ибо они являются признаком мужества и энергии; в женщине—нежность, ибо она есть признак мягкости, с помощью которой она сохраняет и вскармливает наше семя и производит подобие. Красота женщины необходима для сохранения нас в потомстве, поэтому женщина прекрасна, когда обладает членами и качествами, пригодными для воспроизведения потомства, без избытка влаги, чтобы не утопить семя, но и без недостатка в ней, чтобы суметь вскормить плод; она должна обладать достаточной бодростью, которая дает ребенку жизненную силу.

Соразмерность членов свидетельствует о мудрости, явленной в его устройстве. Как одежда, не подходящая к телу и дурно скроенная, хотя бы она была из шелка, указывает на неспособность мастера, так и несоразмерное тело говорит о неспособности образующей его внутренней силы. Поскольку человек сперва познает эту красоту, он именует всякую красоту формой и красотой формы,—хотя красота света гораздо более благородна и не является формой. Легкость, ловкость и высокий рост

 

==417

указывают на силу, существенность и искусство, поэтому они необходимы для красоты. Напротив, вялость, низкорослость и неловкость говорят об отсутствии силы, существенности и искусства. Поэтому пигмей, носач, хилый, больной, сухорукий, горбатый, бледный, тощий, вялый, толстобрюхий называются не красивыми, а безобразными.