С. Лурье. К вопросу о роли Солона, стр. 77

209

Из работ новейшего времени мы остановимся на статьях Фрица, Лотце и Хэммонда.

Критику понятия «гектеморы» в работе Вудхауза дал К. Фриц 108, но и в основе его собственной концепции лежит убеждение, что «ни одно из положений Аристотеля не является ошибочным» 109. Для подтверждения этого взгляда на Аристотеля Фриц постулирует «зависимость» должника от кредитора, не позволявшую первому покинуть землю даже при условии уплаты одной шестой урожая; когда крестьянин продавал свою землю с правом выкупа, он и его семья оказывались в зависимости 1,0 и должны были оставаться на этой земле до тех пор, пока он не был в состоянии возвратить долг или же, будучи неспособным выполнить обязательство (т. е. уплатить одну шестую), не попадал в рабство. Но практика продажи с правом выкупа в позднейшее время не влекла за собой подобной зависимости, наличие которой в досолоновский период основывается лишь на словах Аристотеля. Таким образом, вывод автора о непреложности положений Аристотеля доказывается теми данными, которые содержатся в этом же трактате Аристотеля.

Д. Лотце, автор книги об особых формах зависимости в древней Греции, о тех, кто находился «между свободными и рабами» 111, в статье, посвященной гектеморам и досолоновскому долговому праву 112, несколько иначе намечает решение вопроса о гектеморах, чем Вудхауз. Исходя, как и последний, из идеи о неотчуждаемости земли, Лотце очень ясно формулирует самое существо проблемы 113.

Власть над личностью должника в Аттике VII в. кредитор мог приобрести посредством экзекутивного или солюторного долгового рабства. Но как он мог заполучить землю? Существование ипотеки и залога зем

100 К. Fritz. The Meaning of Έκτήμορος.— AJPh, LXI, I, 1040; его же. Once more the Έκτήμορο·..—AJPh, LXIV, 1, 19-43, стр. 24-43.
109 К. Fritz. The Meaning..., стр. 60.
110 Там же, стр. 61.
111 D. Lotze. Μεταξύ ελευθέρων καί δούλων. Studien zur Rechtsstellung unfreier Landbevölkerungen in Griechenland bis zum 4. Jh. v. Chr. Berlin, 1959.
112 D. Lotze. Hektemoroi und vorsolonisches Schuldreeht.— «Philologus», Bd. 102, II. 1—2. Wiesbaden 1958, стр. 1 — 12.
113 D. Lotze. Hektemoroi..., стр. 8.

210

ли с правом выкупа при неотчуждаемости земли приходится отвергнуть.

Решение проблемы, по мнению Лотце, заключается в следующем. В связи с распространением оливководства и виноградарства интересы аттической аристократии были направлены не только (и не столько) на приобретение рабочей силы, по и земли. При существовавших условиях было предпочтительнее не применять рабочую силу несостоятельного должника, переводя его на владения аристократа, а получить через посредство личности должника власть над его землей. Несостоятельный должник оставался на своем участке, продолжал работать в прежних бытовых условиях, но должен был обрабатывать этот участок уже в интересах кредитора, отдавая ему шестую часть урожая в качестве процентов. Обеспечением капитальной суммы долга служила личность должника как и при других формах долгового рабства. Но кредитор, как полагает Лотце, и не был заинтересован в скором возвращении долга, который играл второстепенную роль по сравнению с жаждой завладеть землей должника описанным способом.

Статья Лотце интересна, поскольку автор сделал логический вывод из предпосылки неотчуждаемости земли, следуя Вудхаузу, но упростив теорию последнего 113 а. Однако она представляет, как об этом говорит и сам автор, лишь опыт решения проблемы, а сопровождающие развитие основного тезиса рассуждения автора возбуждают сомнения в том, что этот опыт вполне соответствует действительности.

Лотце, так же как и Вудхауз, видит неясность и малую достоверность наших источников, сообщающих о гектеморах, но все же делает из данных этих источников очень определенный вывод, оказывающийся поэтому недостаточно обоснованным. По его словам, словоупотребление Плутарха в известии о гектеморах неустойчиво: античный автор охватывает термином ΰπόγρεως как гектеморов, так и должников, причем значение этого слова нельзя определить: означает ли оно «задолжавший», или же (в более широком значении) «обязанный, зависимый» 114. Нельзя также решить, был ли вообще закон Солона, в

113 а D. Lotze. Hektemoroi..., особенно стр. 8 сл.
114 Там же, стр. 2.

211

котором упоминались гектеморы, или, может быть, это слово выпало позднее из существовавшего все же закона. Вероятность, что список архонтов, опубликованный в 425 г. до н. э., мог дать что-либо по вопросу о гектеморах, ничтожна 115. У аттидографов, из произведений которых широко черпал Аристотель, не было никаких достоверных документальных источников. Мысль об устной традиции о гектеморах нельзя принимать всерьез, да и едва ли эта традиция существовала. Позднее не могли уже восстановить правильную связь явлений. Изображение в «Афинской политии» гектеморов как арендаторов было, вероятно, попыткой объяснения, принадлежащей автору трактата, так же как отождествление бедняков, пелатов и гектеморов. Плутарх же не определяет юридического отношения гектеморов к богатым 116. Единственным аутентичным источником, таким образом, являются лишь стихотворения Солона, но в них ничего нет о гектеморах (курсив мой.— К. З.).

Казалось бы, из всего этого можно было бы сделать тот вывод, что опоры в традиции для представления о гектеморах как о массе (πλήθος) населения, как о всей бедноте, находившейся в порабощении у богатых, нет, но Лотце рассуждает иначе: если сословие гектеморов действительно играло приписываемую ему Аристотелем роль, то должно ожидать, что Солон в своем поэтическом отчете не умолчал о них, а следовательно, приводимые Лотце строки из стихотворения Солона (Sol., 24) касаются также и гектеморов 117. Их следует видеть в одном из разрядов несостоятельных должников, о которых говорит Солон.

Таким образом, Лотце в своем рассуждении идет не от элегий Солона, которые он же признал единственным достоверным источником, к позднейшей традиции, а наоборот, от этой традиции, признанной им же самим недостоверной, к первоисточнику, считая, что последний должен был сказать о том, о чем сообщает эта традиция, хотя у Солона нет ни слова о гектеморах.

Мы считали бы правильным обратный ход изучения: от единственного подлинного источника к позднейшей

115 D. Lotze. Hektemoroi.., стр. 3.
116 Там же, стр. 4.
117 Там же.

212

традиции с целью проверки более поздних и менее достоверных известий данными, идущими от рассматриваемом эпохи, а не искать в этом источнике (притом без особенного успеха) указании на позднейшие построения.

Задача заключается не в том, чтобы во что бы то ни стало «реконструировать возникновение гектоморов», а в том, чтобы в позднейших известиях обнаружить то достоверное, что они содержат. Исходным пунктом и в то же время критерием при этом, очевидно, и должно быть содержание стихотворений Солона.

Гипотеза Лотце, в основном базирующаяся на поздних малодостоверных данных, не вполне согласуется и с ними. Ведь μίσθωσις, о которой пишет Аристотель,— это вовсе не проценты с долга, но арендная плата. Общая картина положения с земельной собственностью у Лотце также получается несколько иная, чем в «Афинской политии»: согласно Лотце, земельные участки сохранялись во владении должников, поскольку земля была неотчуждаема, тогда как Аристотель говорит, что вся земля была в руках немногих.

Остается также совершенно неясным вопрос о том, как сложились земельные богатства аристократии, если земля была неотчуждаема, и какую роль играли отношения, связанные с родовым строем. Кабальными должниками (αγώγιμοι) бедняки становились в том случае, если они не отдавали шестой части урожая. Но непонятно, как это могло иметь место, если аристократ распоряжался и личностью должника, и его землей, контролировал всю систему хозяйства и, вероятно, мог без труда получить причитавшуюся ему шестую часть.

Аристотель и Плутарх в своих известиях о гектеморах значительно расходятся друг с другом. У Плутарха (как это заметил Лотце) не определяется точнее зависимость гектеморов от богатых. Он пишет о них: «одни обрабатывали землю (έγεώργουν), платя богатым шестую часть урожая». Это могли быть и арендаторы, и наемные рабочие, Должники составляют особую категорию у Плутарха. И, наконец, самое существенное: у Аристотеля большая часть народа (οί πολλοί) находилась в порабощении у богатых, тогда как у Плутарха весь демос был в долгу у богатых, но его большая часть (οί πλεΐστοι), и притом люди наиболее сильные, образует особую часть населения,

213

которая и выступает на борьбу с богатыми и выбирает себе простата (Plut., Sol., 13,0).

Такое сопоставление показывает, что отношения рисовались уже в IV в., а тем более позднее, очень смутно, что у авторов того времени не было твердой опоры для изображения земельных отношений в досолоновской Аттике, кроме того, что говорит сам Солон в своих произведениях.

Критику положения о мобилизации земельной собственности в конце VII в. до н. э. и исследование о формах землевладения в Аттике этого времени дал в последнее время Хэммонд 118. Сисахфия Солона в работе Хэммонда рассматривается 119, как следствие организации общества в ранней Аттике 120 и форм земельного владения 121. И дальнейшем автор дает анализ состояния традиции о реформе Солона в IV в.122, объясняя, таким образом, расхождение этой традиции с теми выводами, к которым он пришел на основании разбора данных источников по первым двум проблемам (I и II), и выделяя ту струю в этой традиции, которая, по его мнению, одна лишь сохранила верный подход к пониманию сисахфии. Взгляды Хэммонда сводятся в общем к следующему.

Древняя система четырех фил, фратрий и родов включала все свободное население Аттики. Сакральными делами ведали эвпатриды,123 которые выходили из сравнительно немногих ведущих семей. Но в Аттике, помимо исконных членов родов (геннетов), рано начало увеличиваться пришлое население. Для инкорпорирования этих чужаков было два способа: 1) посредством участия в общей трапезе они приобщались к роду и становились «родичами» (ομογάλακτοι) или же 2) они образовывали особые религиозные гильдии, и их приобщение к аттическому гражданству происходило уже на более широком уровне: как группа оргеонов (οογεώνες) они включались в систему фратрий. Источники, говоря о выборе на должности «по знатности» (άριστινδην), и имеют в виду, согласно

118 N.G. Hammond. Land Tenure in Attika and Solon’s Seisachtheia.— JHS, v. LXXXΙ, 1961 I, стр. 76 —98; ср. его же. A History of Greece to 322 15. C. Oxford, 1959, стр. 153 сл.
119 N. Hammond. Land Tenure..., Ill, стр. 88 сл.
120 Там же, I, стр. 70—82.
121 Там же, II, стр. 83—88.
122 Там же, IV, стр. 91.
123 Там же, I, стр. 78.

214

Хэммонду, различие между исконными афинскими гражданами, а также принятыми в род (и те и другие назывались геннетами), с одной стороны, и оргеонами, с другой.

Этому делению соответствовали различные формы земельного владения. У геннетов, обитавших в долине, собственность на землю принадлежала роду, а фактически ею владела семья (до двоюродных братьев включительно). Земля эта была неотчуждаема и оставалась таковой до Пелопоннесской войны. Лишь потрясения конца V в. привели к тому, что эту землю стали продавать, отдавать в залог и пр.

Недвижимость оргеонов, живших в возвышенной части Аттики (hill land), на менее плодородной земле, находилась в частной собственности, могла быть отчуждаема. Этой землей владели и ее обрабатывали агройки, по гипотезе Хэммонда,— младшие сыновья геннетов, вынужденные покинуть более плодородные участки, и оргеоны — люди из пришлого населения. Занимались они преимущественно ремеслом и торговлей. Различие между знатными и незнатными, согласно Хэммонду, и было различием между геннетами и оргеонами. Оно совпадает с различием между έσθλοί и κακοί у Солона, γεωργοί и αγροίκοι, педиэями и паралиями.

Особенностями в формах землевладения Хэммонд объясняет и ситуацию перед реформами Солона. Владельцы неотчуждаемых участков, оказавшиеся в тяжелом материальном положении, не могли продать или отдать в залог землю. Они могли только обеспечить долг своей личностью или отдавать кредитору определенную долю урожая. Известие о гектеморах и относится к геоморам, оказавшимся в подобном положении. Владельцы же отчуждаемой земли (агройки) могли ее лишиться; самих их обращали в рабство и либо оставляли на родине как рабов, либо продавали на чужбину.

Сисахфия состояла в аннулировании долгов, в возвращении на родину рабов, проданных за ее пределы, в освобождении рабов, находившихся в Аттике, и в освобождении гектеморов от их обязательств по отношению к кредиторам и восстановлении их полного права на пользование урожаем со своих участков.

Статья Хэммонда отличается двумя особенностями: 1) убедительной критикой данных источников в тех случаях, когда дело идет об отдельных известиях, не

215

соответствующих авторской схеме, и в то же время 2) чрезвычайным произволом в обращении с этими источниками, обусловленным стремлением найти в них то, что подтвердило бы концепцию автора статьи, но чего в действительности в них не содержится.

Хэммонд дает интересный анализ трех видов античной традиции об отношениях в предсолоновской Аттике 124 и ряд ценных критических замечаний источниковедческого характера. Убедительно, как нам кажется, его возражение Вудхаузу. Приводя характеристику положения в Аттике в конце VII в. в книге Вудхауза, Хэммонд пишет, что эта характеристика правильна, если ее отнести не к концу VII, а к концу V в. Одна из основных идей автора — что в Аттике существовало землевладение разного рода — заслуживает внимания, хотя Хэммонд и не дал полного и беспристрастного исследования различных категорий земли, увлеченный желанием свести к противоположности этих категорий всю аграрную историю Аттики до периода Пелопоннесской войны. Это увлечение собственной надуманной концепцией и мешает автору прийти к более прочно обоснованным выводам и правильно понять главные противоречия эпохи. Приведем некоторые примеры.

Хэммонд справедливо критикует 125 сообщение Плутарха в биографии Тесея, как романтическое и анахронистическое, но в дальнейшем сам опирается на это сообщение 126.

Он хорошо показывает, что Аристотель не понял традиции об отношениях в Аттике конца VII в. и неправильно свел эти отношения к аренде, что нелепо думать о концентрации всей земли в руках немногих в это время 127 и т. д. Но это критическое отношение к Аристотелю не мешает ему ссылаться на 4-ю главу «Афинской политии», относительно которой едва ли может быть сомнение в том, что она рисует отношения позднейшего времени.

Привлекая более поздние сообщения, как, например, «Афинскую политик» Псевдо-Ксенофонта, Хэммонд старается и в них найти подтверждение мысли о тождестве богатых и знатных с владельцами плодородных земель,

124 N. Hammond. Land Tenure..., стр. 91 сл.
125 Там же, стр. 78.
126 Там же, стр. 81.
127 Там же, стр. 93 сл.

216

хотя самое выражение автора этой политии — γεωργοί και πλούσιοι — и контекст показывают, что эти понятия не совпадают. Известие в «Политике» Аристотеля об ограничении Солоном размера землевладения Хэммонд совершенно произвольно толкует как относящееся к земле только одной категории — земле гектеморов,— хотя в тексте «Политики» нет ни малейшего указания на такое понимание.

Особенно большую роль в аргументации Хэммонда играет ссылка на главы из 2-й книги Фукидида (II, 13—16). В них он видит непреложное доказательство неотчуждаемости земли в Аттике до времени Пелопоннесской войны. Однако, внимательно вчитываясь в текст Фукидида, мы находим в нем лишь указания на привычку афинян к жизни в сельских местностях, на любовь их к своим имениям, но в них ничего не говорится о неотчуждаемости земли. Так же произвольно в целях подтверждения предлагаемого автором понимания аграрной истории древней Аттики освещается фрагмент стихотворения Солона (3, 23), который почему-то мы должны относить, по мнению Хэммонда, лишь к земле геннетов: Солон якобы противостоял разделу черной земли между геннетами и оргеонами. Ни о тех, ни о других, ни даже о разделе земли (см. ниже) у Солона нет ни слова. Έσθλοί и κακοί произвольно отождествляются с геннетами и оргеонами, а относительно долговых камней говорится, что их ставили будто бы лишь на земле геннетов.

Выражение δουλοσύνη у Солона, как справедливо отмечает и Хэммонд, все три раза, когда оно встречается, имеет метафорический смысл (Солон имеет в виду порабощение народа тираном). Но в другом месте своего изложения Хэммонд толкует его иначе: оно обозначает, по его мнению, положение геннетов, на землях которых были поставлены долговые камни. С этим утверждением согласиться нельзя. Солон, говоря о «рабстве» (δουλοσύνη), всякий раз имеет в виду лишь политическую угрозу — возможность установления тирании, политического рабства как следствия жестокой борьбы демоса со знатью и своекорыстного поведения «вождей» демоса. Поэтому мы не имеем никакого основания вкладывать в этот термин иной смысл, предполагать, что он является обозначением конкретных отношений зависимости, которая могла возникнуть в результате неуплаты долга.

217

Увлеченный идеей «дискриминации» геннетов и оргеонов, Хэммонд не уделяет никакого внимания главному: обострению социальной борьбы в предсолоновский период, анализу основных социальных сил, выступающих на исторической сцене в этот период,— знати и демоса. Этот неисторический подход автора приводит к тому, что для читателя остаются совершенно непонятными общие условия эпохи, остаются невыясненными причины того, что владельцы плодородной (черной) земли оказались затянуты в сети долговых обязательств и лишены права распоряжаться своей землей, и кто были их угнетатели.

Автор совершенно игнорирует классовый характер борьбы, заявляя, что «единственным различием среди афинян было различие в религиозной активности». Между тем если судить на основании археологических раскопок (некрополи), то уже в VIII—VII вв. существовало резкое различие между богатыми и знатными и остальной массой населения Аттики 128. Да и сам Хэммонд замечает, что эвпатриды выходили из сравнительно немногих ведущих семей (курсив мой.— К. З.), но, к сожалению, не останавливается на вопросе о том, чем определялась ведущая роль этих семей. Вынужденный признать, что в более поздних источниках (например в сколиях) термин «эвпатриды» обозначает аттические роды, Хэммонд полагает, что он имел два значения — более узкое и более широкое,— но не объясняет, откуда возникло это более широкое значение.

Говоря об избрании трехсот судей «из благородных родов» (άριστίνδην) 129, которые принесли присягу над жертвенными животными, Хэммонд пишет, что он не видит никакого другого объяснения, кроме своего собственного: по его мнению, это были геннеты в противоположность оргеонам, не имевшим права быть избранным в судьи. Аргументом при этом служит соображение, что если бы избирали знатных из «афинян чистого происхождения», то необходим был бы де Бретт, чтобы оценить их претензии, на что, мол, нет никакого указания в античной традиции.

128 К. Kübler. Die Nekropole des späten 8. bis früheren 6. Jhs. Kerameikos. Ergebnisse der Ausgrabungen, Bd. V, 1—2.
129 Arist., Pol., 1273a, 23 и 1293b, 10.

218

Подобное возражение несерьезно, так как если в обществе существует родовая знать, то и без помощи де Бретта решается вопрос о том, знатен человек или нет. Ссылки при этом на «Политику» Аристотеля производят странное впечатление, так как Аристотель говорит об аристократах вовсе не в смысле Хэммонда: автор «Политики» понимает под аристократическими формами государственного строя такие, при которых «избрание на должности обусловливается не только богатством, но и высокими нравственными качествами».

При наличии тех многочисленных и необыкновенно ярких свидетельств о борьбе демоса и знати, которые мы находим у лириков VII—V вв., у Геродота и Аристотеля, представляется неубедительным сведение этой противоположности к противоположности «исконных афинян» и чужаков, принятых во фратрии (оргеонов), как это делает Хэммонд. Поэтому никак нельзя признать успешной его попытку рассмотреть всю социальную историю Аттики в аспекте отношений геннетов и оргеонов130.