Библейский сюжет в романе: Евангелие от Михаила

Преподаватель:

Роман Мастера очевидно отсылает к Библии и Евангелиям. В Библии четыре Евангелия ‒ от Матфея, Марка, Луки и Иоанна, ‒ но помимо библейских евангелий существуют и другие евангелия ‒ евангелия апокрифические. Булгаков создаёт свою версию евангельского сюжета, своё апокрифическое евангелие, поэтому Роман Мастера можно назвать одновременно Евангелием от Михаила.

При этом в булгаковской версии, которая претендует на большую правду, чем правда библейских евангелий (сцена с Иешуа, который удивляется Левию Матвею и его странным, не имеющим ничего общего с тем, что он говорил, записям его слов), множество существенных отступлений от евангельского канона: «Вставная повесть о Пилате у Булгакова <…> представляет собой апокриф, весьма далёкий от Евангелия. Главной задачей писателя было изобразить человека, «умывающего руки», который тем самым предаёт себя» (А. Мень, «Сын Человеческий», 1969).

Соотношение библейского канона и булгаковской версии:

А.

Внешние расхождения, помимо фонетического изменения имени:

1. Христу 33 года, Иешуа 27 лет.

2. Христос ‒ Сын Божий и «царь иудейский», Иешуа ‒ нищий философ низкого происхождения; Христос знал, кто Он, и зачем Он, и что Его ожидает, Иешуа же боится смерти.

3. У Христа 12 учеников и 70 учеников, у Иешуа ‒ только Левий Матвей, неверно и беспорядочно записывающий его слова.

4. В отличие от Христа, проповедь Иешуа проста: человек добр, злых людей нет на свете; ‒ в отличие же от Христа, он отвергает и любую власть, равно как и любое насилие.

→ Смысл этого расхождения в необходимости для Булгакова поставить перед современным читателем современные проблемы: Булгаков не чувствует, не понимает Христа, он скорее, понимает Понтия Пилата, сильного человека, совершившего ошибку. На фоне Понтия Пилата Христос уходит в тень, а на первый план выходит Иешуа.

И всё же, несмотря на расхождения с образом Христа, несмотря на то, что Иешуа ‒ другой герой, образ которого намеренно снижен, заземлён Булгаковым, между ним и Христом в романе есть нечто общее: они оба ‒ воплощение высшей истины, оба ‒ нравственные авторитеты (так, Иешуа переворачивает внутренний мир Понтия Пилата).

Б.

Образ Понтия Пилата у Булгакова тоже отклоняется от канонического библейского образа: он не злодей (испытывает уважение к Иешуа, сострадает ему, хочет ему помочь), его предательство отчасти можно понять (страх перед кесарем за свою жизнь и свою карьеру; припадок трусости, «обморок робости»; противостояние упрямству «чистой стихии добра Иешуа»).

Наказанием для Понтия Пилата оказывается бессмертие и вечные муки совести, которые не перекрыть никакими другими поступками: ни приказом об умерщвлении Иуды, ни благодетельством по отношению к Левию Матвею. Однако в конце романа Понтий Пилат прощён Иешуа.

→ Булгаковская история Понтия Пилата ‒ это история массовых предательств 20-30-х годов и надежда на искупление того зла, которое люди нанесли другим и себе.

Прототипы персонажей романа

Преподаватель:

Булгаков создаёт свой роман не на пустом месте, он создаёт его на пространстве мировой культуры, используя вечные образы. Это позволяет ему раздвинуть временные и пространственные границы повествования. Так, Иешуа соотносится с Христом, Маргарита ‒ с Маргаритой «Фауста», Воланд ‒ с Мефистофелем этого же текста и так далее.

При этом каждый из булгаковских образов безусловно оригинален.

Так, например, его Воланд ‒ это и Мефистофель, и Фауст одновременно: от первого ‒ испытание людей, от второго ‒ страсть к исследованию и познанию. У Булгакова он оказывается примером благородства и морализма, тем, кто наказывает уже существующие пороки, тем, кто помогает «добрым людям». К тому же, от читательской неприязни его «страхует» и обаятельная свита ‒ кот Бегемот, Коровьев-Фагот, Азазелло, Гелла. Неслучаен в этом ряду и эпиграф к роману: «‒ Так кто ж ты, наконец? ‒ Я ‒ часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо».

→ В образе Воланде, как отчасти и в образе Пилата, отразилось повышенное внимание Булгакова к сильной личности, не безусловно доброй, но совершающей поступки. В этой связи версия о том, что в образе Воланда можно обнаружить черты Сталина, кажется вполне убедительной.