Вече, весь Псков (мужи псковичи) — Parlamentum (contio, arrengo), populous. Проблема суда на ассамблее

Употребление понятия populus pisanusне стабильно, параллельно в том же тексте пизанской летописи используются выражения pisani (пизанцы), homines pisani (мужи пизанцы!), cives pisani (граждане или горожане пизанцы), universus pisanus (пизанская совокупность).[845] Точно так же и в псковских источниках нет единообразия: для обозначения жителей города используются понятия «весь Псков», «мужи псковичи», «псковичи», а позднее «господин (Великий) Псков».[846]

Появление таких понятий, как populus pisanus (universus pisanus) и весь Псков, соответственно в пизанских и псковских текстах, симптоматично. Даже периодическое использование этихтаких понятий в единственном числе для обозначения совокупности людей, показывает, что такая совокупность начинает восприниматься как политически и/или юридически обособленное единое тело, коммуна. Populus pisanus, весь Псков и их синонимы используются в описании строго определенных ситуаций, анализ которых позволяет понять функциональное наполнение понятий.

Populus pisanus встречается преимущественно в двух контекстах. Первый это ведение Пизой каких-либо военных действий. Самое первое употребление этого понятия в AP nnales Pisani связано с отправкой флота к берегам Святой земли во время первого крестового похода.[847] Далее, такое словоупотребление в тексте встречается не раз, Ннапример: «Pisanus populus urbem fortissimam cepit» («Пизанский народ захватил очень укрепленный город»). Здесь, очевидно, populus pisanus это войско, которое ведет боевые действия. Такое употребление этого термина уже отмечалось в литературе.[848] Использование понятия populus в значении армии возвращает латинский язык к периоду римской архаики, когда populus было одним из обозначений римской городской милиции.[849] Не следует, таким образом, видеть в словоупотреблении слова populus какой-либо отсылки к традициям политической культуры позднего республиканского или императорского Рима с ее идеалами гражданственности и народа, понимаемого исключительно в социально-политическом, но не военном смысле. Напротив, мы имеем дело с очень архаичным значением слова, возродившимся благодаря схожести ситуаций (раннекоммунальной Пизы и раннего республиканского Рима), когда политический народ и войско города не отличались по своему составу. В псковских источниках мы, как можно предположить, имеем дело со схожей ситуацией. Выраженияе мужи псковичи или весь Псков также используюется при описании военных действий. Мужи псковичи, как и populus pisanus, могли захватить, разбить, победить и т. д. (сСм. Ччасть I, Гглава 1, § 1.3.).

Второй контекст использования выражений весь Псков и populus pisanus — это заключение мира или получение клятвы. Так, под 1158 г. в пизанском памятнике сообщается: «Comes Ildebrandinus iuravit fideltatem universo populo pisano»[850] («гГраф Ильдебрандин поклялся в верности всему пизанскому народу»), а ранее при описании заключения мира между папой и Пизой, используется следующее выражение: «pPace perpetua cum popolo Pisano»[851] («пПостоянный мир с пизанским народом»). Таким образом, выражение populus pisanus обозначает носителя высшей власти в Пизе и подчиненных ей землях.

Нельзя счесть такое употребления понятия populus или его синонимов ни специфически пизанским явлением, ни характерным только для нарративных памятников. Рассмотрим пример преамбулы статута города Пьяченцы, в сравнении с преамбулой ПСГ.

Таким образом, мы видим, две ипостаси populus. Это и совокупность горожан, обладающих верховной властью, утверждающаяее на ассамблее свод законов, и одновременно ополчение, состоящиее из этих же самых горожан, выступающее на войну в случае опасности. Для различения ситуаций мира и войны при созыве городской ассамблеи использовался разный сигнал: по однократному народ собирался на ассамблею без оружия для решения мирных вопросов, таких как выборы консулов, объявление войны, заключение мира, отправкаи посольства или принятиея закона; если же колокол звонил дважды или вместо него, как в некоторых городах, раздавался звук трубы, то взрослые горожане мужского пола, которые и являлись собственно членами коммуны, приходили на площадь с оружием, готовые выступить в поход.[854]

Такой двойственный характер ранней коммуны, как мы предполагаем, соответствует и псковским реалиям. Нам неизвестны различные сигналы вечевого колокола для разных случаев, хотя то, что вече всегда собиралось по звону колокола, несомненно. Сам способ созывать городскую ассамблею при помощи колокола в указанных случаях и в других средневековых коммунах за пределами Италии, свидетельствует в пользу уже давно выдвинутого тезиса о том, что истоки городской ассамблеи и вообще коммуны тесно связаны с христианством.[855]

Как было уже показано выше на примерах AP nnales Pisani и генуэзских Brevie, само понятие коммуна появляется в источниках не сразу. Для раннего коммунального периода характерна понятийная нестабильность. Политическое сообщество горожан, обозначается как populus, universus, civesили просто словом, обозначающим называющим жителей данного города, таким как «пизанцы» или «генуэзцы», иногда дополненным каким-нибудь определением. Появляются локальные варианты, характерные для одного отдельного города, как генуэское Compagna. И только одним из таких понятий, и то далеко не сразу, становится латинский термин comune. Процесс его появления хорошо виден на примере APAР. Как мы уже отмечали выше, первым понятием для обозначения политической общности горожан в этом памятнике стало слово populus. Comune фиксируется позже, причем изначально как прилагательное, а не как существительное: «Fuit sententia lecta et data in vigilia Assumptionis Sancte Marie per Consules Pisanos et Lucenses, in comuni parlamento Pisanorum, et in comuni parlamento Lucensium»[856] («Это решение было зачитано накануне дня Вознесения Девы Марии пизанскими и луккскими консулами на общем собрании пизанцев и на общем собрании жителей Лукки»).

Этот отрывок описывает события второй половины XII в., и тут comuniиспользуется в качестве прилагательного, согласованного с parlamento. Если бы оно было существительным, фраза была бы такой: «in comunis parlamento Pisanorum» («на собрании коммуны пизанцев»). Точно так же, как прилагательное,[857] comuniиспользуется и в уже приведенной выше преамбуле статута Пьяченцы 1135 г.: in comuni concio (на общем собрании). В APAР первое употребление comune в качестве существительного встречается в известии за 1165 г. в составе конструкции pro Comuni Pisane (за пизанскуюкоммуну). Итак, ясно, что понятие появляется позднее, чем возникает само явление, для обозначения которого оно используется. В этой связи уместным кажется вспомнить мнение Л. Штайндорфа, который «отказывал» Новгороду в праве быть коммуной, в частности, на том основании, что само это понятие в новгородских источниках не используется.[858] Теперь мы видим, что и в других, в частностинапример итальянских, городах феномен коммуны уже появился, а единая терминология сначала еще не сформировалась, по крайней мере, само явление далеко не сразу стало называться коммуной.

Из приведенных выше примеров видна важность политическогоим явленияем городской ассамблеи в жизни коммунальных городов. Понятийный аппарат раннекоммунального города здесь особенно сложен. В разных городах эта ассамблея обозначалась как parlamentum, concio (contio), arrengo, conventus, placitum. Причем даже в рамках одного города, как показало исследование Ж.ан-П.ьера Делумо, оно могло варьироваться в XII в. от года к году. Исследователь сделал и очень ценные замечания о времени возникновения ассамблеи и об этапах ее развития. Так, древнейшие городские ассамблеи известны нам еще с протокоммунального периода — IX–первая половина XI вв. Терминологической стройности здесь также не наблюдается. Иногда это placitum, иногда parlamentum, иногда in presentia populi (в присутствии народа), а два раза в актах Ареццо первой половины XI в. ассамблея, по-видимому, скрывалась за совсем необычными выражениями:[859] infinita multitude aliorum hominum[860] (бесконечное множество других людей) и aliorumque plurimum quorum nomina meminere non possumus[861] (и многих других, чьи имена мы не можем помнить). При этом, вряд ли может вызывать сомнение, что речь идет именно об ассамблее. Хронологически между этими двумя случаями упоминается и собственно ассамблея: placitum in civitate Aretina abuerunt. Такие древнейшие ассамблеи, по мнению, Ж.-П. Делумо, были во всем отличны от более поздних ассамблей коммунального времени, т. к.так как фактически присутствие народа служило лишь для легитимации решений уже принятых сиеньором, созвавшим ассамблею (в упомянутых случаях с Ареццо это маркиз Раньери и его сын, соответственно). То есть, ассамблеи протокоммунального периода еще не участвовали в принятии решений, но на них горожане получали опыт собираться собраний в присутствии носителей власти, а сама ассамблея вставала на путь превращения из фиктивного политического тела в реальное.[862] С генетическим родством коммунальной ассамблеи с докоммунальной решительно не согласился Л. Танцини, по мнению которого ассамблея коммунального периода была явлением абсолютно новым, городским, отражающим новую политическую реальность и не имевшим связи с предшествующими ассамблеями, в городской природе которых нельзя быть до конца уверенным.[863] Этот спор напоминает историографический спор о древнерусском вече (см. Ччасть I, Гглава 1, § 1.2.), а его предмет — домонгольское вече, известное с 1068 г. Действительно, еще М. Н. Тихомиров трактовал «вечевые известия» как свидетельство классовой борьбы между ремесленниками и городским патрициатом, происходившей в XII–XIV вв. в городах Ллатинского мира. Между тем неупорядоченность, нерегулярность, неустойчивость, а главное отсутствие субъектности, магистратов, выражающих его волю жителей города, — все это роднит домонгольское вече с ассамблеями итальянских городов накануне эпохи ранней коммуны.

В эпоху ранней коммуны в городах Ломбардии ассамблея обозначается словом arrengo, вероятно, германского происхождения, связаннымое с понятием «войско».[864] Как было показано выше, сама городская ассамблея была нередко местом собрания вооруженных членов городской коммуны, готовых идти на войну. В городах Ломбардии германское влияние было значительно сильнее, чем в центральной Италии, где лангобардов было значительно меньше. В Тоскане и Умбрии преобладали термины латинского происхождения: concio, parlamentum, placitum, universus, которые, как показал П.ьер-Мишо. Кантан, были заимствованы из языка церкви.[865] Вообще, связь городской ассамблеи и церковной жизни проявлялась не только на уровне языка. В историографии высказывалась мысль, что прообразамиисточником таких ассамблей были приходские собрания на площади перед центральным собором диоцеза. Как образно отметил М.арино Беренго, «церковь была местом, куда приходили и где обсуждали общие дела и интересы, возникавшие вследствие совместного проживания в городе, … [церковь] в течениеи долгого времени служила приютом для светских институтов».[866] Эта мысль в основном подтверждается источниками, но существуют некоторые исключения. Во-первых, такие ассамблеи возникали и в городах, которые центрами диоцезов не были, например, в Венеции (и Пскове). Во-вторых, нередко местом для таких собраний изначально была не площадь перед собором, а другое место, причем зависело это от характера епископских полномочий. Так, например, если в Милане епископ на начало коммунального периода, т. е. в XI в., был одновременно и синьором города, то в Пизе дело обстояло иначе.[867] Синьором последней вплоть до изгнания в 1153 г. был виконт пизанский, вассал тосканского маркиза. Соответственно, и первоначальным местом, где собирались городские ассамблеи Пизы превоначально собирались, было in curia marchionis (во дворе маркиза). Аналогичным образом и в Новгороде местом вечевых собраний была не только площадь перед собором святой Софии, но и Ярославово дворище, очевидно, на символическом уровне сохранившее, как и в случае с curia marchionis в Пизе, значение «места власти», даже если самой этой власти там уже реально не было. В большинстве случаев, и Псков здесь не исключение, городские ассамблеи собирались на площади перед главным собором или, реже, внутри него. Выбор места зависел от причин, лежащих в плоскости городской морфологии. Не все города обладали достаточно вместительной для городских ассамблей площадью, и случалось, что ввиду отсутствия необходимого пространства внутри города ассамблеи проводились вне городских стен.[868]

Проблема нехватки места для всех граждан была одной из причин, что привелиа впоследствии к кризису прямой демократии, характерной для ранней коммуны.[869] В XIII в. на смену городским ассамблеям итальянских городов пришли городские советы, избираемые на определенный срок.[870] Ассамблея как собрание всех горожан по своей природе была мало способна к решению насущных вопросов. Она занималась только самыми важными проблемами, такими как вопросы войны и мира, выборов и т. п. В то же время совет, будучи органом, скорее, репрезентативным, мог собираться регулярно для решения вопросов разной значимости.[871] Более того, ассамблея именно в силу своей многочисленности была не способна к выработке какой-то позитивной программы. Она могла лишь утверждать или отклонять предложенные решения,. В то же времятогда как совет, как орган гораздо более узкий по составу, мог участвовать в обсуждении и изменении определенных предложений, внесенных магистратами.[872] Принципы кооптации в совет были различны, но необходимым условием для того, чтобы быть consigliere города, было наличие гражданства. Появление института гражданства, как и возникновение советов, маркирует конец ранней коммуны, где четких правил относительно права участия в политической жизни города или не было вовсе, или они соблюдались непоследовательно. В раннекоммунальную эпоху основным критерием для участия в принятии решений оставалось наличие дома в городе.[873] В этом Псков также выглядит типичным раннекоммунальным городом. Института гражданства здесь нет, а принадлежность к «мужам- псковичам» определяется проживанием внутри городских стен (Ччасть I, Гглава 1, § 1.3.).

В Пскове, как было показано в первой части настоящей книги (Ччасть I, Глава 1, § 2.1.), совет не был появился и к концу эпохи самостоятельности, хотя проблемы, связанные с излишней громоздкостью веча, после постройки стены 1465 г.ода уже возникали (чЧасть I, Гглава 1, § 2.2.). В Новгороде, вероятно, он уже был,[874] хотя, как будет показано ниже, его природа была другой. Псковское вече несло в себе явные черты раннекоммунальной ассамблеи: участие всех горожан без деления на граждан и жителей, собрание в символическом «месте власти» по сигналу колокола, две ипостаси — мирная и военная. Самая важная особенность раннекоммунальной ассамблеи — порядок принятия на ней решений — также была характерна для Пскова. Вообще, мы мало знаем о том, как функционировала раннекоммунальная итальянская ассамблея. Больше всего об этом мы знаем может почерпнуть оту критиков коммун. Так, имеется суждение специалиста по латинской риторике начала XIII в. Бонкомпанньо да Синнья, выступавшего с резкой критикой ассамблеарных практик. ЕмуДля него, как для человекау, посвятившемуго жизнь изучению римского права и римской риторики, практики городских ассамблей казались неприемлемыми: слишком много крика, хаоса и «слишком много свободы».[875]

Итак, к XIII в. в Италии ассамблеи преимущественно сошли на нет. Полномочия оставшихся ассамблей были сведены к минимуму. Были, однако, и исключения. Так, во Флоренции городская ассамблея продолжала функционировать вплоть до захвата города Медичи в XVI в. Случай сохранил нам описание такого городского собрания конца эпохи независимости, сделанноего венецианским дипломатом Марко Фоскари, возмущавшимся и удивлявшимся грубым и архаичным[876] обычаям флорентийцев: «Почти каждый чих в делах управления Флоренцией должен решаться на ассамблее. Когда они собираются, главы фракций закупоривают улицы при помощи вооруженных людей и пускают только тех, кто принадлежит к их фракции, или совсем грубых, неотесанных и глупых. А их приспешники, когда нужно, тут же начинают кричать «“да, да”», так что эти глупцы за ними повторяют».[877]

Это позднее свидетельство чрезвычайно ценно, несмотря на свою тенденциозность. Мы видим, что даже в более позднюю эпоху городская ассамблея во Флоренции не знала таких механизмов, как голосование и подсчет голосов. Решения принимались криком толпы, либо поддерживающей, либо отвергающей какое-либо решение. Итак, городская ассамблея итальянской коммуны мало отличалась от псковского веча XIV–XV вв., применительно к которому нам неизвестны никакие специфические механизмы принятия решений, но есть основания полагать, что решения принимались схожим образом с тем, что описан у Марко Фоскари.

Как и псковское вече, итальянские ассамблеи могли судить за важнейшие преступления. Происходило, как и в Пскове, это не часто, во всяком случае, источники не сохранили много примеров такого суда, однако немногие дошедшие до нас показательны. Один из фрагментов П1 (случай с судом и казнью троицкого пономаря в Пскове в 1509 г.) сопоставляется ниже с рассказом флорентийской «Новой хроники» Джованни Виллани.[878]

Процедура суда в обоих случаях, судя по приведенномуй выше таблицесопоставлению, совпадает буквально до мелочей. Обвиняемого в тяжком преступлении (в одном случае в предательстве, в другом в казнокрадстве — оба эти преступления, заметим, по ПСГ карались смертью) пытали на площади перед городской ассамблеей. Инициатором пытки-расследования выступал «политический народ» — popolo (форма volgare, соответствующая латинскому populus) в первом случае Флоренции и псковичи — во втором. Выражения «псковичи его на вечиье казнили кнутьем, и он сказался» и «[popolo di Firenze] per martiro gli fece confessare» ([народ Флоренции] пыткой заставил его сознаться) вряд ли стоит считать указанием на то, что все псковичи или флорентийцы непосредственно участвовали в экзекуции, скорее, идет речь о том, что это было сделано с согласия псковичей и флорентийцев.[881] Такое согласие, кроме того, во флорентийском тексте прямо обозначено применительно к казни — a grido del popolo (по крику народа). Видимо, это то явление, вульгарностью которого так возмущался в XVI в. Марко Фоскари. Вероятно, крик «Si, si» (да, да), являлвший собой аккламацию, которая, по всей видимости (см. Ччасть I, Гглава 1, § 1.2.–1.3.), была обычным способом утверждения решений на вече в Пскове и в Новгороде. В других известных нам по псковским источникам случаяхм «вечевого» суда также есть указание на согласие псковичей на казнь. «Политический народ» Пскова и Флоренции мог выступать в роли своеобразного жюри присяжных, принимающего решения по важнейшим уголовным делам. Рассказ П1 не содержит оценок произошедшего, в то время как флорентийский хронист как минимум сочувственно относился к казненному аббату (об этом свидетельствует наречие scelleramente — злодейски), но не отрицал легальности казни, совершенной «по крику народа». Мы видим из приведенных примеров, что речь идет не о легитимной расправе, как характеризовал вечевой суд П. В. Лукин,[882] а об определенной процедуре, подразумевающей дознание (пытку), а затем утверждение приговора городской ассамблеей.

Суд городской ассамблеи известен во многих регионах Европы, где существовали коммуны, его можно даже считать одним из ее признаков. В донорманнской Англии в судебном процессе («burhgemotbourogemoot») могли принимать участие все свободные мужчины города. Однако и на континенте нам известен суд с участием всех жителей города. Позднее, в эпоху правовых изменений в XII–XIII вв., такой коллективный суд заменили специальные судебные органы, также имевшие коллегиальный характер, но состоявшие при этом из ограниченного числа членов, называемых в Италии «scabini», в Германии «Schoffen», а во Франции «eéchevins». Однако коллективный суд общины не исчез сразу: он угасал постепенно.[883] НПри этом нигде, пожалуй, он не приобрел такого устойчивого и институционализированного характера и не продолжался так долго, как в итальянских коммунах и в Пскове (и Новгороде).

Коллективный «вечевой» суд в Пскове нам известен только c XV в. (заметим, что разбираемый пример суда «флорентийского народа» хронологически уже выходит за рамки «ранней коммуны»). Однако, упоминаниям такого суда в псковских летописях (1483, 1496, 1509 гг. — см. Ччасть I, Гглава 1, § 1.2–1.3.) предшествовало хронологически по времени его косвенное ограничение в ПСГ (1397– — не позднее 1462 гг.), что свидетельствует о том, что он существовал и раньше. Первичной формой суда в Пскове был суд псковичей, а не специального судебного органа — «господы». Трудно предположить, что городская ассамблея, имевшая высшие законотворческие полномочия, судившая в поздний период городских магистратов, бывшая символическим воплощением идеи псковской свободы, — была лишена в более ранний период права суда, особенно если мы примем во внимание тот факт, что в этот ранний период (XII–XIII вв.) нам известна непостоянность присутствия в Пскове каких-либо правителей. Хотя нельзя считать, что в ПСГ запрещается вечевой суд, сложно спорить с тем, что статья 1 ПСГ («Се суд княжий…»), вводя суд фактически «господы» по широкому кругу преступлений, ограничивала тем самым юрисдикцию собрания горожан. В ведении последнего находились только самые серьезные преступления, каравшиеся смертью и перечисленные, заметим, в отдельной главе (см. Ччасть I, Гглава 1, § 1.2–1.3.). Заметим, сама по себе идея, что лишить жизни может только собрание сограждан, но не судебный орган, свидетельствует о высокой развитости горизонтальных отношений внутри общества.