Несколько слов по пути в четвертый класс

Я выхожу из дома и вижу советский двор, благоустроенный компетентными благоустроителями до полного обморока здравого смысла. Возможно, с кем-то из них мы учились в одной школе. Зачем же нужна одинаковая для всех школа, если представления о прекрасном все равно у нас такие разные? Думаю я, проходя газон по как бы эмблеме безумного Зевса, заасфальтированной, впрочем, прилежно. Дальше, начиная с Чернышевского, по сторонам лучше не смотреть, эти люди учились в слишком школе, чтобы обсуждать их архитектурные пристрастия. Но и даже не глядя по сторонам, можно заметить полное отсутствие беспризорников, что странно, если помнить о перманентных призывах набираться опыта у Макаренко и Сухомлинского, будто миллионы неприкаянных изголодавшихся душ требуют немедленного обучения грамоте.

Если идти медленно, разглядывая тающие следы никогда не живших прохожих, можно ни с кем почти не столкнуться и повспоминать радости будущего памфлета.

Четвертый класс не знает ничего, но уже знает, как надо знать. Они вас научат, как вести урок, как говорить, как читать, как разбирать, как наказывать детей и т.п. Каноны победили непосредственность восприятия. Единственная надежда – на удивление, их еще можно удивить. Образовать. Но это вопрос хитрый: образованный человек – это тот, кто прошел свою половину пути к учителю, а не тот, за кем учитель бегает умоляюще: сдай зачетик, выучи стихотворение, подумай о рейтинге школьном, о нервах маминых, о язве дедушкиной. Я не могу ничего дать человеку, меня не слушающему, тем более я не нахожу нужным «заинтересовывать» официальными представлениями о литературе, о жизни, о добре и зле, об исторической справедливости и т.д., и если общественное мнение или что у нас в России так называется, считает, что я не прав, тем хуже для общественного мнения, скоро и такого не будет при нынешнем понимании образованности. Все имеют на нее равные права – это, конечно, да, только ведь образование будет или всеобщим, тотальным, удушающим – и тогда перестанет быть образованием, или оно будет образованием, но тогда уж не будет всеобщим. Право – это предельное условие человеческой жизни как человеческой, оно не существует в материальном мире. Каждый имеет право быть избранным президентом России, академиком РАН, капитаном пиратского корабля. Придет ли вам в голову вчинить кому-то иск за то, что вы до сих пор не президент? Кстати, у вас есть равное со всеми право изобрести вечный двигатель.

Вот я и думаю: в школу или институт надо принимать всех желающих, но учить надо желающих учиться. Трех классов достаточно, чтобы стать человеком. Что делать с остальными – чтобы они не сбивались в банды по лесам и разным Сириям – вопрос не к школе, пусть этим занимаются инициативные, креативные, мудрые администраторы РОНО, министерства и т.д. – у них должно хватить выдумки, задора и методических навыков, я в это твердо верю.

Школа нужна не всем. Вообще школа вообще не всем. Я знаю людей, детей и взрослых, которые были бы счастливы провести жизнь, гоняя голубей по солнечным крышам, или занимаясь мелкосредним бизнесом, или паша поля. Зачем им умляуты и тензоры? Но родители… Неталантливых детей не бывает, – повторяют они как спасительное заклинание в пучине своих собственных неустроенностей, комплексов, невзгод и разочарований – и погружают детей в будущие неустроенности, комплексы, невзгоды и разочарования, пугая их непоступлением в институт как упущением чего-то архиважного в жизни, будто они могут продемонстрировать, что такое важное они не упустили, окончив свои институты и университеты.

Всеобщего среднего образования фактически никогда не было и не будет, это иллюзия, причем не экзистенциалистская иллюзия, к которой надо стремиться – и тогда кем-то станешь, нет, это натуральная галлюцинация, ласкающая общественное самомнение, привыкшее к дикой системе оценки образованности: якобы прочтение некоего заветного списка книг, будь то список Васильевой или Бродского, что-то дает, кроме возможности играть в «Кто хочет стать миллионером». Якобы изучение древнерусской литературы способствует патриотизму. Это как если бы изучение спецификации корабля способствовало любви к морским путешествиям.

Упорная кропотливая самоотверженная героическая подготовка к ЕГЭ, почему-то называемая работой (хорошо – не каторгой), по сути есть не что иное, как заготовка шпаргалок, просто всамделишные шпаргалки пишутся на бумаге, а эти – в голове. То есть после экзамена их можно выбросить. Мартышкин труд, ведущий к счастью поступления в институт, продлится, самовоспроизводясь, и там, поскольку на свете нет начал, а есть только продолжения.

Почему я об этом думаю вместо разглядывания уток в унылом канале – для меня важен вопрос: если я знаю что-то как иллюзию, должен ли я делать вид, будто не знаю? Ради чего? Каждый волен предаваться любимому сну, и если у некоторых родителей это сон о некоем классическом, фундаментальном (есть еще много таких величавых слов – «блестящем») образовании, обеспечиваемом чудо-методиками в руках чудо-учителей – должен ли я потакать этому пребыванию их в 19 веке?

Школа, как театр, живет двадцать, максимум тридцать лет. Это одна из причин, почему она должна быть частной, ее должны организовывать родители, желающие обучить своего ребенка чему-то большему, чем чтение и счет. Чему именно – не должно касаться государства вообще никак. Государство стремится к вечности и будет реанимировать свои институты даже при явных признаках разложения. Советская, то есть прусская, школа умерла вчера, и планировать ее развитие завтра – даже не безумие. Производство грамотных люмпенов, размахивающих ядерной дубиной – преступление перед человечеством.

Так скомканно заканчивается мой памфлет, потому что передо мной уже открывается дверь, и веселые дети кричат: «Почему у нас не было литры?»