2020-05-25
435
Археологические данные подтверждают тезис о социальной однородности населения Пскова начала XIV в. Так, в соответствующем культурном слое не было обнаружено ничего подобного новгородским боярским усадьбам. Напротив, как писал Г. В. Борисевич, в раскопе, открывшем слой застройки начала XIV в. в пределах стены посадника Бориса, «поражает миниатюрность дворов».[442] Все дворы обладали практически равными земельными придомовыми территориями. К схожим выводам приходит и К. М. Плоткин, который вслед за М. Х. Алешковским писал о равном «перераспределении земельных владений в пределах городской территории между “«мужами- псковичами”».[443] Ретроспективный анализ ситуации конца XVI в., проведенный Н. Н. Масленниковой на основе анализа писцовых книг XVI в., показал увеличиениевшиеся наделовы (за пределами собственно города, конечно, в самой Псковской земле) землевладельцев, но они все равно оставались несопоставимымие с владениями новгородских бояр.[444]
Таким образом, в некотором смысле мы возвращаемся к старому тезису А. И. Никитского, который писал об архаичности псковскогой политическогой быта начала XIV в. Исследователь видел архаику в доминирующей роли боярства, мешавшего развитию «демократической партии».[445] Мы же можем констатировать на материале как археологических материалов, показывающих отсутствие выраженного имущественного расслоения населения Пскова этого периода, так и письменных источников, не знающих свидетельств о социальном (и, соответственно, экономическом) неравенстве, что и система управления была архаична по сравнению с Новгородом. В этом смысле Псков XII–XIII вв. мало отличался от тогдашних новгородских пригородов или псковских пригородов более позднего периода. Рост города в XIV–XV вв. сопровождался социально-экономическим расслоением населения и, одновременно, развитием системы управления.
|
|
|
Конечно, нельзя говорить об абсолютной однородности псковской общины XII–XIII вв., т. к.так как Н1мл. упоминает «вятших мужей» в Пскове в этот период.[446] При этом уровень социальной дифференциации вряд ли мог быть высоким по экономическим причинам: из-за отсутствия земли и неразвитости торговли (см. выше,. гГлава 1I, § 1.1.). Псковские «вятшие мужи», становившиеся зачастую противниками новгородских князей, очевидно, выделялись среди прочих членов общины, но не были значительно отделены от нее. Мы знаем имена некоторых из них. Вероятно, такими были псковские сотские, первое упоминание о которых в Ипатьевской летописи восходит к XII в.[447] Сотские упоминаются и в более поздних источниках: в грамотах конца XIV в., летописных известиях за вторую половину XV в., но настоящими протагонистами псковских источников были не они. Ими были, несомненно, посадники.
|
|
|
Персональный состав псковских посадников изучен достаточно хорошо. Как подсчитал Б. Б. Кафенгауз, нам известно 80 имен псковских посадников, время жизни которых мы можем датировать относительно точно, и еще три имени, имеющих, возможно, легендарную природу.[448] Приводим составленный исследователем список посадников с незначительными уточнениями (табл. 3).[449]
Таблица 3. Псковские посадники
| Номер (?) | Имя посадника(?) | Годы упоминания(?) |
| 1 | Борис | 1308, 1309, 1312+† |
| 2 | Селила Олексич | 1323+† |
| 3 | Селога (Шелога) | 1327, 1330, 1337+† |
| 4 | Илья Борисович | 1340, 1344, 1348 |
| 5 | Володша Строилович | 1341 без титула, 1343 |
| 6 | Данила | 1343 |
| 7 | Корман (Постник) | 1343 +† |
| 7а | Сидор | Упоминаются в ГВНП № 332, датируемой 60–70гг XIV в. |
| 7б | Рагуил | |
| 8 | Иван | 1348, 1349 |
| 9 | Ананья | 1367 |
| 10 | Леонтий Костромя | 1367, 1369 |
| 11 | Матфей[450] | 1375 |
| 12 | Захарья (Фомич) Костроминич | 1395, 1397, 1398, 1399, 1400, 1401+† |
| 13 | Ефрем Картач | 1396, 1397, 1402, 1404, 1407+† |
| 14 | Сысой | 1397 |
| 15 | Роман Сидорович | 1397, 1402, 1404, 1407+† |
| 16 | Панкрат | 1404, 1407+† |
| 17 | Леонтий (Елентий) Лубок | 1404 без титула, 1407+† |
| 18 | Юрий Филиппович (Казакович) | 1406, 1407 |
| 19 | Иван Сидорович | 1407, 1410, 1411, 1416, 1417, 1426, 1427, 1431, 1434, 1435, 1441 |
| 20 | Ларион Дойникович | 1406, 1410, 1416, 1417, 1419+† |
| 21 | Феодос Феофилович | 1409 без титула, 1410, 1416, 1418, 1424, 1426, 1436степенной посадник |
| 22 | Сильвестр Леонтьевич | 1409 без титула, 1417, 1424, 1426, 1428, 1432, 1434, 1435 |
| 23 | Микула Павлович | 1410 без титула, 1416, 1418, 1421, 1425, 1427+† |
| 24 | Юрий Тимофеевич Винков | 1410 без титула, 1417 без титула, 1423, 1424, 1426, 1431, 1432, 1442, 1453степенной посадник, 1460, 1461, 1464 старый степенной посадник, 1465 (1467)+ † |
| 25 | Яким Павлович | 1410, 1417 без титула, 1426, 1429, 1431, 1432, 1434 |
| 26 | Федор Шебалкинич | 1411 без титула, 1420 без титула, 1423, 1426, 1428 |
| 27 | Тимофей Тилка | 1424 староста церкви Георгия, 1435 |
| 28 | Иван Ларионович | 1425 без титула, 1436 |
| 29 | Макарий | 1426 |
| 30 | Тимофей (Поткин) | 1436 без титула, 1441 |
| 31 | Максим Ларионович | 1443 сын посадника, 1444, 1444/1445, 1456, 1460/1461, 1462 степенной посадник, 1463 степенной посадник, 1464, 1465+† |
| 32 | Федор Патрикеевич | 1444, 1448, 1449, 1450 степенной посадник, 1456 |
| 33 | Зиновий Михайлович | 1447, 1456, 1461, 1462 степенной посадник, 1463 степенной посадник, 1475/1476, 1483 |
| 34 | Иван Агафонович | 1447, 1463, 1464, 1470, 1471, 1473, 1474, 1475/1476, 1480, 1483, 1485/1486 |
| 35 | Леонтий Макарьевич | 1448 без титула, 1456, 1464 степенной посадник, 1465 степенной посадник |
| 36 | Игнатий Логинович | 1448 сын посадника, 1456, 1464, 1465 степенной посадник, 1467 |
| 37 | Тимофей Власьевич (Васильевич) | 1447, 1448 без титула, 1463, 1464, 1465 степенной посадник и староста церкви Троицы, 1466 степенной посадник, 1468 степенной посадник, 1470, 1471 |
| 38 | Афанасий Юрьевич | 1448 сын посадника, |
| 39 | Стефан Юрьевич | 1448 без титула[452] |
| 40 | Стефан Аристович | 1455 |
| 41 | Алексей Васильевич | 1458 степенной посадник, 1463, 1464 степенной посадник, 1465, 1466 степенной посадник, 1471, 1472, 1473, 1474, 1474 степенной посадник, 1475/1476, 1477, 1478+† |
| 42 | Яков Иванович Кротов | 1461, 1463 без титула, 1469, 1470, 1471, 1473, 1474, 1479, 1480, 1482, 1483, 1485 |
| 43 | Кондрат | 1462/1463 соцкий, судья, 1464 |
| 44 | Федор Никифорович | 1463 степенной посадник |
| 45 | Дорофей Ольферьевич | 1463, 1464 |
| 46 | Стефан Афанасьевич «Юрьев внук» | 1463 без титула, 1466 степенной посадник, 1468 степенной посадник, 1470, 1471, 1473 |
| 47 | Матута Дионисович | 1463 без титула, 1471 |
| 48 | Микита Ларионович | 1464 посадник (по другим сведениям сын посадника), 1472, 1474 степенной посадник,[453] 1475/1476, 1477, 1483, 1485–1486 |
| 49 | Василий Алексеевич | 1465 |
| 50 | Зиновий Сидорович | 1471, 1474 степенной посадник, 1476, 1477, 1480, 1483, 1485, 1486 |
| 51 | Козьма Андронович Тилкин | 1472, 1475/1476, 1486 |
| 52 | Василий Сазонович | 1472 боярин, 1477, 1480 |
| 53 | Козьма Сысоевич (Ледович) | 1473, 1474, 1477, 1479, 1480 |
| 54 | Андрей Иванович | 1473 сын посадника, 1476 боярин, сын попов, «рождьякон», 1477, 1485, 1486 |
| 55 | Терентий Андреевич | 1473, 1474 |
| 56 | Леонтий Тимофеевич | 1474, 1478, 1482, 1483 степенной посадник, 1485, 1486, 1495, 1496, 1497, 1498, 1509/1510 |
| 57 | Василий Логинович | 1475 посадник, 1477, 1478, 1485, 1486 |
| 58 | Дорофей Гаврилович (Быкович) | 1476 без титула, 1480, 1485 |
| 59 | Стефан Максимович | 1475/1476, 1477, 1480, 1483 степенной посадник, 1485, 1499 |
| 60 | Моисей Федорович | 1475/1476 |
| 61 | Гаврила Картачев | 1476, 1484+† |
| 62 | Моисей Сосонок | 1477 |
| 63 | Иван Теншин | 1476 без титула, 1501+† |
| 64 | Филипп Андреевич | 1477 |
| 65 | Кир Алексеевич | 1477, 1480, 1483 |
| 66 | Макарий Васильевич | 1480, 1485 |
| 67 | Филипп Пукышев | 1480 |
| 68 | Василий Епимахович | 1484, 1495 степенной посадник |
| 69 | Елисей Каплин | 1484 |
| 70 | Григорий Яковлевич Кротов | 1485, 1503, 1504 |
| 71 | Василий Коростовой | 1485, 1486 |
| 72 | Григорий Хрусталев | 1485 без титула, 1499, 1500, 1504 |
| 73 | Яков Афанасьевич Брюхатый | 1486, 1495 степенной посадник, 1499 |
| 74 | Борис Андреевич | 1498, 1500, 1504 |
| 75 | Федор Гаврилович Сокиркин | 1499, 1500, 1503 |
| 76 | Петр Максимович | 1499 |
| 77 | Микула Сысоевич | 1500, 1504 |
| 78 | Юрий Елисеевич Копыл | 1509, 1510 степенной посадник |
| 79 | Михаил Помазов | 1509, 1510 |
| 80 | Иван Яковлевич Кротов | 1510 степенной посадник |
|
|
|
Нельязя, конечно, утверждать, что летописи упоминают абсолютно всех псковских посадников. Тем не менее, как представляется, по приведенной таблице табл. 3 можно проследить пути развития посадничества в XIV–XV вв.
Псковские летописи не знают посадников до 1308 г., под которым упоминается посадник Борис (№ 1). Этот факт, если и не ставит под сомнение само существование посадничества в Пскове до XIV в., то, по крайней мере, заставляет обратить на себя внимание.
Новгородские летописи сообщают нам имя Мирослава, которому было дано посадничество в Пскове в 1132 г.[454] Это имя, относящиееся к XII в., остается единственным известным нам именем посадника до начала XIV в. Однако особые обстоятельства отправки Мирослава на посадничество (см. выше,: Гглава 1I, § 1.1.) ставят под сомнение возможность существования псковского посадничества в дальнейшем. Если молчание псковских летописей еще можно объяснить общей скудностью сообщений за XII–XIII вв., то отсутствие упоминания псковских посадников в новгородских летописях особенно примечательно. Мы знаем из них имена некоторых новгородских пригородских посадников — ладожских, копороских, торжковских и пр., но ни одного имени псковского посадника там нет. Причем нельзя сказать, что новгородские летописи не дают нам имен псковичей — они есть, однако никто из них за более чем сто лет прямо не назван посадником.
|
|
|
Посадничество первого известного нам псковского посадника — Бориса, как нетрудно заметить, хронологически следовало за смертью князя Довмонта (1299), княжившего в Пскове более 30 лет и ставшего одним из святых-покровителей города. Возникает вопрос, а не был ли Борис действительно первым псковским или, по крайней мере, собственно псковским посадником? К положительному ответу на него нас подталкивает и само время посадничества Бориса. В начале XIV в. Псков начал бурно расти, мы знаем это как из археологических источников,[455] так и из письменных. Показательно, что второе упоминание Бориса в П1, П2, П3 под 1309 г. связано с постройкой им стены Среднего города.[456] Можно предположить, что ранее городской общине, до того сравнительно небольшой, не требовался специальный городской магистрат, она довольствовалась периодически появляющимися в Пскове князьями, не отличаясь в этом отношении от подавляющего большинства русских городов того времени. Княжение Довмонта, укрепившего, без сомнения, мощь Пскова и способствовавшее вместе с другими факторами его территориальному, политическому и экономическому росту, восстановило псковскую самостоятельность (см. выше,: Гглава 1I), которая уже требовала теперь, специального механизма управления. Им и стало посадничество, заимствованное или привнесенное, вероятно, из Новгорода.
Как же проросли эти новгородские семена на псковской почве? Нетрудно заметить по приведенной выше таблице табл. 3, что по крайней мере, до 1343 г. количество посадников за один год не превышало одного. Нам известно три таких «единовластных» посадника: Борис (№ 1), Селила Олексич (№ 2) и Шелога (№ 3). Примечательно, что в отношении всех троих нам известна дата смерти и, соответственно, окончания их посадничества. Здесь важно отметить, что, в отличие от Новгорода, где источники пестрят выражениями, типа: «отъяша посадничество» у такого-то и «даша посадниство»[457] такому-то, псковские источники таких формулировок не знают. В них ни разу не встречается выражение наподобие «псковичи даша посадничество». Более того, нельзя списать отсутствие таких выражений на специфику нарративного источника. В псковском летописании они встречаются в других контекстах, но в несколько измененном виде: «Ппсковичи даша на вечи воеводство посаднику Дорофею».[458] Можно предположить, что псковичи давали посаднику воеводство, т. е. конкретные полномочия в определенный момент времени, а само посадничество — нет. В Пскове нам неизвестен другой механизм смены посадника, кроме естественного, т. е. смерти предыдущего. Это в равной степени справедливо для всей псковской истории периода самостоятельности, что делает, на наш взгляд, все предположения об избрании посадников на вече[459] или на кончанских собраниях[460], лишенными всякой опоры на источники.
Начиная с 1343 г.ода, когда посадничества разных персоналий накладываются хронологически друг на друга, можно говорить о посадничестве нескольких человек одновременно. Первое упоминание нескольких посадников одновременно в одной формуле относится только к 1404 г.[461] Кажется, однозначно определить время оформления института коллективного посадничества невозможно; ограничимся констатацией того, что оно оформилось во второй половине XIV в.
По таблице нетрудно заметить, что количество упоминаемых под одним годом посадников неизменно растет. Так, за 1343 г. упоминаются 3три посадника (№ 5, 6, 7), за 1397 г. — четыре 4 (№ 12, 13, 14, 15), за 1407 г. — шесть 6 (№ 13, 15, 16, 17, 18, 19), за 1463 г. — восемь8, достигая к 1486 г. максимального количества — –шестнадцати16.[462]. Указанные цифры не могут, однако, быть признаны окончательными. Во-первых, летопись не содержит ни одного упоминания об отрешении посадника от должности за весь период с 1308–1510 гг. Во-вторых, упоминается о смерти шестнадцати16 посадников из нашего списка, и всегда при этом усопшие упоминаются как посадники. Значит, как уже говорилось выше, посадничество было в Пскове пожизненным. То есть, став посадником в Пскове, человек оставался им до самой смерти. Следовательно, например, Ларион Дойникович (№ 20), упомянутый в качестве посадника в 1406 и 1410 гг., был посадником и в 1407 г., что увеличивает количество посадников в 1407 г. с шести6 до семи7. Во-вторыхтретьих, как справедливо заметил С. А. Никонов,[463] мы не можем быть уверены, что летопись дает полное число посадников, часть из которых могла выполнять какие-либо функции вне города, и поэтому не попала в число упомянутых летописцем в связи с каким-либо событием внутри него. Таким образом, мы можем констатировать лишь непрерывный рост количества посадников, без точных цифр.
Этот рост, конечно, не остался без внимания исследователей. Свое объяснение этому явлнию дала И. О. Колосова. Исследовательница последовательно отстаивала мнение, что рассматриваемый процесс напрямую связан с увеличением количества концов Пскова и ростом числа представителей этих концов в «посадничем совете» Псковагорода.[464] Здесь исследовательница она переносит на псковскую почву концепцию В. Л. Янина о боярском (посадническом) совете, как политическом институте, формировавшемся в Новгороде на основе кончанского представительства. Вот как И. О. Колосова трактует изменение количества упоминаемых посадников: «Уже с конца 50-х гг. [XV в. — А. В. ] наблюдается тенденция к увеличению числа членов боярского совета. В начале 60-х гг. в его составе уже не менее 10–—12 человек. Для 70–—80-х гг. зафиксировано максимальное количество посадников — —16. Увеличение числа посадников было связано как с введением представительства от двух запсковских концов — Богоявленского и Кузьмодемьянского, так и с увеличением норм представительства от старых концов. Можно предположить, что каждый из старых концов посылал в совет по три своих представителя (т. е. всего 12), а каждый из новых, запсковских — по два (всего 4)».[465] Эти вычисления вызывают ряд сомнений. Количество посадников в кончанском представительстве вычислялось исследовательницей, исходя из количества упоминаемых за тот или иной год посадников, т. е., таким образом, чтобы получить заранее известный результат.«Посадничий совет» — конструкция, которой пользовались для объяснения увеличения количества посадников в XV в. Начиная с работы А. И. Никитского, он стал историографическим стереотипом в исследованиях по псковской истории.[466] Его существование никто даже не пытался оспорить. Между тем источники не знают упоминаний такого властного института. Иногда с ним отождествляют «господу» из ПСГ.[467] Однако в этом памятнике права она упоминается только в контексте принятия судебных решений. Так, 10-я статья ПСГ гласит: «О лешеи земли будет суд, а положат грамоты и двои на одну землю, а зайдут грамоты за грамоты, а исца оба возмут межников, да оба изведутца по своим грамотам, да пред господою ставши межником межничество сьимут ино им присужати поле».[468] Речь идет о земельном споре. Иллюстрацию правоприменительной практики по этой статье дает нам грамота 1483 г. (ГВНП № 340): «Перед господином псковским Ярославом Васильевичем и перед посадники степенные перед Левонтием Тимофеевичем и перед Степаном Максимовичем и перед соцкими на сенех, стоя на суде игумен… и князь псковский Ярослав Васильевич и посадники степенные и соцкие вспросили обоих с обою сторон: снимаете ли с межников межничство».[469] Грамота недвусмысленно показывает нам состав господы: в нее входил князь, степенные посадники (двое) и соцкие. Посадников же, как мы помним, по мнению И. О. Колосовой, в это время было уже 16 (см. выше). Получается очевидное противоречие, т. е., никаким посадничьим советом, сформированныом на основе кончанского представительства, господа быть не могла.
П. В. Лукин в своей статье, посвященной новгородскому совету господ, высказал предположение, что в Новгороде он, как и в Пскове, носил название «господа». Стоит согласиться с исследователем в том, что отсутствие упоминаний «господы» в новгородском летописании и сохранившемся отрывке Новгородской Судной грамоты не может служить основанием для того, чтобы полагать, что такого института Новгород не знал. Другие аргументы исследователя принять труднее. Так, в пользу существования новгородской «господы» П. В. Лукин приводит упоминания в ганзейских источниках новгородских «herren», которое исследователь связал с псковской «господой», известной по ПСГ и грамоте 1483 г., переводя на современный, заметим, русский язык как «господа» (мужской род, множественное число), что само по себе совершенно не очевидно, а основано на условной современной немецко-русской словарной паре «Herr — господин». При этом получается, что собирательное существительное «господа» (женский род, единственное число), было переведено на нижненемецкий как «de herren» (множественное число) вследствие порой возникавшей в древнерусском языке несогласованности в числе между подлежащим и сказуемым.[470] Учитывая, что, как полагает сам П. В. Лукин, составители ганзейских посланий «хорошо представляли себе, как устроена власть у их русских торговых партнеров»,[471] такое предположение о превращении «господы» в «herren» выглядит недостаточно убедительно. Ведь если речь шла о совете, то у ганзейцев, стремившихся передать структуру власти Новгорода, было под рукой готовое слово единственного числа «rade» (использовавшееся в источниках применительно к Новгороду),[472] как раз и обозначавшее совет в ганзейских городах, точно так же как «вече» передавалось ими как «ding».[473] Кроме того, как признает сам П. В. Лукин, контексты использования «herren» очень разнообразны и позволяют трактовать их широко, и исследователь обращает внимание на то, что «контексты с de herren, которые подразумевают совещания высших должностных лиц Новгородской республики, есть».[474] В этом смысле псковская «господа», контексты употреблений которой иные и строго ограничиваются судебными функциями, предстает институтом совершенно несхожим с «de herren» ганзейских источников. В любом случае, даже если предположение П. В. Лукина о происхождении «de herren» в ганзейских источниках верно, очевидно, что гипотетическая новгородская «господа» отличалось от псковской и по составу, и по функциям.
Часто существование совета посадников исследователи выводят из аналогий с Новгородом. Так, И. О. Колосова пишет: «Все исследователи отмечают принципиальную однородность социально-политических структур Новгорода и Пскова».[475] Затем исследовательницей делается вывод, что если в Новгороде был совет посадников, то он был и в Пскове. Думается, что такой бездоказательный перенос новгородских реалий — тоже, заметим, не бесспорныхнеоднозначных — на псковскую почву абсолютно недопустим.
Таким образом, единственным основанием предполагать существование в Пскове посадничьего или боярского совета могужет служить летописные формулы-рефрены наподобие следующей: «зЗдумав со князем псковским и с посадники и со всеми псковичи».[476] Трактовка подобных формул как свидетельства существования особого коллективного органа исполнительной власти — «совета посадников» — результат некритического отношения к источнику. В таком случае более пространный вариант этой формулы — «А князь псковский, и посадники псковски, и боляря, и добрые люди, и вси мужи псковичи»[477] — также следует трактовать в том смысле, что в Пскове существовали еще советы отдельно бояр, купцов и «добрых людей». На деле же перед нами лишь властная формула легитимации тех или иных политических решений, нарративная конструкция, придающая законность тем или иным действиям через описание согласия различных социальных групп. Стоит добавить, что, в отличие от Новгорода, где тоже, заметим, небесспорный «совет господ» имеет хотя бы приблизительную локализацию — на дворе архиепископа, предполагаемый совет посадников в Пскове остается вне физического пространства. Идее о существовании в Пскове посадничьего совета противоречит и существование коллективного степенного посадничества. Действительно, если предположить, что одновременно сосуществовали три (не будем забывать еще и про «весь Псков») коллективных органа власти, то становяится непонятными принцип разделения между ними властных полномочий, и вообще сам смысл их существования.
Трудно согласиться с объяснением роста числа посадников увеличением кончанского представительства в «посадничем совете» еще и вот по какой причине. Как неоднократно отмечали исследователи, понятие «концы» применительно к Пскову начинаеют упоминаться в источниках довольно поздно, начиная с середины XV в.[478] Причем, боо́льшая часть таких упоминаний приходится на летописные формулировки, описывающие различные официальные церемонии: встречу Софьи Палеолог[479] или отправку посольства к великому князю или в Новгород. В контексте внутренней жизни Пскова «концы» упоминаются лишь один раз в рассказе о делении псковских пригородов между концами при помощи жребия.[480] Нужно признать, что для позднего периода, т. е. последней трети XV в., административное деление Пскова на концы было реальностью. Однако у нас нет оснований полагать, что, подобно как и в Новгородеу, в Пскове деление на концы предшествовало периоду роста города (1308–1465). Скорее, учитывая позднее появление термина в источниках, стоит предположить, что деление на концы было произведено уже во второй половине XV в., когда потребовалось разделить уже увеличившийся город на административные единицы. За образец для подражания была взята новгородская система концов. Заметим, что, к тому же, в отличие от разделенного Волховом Новгорода, в Пскове не было таких естественных условий, которые могли бы поспособствовать первоначальному разделению на концы. Рост города, в отличиене в пример полинуклеарномуго Новгородуа, был направлен от одного эмбриона, Псков постепенно расширялся от Крома на Полонище, и только потом сначала в Запсковье, а затем и в Завеличье.Тем не менее, идея о кончанском делении Пскова, по аналогии с Новгородом, стала общим местом в исследованиях средневекового Пскова еще с XIX в. Позднее появление «концов» в источниках либо игнорировалось исследователями, либо получало подчас весьма странные объяснения. Так, например, И. К. Лабутина писала: «Впервые такое употребление [понятия концы. — А. В. ] встречается под 1449/1450 г., но оно ни в коей мере не свидетельствует о возникновении кончанской системы именно в это время, а говорит лишь об отсутствии необходимостиыделено мной — А.мере не свидетельствует о возникновении кончанской системы именно в это время, а говорит лишь обупоминания концов ранее».[481] Трудно представить себе «отсутствие необходимости» упоминания основного административного деления города. И. К. Лабутина привела еще один аргумент в пользу существования кончанской системы уже в XIV в. В П1 под 1336 г. упоминается топоним «Городец»,[482] а в П3 под 1370 г. топоним «Вопоки».[483] Это, как полагала исследовательница, может быть свидетельством существования псковских концов (Городецкого и Опоцкого) уже в XIV в. Вряд ли можно согласиться с объяснением И. К. Лабутиной. Когда административное деление Пскова стало реальностью, названия концов, очевидно, не были созданы заново. Они происходили из уже существующих городских топонимов. Применительно к «Городцу» А. Е. Мусин высказал предположение, что своим происхождением этот топоним обязан княжеской крепости, находившейся на этом месте вне стен собственно Пскова в XII–XIII вв.[484] В любом случае, у нас нет никаких оснований полагать, что уже в XIV в. кончанское деление было реальностью. Более того, как показал, А. Е. Мусин, изначальным административным делением Пскова было сотенное, а не кончанско-уличанское.[485] В. А. Аракчеев первым предположил, что концы складываются в Пскове достаточно поздно.[486]
И. О. Колосова полагает, что, возможно, концы сложились не ранее конца XIV в., но при этом считает их основной административно-территориальной единицей Пскова. Трудно не согласиться с И. О. Колосовой в том, что увеличение количества посадников происходило одновременно с ростом города, параллельно с ним. Увеличение населения города сопровождалось и его ростом, т. е. все новые и новые территории, бывшие до этого псковским посадом, окружались крепостными стенами (в 1309, г.–1375 и г.–1465 гг.), а его жители из категории посажан переходили в категорию мужей- псковичей.[487] Нельзя, конечно, утверждать, что эти явления непосредственно связаны, однако можно констатировать тот факт, что с увеличением населения города увеличивалось и количество посадников. Однако объяснение роста числа посадников в рамках концепции кончанского представительства вряд ли можно принять.
Исследователи давно заметили наследственность посадничества в Пскове.[488] Б. Б. Кафенгауз выделил 12 семей, давших Пскову суммарно 29 посадников. Правда, для этого исследователь воспользовался таким ненадежным, по его собственным словам, инструментом, как сопоставление имен и отчеств упоминаемых посадников.[489] Непонятно только, почему Б. Б. Кафенгауз остановился именно на такой цифре в 12 семей: если воспользоваться его же методом, то конечный список окажется длиннее. Ниже приводится такой, расширенный мной, перечень семей посадников.:[490]
I. Борис (№ 1) — Илья Борисович (№ 4) — Онтон Ильич («сын посаднич»).
II. Леонтий Костромя (№ 10) — Захарья Костроминич (№ 12).
III. Ефрем Картач (№ 13) — Арист Картачев (староста святой Троицы 1407+†) — Стефан Аристович (№ 40) — Гаврила Картачев (№ 61).
IV. Сидор (№ 7а) — Роман Сидорович (№ 15), Иван Сидорович (№ 19).
V. Ларион Дойникович (№ 20) — Андрей Ларионович, [491] Иван Ларионович (№ 28), Максим Ларионович (№ 31), Микита Ларионович (№ 48) — Петр Максимович (№ 76).
VI Макарий (№ 29) — Леонтий Макарьевич (№ 35).
VII. Юрий Тимофеевич (№ 24) — Афанасий Юрьевич (№ 38), Стефан Юрьевич (№ 39), Стефан Афанасьевич («Юрьев внук») (№ 46).
VIII. Леонтий Лубок (№ 17) — Сильвестр Леонтьевич (№ 22).
IX. Тимофей Тилка (№ 27) — Козьма Андронович Тилкин (№ 51).
X. Яков Иванович Кротов (№ 42) — Григорий Яковлевич Кротов (№ 70), Иван Яковлевич Кротов (№ 80).
XI. Игнатий Логинович (№ 36), Василий Логинович (№ 57).
XII. Тимофей Власьевич (№ 37) — Леонтий Тимофеевич (№ 56).
XIII. Федор Никифорович (№ 44) — Моисей Федорович (№ 60).
XIV. Алексей Васильевич (№ 41) — Кир Алексеевич (№ 65).
XV. Сысой (№ 14) — Козьма Сысоевич (Ледович) (№ 53), Микула Сысоевич (№ 77).
XVI. Елисей Каплин (№ 69) — Юрий Елисеевич Копыл (№ 78).
XVII. Зиновий Михайлович (№ 33), Карп Михайлович (сын посаднич, НПГ № 24).[492]
Список, как мы видим, вырос по сравнению со списком Б. Б. Кафенгауза до 17 семей и включает 47 посадников, что составляет около 57 % от всех известных нам имен (82). На примерах семей Сысоя (№ XV.), Лариона Дойниковича (№ V) и Ефрема Картача (№ III) прослеживается долгое, более чем вековое, непрерывное, по всей видимости, наследование посадничества. Учитывая то, что нам известны имена не всех псковских посадников рассматриваемого периода, которые могли бы, возможно, заполнить существующие лакуны и связать семейными узами не охваченных нашим списком посадников, видно, что посадничество постепенно становится наследственным, передаваемым в кругу нескольких семей. Учитывая то, что, как уже говорилось выше, посадничество было еще и пожизненным, мы можем предположить, что, начиная со второй трети XIV в., оно трансформируется из должности городского магистрата в наследственный патрициат закрытого сословного характера. Эта гипотеза объясняет и то, почему в состав псковской «господы», как мы видим по грамоте 1483 г., входили князь, степенные посадники и сотские, но не входили все остальные посадники (стоявшие выше сотских, как видно по грамотам с упоминанием последних[493]), количество которых в это время доходило уже до 16. Действительно, если «посадник» псковских источников второй половины XV в. — это не должность, а титул, то неудивительно, что не имевшие должности «посадники» не входили в состав «господы», где были представлены все существующие псковские магистраты: князь, степенные посадники, сотские.
Такое превращение создавало потребность в появлении должности магистрата, и с начала XV в. источники фиксируют в Пскове новую должность — «степенного посадника». Первое упоминание именно в такой форме относится к 1436 г., когда таким образом именуется Феодос Феофилович (№ 21). Вместе с тем, как показал С. А. Никонов, этот институт сложился еще раньше — в конце XIV–начал — начале XV вв.[494] Об этом говорит следующее. В летописных известиях начала XV в. нередки упоминания отдельно одного посадника по имени и с ним «всех посадников псковских». Вероятно, в первом случае речь идет о неком посаднике, имеющем особое значение. Подтверждение этому мы находим и в актовом материале. В грамоте Пскова Колывани, датируемой 1418–1419 гг., читается: «Ото князя псковского Федора Александровича и от посадника псковского Микуоле Павловича, от посадника псковского Феодоса Феофиловича и ото всеих посадников псковских и ото всех сочских и от всего Пскова».[495] С. А. Никонов предположил, что в данном случае Микула Павлович это не просто один из «всех посадников псковских», а особенный посадник, представлявший собой власть, — псковский посадник. Именно поэтому он именуется в грамоте отдельно, как «псковский посадник», выделяющийся среди «всех посадников псковских». Прилагательное «степенной», нужное для различения посадника как магистрата и посадника как представителя патрициата, в этот момент еще не появилось, слово «посадник» обозначало и то, и другое.
Слово «посадник» употребляется в 3-й статье ПСГ в значении представителя патрициата, а не магистрата: «А которому посаднику сести на посадниство, ино тому посаднику крест целовати на том, что ему судит право по крестному целованию, а городскими кунами не корыстоватися, а судом не мстится ни на кого ж, а судом не отчитись, а правого не погубити, а виноватого не жаловати, а без исправы человека не погубити ни на суду на вечи».[496]
Здесь мы видим «посадника», который может сесть на «посадничество», — странное выражение, если мы продолжаем считать, что это слово обозначало только должность. В таком случае трудно объяснить, почему еще не «севший на посадничество» человек уже именуется «посадником». В ПСГ часть статей начинается, как правило, обезличенными конструкциями «А кто» или «А какой человек» (Сстатьи №№ 13–, 14, 15, 18–, 19, 20, 28–, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 36–, 37, 38, 46–, 47, 48, 55–, 56, 57, 62, 72–, 73, 74, 80, 85, 88, 90, 91, 98, 100, 106, 107, 110, 111, 114, 116, 120),[497] за которыми следует описание казуса, описываемого статьей. В ПСГ есть и статьи другого типа, начало которых, напротив, содержит обозначение должности или социального положения человека (статьи №№ 5, 25, 39–, 40, 41, 42, 43, 49–, 50, 51, 61, 63–, 64, 65, 68, 69, 71, 75, 76, 78, 82, 84, 94, 95, 99, 102, 104, 105, 109, 115).[498] Именно к этим статьям и примыкает по смыслу разбираемая статья 3 («А которому посаднику сести на посадниство…»). «Посадник» из нее был посадником не в силу того, что он «садился на посадниство», как и «княжий человек» из статьи 5 («А которому княжему человеку ехать на пригород наместником») был княжеским человеком не потому, что он ехал «на пригород наместником», а вне зависимости от описываемого статьей казуса, изначально. В противном случае статья 3 должна была бы начинаться с обезличенной конструкции «А которому человеку сести на посадниство» или «А кому сести на посадниство».
Противоречие статьи 3 легко снять, если принять гипотезу о двойном значении слова «посадник» во время складывания ПСГ (1397–1462 гг.). Пожизненный посадник-патриций, член семьи, в которой этот титул передавался по наследству, имел право занимать высшую государственную должность в Пскове — «посадничество», или «степень». При вступлении в должность он давал клятву, отраженную в статье 3, и становился особым псковским посадником, носителем высшей власти. Однако долго такая дихотомия значений (посадник-титул и посадник-должность) существовать в языке не могла, и к «посаднику» как магистрату добавляется определение «степенной», происходящее от названия вечевой степени, т. е. трибуны.
«Степенной посадник» был уже, в отличие от просто «посадника», как представителя патрициата, именно должностью, сменяемым городским магистратом. Это хорошо видно из списка Б. Б. Кафенгауза, где мы наблюдаем видим, что большинство лиц, будучи упомянутых в какой-либо год в качестве «степенного посадника», затем именуются просто «посадниками», а степенными, в свою очередь, становятся другие. О механизме такой смены у нас нет практически никаких данных, во всяком случае, ничего подобного избранию источники не показывают. Единственным косвенным свидетельством может служить уже цитировавшаяся выше 3-я статья ПСГ. Фразу «Аа которому посаднику сести на посадниство » можно трактовать как своеобразный эллипсис, т. е. «Аа какому посаднику придет черед “«сести”» на посадничество». Это, однако, лишь предположение, но можно заметить определенную закономерность в распределении должности степенного посадника между посадничьими семьями в середине XV в. Летописи упоминают только двух человек (№ 44 и 80) сразу в качестве степенных посадников, не упоминая их перед этим как просто посадников. При этом их принадлежность к посадничеству как социальному слою очевидна ввиду того, что оба они происходили из посадничьих семей (см. выше). Во всех остальных случаях в известиях за годы, предшествующие степенному посадничеству того или иного из наших персонажей, он обязательно упоминается как посадник. Значит, из фразы «Аа которому посаднику сести на посадниство» непосредственно следует, что степенным посадником мог стать только посадник. Это аргумент в пользу того, что посадничество в целом было именно социальной группой — городским патрициатом. Его юридически закрепленным преимуществом перед другими было исключительное право на занятие высшей государственной должности.
Число степенных посадников, пребывающих одновременно в степени, росло на протяжении всего XV в. В представлении большинства исследователей максимальным количеством было два степенных посадника одновременно. Лишь Б. Б. Кафенгауз признавал, что «летопись не дает на этот счет вполне точных указаний».[499] Между тем, как нетрудно заметить из составленного самим исследователем списка, в 1463 г. одновременно упоминаются 3три степенных посадника — Максим Ларионович (№ 31), Зиновий Михайлович (№ 33) и Федор Никифорович (№ 44), такое же количество в 1466 г. — Тимофей Власьевич (№ 37), Алексей Васильевич (№ 41) и Стефан Афанасьевич (№ 46).
Вместе с тем, чаще всего степенных посадников было именно, действительно, два. Возможно, в 1463 и 1466 гг. по каким-то политическим причинам потребовалось увеличение количества степенных посадников. Вообще, стоит, пожалуй, согласиться с А. И. Никитским, полагавшим, что коллективное степенное посадничество служило для уравновешивания интересов различных посадничьих кланов или семей.[500]
Стоит отдельно коснуться понятий «старый посадник», встречающегося как в летописном, так и в актовом материале, и «старый степенной посадник», отмечаемого единственный раз в П3 применительно к Юрию Тимофеевичу (№ 24).[501] Большинство исследователей сходится на том, что под «старыми посадниками» подразумеваются бывшие степенные посадники, имеющие особый статус прежних первых лиц города. Особого мнения придерживался Б. Б. Кафенгауз, полагавший, что «старый» следует понимать как «застаревший в должности», т. е. не бывший, а опытный, неоднократно становившийся степенным. Исследователь проводил аналогию со «старым конюхом» из Русской Правды, которого никто не пытался трактовать как бывшего.[502] На имеющемся материале решить данный вопрос трудно, однако, несмотря на элегантность аргументации Б. Б. Кафенгауза, мы с некоторыми корректировками и с учетом высказанного выше предположения о многозначности понятия «посадник» в XV в. все же склоняемся к мнению, что «старый» применительно к псковскому посаднику обозначает бывшего «степенного».
Терминология, связанная с псковским посадничеством, вообще, довольно многообразна. Чрезвычайную важность имеет понятие «сын посаднич» или его множественное число «дети (сынове) посадничьи». На первый взгляд кажется, что перед нами наименование еще одной социальной страты, следующей в условной псковской «табели о рангах» за самим «посадником», наподобие того, как «дети боярские» Московского государства были не детьми бояр в прямом смысле слова, но нижестоящим по отношению к ним слоем служилых людей. Такой вывод как -будто вытекает из употребления этого понятия в трех псковских грамотах конца XV–начал — начала XVI вв. (ГВНП №№ 338, 339). Здесь «сынове посадничьи» упоминаются в «формулах власти» вслед за посадниками, но перед боярами и прочими категориями населения.[503] Однако анализ биографий персоналий, упоминаемых в какой-либо момент времени как «сын посаднич», не позволяет принять такой вывод о таком занчении понятия «сын посаднич». Впервые в летописях это понятие было использовано применительно к Антону — сыну посадника Ильи (№ 4), внуку посадника Бориса (№ 1), погибшему в битве с Орденом в 1342 г., когда посадником был еще его отец Илья.[504] Здесь важно отметить, что «сыном посадничьим» его именует только П3, а в П1 и П2 он называется просто «Онтон Ильин» и «Онтон сын Ильи». Такая разница в использовании термина в разных псковских летописях сохраняется и в дальнейшем. Понятие «сын посаднич» использует только П3, в других псковских летописях его нет, что, вероятно, говорит о сравнительно позднем его появлении. Вернемся, однако, к Антону Ильичу и его отцу и деду (предполагаемая «посадничья» семья № I). Разумеется, можно говорить о том, что родственная связь этих персоналий является гипотетической. Однако, поскольку посадников в первой половине XIV в. в Пскове было еще немного, а коллективное посадничество находилось еще в стадии становления, вряд ли удастся уйти от предположения о родственной связи между посадником Ильей и Антоном Ильичем. Принимаем предположительно, что упоминаемый Антон был действительно сыном посадника в прямом смысле слова.
Нам известно шесть человек, называемых в псковских летописях «сын посаднич», все они, будучи упомянуты таким образом в начале своей биографии, в дальнейшем называются посадниками. То есть, «сын посаднич» был обозначением не особой социальной группы, а некой предварительной ступени на пути к званию посадника. Каким же образом «сын посаднич» становился посадником, указывало ли это звание на то, что именно отец «сына посаднича» был в данный момент посадником?
Предположим, что «сын посаднич» обозначал человека, занимающего первое место в очереди на наследование звания посадника. Это предположение подтверждается наблюдением над родственными связями пяти из шести упомянутых выше «сынов посадничьих» с другими персоналиями. Рассмотрим их подробнее.
Семья V. № 20 Ларион Дойникович (1406, 1410, 1416, 1417, 1419†+) — Андрей Ларионович (1418 г. без титула), № 28 Иван Ларионович (1425 без титула, 1436), № 31 Максим Ларионович (1443 сын посадника, 1444, 1444/1445, 1456, 1460/1461, 1462 степенной посадник, 1463 степенной посадник, 1464, 1465†+), № 48 Микита Ларионович (1464 сын посадника, 1472, 1475/1476, 1477, 1483, 1485–1486) — № 76 Петр Максимович (1499).
Итак, № 20 умер в 1419 г., его сын № 28 упоминается в первый раз как посадник в 1436 г., уже после смерти отца (а первый раз без звания в 1425 г.)./ Возможно, между № 20 и № 28 был еще один посадник из этой семьи, получивший звание после смерти отца, например, Андрей Ларионович, упоминаемый при жизни отца без звания. Но упоминание № 28 в 1425 г. без звания не означает автоматически, что он его не имел. О смерти № 28 мы ничего не знаем, но его брат № 31 упоминается в 1443 г. как «сын посаднич», что дает нам возможность предположить, что № 28 (или еще один неизвестный представитель этой семьи) был еще жив. № 31 умер в 1465 г., и, что показательно, его брат № 48 упоминается в 1464 г. как «сын посаднич», а после смерти № 31 — уже как посадник. В свою очередь, сын № 31 — № 76 упоминается как посадник уже после последнего упоминания № 48.
Схожую картину демонстрирует нам и семья № VII.
7Семья VII. № 24 Юрий Тимофеевич ( 1410 без титула, 1417 без титула, 1423, 1424, 1426, 1431, 1432, 1442, 1453 « степенной посадник», 1460, 1461, 1464 «старый степенной посадник», 1465 (1467) †+ ) — № 38 Афанасий Юрьевич (1448 «сын посадника»), № 39 Стефан Юрьевич (1448 без титула) — № 46 Стефан Афанасьевич «Юрьев внук» (1463 без титула, 1466 «степенной посадник», 1468 «степенной посадник», 1470, 1471, 1473).
Уже отмечалось, что Юрий Тимофеевич Винков (№ 24) носил звание посадника очень долго, по меньшей мере, 42 года. Умер он, судя по всему, в весьма преклонном возрасте, таким образом, вряд ли удивительно, что он мог пережить своих детей (№ 38, № 39), первый из которых упоминается как «сын посаднич» при жизни отца. Предположение, что № 24 пережил своих детей, объясняет, кажется, то, что его внук № 46 становится степенным посадником сразу после смерти деда. Взрослый, но, судя по всему, еще молодой человек занимает «степень», т. е. получает одну из высших должностей в Пскове. Возможно, получает он ее в некотором смысле авансом, как дань уважения к покойному деду, поэтому подчеркнуто называется в П3 «Юрьев внук».[505] Возможно и другое: мы наблюдаем в действии своеобразный механизм соблюдения баланса во влиянии различных «посадничьих» кланов. Семье, возглавляемой после смерти старого посадника (№ 24) молодым (№ 46), предоставляют право занять высшую должность. Вместе с тем, видимо, именно молодостью «Юрьева внука» (№ 46) объясняется то, что в 1466 г. в Пскове было не два, как обычно, а сразу три степенных посадника (№ 37, № 41, № 46).
То, как передавалось звание посадника в двух рассмотренных выше посадничьих семьях, подтверждает, кажется, наше первоначальное предположение о том, что понятие «сын посаднич» обозначало наследника звания посадника. Более того, это служит и дополнительнымой подтверждением высказанного выше предположения о двойственности значения самого понятия «посадник». Если мы продолжим понимать его исключительно как должность, то трудно найти объяснение случаям употребления понятия «сын посаднич» в псковском летописании.
Более того, кажется, мы можем утверждать, что титул посадника передавался к старшему в роде от брата к брату, что особенно хорошо видно на примере семьи Дойниковичей. Следующий в очереди на посадничество именовался «сын посаднич», вне зависимости от того, кем он приходился посаднику из данного рода. Выше уже говорилось, что мы можем проследить семейные связи 57 % псковских посадников. Система передачи титула от брата к брату, возможно, объясняет, почему оставшиеся 43 % имен посадников нам не удается «связать» в семьи. Ведь при такой системе, как мы знаем на примере князей Рюриковичей, зачастую складывалась ситуация, когда многие члены семей могли не дождаться своей очереди. Таким образом, посаднику мог наследовать племянник или даже более отдаленный родственник, что затрудняет связывание отдельных персоналий в семьи на основании анализа только отчеств и прозвищ. Однако те процессы, которые мы наблюдаем в реконструируемых семьях, вероятно, имели место и в тех, которые нам восстановить не удается.
П1 и П2, отражающие, вероятнопо всей видимости, более ранний этап развития псковского летописания, чем П3, не знают понятия «сын посаднич». В П1 и П2 либо не используется звание вовсе, либо вместо него употребляется слово «посадник». Наследование званияе посадника от брата к брату можно проследить и без учета термина «сын посаднич», в тех семьях, члены которых таким образом не именуются. Вообще, отсутствие в П1 и П2 термина «сын посаднич» — явление показательное для понимания формирования посаднического патрициата в Пскове. На его начальном этапе во второй половине XIV–первой половине XV вв., когда патрициат только начинал складываться, наблюдается терминологическое однообразие. И должность, и звание называются одинаково. Однако дальнейший процесс складывания патрициата требует появление новых понятий. Появляются «степенные» посадники, «сынове посадничьи», «старые посадники». С учетом упоминания «сынове посадничьи» в псковских грамотах, начиная с 40-х гг.одов XV в., вряд ли можно поставить под сомнение то, что этот термин отражал сложившиеся реалии этого времени. Терминологическая бедность ПСГ в отношении посадников, равно как и прочих терминов, обозначающих страты населения Пскова второй половины XV в., позволяет предположить, что нормы «псковской пошлины», известные нам по этому памятнику, относятся, скорее, к первой, а не ко второй половине XV в.
Ключевым вопросом для понимания сущности псковского посадничества является вопрос о социальной принадлежности посадников. Насколько социальная группа посадников была открытой, можно ли было стать псковским посадником, принадлежа изначально к другой социальной страте? Мы можем проследить биографии лишь некоторых посадничьих родов, не бывших таковыми в XIV в., но ставших посадничьими в XV в. Так, например, самое раннее известие (П1) о Якове Ивановиче Кротове (№ 42) называет его купецким старостой: «Побиша железом храм святых мучениц трех дев Веры и Любве и Надежды и матери их Софьи, повелением раба божия старосты купецкого Якова Ивановича Кротова и всех рядович купцов».[506] Сам он затем становится посадником, а его сын Иван Яковлевич Кротов был степенным посадником во время известных событий 1510 г., окончившихся присоединением Пскова к Московскому государству. Можно ли говорить о широкой возможности вхождения вхождении некоторых представителей купцов в состав посадничьего сословия как о сложившейся практике? Разумеется, одиного случаяй — недостаточено. Другим примером может служить упоминание Андрея Ивановича (№ 54) как «сына попова» и «рождьдякона». Вместе с тем, перед этим он назывался «сыном посадничьим» и «боярином», что создает некоторое противоречие. В свете изложенной выше гипотезы о значении термина «сын посаднич», можно предположить, что Андрей Иванович наследовал титул посадника от дяди, а отец Андрея Ивановича, вероятно, был представителем псковского духовенства. Его брат — некий посадник — детей не имел или пережил их, соответственно, ему наследовал племянник — «попов сын».
Итак, приведенные примеры слишком малочисленны, чтобы делать на их основе широкие обобщения, однако и говорить о том, что посадничья сословная группа былао сугубо закрытым социальным слоем, также не приходится.
Вне зависимости от «демократического» или «олигархического» взгляда на псковскую историю, исследователи единодушно высказывают мысль о принадлежности посадников к псковскому боярству как социальной группе, породившей посадничество как политический институт. Так, А. И. Никитский рассматривал посадничество как средство выражения интересов класса бояр, а во введении двойного степенного посадничества увидел попытку подстраховать боярство от возможной измены какого-либо посадника интересам всего боярства.[507] Вслед за ним большинство исследователи в XX в. называли посадничество надстройкой боярской знати, ее верхушкой.[508].
Прежде всего, стоит отметить, что лишь очень небольшое количество посадников называются боярами в своей предшествующей посадничеству биографии. К таковым можно отнести уже упомянутого выше Андрея Ивановича (№ 54) и Василия Сазоновича (№ 52). Часто встречается утверждение о принадлежности посадников к боярству, основанное на толковании следующего летописного рефрена: «Юрия посадника Тимофеевича и иных боляр с ним».[509] Подобного рода формулировка, свидетельствующая о соотнесении посадников и бояр, действительно часто встречается в псковских летописях. Однако стоит отметить тот факт, что первое упоминания бояр в посковских источниках (П1 под 1394 г.) вообще относится к довольно позднему периоду — концу XIV в.: «Князя копороского оубиша Ивана и других боляр».[510] Если следовать логике, которой придерживаются исследователи, трактуя «посадника и иных боляр» как единый правящий социальный слой, то получается, что и князь копороский Иван тоже принадлежал к боярству, что сложно себе представить в реалиях конца XIV в., ведь сочетание «князь боярин…» сформировалось уже в конце XV–начал — начале XVI вв. в Московском государстве как соединение титула и чина.[511] Вероятно, в рассматриваемом отрывке «боляр» следует понимать как «значимых людей» в самом широком смысле.
На позднее появление понятия «боярин» в псковских источниках первым обратил внимание В. А. Аракчеев, высказавший предположение, что в Пскове это понятие обозначало представителя протосословия, «пополняемого за счет выходцев из небоярских кругов, выдвинувшихся на государственных и выборных общественных должностях».[512] В такой трактовке, разумеется, псковское боярство уже не может считаться социальной группой, создавшей посадничество. Главным аргументом В. А. Аракчеева в пользу того, что понятие «боярин» не связано с земельной аристократией, служит следующий отрывок из договора Пскова с Орденом в 1509 г., в котором перечисляются: «бояре псковские Иван Харитонович Пученкин староста купецкий, и владычнь наместник Василей Игнатьевич Галкин, Алексей Михайлович старой диак городской и Яков Ермолин староста гостевной и городской дияк Захарья».[513] Исследователь справедливо, как представляется, отметил, что перечисленные в договоре «купецкий староста», «городской диак» и пр. никак не могли быть представителями земельной аристократии. В. А. Аракчеев высказал предположение, что «боярин» становился таковым в силу своей службы Пскову, и предположил, что псковское боярство только развивалось в сторону протосословия, но юридически еще «было чином, дававшим его обладателю доступ к государственным и выборным должностям».[514] Стоит согласиться с исследователем, что псковское боярство, вероятно, нельзя рассматривать как земельную аристократию, и, конечно, трудно представить, что псковское посадничество было порождено псковским боярством.
То, что понятие «боярин» имело самое широкое значение, подтверждается и другими случаями его употребления в псковском летописании первой половины XV в.: «А немецких князей и боляр избиша много».[515] Вероятно, говоря о немецких боярах, летописец имел в виду тяжеловооруженных воинов. Еще более интересен следующий отрывок из П1: «И оубиша … боляр много и сельских людей».[516] Здесь бояре противопоставляются сельским людям, т. е. занимают место мужей- псковичей, отождествляются с ними, ведь именно «псковичей» летописи и ПСГ обычно противопоставляли «сельским людям» (см. выше,: Гглава 1I). Вряд ли можно предположить, что летописец под «оубиша боляр много» имел в видуподразумевал массовую гибель должностных лиц, что можно было бы заключить, исходя из предложенного В. А. Аракчеевым понимания понятия боярин в «узком смысле», как «княжеского или городского чиновника».[517] Вместе с тем, можно согласиться с его же трактовкой этого понятия в «широком смысле» как «синонима слова “«господин”».[518]
В таком же духе естественно трактовать два следующих отрывка, помещенные в одну погодную статью за 1449 г.: «Аа князь псковский и посадники псковские и бояре выехаша…. а князь псковский и посадники псковские и мужи псковичи…».[519] Здесь уже практически прямо ставится знак равенства между «мужами- псковичами» и «боярами».
Близко к понятию «бояре» лежит и понятие «добрые люди», которое начинает встречаться в П1 примерно одновременно с боярами. В 1453 г.: «Ккнязь псковский Василий Васильевич и посадник степенной Юрий Тимофеевич и иных посадников и добрых людей и бояр много»,[520] а в 1455 г.: «И с ним бояр добрых людей много».[521] Это не дает, конечно, оснований утверждать, что понятия «мужи- псковичи», «добрые люди» и «бояре» тождественны (хотя последние два понятия, несомненно, близки), однако нет сомнения в том, что в первой половине XV в. слово «бояре» имело в Пскове весьма широкий смысл и не обозначало ни узкую прослойку земельной аристократии, ни исключительно служилый чин.
Заметим, что в ПСГ понятие боярин не встречается вообще, а в актовом материале — прослеживается, только начиная с 1463 г. (ГВНП № 336: «От княжа псковского Ивана Александровича и от посадника псковского степенного Максима Ларионовича и от всех посадников псковских и от бояр псковских и от купцов и от всего Пскова».[522]).
Примерно начиная с середины XV в. частотность упоминания в источниках понятия «боярин» резко возрастает. Появляется устойчивое сочетание «бояре со всех концов»,[523] они начинают указываться как составная часть посольств. Это, с одной стороны, может быть особенностью летописного нарратива, с другой, может свидетельствовать о появлении специального чина «кончанского» боярина в духе концепции В. А. Аракчеева. Вместе с тем понятие «боляре» продолжает использоваться и в расширительном смысле, например, по отношению к немцам: «Ииных немец боляр много»[524](П1 под 1463 г.).
Думается, нужно признать, что понятие «боярин» имело в Пскове самое широкое значение, наподобие тому краткому определению, которое дал ему применительно к домонгольскому периоду М. Б. Сверлов: «Ббоярин — человек знатный и богатый».[525] Ближе всего по смыслу к нему лежал термин «добрые люди». За этими понятиями скрывались представители псковской элиты, не вошедшие в состав посадничьего патрициата, в том числе те, стоит согласиться с В. А. Аракчеевым, кто своим положением был обязан службе Пскову. Трудно даже сказать, было ли боярство наследственным. Вероятно, «боярином» назывался любой пскович, выделявшийся в социальном или экономическом отношении. У нас нет никаких оснований видеть в псковских боярах, по крайней мере, до середины XV в., некое подобие новгородским, т. е. сложившуюся социальную группу, элиту, вершителей судеб Пскова. Боярство оформляется не ранее середины XV в., и уж конечно, оно не могло породить посадничество, сформировавшееся до того — на рубеже XIV–XV вв. Скорее, оформление боярства стало очередным этапом в процессе социально-экономической дифференциации населения Пскова, наблюдаемом на всем протяжении рассматриваемого периода (1308–1510 гг.).
