Бальдассаре Кастильоне 4 страница

ТАРКВИНИЯ. Итак, любовь, несомненно, находится в мужчинах и женщинах.

ПАТРИЦИ. Без сомнения.

ТАРКВИНИЯ. А находясь в них, она, несомненно, окажется либо субстанцией, либо акциденцией.

ПАТРИЦИ. Несомненно, так оно и будет.

ТАРКВИНИЯ. А если она—субстанция, то она свойственна либо душе, либо телу, либо тому и другому, поскольку человек состоит из этих двух главнейших частей.

ПАТРИЦИ. По необходимости она свойственна либо тому, либо другому, либо им обоим.

ТАРКВИНИЯ. И равным образом, если любовь не субстанция, но акциденция, она будет акциденцией либо тела, либо души, либо общей им обоим.

ПАТРИЦИ. С необходимостью.

ТАРКВИНИЯ. А если она окажется субстанцией души, она будет либо ее материей, либо формой, либо ее потенцией, либо ее страданием, либо ее действием, или качеством, или количеством, или чем иным.

ПАТРИЦИ. Так.

ТАРКВИНИЯ. Таким же образом, если она окажется субстанцией тела, она будет либо его материей, либо формой, или потенцией, или действием, или страданием, или качеством, или количеством, или иной подобной вещью.

ПАТРИЦИ. Да.

ТАРКВИНИЯ. Не в меньшей мере дело будет обстоять таким же образом, если она окажется общей для соединения тела и души—и тогда она будет либо их материей, либо формой, или потенцией, действием, страданием, количеством, качеством и т. п.

 

==381

ПАТРИЦИ. Это так.

ТАРКВИНИЯ. Но если она—акциденция одного из двух или их обоих, то она не сможет быть ни материей, ни формой, ни даже потенцией, но будет либо действием, либо страданием, либо количеством, либо качеством и т. п.

ПАТРИЦИ. Верно сказано.

ТАРКВИНИЯ. Так скажите мне еще вот что. Субстанция или субстанциальная вещь, какова бы она ни была, всегда сопровождает, пока она существует, то, чьей субстанцией она является?

ПАТРИЦИ. Конечно же, всегда.

ТАРКВИНИЯ. А акциденция как бы случайна и отделима от вещи, с которой она соединена?

ПАТРИЦИ. Как будто бы так.

ТАРКВИНИЯ. Потому что хотя бы даже эта вещь от рождения до самой смерти была сопровождаема акциденцией, как чернота сопровождает ворона, акциденция все равно остается случайной, поскольку она не субстанциальная и не необходима для субстанции ворона. Ведь в холодных и северных странах встречаются белые вороны и другие животные, которые у нас и в других местах—черны или иного цвета.

ПАТРИЦИ. Превосходно сказано.

ТАРКВИНИЯ. А тогда следует заключить, что субстанциальная вещь необходима чужому бытию, так что без нее оно не может существовать. Акциденция же не необходима, и без нее порою можно и обойтись.

ПАТРИЦИ. Точно так обстоит дело.

ТАРКВИНИЯ. И когда мы обнаруживаем некую вещь, которая то сопровождает другую или рождается в ней, а то расстается с ней и больше не обнаруживается вместе, мы твердо можем сказать, что она—не субстанциальна.

ПАТРИЦИ. Конечно, нет.

ТАРКВИНИЯ. Как же тогда? Быть может, она—акциденция или акцидентальна?

ПАТРИЦИ. Несомненно, акцидентальна.

ТАРКВИНИЯ. Ну а^любовь—всегда ли она обнаруживается при нас? Или мы то любим, то свободны от любви?

ПАТРИЦИ. Мы любим не всегда, это несомненно.

ТАРКВИНИЯ. Стало быть, любовь в нас—не субстанциальна, но акцидентальна, поскольку мы то любим, то нет.

ПАТРИЦИ. Конечно, акцидентальна.

ТАРКВИНИЯ. Не велика же тогда ей цена, раз мы можем без нее обойтись и обходимся долгое время и если встречаются люди, которые никогда не были влюблены.

ПАТРИЦИ. Как будто бы так.

ТАРКВИНИЯ. Ну так сущей безделицей похваляются ваши платоники, хвастаясь, что они постоянно влюблены. Да и вам—велика ли честь!

ПАТРИЦИ. Ну вот тут, госпожа, вы меня добили. Я уж и не рад, что затеял сегодня этот разговор, раз он обернулся против меня.

 

==382

ТАРКВИНИЯ. Да и я жалею, что вступила в него, потому что мне пришлось обнаружить вопреки всем моим ожиданиям, что вы либо обманщик, либо жестокий человек.

ПАТРИЦИ. Ну, это уж двойной удар! Как, я—обманщик или жестокий человек, когда я всегда считал себя самым мягким и правдивейшим из людей?!

ТАРКВИНИЯ. Или по меньшей мере притворщик.

ПАТРИЦИ. И это не лучше. Но скажите мне, как и почему?

ТАРКВИНИЯ. Как и почему? Но ведь тот, кто утверждает или отрицает нечто, заведомо зная, что дело обстоит иначе, тот или притворяется, или хочет ввести в обман. Можете вы это отрицать?

ПАТРИЦИ. Конечно, нет. Да я-то не таков!

ТАРКВИНИЯ. А тот, кто живет в этой жизни без любви, хуже, чем дикий зверь, и хуже того скота Тимона, который никогда не склонялся к любви, разве что единственно из стремления к зверской жестокости.

ПАТРИЦИ. В этом вы правы. Но обратимся к моему случаю: я хотел бы разубедить вас и доказать, что я не таков, а если таков—то всеми силами исправиться.

ТАРКВИНИЯ. Так вот же вам. Как платоник, вы знаете, что душа наша, прежде чем снизойти в это тело, всегда любила—либо вышние вещи, либо себя самое, либо низшие предметы. А после того как вселилась в него, всячески старалась сделать его благим и прекрасным, дать ему жизнь, и затем, сформировав его и приведя к свету, вела и направляла его, с его естественной любовью к вещам, необходимым для его существования и сохранения и для совершенства их обоих, и будет так поступать, пока не расстанется с ним. А расставшись, обратится к иной любви, которая принесет ей радости или мучения. И вы, зная это из учения вашей школы и утверждая, что мы некоторое время обходимся без любви и что точно так же без нее порой обходитесь и вы, либо притворялись, либо хотели меня обмануть. Или, обходясь без любви, вы обнаружили душу, отличную от всех других человеческих душ, стало быть, душу звериную и жестокую.

ПАТРИЦИ. Вы очень сильны в логике, госпожа, и так запутали меня, что мне и не выбраться.

ТАРКВИНИЯ. Потому что невозможно долго отвергать истину. Распутайтесь, если можете.

ПАТРИЦИ. Что вы, госпожа, смилуйтесь надо мной, это уж вы помогите мне и распутайте меня, а я обещаю вам более не противоречить.

ТАРКВИНИЯ. Вы смешите меня. Смотрите-ка, доблестный платоник начинает хитрить. Свет не видывал более смущенного и более темного человека!

КВАРЕНГО. Когда Патрици, как он мне рассказывал, дошел до того, что получил такой выговор от госпожи Тарквинии, он признался, что утратил дар речи, и долгое время, осмеянный ею, пребывал в состоянии самого растерянного человека в мире. Наконец, не знаю уж как собравшись с духом, он сказал так:

 

==383

— Погодите, госпожа, не гордитесь тем, что вы меня разбили, потому что дело обстоит вовсе не так, как вам кажется.

ТАРКВИНИЯ. Ну-ну, что-то вы мне скажете нового? Как выберетесь из этого положения?

ПАТРИЦИ. Скажу, что одна любовь—та, которую душа наша испытывала до того, как спуститься в мир; иная—та, что она испытывала здесь; и третья—та, которую будет она испытывать, когда покинет тело.

ТАРКВИНИЯ. И ничего-то вы не сказали, ведь это все одно и то же. И то, что вы считаете тремя видами любви, на самом деле одна и та же любовь. Но пора уж мне сжалиться над вашей простотой и вывести вас из заблуждения.

ПАТРИЦИ. Да уж бога ради, госпожа, помогите мне, но только таким образом, чтобы не покинула меня эта любовь, которая так нравится мне, которой я так радуюсь и так горжусь, что не желаю избавляться от своих заблуждений, если мне придется ее лишиться, и даже предпочту быть погребенным вместе с ними, нежели вместе с заблуждениями лишиться и любви.

ТАРКВИНИЯ. Хороши же ваши философы-платоники, коли все они на ваш манер: истине предпочитают заблуждения!

ПАТРИЦИ. Да, пожалуй, вы против воли моей отвлечете меня от этой школы, если долго будете так обращаться со мной. Но прошу вас, сохраните мне и школу мою, и мою любовь, а в остальном поступайте со мной как вам угодно.

ТАРКВИНИЯ. Тогда отвечайте на мои вопросы.

ПАТРИЦИ. Хорошо.

ТАРКВИНИЯ. Вы слышали, что кроме слова «любовь» употребляются и другие наименования: доброжелательность, милосердие, дружба, привязанность, страсть, склонность, вожделение, желание, стремление, охота, похоть...

ПАТРИЦИ. Да, и тысячи раз.

ТАРКВИНИЯ. Не выражают ли все они любовь или нечто родственное или подобное любви?

ПАТРИЦИ. Конечно.

ТАРКВИНИЯ. А может быть, все это—то же, что любовь?

ПАТРИЦИ. Ну нет, этого не может быть.

ТАРКВИНИЯ. Как же не может быть, гогда так оно и есть.

ПАТРИЦИ. Может, и так, но, по мне, это вовсе неслыханное дело.

ТАРКВИНИЯ. А между тем я не сказала ничего ни нового, ни неслыханного, все это избито и старо.

ПАТРИЦИ. Да просто вы, госпожа, решили сегодня отвергать все, что

я ни скажу.

ТАРКВИНИЯ. Лишь потому, что вы противоречите истине. ПАТРИЦИ. Да бога ради, покажите мне эту вашу истину, не то я

чувствую, что сегодня сойду с ума.

ТАРКВИНИЯ. Ну так слушайте. Согласны вы, что любовь, говоря

вообще, есть желание добра?

 

==384

ПАТРИЦИ. Похоже, что именно так.

ТАРКВИНИЯ. А это желание добра в целом подразделяется на два вида, когда говорят, что человек желает добра себе самому или другому.

ПАТРИЦИ. И этого нельзя отрицать.

ТАРКВИНИЯ. Эти два вида могут порой соединяться в один, когда некто желает добра одновременно себе самому и другому.

ПАТРИЦИ. Случается и так.

ТАРКВИНИЯ. Ну а из тех наименований, что я перечислила, одни, быть может, означают желание добра себе, другие—желание добра другому, а третьи означают и то и другое вместе. 1...2¹ Но слово «любовь», хотя и общее со всеми вышеназванными словами и значениями и является для них всех, если угодно, как бы отцом или родом, оно кроме них приложимо еще и к другим, которые как будто не могут быть применимы ни к одному из вышеназванных слов.

ПАТРИЦИ. К каким же это еще?

ТАРКВИНИЯ. Ведь говорят же: любовь к отечеству, отцовская, супружеская, братская, сыновняя, родительская любовь, любовь к соотечественникам.

ПАТРИЦИ. Правильно.

ТАРКВИНИЯ. Равным образом говорят: любовь к добродетели, к мудрости, к чести и тому подобное.

ПАТРИЦИ. Конечно же, говорят и так.

ТАРКВИНИЯ. И говорят еще: любовь к сельской жизни, любовь к стадам.

ПАТРИЦИ. Действительно.

ТАРКВИНИЯ. Точно так же существует любовь растений, которая заключается в том, что лоза влечется к холму, а плющ к стене, и прочее в том же роде.

ПАТРИЦИ. В самом деле.

ТАРКВИНИЯ. Прибавьте еще любовь животных друг к другу как внутри одного вида, так и между разными видами, какую собака испытывает к человеку, а человек к собаке, и как рассказывают о случаях любви дельфина к мальчику, и о гусыне философа Лакида².

ПАТРИЦИ. Об этих двух случаях я читал, а иные можно наблюдать повседневно.

ТАРКВИНИЯ. И еще Вергилий сказал, что «Вакх любит холмы»³, а Гомер—что земля любит дождь⁴, и множество подобных видов любви существует без счета.

ПАТРИЦИ. Но ведь это же не любовь в собственном смысле слова, так говорят лишь метафорически и по уподоблению.

ТАРКВИНИЯ. Метафорически или буквально, но сходство здесь заключается в том, что все они являют собой либо желание добра себе, либо другим, либо себе и другим вместе.

ПАТРИЦИ. Это как будто бы вне сомнений.

ТАРКВИНИЯ. А возможно, что все эти виды любви сводятся к четырем, на которые разделяли любовь некие мудрецы: естественная,

 

 

==385

 

родственная, дружеская и плотская любовь, к каковым можно свести все выше рассмотренные виды любви. Впрочем, сегодня я уж устала от рассуждений. Вы поразмыслите об этом, а завтра дадите мне благоразумный ответ.

ПАТРИЦИ. Я подумаю и постараюсь найти решение.

КВАРЕНГО. После такого рассуждения Патрици остался совершенно потрясенным, поскольку вопреки всяким своим ожиданиям он услышал вещи, не высказанные еще ни одним из авторов, которых он читал, да еще сказанные с такой утонченностью и истинностью женщиной, относительно которой он и не подозревал, что она сверх занятий поэтикой и риторикой так углубилась в науки и в изучение авторов этого рода. Задумавшись над этим, он долго оставался один, пока не пришли другие придворные, которые почти каждый день собираются там, и до позднего вечера шли разговоры об иных предметах.

ДИАЛОГ Ш

Все виды любви порождены любовью к себе самому

ДЖУЛИО. Пожалуй, я различаю, хотя и издалека, к чему идет начавшийся разговор о любви. И кажется мне, что госпожа Тарквиния положила в основу начало столь всеобщее и возвышенное, что оно представляется как бы сошедшим с небес.

ФУЛИНЬО. Вы правы. И, разумеется, ни один из великого множества сочинителей, писавших о любви, не представил и тени столь совершенного начала. Отчего поистине можно сказать, что госпожа Тарквиния ни у кого из них не заимствовала его, но образовала его целиком в своем божественном уме.

КВАРЕНГО. Так оно и есть. И вы увидите, как, начав с самого общего определения любви, она постепенно снизошла к меньшим родам, обнаружив ее виды и расположив их в порядке по своим местам. Но и без уведомления с моей стороны вы сами из моего рассказа обнаружите тот восхитительный способ, каким она изъяснила эту свою философию нашему Патрици. Он, продолжая свою повесть,, рассказал благородным римлянам, а затем и мне, что, вернувшись вечером в свое жилье, он добрую часть ночи, урвав немало времени от своего обычного сна, потратил на то, чтобы свести к этим четырем видам любви, естественной, родственной, дружеской и плотской, все иные наименования, которые заключали в себе любовь. И когда настал следующий день, он в назначенный час направился к своей богине и после толкования в течение некоторого времени «Федра» отправился с ней на прогулку и сказал ей: — Всю ночь, о божественная моя Филотея, я размышлял согласно вашему распоряжению и, как мне кажется, свел к самым общим родам все эти менее значительные разновидности любви. И если вам будет угодно, я изложу их.

 

==386

ТАРКВИНИЯ. Я буду рада, если вам это удалось. Рассказывайте.

ПАТРИЦИ. Что касается естественной любви, то она представляется мне не чем иным, как стремлением, данным природой равно одушевленным и неодушевленным вещам, чтобы они могли обеспечить свое собственное и чужое наслаждение, как [по словам поэта] «Вакх любит холмы» и «земля любит дождь». Так лоза винограда стремится к вязу, такова и любовь дельфина [к мальчику] и гуся Лакида. Такова же любовь животных друг к другу и к своим детям.

ТАРКВИНИЯ. Начало неплохо.

ПАТРИЦИ. К этой же природной любви я свел любовь, именуемую желанием, и ту страсть, которая направлена на себя самого, в вещах, доставляющих удовольствие и наслаждение.

ТАРКВИНИЯ. Это тоже недурно изложено.

ПАТРИЦИ. Далее, к любви родственной я отнес ту любовь, которую испытывают к жене, братьям, сестрам, отцу, матери, к двоюродным братьям и сестрам и ко всем прочим родственникам, потому что, хотя она и столь близка к природной любви, что кажется неотличимой от нее, тем не менее то, что некто мне брат или сестра, или дядя, или даже отец или мать,—это уже более чем воздействие природы и происходит от жребия или тайного божественного установления, будь то провидение или рок, судьба или случай, или как еще угодно вам будет его называть. А что родственная любовь не совпадает с природной, я вижу очевидный довод в том, что природная любовь несет в себе некую необходимость и никогда не может обернуться ненавистью, но всегда тождественна себе самой, как не может случиться, чтобы виноградная лоза не любила холмы. А любовь родственная не содержит в себе необходимости, поскольку родственники могут и не любить друг друга, и люди часто даже ненавидят братьев и отцов и всякую иную родню.

ТАРКВИНИЯ. Вы куда более тонки в своих рассуждениях, чем обещали быть вчера. Но перейдем к прочим видам любви.

ПАТРИЦИ. К любви дружеской я отнес благожелательность, склонность, приязнь, дружбу и милосердие, а из желания, хотения и страстного стремления—лишь ту их часть, которая направлена на чужое благо.

ТАРКВИНИЯ. Смотрите, каков остроумец! Ну а как вы поступите с той любовью, что направлена на нас самих?

ПАТРИЦИ. Я подчиняю ее природной любви, так как то, что мы всего более любим самих себя, дано нам природой.

ТАРКВИНИЯ. И это неплохо сказано.

ПАТРИЦИ. К любви же плотской я отнес те виды любви, которые сами собой с очевидностью открывают, что они принадлежат к ее дружине, о чем и не следует пускаться в длинные рассуждения.

ТАРКВИНИЯ. Вы превосходно расположили эти виды любви, которые во множестве своем представлялись в таком смешении. Вы оказались сильнее, чем можно было предположить.

ПАТРИЦИ. Одно только засело у меня в голове, да так, что если вы, госпожа, мне этого не объясните, то перепутается и все остальное.

 

==387

ТАРКВИНИЯ. Что же это такое?

ПАТРИЦИ. Та любовь, что именуют филавтией, о которой вчера, госпожа, вы не сказали ни слова. А я не смог подвести ее ни под один из четырех родов любви, и, как кажется, она не совпадает ни с одним из вчерашних видов. А потому и умоляю вас избавить меня от сомнений.

ТАРКВИНИЯ. Охотно, хотя вопрос этот трудней многих иных.

ПАТРИЦИ. Тем больше я буду обязан вам за это.

ТАРКВИНИЯ. Филавтия—не что иное, как любовь, испытываемая к самому себе. И об этом вчера говорилось изрядно.

ПАТРИЦИ. Я помню, что любовь к самому себе вы упоминали не раз. Но в этом.слове содержится нечто большее, как бы порочное и предосудительное, от чего свободно было то, о чем говорилось вчера.

ТАРКВИНИЯ. Вы правы, в нем содержится нечто большее, и заключается оно в том, что филавтией считают, с одной стороны, излишек себялюбия, ведущего к тому, что человек хочет обладать всем наслаждением, всей пользой и всеми почестями, не делясь с другими, с кем требует делиться разум.

ПАТРИЦИ. Мне кажется, я понимаю ее как чувство, которое приводит к крайностям и даже превосходит их.

ТАРКВИНИЯ. Вы правильно поняли. А с другой стороны, филавтию понимают как первую и, так сказать, изначальную любовь, которую все люди, все животные и вообще все природные вещи с самого своего рождения испытывают к самим себе, благодаря чему они любят свое собственное бытие, и свое благое бытие, и свое приснобытие [всегдашнее, вечное бытие]. Она есть начало, источник и основание всех других видов любви и всех стремлений нашего духа, всех помыслов и деяний, всех страстей, занятий и упражнений, которые мы совершаем, каковы бы они ни были.

ПАТРИЦИ. Великие и никогда мною прежде не слыханные вещи говорите вы, о госпожа, об этой второй филавтии.

ТАРКВИНИЯ. И о первой тоже, потому что эта иная рождается от нее, как и все прочие вещи, возникающие ради нас.

ПАТРИЦИ. Поскольку все это для меня невероятно ново, нужно, чтобы вы мне все объяснили: сам я и близко не сумею подойти, не то что дойти до конца и все понять. А потому, о божественная моя госпожа, уж раз вы привели в такое смятение мой дух, я прошу вас успокоить и удовлетворить его объяснением этого нового учения, которое вы же ему преподнесли, чтобы он по крайности не остался вам неблагодарным.

ТАРКВИНИЯ. Меня радует, что дух ваш уже думает о благодарности, которой я ожидаю от него, будучи вполне готовой его удовлетворить. Так что позаботьтесь только, чтобы он со вниманием слушал меня.

ПАТРИЦИ. Только начните, о божественная, а уж он-то будет весь

внимание.

ТАРКВИНИЯ. Мы ведь говорили, что существуют два самых общих рода любви: испытываемой к нам самим или к другим.

ПАТРИЦИ. Да.

 

==388

ТАРКВИНИЯ. А из этих двух образуется одна смешанная, которую испытывают вместе к себе и к другим. Припоминаете?

ПАТРИЦИ. Припоминаю и это.

ТАРКВИНИЯ. Тогда, я полагаю, у вас нет сомнений, что этот первый род любви, испытываемой только к самим себе, и есть та самая филавтия, о которой мы сейчас говорим.

ПАТРИЦИ. Несомненно, это она и есть.

ТАРКВИНИЯ. И не только рассматриваемая вообще, но и в частных своих разновидностях, так как страсть и стремление к обладанию в такой мере обращена к нам самим, что не склоняется к другому.

ПАТРИЦИ. Истинно.

ТАРКВИНИЯ. Точно так же желание есть и пить имеет в виду нас самих.

ПАТРИЦИ. Равным образом и оно.

ТАРКВИНИЯ. Точно так же и половое влечение направлено к нашему собственному наслаждению, безотносительно к тому, испытывает ли его тот, кто дает нам наслаждение.

ПАТРИЦИ. Но не может же быть, чтобы и дающий наслаждение ничего не ощущал.

ТАРКВИНИЯ. Напротив, может быть, и во многих случаях.

ПАТРИЦИ. В каких же?

ТАРКВИНИЯ. В насилии, какое применяют к женщине, лишая ее невинности в первую брачную ночь.

ПАТРИЦИ. Это правда.

ТАРКВИНИЯ. А равным образом, когда женщина холодна, или слабого сложения, или предана духовным помыслам, она не испытывает никакого наслаждения.

ПАТРИЦИ. Случается.

ТАРКВИНИЯ. Во всех этих случаях мужчина, который осуществляет этот акт, испытывает наслаждение и поступает так, чтобы его ощутить.

ПАТРИЦИ. Это очевидно.

ТАРКВИНИЯ. И он поступает так ради себя самого, а не для того, чтобы это ощутила его жена или подружка, и не в этом его цель, а только в собственном наслаждении.

ПАТРИЦИ. Теперь я вполне понимаю, что это так.

ТАРКВИНИЯ. Так что можно без труда признать, что филавтия и эта первая любовь к самому себе тождественны и в их особом качестве и в их вышеназванных разновидностях.

ПАТРИЦИ. Без всякого труда.

ТАРКВИНИЯ. В любви же сложной или общей, как мы ее называем, та часть, что направлена на нас самих, будет находиться таким же образом, как та «первая любовь, что берет начало от себя самой». И в дружбе нам нравится друг, который приносит нам пользу или доставляет наслаждение.

ПАТРИЦИ. Вы правы.

==389

ТАРКВИНИЯ. Так же обстоит дело с желанием, вожделением, страстью и стремлением ко благу, которые направлены на нас самих.

ПАТРИЦИ. В этом не может быть никакого сомнения.

ТАРКВИНИЯ. Трудность же заключается в других видах любви, о которых я сама сказала, что они направлены на других.

ПАТРИЦИ. Конечно, в них, потому что представляется противоречием, когда говорят, что эти виды любви, направленные на других, являются вместе с тем разновидностями филавтии или любви к самому

себе.

ТАРКВИНИЯ. Но если вы хорошо вникнете в это дело, то признаете, что это именно так.

ПАТРИЦИ. Я горю желанием убедиться в этом.

ТАРКВИНИЯ. Итак, подготовьте ваш разум, и начнем с любви к богу и любви к ближнему.

ПАТРИЦИ. Начнем с любви к богу.

ТАРКВИНИЯ. Каковы же причины любви к богу?

ПАТРИЦИ. Есть множество причин.

ТАРКВИНИЯ. Может быть, бога любят потому, что, как учат ваши же платоники, он—высшая доброта и высшее благо?

ПАТРИЦИ. Он, действительно, высшее благо, но любят-то его, пожалуй, не за это.

ТАРКВИНИЯ. Взгляните же. Если бы правы были Зороастр и персидские маги, утверждающие, что существует два первых начала, одно доброе, от которого исходит всякое благо, по имени Ормузд, а другое злое, от которого порождается всякое зло, по имени Ариман, которого полюбили бы вы из этих двух? Или вы бы стали любить их обоих?

ПАТРИЦИ. Никоим образом не обоих!

ТАРКВИНИЯ. Которого же из двух?

ПАТРИЦИ. Доброго, непременно.

ТАРКВИНИЯ. А почему не злого?

ПАТРИЦИ. Потому что зло любить нельзя, напротив, его ненавидят и

избегают.

ТАРКВИНИЯ. А если бы злой бог заметил, что вы его ненавидите, и разгневался на вас, и причинил бы вам ущерб и неприятность, любили бы вы его тогда?

ПАТРИЦИ. Много меньше, раз он нанес мне ущерб.

ТАРКВИНИЯ. А если бы он, прежде чем причинять вам зло, дал вам понять, что, если вы не полюбите его, он нашлет на вас бедствия,—не полюбили бы вы его хотя бы ради того, чтобы избежать бедствий?

ПАТРИЦИ. Из страха перед бедствиями я изобразил бы, что люблю

его.

ТАРКВИНИЯ. Стало быть, вы попытались бы его обмануть, изображая любовь из страха перед бедствиями?

ПАТРИЦИ. Конечно, из страха.

ТАРКВИНИЯ. А если он, зная ваши намерения, сделал бы вид, что поверил вам, и прекратил бы несчастья, вы бы его любили?

 

К оглавлению

==390

ПАТРИЦИ. В известном смысле да, а в известном—нет.

ТАРКВИНИЯ. В каком же смысле—да, а в каком—нет?

ПАТРИЦИ. Я любил бы его, зная, что он не замечает моего обмана и поэтому не насылает на меня бед, потому что таким образом он проявил бы ко мне некоторую жалость или доброту; но, боясь, что, будучи злым, он может мне причинить зло, я бы страшился его, а сердцем бы не любил.

ТАРКВИНИЯ. Но почему же, скажите на милость?

ПАТРИЦИ. Потому что нельзя любить того, кто доставляет тебе неприятность или причиняет зло.

ТАРКВИНИЯ. А бояться можно?

ПАТРИЦИ. Бояться, конечно, можно.

ТАРКВИНИЯ. Ну а если бы человек все же мог склониться к любви к этому злому богу, он ведь любил бы его лишь в той мере, в какой тот проявил доброту, прекратив причинять ему зло.

ПАТРИЦИ. Конечно, лишь в такой мере.

ТАРКВИНИЯ. Стало быть, вы заключаете, что зло не любят, а любят добро.

ПАТРИЦИ. Разумеется.

ТАРКВИНИЯ. И если уж любят зло, то любят его под видом добра, а не за имеющееся в нем зло.

ПАТРИЦИ. Отлично сказано.

ТАРКВИНИЯ. Ну, а этот [Ариман]⁴—какую видимость добра может он проявить, раз сам он—высшее зло?

ПАТРИЦИ. Вы хотите сказать, что, будучи высшим злом, он ни сам не может воспринять добро, ни проявить его по отношению к другим?

ТАРКВИНИЯ. Именно это, так же как, напротив того, добрый бог, будучи высшим благом, не может ни воспринять, ни наслать на другого зло.

ПАТРИЦИ. Сказано отлично.

ТАРКВИНИЯ. А если все, что любят, любят не за зло, а за добро, то высшее благо заслуживает высшей любви.

ПАТРИЦИ. По необходимости.

ТАРКВИНИЯ. Но что такое—это высшее благо или высшая доброта?

ПАТРИЦИ. Ну, это слишком высокий вопрос, и не думаю я, что человек мог бы его достаточно ясно изложить.

ТАРКВИНИЯ. Я вот что хочу сказать. Высшее благо—потому ли оно высшее благо, что заключено в себе самом и пребывает в бездействии целую вечность, ни на кого не обращая внимания и никому не оказывая благодеяний?

ПАТРИЦИ. Такого не может быть.

ТАРКВИНИЯ. А потому и сказал, как я слышала, ваш Платон: «Создатель вещей был благ, а тот, кто благ, никогда и ни в каком деле не испытывает зависти; будучи ей чужд, он пожелал, чтобы все вещи стали как можно более подобны ему самому. Усмотреть в этом вслед за разумными мужами подлинное и наиглавнейшее начало рождения и космоса было бы, пожалуй, вернее всего»⁵.

 

==391

ПАТРИЦИ. Верно, это его слова в «Тимее».

ТАРКВИНИЯ. Так не извлечете ли вы из этого вывод, что, если бы бог завидовал чужому благу, он не создал бы мир?

ПАТРИЦИ. Это верно.

ТАРКВИНИЯ. Но поскольку зависть ему чужда, он и создал мир.

ПАТРИЦИ. Именно поэтому.

ТАРКВИНИЯ. А создать мир—это значит создать все вещи.

ПАТРИЦИ. Это и значит.

ТАРКВИНИЯ. А отсутствие зависти к чужому благу возникает не из чего иного, как из его доброты.

ПАТРИЦИ. Не из иного.

ТАРКВИНИЯ. Стало быть, его доброта была причиной, по которой он создал мир.

ПАТРИЦИ. Не иначе.

ТАРКВИНИЯ. А это все равно, что сказать, что бог благ и по блат ости своей создал мир.

ПАТРИЦИ. Именно так.

ТАРКВИНИЯ. То есть его благость не могла существовать, не производя вещей,—так что, если бы она их не произвела, показалось бы, что она все благо желает для одной себя и не хочет сообщить его другому, что свидетельствовало бы о ее зависти к вещам.

ПАТРИЦИ. Отлично сказано.

ТАРКВИНИЯ. Но поскольку ей чужда была всякая зависть, необходимо было, чтобы она произвела вещи, движимая не чем иным, как собственной благостью.

ПАТРИЦИ. Истинно так.

ТАРКВИНИЯ. Стало быть, наисвойственнейшее свойство благости в том, чтобы не пребывать заключенной в себе самой, но делать причастными себе других.

ПАТРИЦИ. Конечно же, так.

ТАРКВИНИЯ. И благость бога, не в состоянии оставаться заключенной Bifce6e самой, сообщила себя вещам, произведя их на свет.

ПАТРИЦИ. Именно этим способом.

ТАРКВИНИЯ. А произвести их—значит дать им бытие.

ПАТРИЦИ. Не иначе.

ТАРКВИНИЯ. Если бы это бытие было дурным делом, какую часть от себя дала бы она [благость] вещам?

ПАТРИЦИ. Никакой, мне кажется.

ТАРКВИНИЯ. Или же пришлось бы сказать, что бытие вещей не отвечает благости бога, хотя она и причина того, что они обладают бытием.

ПАТРИЦИ. Я не вполне понимаю вас.

ТАРКВИНИЯ. Я хочу сказать, что вещи получили бытие в соответствии с бытием бога, который и обладает бытием и благ.

ПАТРИЦИ. Это понятно.

ТАРКВИНИЯ. Поскольку он обладает бытием (обладая сам бытием),

 

==392

он не произвел вещей и не даровал им бытия. Но подвигнутый своею благостью, он сообщил вещам свое бытие, а произвела их его благость.

ПАТРИЦИ. Это тончайшее соображение, о божественная госпожа, и, насколько я помню, его не высказал ни один платоник. А между тем оно представляется мне истиннейшим.