Бальдассаре Кастильоне 3 страница

духа.

Когда говорят просто: вид (aria) (...) разумеется хороший вид.

(...) О maesta я не сумел бы вам сказать ничего иного, разве только что это обычное выражение повседневной речи: и точно, когда женщина большого роста, хорошо сложена, хорошо владеет своей фигурой, сидит с некоторой степенностью, говорит с весом, смеется в меру и, наконец, распространяет вокруг себя царственное благоухание, тогда мы говорим: эта женщина—само величие, в ней есть что-то величественное (maesta).

 

==367

 

==368

 

00.htm - glava11

БЕНЕДЕТТО ВАРКИ

1503—1565

_З

Знаменитый энциклопедист Бенедетто Варки родился во Флоренции в семье Джованни. Под руководством Гаспаре Морискотти да Марради он занимался гуманистическими штудиями, а затем поехал в Пизу изучать юриспруденцию. Неожиданно получив наследство после смерти отца, он вернулся домой и занялся литературной деятельностью. Будучи сторонником Строцци, Варки был изгнан из Флоренции в 1534 году и возвратился на родину спустя девять лет, став тогда же придворным историографом и членом Флорентийской академии, где читал лекции о скульптуре, живописи, поэтике и т. д., проявив блестящие ораторские способности и колоссальную эрудицию.

Варки известен прежде всего как автор «Флорентийской истории» (1527—1538). Его перу принадлежат «Философские и литературные трактаты», «Грамматика провансальского языка», «Образец стихов» и другие произведения.

Философские истоки Варки очень неоднородны. Неоплатонические идеи сочетались у него с ярко выраженным аристотелизмом, воспринятым еще в Падуе и перенесенным на флорентийскую почву. Неоплатонизм Варки оттачивался в дискуссиях о красоте и любви, в процессе которых происходила систематизация эстетических понятий.

Варки принимал участие во многих философских диспутах своего времени. В 1547 году он организовал дискуссию о преимуществах искусств, в которой занял позицию беспристрастного ученого знатока. Прежде всего Варки всесторонне обосновал понятие искусства, устранил неясности в определении искусства и науки, искусства и добродетели, искусства и мастерства. Основываясь на этих рассуждениях, он отдает пальму первенства живописи, улучшающей природу. Варки участвовал в дискуссиях о «подражании», о поэзии, о преимуществах народного языка. Будучи членом Флорентийской академии, он боролся за тосканский язык, за образованность народных масс, которым латынь была недоступна.

«Книга о красоте и грации» написана по возвращении в 1543 году из Болоньи. К этому сочинению примыкают многие другие произведения

 

==369

Варки—падуанская лекция 1540 года «О сонете Бембо», флорентийские лекции 1553—1554 годов: «О некоторых вопросах любви», «О любви», «О чувствах», «О живописи любви», «О семи опасностях любви». Наиболее близкими к этим трактатам являются сочинения Леоне Эбрео, Пьетро Бембо, Дьяччетто, которые, как и произведения Варки, восходят к неоплатоническому учению о любви и грации Марсилио Фичино и сочинениям Джованни Пико делла Мирандола. Впервые «Книга о красоте и грации» была напечатана в посмертном издании сочинений Варки в 1590 году без посвящения Леоне Орсино, но с сохранением эпистолярного характера. В XVIII веке об этом трактате упоминает Джованни Боттари в предисловии к изданию диалога Варки «Эрколано». Он пишет, что оригинал хранится в библиотеке Строцци и он написан в виде ответа монсиньору Леоне Орсино, епископу Фреджуса.

В этом небольшом сочинении Варки рассматривает два вида красоты: телесную—пропорциональную и божественную—духовную. Отдавая предпочтение последней, он называет ее грацией и исследует на примере женской красоты и искусства.

Варки подчеркивает независимость художественного творчества не только от материала, но даже от меры и пропорции (см. пример с Триболо и Тассо). В этом сказывается влияние Вазари, его понимания грации. Вместе с тем Варки пишет, что грация «зачастую сочетается с пропорцией и соразмерностью тела». В этом случае он находит поддержку у Делла Каза, Кастильоне и отчасти Фиренцуолы, которые считают, что грация возникает тогда, когда луч божественной красоты находит гармонично и пропорционально оформленную материальную оболочку.

Если в вопросах красоты и грации Варки придерживался традиции неоплатонизма, то в своей литературной критике он опирался на учение Аристотеля и связанный с ним рационализм. «Разум и Аристотель два моих советчика»,—писал Варки. Критический аристотелизм, сформировавшийся после 1530 года, к которому помимо Варки принадлежали Робортелло, Кастельветро, Пикколомини и другие, был не только выражением духовного кризиса, связанного с Контрреформацией, но и определенным развитием эстетических норм Ренессанса. Внутри этого направления формировался критический метод, происходила систематизация риторических и поэтических норм, развивались некоторые аспекты ренессансной литературы, более человеческая, земная по сравнению с неоплатонизмом оценка поэзии и искусства. Исходя из аристотелевского определения трагедии. Варки стремился дать ясное определение поэзии, которая была для него искусством подражательным и рассудочным.

В целом эстетические взгляды Варки характеризуются стремлением к системе, энциклопедичностью, хотя порой его воззрения вырождаются в эклектизм.

Перевод сделан по изд.: Trattati d'arte del cinquecento. 1, Ed. Barocchi. Bari, 1960, p. 83—91.

 

К оглавлению

==370

КНИГА О КРАСОТЕ И ГРАЦИИ

Бенедетто Варки достопочтенному и глубокоуважаемому монсиньору Леоне Орсино епископу Фреджуса¹.

ВАША МИЛОСТЬ спрашивает меня о двух неясностях: во-первых, может ли грация существовать без красоты; во-вторых, чего следует желать больше, красоты или грации. Первый вопрос наиболее труден, и я не осмелился бы говорить о нем без подготовки, если бы не вспомнил о том, сколько было сказано о проблемах любви ранее, не вспомнил о переводе драгоценнейшей эпиграммы Катулла, переведенной и процитированной с той же целью ученейшим Пико графом делла Мирандола в третьей книге его Комментария по поводу шестой строфы. Эпиграмма начинается так: «Квинтию часто зовут прекрасной; по мне, белоснежной Выросла, статной она...»²

Итак, скорее из желания понравиться Вашей милости, чем с надеждой удовлетворить Вашу просьбу, говорю, что разрешение этого сомнения заключается в познании того, что есть красота и что есть грация; а этого нельзя узнать лучше и достовернее, чем с помощью определения. Если предположить, что Ваша милость имеет в виду красоту природную (называю ее природной сравнительно с божественной и красотой искусственных тел), то из этого следует, что красота есть не что иное, как некоторая грация, которая радует душу любого, кто ее видит и понимает; а радуя, возбуждает в ней желание насладиться собою до конца. Одним словом, побуждает ее любить себя. Грация—это некое качество, которое возникает и повторяется в вещах изящных и воистину отмеченных благодатью.

Из этого определения следует: где есть красота, неизбежна грация, а не наоборот—где грация, там и красота; так же как там, где человек,-необходимо присутствует жизненная сила, а не иначе. Мне кажется, что первое сомнение разрешено и рассеяно: я сказал, что грация может существовать без красоты, имея в виду красоту, которая именуется таковой в быту, о чем речь пойдет дальше.

 

==371

Однако истинная красота не может существовать без грации. Разрешение первого затруднения ясно указывает на вывод из второго: ибо кто не предпочел бы красоту, в которой неизбежно заключена грация, грации самой по себе? Если бы можно было встретить красоту без грации, я бы скорее захотел быть грациозным, чем красивым. Не так ли? И полагаю, что того же пожелали бы все, кто насильно заставляет красоту существовать без грации. В большинстве случаев они говорят, что красота есть не что иное, как надлежащая пропорция и соответствие всех частей друг другу.

Таким образом, они хотят, чтобы красота состояла в надлежащем количестве и подобающем качестве частей, добавляя к этому мягкость и сладостность цветов. Этого мнения придерживается даже великий философ Аристотель в третьей части «Топики», затем в «Риторике» и еще раз в «Этике». Он не хочет, чтобы женщина могла быть красивой, не будучи высокой³. Это высказывание, понятое буквально, несомненно направлено против опытности и чувственности.

Однако, как говорит Пико, каждый день встречаются женщины, которые по своим качествам и форме сложены прекрасно, и тем не менее они некрасивы. И если можно их назвать прекрасными, то уж грациозными—никак⁴. Грация же—это то, что радует нас и возносит любую вещь. Поэтому мы восхищаемся больше грациозной женщиной, у которой к тому же достаточно хороши пропорции цветов и фигуры, чем той, которая, обладая всеми перечисленными свойствами, ничего не имеет, ибо совершенно лишена того, что мы называем грацией, а латиняне—изяществом и красотой, а порою грацией. Если бы, согласно их желанию, красота состояла в пропорции и измерялась частями, то одно и то же лицо, имея прежние пропорции и цвета, не казалось бы нам один раз красивым, а другой—нет. Как же не сказать еще и о том, что ни одна простая и духовная вещь не была бы красива, как говорят платоники, не обладая телесностью. В этом случае нельзя было бы назвать красивыми науки, добродетели, поэзию, прозу, души, интеллект и самого бога, как мы это делаем ежедневно.

Но вернемся к нашей теме. Высокая, хорошо сложенная фигура с превосходным цветом, но без грации не может, по моему мнению, называться истинно красивой. Именно это, как мне кажется, хотел сказать Катулл в приведенной выше изящнейшей эпиграмме, которую мы перевели и прокомментировали ранее. Если бы я нашел этот комментарий, а у меня его сейчас нет, то, возможно, я бы удовлетворил желание Вашей милости и ответил на Ваш вопрос если не лучше, то, во всяком случае, длиннее. Так как перевод этой эпиграммы остался у меня в памяти, я охотно послал его Вам таким, каков он есть, хотя он и расходится, не знаю в чем именно, с переводом Пико, который оставил нам два непереведенных стиха, потому что они ему были не нужны. И совсем не для того, чтобы поспорить с таким великим умом, перевел я эпиграмму [целиком] заново в таком виде, а чтобы подражать хорошему суждению и украсить сочинение столь совершенного мастера хотя бы в мелочах:

 

==372

«Для многих Квинтия прекрасна.

А для меня она бела, Пряма, стройна и высока

И так искусно создана, Что быть могла бы совершенством, Когда б в ней грация жила.

Увы, и соли едкая крупица

Ей не прибавит прелести частицу.

Но Лесбия прекрасна, и она

Похитила все грации одна». Ваша милость видит, что, называя ее «белой», он признает в ней качество и цвет, а называя «высокой»—количество и все остальные качества по отдельности, как сказали бы мы. Однако он не хочет, чтобы она была красивой, не обладая грацией, которая влечет и манит души. Здесь справедливо было бы поразмыслить о том, откуда рождается это качество и сама грация, о которой мы беседуем и которая, без сомнения, не проистекает, как полагают многие, из соразмерности и пропорции надлежащим образом расположенных частей. То, что это действительно так, можно ясно увидеть не только из выше приведенных доводов, но также из красоты, проявляющейся в искусственных телах, ибо эта красота исходит не из материала как такового, а из искусства. Если бы все было так, как этого хотят иные, то любой посредственный мастер, имея тот же самый мрамор, мог бы подражать скульптуре Триболо⁵, сохранив те же размеры и пропорции. Кроме того, все статуи, сделанные из одного материала и совершенно одинаковые по своим размерам, были бы однообразно и умеренно красивы. Если бы это было так. Ваша милость могли бы заставить сделать свою чернильницу и детскую колыбель здесь на месте, не посылая к Тассо⁶.

Поэтому мы должны признать, что та красота, которую мы называем грацией, возникает не из тела и в высшей степени безобразной по своей природе материи, а из формы, которая дарует ей все находящиеся в ней совершенства. Поэтому красота низших тел, созданных как природой, так и человеком, есть не что иное, как грация и привлекательность, которыми обладает каждое из этих тел благодаря собственной форме, являющейся в них основной или же случайной. А так как истинной формой в человеке является его душа, то она передает ему всю ту красоту, которую мы называем грацией и которая, согласно Платону, есть не что иное, как луч и сияние первоначального блага и высшей доброты, проницающей своим сиянием весь мир во всех его частях. От этого мнения недалеко до высказывания божественного Аристотеля в первой книге «Неба», которое воспринял и превосходно интерпретировал Данте в начале «Рая», сказав: «Кто движет все, тот наполняет славой Весь мир; но мир во блеск его одет Где более, где меньше величаво»⁷.

Но так как тайны любви не менее бесконечны, чем божественные тайны, то чем больше о них рассуждают, тем больше остается вещей, о

 

==373

которых можно говорить. Чтобы достичь однажды цели и не войти в новые трудности, мы оставим вопрос о том, почему одна и та же женщина, хотя и грациознейшая, не кажется таковою всем, не возбуждает и не радует в равной мере каждого и часто воспринимается по-разному. И напротив, многие женщины, хотя они и не так грациозны, чудесным образом привлекают и восхищают многих.

Не хочу маскировать противоречие и отбрасывать явную фальшь, которая возникает при разрешении первого сомнения и которая, если не ошибаюсь, с новой силой проступит при объяснении значения аристотелевских слов. Противоречие заключается не в том, что красота не может существовать без грации, о чем я уже говорил и что истинно, а в том, что грация может прекрасно существовать без красоты. Это утверждение каждому покажется ошибочным и невозможным, будь красота некоторой грацией, которая возбуждает и радует душу, ее постигающую. Отсюда следует, что где грация, там и красота, и наоборот.

Итак, мы должны знать, что красота понимается двояко. Согласно Аристотелю и некоторым другим, она заключается в пропорциональности частей. Такая красота и является и называется телесной. Лишь ее одну понимает, а потому и любит грубая чернь, а также простонародье, которое, как известно, наслаждается ею всеми пятью чувствами. Тот, кто любит такую красоту, немногим или ничем не отличается от животных.

Другая красота заключается в добродетелях и моральных состояниях души, порождающей грацию, о которой мы рассуждаем. Эта красота и называется и является духовной. Она понимаема и, следовательно, любима только [добродетельными] и учеными людьми. Недаром великий платоник Плотин говорил, имея в виду эту красоту: ничто прекрасное не причастно дурному. Поэтому, так же как нельзя понять эту красоту без разума, глаз и ушей, так и нельзя насладиться ею без мышления, зрения и слуха, о чем многократно и столь изящно свидетельствует в различных местах наш платоник Франческо⁸ вместе со всеми древними и современными тосканцами. Но больше остальных—ученейший и почтеннейший монсиньор Пьетро Бембо, как в своей сладчайшей и изящнейшей прозе, так и в божественных сонетах.

Поэтому, когда я говорю, что не может быть красоты без грации, я имею в виду красоту духовную и платоническую, а когда говорю, что грация может существовать без красоты,—красоту телесную и аристотелевскую, ибо в противном случае грация существует лишь постольку, поскольку существует истинная красота, и нигде нельзя встретить одну из них без другой. Грация, понятая таким образом, вне всякого сомнения, лучше лживой телесной красоты.

Чтобы лучше объяснить ту часть, в которой заключена неясность, скажу, что грация, или истинная красота души, хотя и может существовать в теле не вполне соразмерном или, как говорят в народе, красивом, однако ее не может быть в теле непропорциональном и совершенно безобразном. Больше того, грация души, которую мы называем подлинной красотой, а также все то, что из нее проистекает, зачастую

 

==374

сочетаются с пропорцией и соразмерностью тела, о чем сказал еще Петрарка, чтобы возвеличить свою мадонну Лауру: «В ней добродетель слиться с красотою

Смогли в столь небывалом единенье, Что в душу к ней не занесли смятенья, Не мучили присущей им враждою»⁹. А что кроме этого хотел выразить наставник всех латинских богословов и поэтов в своей «Энеиде», когда, говоря об Эвриаде, он сказал: «В теле прекрасном милей и прекраснее самая доблесть»'°. Если бы кто-нибудь спросил у меня, почему, характеризуя красоту, я не называю ее грацией, то есть [просто некоторой грацией], я бы ответил так: «Чтобы лучше показать, какая грация имеется в виду». Именно та, которая дарит радость и возбуждает любовь. Ибо, заявляя, что такой-то грациозно читает, а такой-то пишет, мы называем грацией многие другие качества, которые хотя и радуют, но любви не вызывают. Кто станет отрицать, что горбатый парфюмер Чано не обладает грацией или, как говорим мы в просторечье, приятностью? Однако я уверен, что он хотя и нравится, но любви не возбуждает.

Так как сейчас уже поздно и я незаметно растянул свое послание больше, чем предполагалось, то [оставлю] для досуга объяснение того, почему одухотворенные вещи, сохраняя истинную красоту формы и души, не являются красивыми, а вернее, не называются таковыми. Одновременно это является причиной того, что многие не понимают красоту и потому не любят ее, так как не могут любить того, что им неизвестно. Вот то,что я хотел сказать Вашей милости в форме, которую посчитал наиболее доступной. Извращенное простонародьем мнение, что красота может встречаться без грации, приведено для того, чтобы уберечь ее от лжи.

А истинное суждение знатоков состоит в том, что красота и грация неотделимы друг от друга и являются одним и тем же. Поэтому кто

жаждет одной, желает и другую.

КОММЕНТАРИЙ

⁽ Леоне Орсино (1512—1564)—епископ Фреджуса, поэт, основатель и глава Академии Пламенных в Падуе, в которую Варки был принят в 1540 году и где он прочитал несколько лекций о любви.

² «Стихотворения Катулла». Перев. А. Фета. М., 1886, с. 126.

³ Top. 116 b, Eth. Nic. 1123 В.

⁴ Dell'amore celeste e divino. Canzone di Giovanni Benivieni Florentine, col comento del Come Gio. Pico Mirandola Lucca, 1731, p. 113.

⁵ Триболо Никколо (1500—1550). Настоящее имя Никколо ди Рафаэлло де Периколи. Скульптор, парковый инженер, архитектор.

⁶ Гассо Баттиста (1500—1555)— Баттиста (Дж. Батт.) да Марко. Скульптор, резчик по дереву, декоратор, военный инженер, строитель, архитектор. Принадлежал к кругу Триболо, Сальвиати, Челлинни. В 1549 году написал письмо Бенедетто Варки о преимуществах отдельных видов искусств.

⁷ Данте. Божественная комедия. Рай. Перев. Д. Мина. Спб!, 1904, с. 1.

⁸ Имеется в виду Франческо Петрарка.

⁹ Петрарка. Избранное. Автобиографическая проза. Сонеты. М., 1974, с. 355 Пеоев А. Эфрона.

¹⁰ Вергилий. Энеида. Перев. Н. Квашнина-Самарина. Спб., 1893, с. 106.

 

==375

 

==376

00.htm - glava12

ФРАНЧЕСКО ПАТРИЦИ

1529—1597

Франческо Патрици—итальянский натурфилософ второй половины XVI столетия (не путать с Франческо Патрици из Сиены, епископом-гуманистом XV века, автором ряда трактатов по этике и политике). Родом из Далмации, он с раннего детства много путешествовал, находясь при дяде, капитане галер Венецианской республики. Он учился в Падуе и в Ингольштадте, побывал в Германии, Франции, Испании, изучал богословие и медицину, был управляющим поместьями на Кипре, занимался мелиорацией в долине По, книжной торговлей, издавал описания путешествий, написал множество книг по вопросам поэтики и военного искусства, политики и геометрии и в конце концов стал признанным главой итальянских платоников, придворным философом герцога Феррарского и профессором специально для него учрежденной кафедры платонической философии—сперва в Ферраре, позднее в Риме. В своих «Перипатетических дискуссиях» (первый том вышел в Венеции в 1572 г., четыре тома в одной книге—в Базеле в 1581 г.) отверг схоластическую традицию аристотелизма, развенчал антиисторический культ Аристотеля, противопоставив ему все богатство философских течений классической древности, и прежде всего истолкованный в натуралистически-пантеистическом духе платонизм.

В главном своем сочинении «Новая философия вселенной» (Феррара, 1591; после запрещения издание было вывезено в Венецию и выпущено с новым титульным листом с указанием на 1593 год издания) Патрици развивает философию света, исходящего от бога и пронизывающего весь мир, отстаивает бесконечность вселенной, отождествляет бога и мир в понятии Всеединого, отвергает божественное творение «из ничего», доказывает Всеобщую одушевленность природы. Книга была занесена в Индекс запрещенных книг.

Общее представление о прекрасном космосе изложено в первой части «Новой философии вселенной». Конкретным проблемам эстетики посвящена ею огромная «Поэтика» в 10 книгах, лишь недавно полностью опубликованная, огрывки из которой вошли во второй том.

 

==377

Свои эстетические воззрения Патрици развивает в раннем незавершенном диалоге «Любовная философия» (1577), написанном хотя и в русле традиции «диалогов о любви» итальянского неоплатонизма, но содержащем идеи, никак не укладывающиеся в рамки традиционного неоплатонизма фичинианского толка и восходящие, скорее, к этическим теориям классического гуманизма XV столетия.

«Любовная философия» построена как «диалог в диалоге»: А. Кваренго, беседуя с Дж. Каррато и Л. Фулиньо, пересказывает им беседу Франческо Патрици с Тарквинией Мольца. Главные участники основной части «Любовной философии»—философ Франческо Патрици и Тарквиния Мольца (1541—1617), одна из замечательнейших женщин итальянского чинквеченто. Внучка известного поэта Франческо Мария Мольца, она выделялась обширными и разнообразными познаниями, изучала древнюю философию, поэзию, музыку, писала стихи на итальянском, латинском, греческом языках, переводила Аристотеля и Платона, Плутарха и Иоанна Златоуста. Торквато Тассо посвящал ей сонеты и назвал ее именем диалог о любви, о ней с восхищением писал Чезаре Кремонини, а Ф. Патрици кроме диалогов посвятил ей третий том своих «Перипатетических дискуссий». В ее доме в Модене (где и происходит действие диалога) собирался цвет итальянской культуры того времени. Позднее она в качестве придворной дамы Лукреции и Леоноры д'Эсте стала украшением феррарского двора, а в 1600 году римский сенат удостоил ее римского гражданства—звания юридически и практически бессмысленного, но почетного. Свою библиотеку она завещала Моденской коммуне, сочинения ее изданы в 1750 году.

К моменту написания «Любовной философии» Патрици был уже признанным главой итальянского неоплатонизма, автором первого тома «Перипатетических дискуссий». Вскоре после написания диалога он был приглашен профессором платоновской философии в Феррару, а в 1592 году в Рим.

Из «Любовной философии» приводятся большая часть второго и полностью третий диалог, содержащие изложение теории «филавтии»— любви всего сущего к самому себе.

Перевод сделан по изд.: F. Patrizi. L'Amorosa filosofia. A cura di I. Ch. Nelson. Firenze, 1963.

 

==378

ЛЮБОВНАЯ ФИЛОСОФИЯ ДИАЛОГ II

КВАРЕНГО. Началось все так. Однажды прошлой зимой я сидел с ней [Тарквинией Мольца] у огня и, начав рассуждать о прочитанном, не знаю каким случаем устремил свой взор в ее глаза, прекраснее которых не видело солнце, и, пристально глядя, не знаю уж каким образом, так смутился душою, что онемел и не мог ни слова сказать, ни ответить на ее речи. И она, продолжая говорить, слегка улыбаясь, сказала: — Что вы так смотрите, Патрици? Где вы заблудились?

ПАТРИЦИ. Это вина не моя, а моей школы, о госпожа.

ТАРКВИНИЯ. Какой школы?

ПАТРИЦИ. Моей.

ТАРКВИНИЯ. Какой вашей?

ПАТРИЦИ. Платоновской.

ТАРКВИНИЯ. Стало быть, вы платоник?

ПАТРИЦИ. Да, госпожа моя, и по моей доброй воле, хоть я от этого и несчастен.

ТАРКВИНИЯ. В чем же вина этой школы, раз вы говорите, что из-за нее вы так пристально смотрите на меня?

ПАТРИЦИ. В том, что тот, кто к ней принадлежит, должен быть ослеплен красотой, какую он видит, и благом, какое ему предстоит.

ТАРКВИНИЯ. Зачем же быть ослепленным?

ПАТРИЦИ. Затем, что они обязаны.

ТАРКВИНИЯ. Да кто же их обязал?

ПАТРИЦИ. Изумление, которое находит на них, и преклонение, к которому они понуждаемы лицезрением красоты, и любовь, которую они по необходимости испытывают к ней.

ТАРКВИНИЯ. Любовь?

ПАТРИЦИ. Ну конечно, любовь.

 

==379

ТАРКВИНИЯ. А какая любовь?

ПАТРИЦИ. Что значит—какая любовь? Я не знаю иной любви, кроме той, которой все, кто принадлежит этой школе, должны быть охвачены всю свою жизнь.

ТАРКВИНИЯ. Я знаю, и уже довольно давно, что все платоники утверждают, что всю свою жизнь они влюблены. И вы, раз говорите, что вы платоник, тоже, стало быть, влюблены.

ПАТРИЦИ. Ну, конечно, влюблен, и буду влюблен, покуда я жив, и был влюбленным много прежде, чем примкнул к этой школе.

ТАРКВИНИЯ. Так, стало быть, вы влюбчивы не только из-за принадлежности к школе, но и по природе?

ПАТРИЦИ. Конечно же, так, и благодаря сочетанию звезд, и судьбе, и фортуне, и по любой иной причине, по которой влюбляются люди.

ТАРКВИНИЯ. Итак, мне необыкновенно повезло сегодня, что я, и не думая того, обнаружила в вас столь великую склонность и даже необходимость и долг быть влюбленным.

ПАТРИЦИ. Почему вы говорите, что вам повезло?

ТАРКВИНИЯ. Потому что именно вы сумеете дать мне объяснение, которого я пытаюсь добиться от кого-нибудь уже многие годы.

ПАТРИЦИ. Чего же вы добиваетесь?

ТАРКВИНИЯ. Понять, что такое любовь, о которой у древних и новых авторов говорится так много превосходного, как ни о чем ином. А вы, я все более в том убеждаюсь, и по опыту и по учености должны знать ее весьма глубоко.

ПАТРИЦИ. О госпожа, вы не могли бы найти никого, кто мог бы лучше и основательнее рассказать вам о ней.

ТАРКВИНИЯ. Так расскажите, пожалуйста, Патрици, и просветите меня, и я буду у вас в великом долгу, ибо ни к чему иному я так не стремлюсь в этом мире.

ПАТРИЦИ. С величайшим желанием, о божественная госпожа. Но что вы хотите, чтобы я вам о ней рассказал?

ТАРКВИНИЯ. Все, что вы знаете о ней, начиная с того, что такое любовь.

ПАТРИЦИ: Это легкое дело. Я скажу вам, что любовь это любовь, и не что иное, как любовь. Как, госпожа, вы смеетесь?

ТАРКВИНИЯ. Я смеюсь от того веселого расположения духа, в которое привело меня это ваше скорое на ответ учение, и я надеюсь, что оно позволит мне осуществить мое страстное желание понять природу любви.

ПАТРИЦИ. Я рад, что так угодил вам, но нравится ли вам это определение любви?

ТАРКВИНИЯ. Оно понравится мне, когда вы мне его объясните, а пока что оно кажется несколько темным. Вы объясните мне его в том порядке, как я буду спрашивать вас.

ПАТРИЦИ. С удовольствием.

ТАРКВИНИЯ. Посмотрите, правильно ли я его поняла. Когда вы

 

К оглавлению

==380

говорите, что любовь не что иное, как любовь, не хотите ли вы этим сказать, что она не море, не небо, не воздух, не огонь, не камень, не металл, не растение?

ПАТРИЦИ. Да, госпожа, именно это.

ТАРКВИНИЯ. Не бык, не осел, не собака, не конь и, может быть, даже не человек?

ПАТРИЦИ. Вы отлично рассуждаете.

ТАРКВИНИЯ. И часом не какое-нибудь другое животное и не часть его?

ПАТРИЦИ. Именно так.

ТАРКВИНИЯ. Таким образом, хотя и верно говорят, что любовь находится в мужчинах и женщинах, в животных, и, может быть, в растениях, металлах, камнях, элементах, а может, и в небесах, она, однако же, не является ни одной из этих вещей целиком и, возможно, ни одной из их частей. И все же она находится в них, или по крайней мере в людях, так как лучше нам говорить о нашей любви, прочее оставив пока в стороне, раз мы еще не знаем, что такое наша, человеческая любовь.

ПАТРИЦИ. Так и следует поступить.