На добро отвечала добром

забо­ты на себя, приносит мне дро­ва, воду. Одним словом, очень душевные люди. Даже зовут меня к себе жить в новую квар­тиру. Я не хочу их стеснять, хотя знаю, что все это они го­ворят искренне, от чистого сер­дца, но я, честно говоря, наде­юсь, что дом наш когда-нибудь отремонтируют, и я тоже буду под старость лет жить со всеми удобствами. Поверьте, 60 лет   живу в этом доме, и его ни разу не ремонтировали, соседний дом отремонтировали, значит, следующий будет наш, тем более что начальство обещает начать ремонт. Вот поэтому живу надеждой и жду".

В этих словах, как я заметил, у Александры Александровны сквозит скрытый юмор но всё-таки хочется, чтоб её надежды оправдались. А дом её находится напротив здания КБО на ул. Островского.

 «Порядок в квартире поддерживаю сама. Вот потолок побелить не могу, но попросила соседку Валю, она поможет, она добрая, безотказная - что ни попрошу, всё сделает». Я не выдержал и спросил: «Я смотрю, Александра Александровна, у вас все люди хорошие добрые. Разве так бывает?» «Бывает, - тихо ответила она, - но только в том случае, если ты сам стараешься в первую очередь сделать людям что-то хорошее. На добро люди должны отвечать только добром. Я всю  жизнь живу по такому принципу» - добавила она.

В 1977 году вышла она на заслуженный отдых, но не порывает связи со своим коллективом, с подругами, особенно с теми, с кем пришлось ей трудиться в годы войны. Ратный трудовой подвиг А.А. Исаковой удостоен государственных наград - ордена Отечественно войны второй степени, медалью "Ветеран труда" и многих других.           

НА ВСЮ ОСТАВШУЮСЯ ЖИЗНЬ                                                  25

метровые бревна к большой дороге, а оттуда на санях, на лошадях во двор госпиталя. Воду доводилось так же таскать ведрами из колодца в большие чаны подсобного помещения кухни. Все доводилось делать. Свободного времени почти не было. Работали без всяких выходных, не говоря уж про отпуска. О них всю войну не вели даже речи.

Раненые бойцы и командиры не только поступали к нам в эвакогоспиталь, но и отправлялись, а точнее возвращались от нас на фронт по мере выздоровления. Из этих возвращавшихся раненых у нас формировались своего рода отдельные команды и их от нас отправляли дальше специальными поездами на сборные, сортировочные пункты в города Петрозаводск, Кемь и т.д. Мне в числе других медработников нередко поручали сопровождать этих бойцов и командиров до конечного пункта назначения. Поездки эти не всякий раз заканчивались благополучно. Случалось, что наш санитарный поезд попадал под обстрелы и бомбежки вражеской авиации.

Однажды со мной произошел такой случай. Это было когда война перевалила далеко за вторую половину, в июне 1944 года я сопровождала партию выздоравливающих бойцов и командиров на Карельский фронт. Наш санитарный поезд прибыл на конечный пункт город Петрозаводск. Я без особого труда передала всех доставленных бойцов и командиров на сборный пункт одной из воинских частей. С документами тоже никаких недоразумений не возникло, все было в порядке, но случилось непредвиденное. Одного худющего, невзрачного на вид бойца низкого роста, одетого, как попало, в старую выцветшую, заштопанную вдоль и поперек, гимнастерку, в развалившиеся сапоги самого последнего размера и, почему-то, оба на одну ногу, без положенной в таком случае по уставу, шинели, брать категорически отказались. Один жалкий вид этого, никудышного на вид, солдатика произвел на членов приемной комиссии удручающее впечатление. Обойдя все воинские инстанции с этим солдатиком, я потеряла всякую надежду на

24

общеобразовательная школа номер два. Как и положено, на работу нас туда и обратно водил конвоир с винтовкой. Этот солдат часовой оказался на редкость сердобольным жалел нас молоденьких девчонок, по-отцовски делал нам поблажки и, отложив винтовку в сторону, помогал нам укладывать дрова. Но в основном мы мыли с ней полы в служебных помещениях, наводили порядок в самом помещении гауптвахты, выполняли и другие несложные работы. Отбыв десять суток, определенных нам с подружкой начальником эвакогоспиталя, мы вернулись в свой родной коллектив и приступили к несению воинской службы. Все мои подруги, да и родные очень обрадовались моему возвращению.

Число раненых все прибывало и прибывало. От усталости мы валились с ног. Особенно нас изматывали ночные дежурства. Но надо отдать должное нашим начальникам, они нет, нет, да и давали нам увольнение в город на час другой. И вновь со мной произошел неприятный случай. Мы все с той же подружкой опоздали из увольнения на каких-то всего десять – пятнадцать минут, не больше. На этот раз наказание нам с подружкой было более суровое, да и поблажек приказано было начальнику гауптвахты нам никаких не давать. Это наказание – смеется моя собеседница – пошло явно мне на пользу. Больше до конца всей моей службы не довелось быть в числе нарушителей воинской дисциплины.

Несмотря на суровое военное время, жизнь в нашем коллективе была интересной, насыщенной. Мы не падали духом, поддерживали себя и раненых везде и во всем. Художественная самодеятельность была поставлена на широкую ногу. Мы выступали перед ранеными, пели песни и плясали, читали стихи. Был и свой драматический кружок и выздоравливающие раненые принимали в нем охотно свое участие. Тяжелораненым мы писали под их диктовку письма домой, читали им газеты, журналы, книги. В госпитале у нас было печное отопление и нам иногда приходилось выезжать в лес за дровами. Тащили сухостой по глубокому снегу, в лютые морозы наравне с мужчинами, вытаскивали трех-

21