О сравнительно-историческом методе и функциях сравнения

Ответ на вопрос, имплицитно заданный в конце предыдущего раздела, подразумевает использование сравнительно-исторического метода. Недавно увидевший свет труд М. М. Крома «Введение в историческую компаративистику»,[636] стала первой вышедшей на русском языке книгой, содержащей систематическое описание и обоснование сравнительно-исторического метода во всем его многообразии. Кроме того, автор предпринял первую попытку осмысления использования компаративного метода в отечественной историографии.

М. М. Кром приходит к выводу, что сравнение как таковое — неизбежный спутник любого научного изыскания. То есть, изучая любой объект, мы неизменно сравниваем, даже если прямо речь об этом не идет. Без сравнения невозможно, например, никакое обобщение и даже использование научной терминологии, без которой немыслима современная наука в целом.[637] Тем не менее, становление сравнительного метода в истории было трудным, вероятно, прежде всего потому, что в глазах многих исследователей его использование казалось противоречащим духу историзма,[638] т. е., стремлению рассмотреть каждый объект исследования per se, в контексте его собственной эпохи, и, насколько это возможно, в терминах источников.

Автор этих строк в ходе различных обсуждений, предшествующих и сопутствующих написанию этой книги, имел возможность лично убедиться в том, что сравнение Пскова XIV–XV вв. с городами вне пределов древнерусской политической общности зачастую вызывает критику со стороны коллег. Так, высказывались сомнения в обоснованности компаративного метода вообще, выборе элементов для сравнения, поверхностности сравнения как такового, в эвристической ценности метода, в возможности сравнивать частные моменты сходства или же только процессы в целом и пр.[639] При этом, сравнение Пскова и Новгорода, подобное тому, которое было проведено выше, такого скептицизма не вызывало (я намеренно старался избегать в приведенном выше компаративном очерке слова сравнение, заменяя его на сопоставление). Компаративный анализ двух объектов, принадлежащих одному культурно-политическому пространству, зачастую вообще не воспринимается как сравнение, и уж тем более не возникают вопросы об обоснованности его применения. То есть, на поверку оказывается, что не сравнение как таковое кажется противоречащим духу историзма, а только такой компаративный анализ, который выходит за пределы национальных границ. Получается, что на самом деле речь идет о тех традициях историографии еще XIX в., согласно которым каждый национальный случай исключителен и не подлежит сравнению. Критика такого кросскультурного исторического компаративизма сопровождала сравнительно-исторический метод на всем пути его становления и развития в XX в.

Первым выделил метод исторической компаративистики, противопоставив его «сравнительной истории», Марк Блок. Последняя, по его, словам, воспринималась историками как некий «раздел общей философии или социологии», т. е. для сравнительной истории сравнение как таковое и есть цель исследования;, компаративный метод же, в понимании М.арка Блока, «это должен быть общепринятый рабочий инструмент, удобный в употреблении и способный приносить положительные результаты».[640] Таким образом, исследователь определил сравнение не как цель, а как метод исследования. Сравнение же ради сравнения, использование «притянутых за уши» сомнительных аналогий исследователь называл «злой карикатурой» на сравнительный метод.[641] Ценность же исторической компаративистики состоит, по мнению М. Блока, в получении благодаря сравнению более широкого взгляда на объект исследования, позволяющего увидеть скрытые доселе нюансы и сформировать новую исследовательскуюие программу, найти «вопросы к источнику», которые не могли бы появиться без широкой сравнительной перспективы. Эта функция сравнения впоследствии получила название эвристической, и определенные вопросы к псковскому материалу будут сформулированы ниже именно благодаря сравнению.

М. Блок выделял два типа сравнения. К первому он относил сравнение обществ, настолько далеких «друг от друга во времени и пространстве, что аналогии между теми и иными явлениями, наблюдаемыми в них обоих, нельзя объяснить ни взаимовлиянием, ни какой-либо общностью происхождения».[642] Второй тип сравнения, по М. Блоку, напротив, можно охарактеризовать так: «Ввыбрать для параллельного изучения соседние и современные друг другу общества, бесконечно влияющие друг на друга и в силу этой близости развивающиеся во времени и пространстве в под действием одних и тех же главных причин, а кроме того, восходящие, по крайней мере частично, к общему истоку».[643]

Несмотря на очевидное стремление показать общеевропейский масштаб явлений средневековой истории, французский исследователь предостерегал и от «ложных подобий». За фасадом одинаковых латинских названий могут таиться различные по своей природе институты, что видно на примере сравнения французских сервов и английскихого вилланов. И те, и другие в латиноязычных источниках именовались «servi», а в среднефранцузских —  «villaines», но эти две формы крепостной зависимости, как показал М. Блок, имели не только разную природу, но и разное происхождение.[644] Это чрезвычайно важное наблюдение: внешнее сходство названий — обманчиво. В условиях единого пространства некогда целиком католической Европы, где осуществлялись не только культурные и институциональные трансферы, но, благодаря латыни, и языковые, за одинаковыми словами могут скрываться различные по сути реалии. При этом, как показал М. Блок в своем сравнительном изучении английского огораживания и аналогичных процессов, происходивших в Провансе, за различными названиями могут стоять весьма схожие, пусть и обладающие своей локальной спецификой, явления. Это, как представляется, первый шаг в сторону сущностного сопоставления явлений социальной истории и ее понятий в диахронической перспективе, т. е., того, что позже Райнхарт Козеллек назовет ономасиологическим подходом в истории понятий.[645]

М. М. Кром, анализируя становление сравнительного метода в XX в., приходит к выводу, что на данный момент он уже утвердился в историографии. Причем, если в середине прошлого столетия наблюдались особые ожидания, связанные с применением сравнения в истории, то позднее тот энтузиазм, который М. Блок и его современники испытывали по отношению к возможности нахождения причин различных исторических явлений, несколько угас. Сравнительный метод перестал казаться «волшебной палочкой», но, с другой стороны, стал все прочнее занимать место в исследовательском арсенале.[646] Историческая компаративистика, поначалу, казалась инструментом, способным преодолеть не только границы национальной историографии, что действительно произошло, но и победить страх поиска причин в исторической науке. Здесь возможности исторической компаративистики оказались слабее.

Своеобразным пиком ожиданий, связанных с сравнительно-историческим методом, стала статья Уильяма Сьюэлла «Марк Блок и логика сравнительной истории», в которой автор критически осмысляивает, предложенные французским историком принципы компаративного метода.[647] Необходимо отметить, прежде всего, что У.ильям Сьюэлл, не согласился с М.арком Блоком в том, что сравнение двух близких во времени и пространстве обществ более строго и научно, чем сравнение несовременных и отдаленных. С точки зрения американского исследователя, в обоих типах сравнения используется одна и та же логика, а сравнение отдаленных обществ может быть даже более перспективным. Все зависит, таким образом, от результата исследования — если сравнение его принесло, то оно было оправданным.[648] Действительно, коль скоро сравнение не цель исследования само по себе, о чем писал еще сам М.арк Блок, а его инструмент, то выбор объектов не может исходить из умозрительной «сравнимости». Одним словом, победителей не судят, хотя У.ильям Сьюэлл и предупреждает об опасностях, таящихся на пути сравнения обществ, удаленных друг от друга во времени и пространстве, и призывает к осторожности.[649]

 У.ильям Сьюэлл пришел также к выводу, что, хотя М.арк Блок сам и не постулировал это эксплицитно, но все приводимые им примеры сравнения говорят о том, что единственная логика, которой следует компаративный анализ, это логика проверки гипотез.[650] «Неважно, используется он историками или социологами, сравнительный метод использует логику эксперимента в тех исследованиях, в которых настоящий эксперимент невозможен».[651]

Вслед за М.арком Блоком У.ильям Сьюэлл был занят поиском причин, порождающих определенные исторические явления. В первую очередь в таком ключе он был склонен понимать сравнительный метод — как проверку гипотез о причинно-следственной связи между явлениями. Вот что он писал по этому поводу: «Если историк полагает, что возникновение феномена A в одном обществе вызвано условием B, то он может проверить эту гипотезу, пытаясь найти другие общества, в которых A возникает без B или наоборот. Если он не находит случаев, которые противоречили бы гипотезе, то степень ее верификации повышается. Убедительность гипотезы, таким образом, зависит от количества и разнообразия сделанных сравнений. Если он найдет случаи, противоречащие гипотезе, то он, приняв их во внимание, или отвергнет ее, или переформулирует, или усовершенствует, а затем снова подвергнет сравнительному анализу».[652] Нетрудно заметить некоторые проблемы, возникающие в связи с предложенной У.ильямом Сьюэллом программой исследования.

 Во-первых, исследователь должен иметь представление о конечном числе A, что далеко не всегда возможно. В противном случае всегда возможны возражения против выдвинутой гипотезы, основанные на том, что не исследованы все А. Отсутствие четко определенного количество случаев А, а зачастую и невозможность определить круг А вообще, ведут, таким образом, к невозможности доказать причинно-следственную связь между А и В в том естественно-научном смысле, в каком это попытался постулировать У.ильям Сьюэлл. Во-вторых, нельзя быть уверенным в отсутствии некого третьего С (а также D– — W!), влияющего на А, но выпавшего из поля зрения историка вследствие его внимания, направленного исключительно на B.

Для нашего исследования, кроме того, такая схема подтверждения гипотезы не подходит, т. к.так как очевидно, что невозможно верифицировать анализ социально-политической эволюции Пскова, проведенный в Ччасти I на основе анализа псковских источников, при помощи сравнения. Даже если окажется, что рисуемая картина в мельчайших деталях совпадает с каким-то другим случаем или группой случаев развития города, можно лишь будет осторожно говорить о типологическом сходстве, общем векторе развития и, возможно, схожих предпосылках. Но сами явления псковской политической жизни не могут быть подтверждены через сравнение с любыми, даже самыми близкими в культурно-историческом смысле (Новгород) внешними случаями, равно как и через критикуемое в Ччасти I «домысливание» по аналогии.

Какой тип сравнения предпочесть? Думается, что выбрать стоит сравнение социально-политической эволюции Пскова не с другим единичным случаем, а с группой подобных, объединенных в историографии в определенную модель. У такого выбора есть причины.

Прежде всего, сравнение двух изолированых случаев, которое предпочитал М.арк Блок, помимо эвристической функции поиска новых вопросов к материалу, несет, скорее, используя термин, предложенный Юргеном Кокка, дескриптивную функцию, т. е., функцию профилирования отдельных случаев.[653] М. М. Кром вслед за Х.-Г. Хауптом предлагает другое название: «контрастное сравнение». По его мнению, оно лучше помогает схватить суть этого компаративного приема.[654] Речь идет о параллельном (вспомним М.арка Блока) изучении двух явлений, которое призвано высвечивать особенности каждого конкретного случая.

Учитывая то, что нашей главной задачей является типологизация картины эволюции псковского общества, представляется правильным поставить ее именно в ряд других схожих случаев развития городского сообщества. Такое сравнение принято называть ассиметричным, поскольку сравнивается один случай (являющийся собственно объектом исследования — эволюция псковского общества) и другие, ему подобные. Такой тип сравнения позволяет опереться в случае с теми явлениями, с которыми мы сравниваем Псков, в первую очередь на исследовательскую литературу.

 Типологическое сравнение со многими объединенными в единую общую модель случаями будет выполнять парадигматическую функцию. Суть последней, согласно программной статье того же Юргена Кокки, заключается в том, что такое помещение явления в контекст других, ему подобных, способно помочь преодолеть представления об особенности и уникальности явления, возникающие у историков, которые «часто относительно зациклены на истории своей собственной страны».[655] То естьТаким образом, парадигматическая функция сравнения направлена на то, чтобы провести своеобразную систематизацию исследуемого явления, классифицировать его, используя его основные морфологические признаки. Разумеется, при этом выделение таких признаков — уже результат работы исследователя и развития научного аппарата. Другими словами, сравнению подвергается не все явление во всей его сложности и многообразии, несомненно всегда уникальное во времени и пространстве, а те его элементы, которые и являются объектом исследования. То есть, в нашем случае мы будем сравнивать именно процесс социально-политического развития города с другими такими же процессами. В стороне останутся, например, проблемы особенностей псковского зодчества или организации городского пространства, хотя и здесь, как уже отмечалось в предшествующей историографии, можно нащупать ниточки, связывающие последние с политическими сюжетами.[656] Таким образом, сравнение должно всегда захватывать определенную сторону или грань объекта, а не пытаться объять его во всей его совокупности.

Итак, главной функцией предлагаемого сравнительно-исторического анализа является типологическая, позволяющая ответить на давно стоящий в историографии вопрос об уникальности или, напротив, типичности развития русского средневекового города. Вместе с тем, обращение к сравнительному методу позволяет дает возможность сформулировать новые вопросы к материалу, остающиеся зачастую незатронутыми без него, т. е. речь идет об эвристической функции сравнения.

В поисках компаративистских моделей для сравнения представляется естественным обратиться сначала к уже довольно богатой историографической традиции, рассматривающей средневековый русский город в сравнении. Собственно говоря, выдвигалось в разное время два предположения: о сходстве древнерусского города с античным полисом и, напротив, о его сопоставимости с современным ему средневековым городом католической Европы. Именно этим двум традициям и будет посвящен историографический очерк, открывающий первую главу второй части книги.

Важно, конечно, ответить на вопрос, а почему только они? Почему нельзя сравнивать русский город, например, с городами майяа или шумеров? Разумеется, сравнивать можно: как показало развитие исторической компаративистики в XX в., сравнивать можно все что угодно. Само по себе удаление объектов сравнения друг от друга во времени и пространстве не может служить препятствием для сравнения. Вопрос только в том, насколько продуктивным оно получится. Какое новое знание удастся выстроитьполучить, благодаря такому сравнению и насколько убедительной выйдет получится типологизация. Я надеюсь, что предлагаемое компаративистское исследование имплицитно ответит и на вопрос, почему нет необходимости сравнивать Псков с, предположим, городом Нового времени и/или урбанизацией древнего Китая.