2020-06-12
61
Ли Бо
Дух старины
Ли Бо
ДУХ СТАРИНЫ
Поэтический перевод
1 [1]
Уж боле нет былых Великих Од,
Кто их создаст теперь, когда я стар?
Как пали «Нравы»!
Лишь бурьян растет
На тех полях, где были битвы царств,
Друг друга пожирали тигр, дракон,
Покуда не сдались безумной Цинь.
В стихах давно утрачен чистый тон,
Лишь Скорбный человек восстал один,
Ян Сюн и Сыма Сянжу в те года
Поддерживали вялую волну,
Но взлетов и падений череда –
И вновь канон стиха пошел ко дну,
А с завершеньем времени Цзяньань
В узорах слов и вовсе гибнет смысл.
Воспряла Древность только в доме Тан,
Все снова стало ясным и простым,
Талантам многим к свету путь открыт,
Резвятся рыбками в кипенье волн,
Созвучьем тела с духом стих звенит,
Как полный звезд осенний небосклон.
«Отсечь и передать» высокий смысл
Обязан я, чтоб гаснуть свет не мог.
Мечтаю, как Учитель, кончить мысль
Лишь в миг, когда убит Единорог.
Комментарий [2]
Это одно из центральных стихотворений цикла. Оно написано уже в зрелые годы, и в нем поэт формулирует свой эстетический идеал. Ли Бо сетует, что высокая поэзия давно погребена в междоусобицах мелких царств и нет подобного Конфуцию мудреца, который, пользуясь его методом «отсечь» лишнее и «передать» лучшее, мог бы составить канон, оставив потомкам лишь то, что несет высокий смысл. Образцом для подражания, утверждает поэт, является классическая древность «Канона поэзии» («Ши цзин»; упоминаемые «Нравы» – один из его разделов) и несколько более поздних шедевров. Далее Ли Бо рисует идиллическую картину возрождения поэзии в период правления современной ему династии Тан и выражает страстное желание участвовать в этом процессе до последнего мгновения жизни, отложив кисть лишь по завершении своего труда, как Конфуций, который, согласно преданию, сделал это в тот миг, когда охотниками был затравлен мифический зверь Единорог.
|
|
|
2
Большая Жаба в Высшей Чистоте
Набросилась на Яшмовый Чертог,
Душа златая гаснет в черноте,
Бледнеет в небесах лучей поток.
В Пурпурных таинствах – зловещий Змей,
Зарю восхода поглотила мгла,
Нам тучи обещают сумрак дней,
И темень вещный мир обволокла.
Та, что в «Глухих вратах» заточена,
Теперь одна, ее глава седа.
Тля ест цветы, и гибнут семена,
Небесным хладом снизошла беда.
Гнетуща ночь, ее конец не близок,
И слезы грусти увлажняют ризы.
Комментарий
Поэтическая аналогия между луной, теряющей свое сияние в час затмения (по мифологическим представлениям, ее пожирает небесная жаба), зловещим мраком, павшим на землю, смутой, возникшей при дворе государя («Пурпурные таинства»), и отринутой наложницей, заточенной в глухой дальний дворец. Фабула может быть связана с двумя реальными событиями 724 г. (12‑й год периода Кайюань): в 7‑м месяце произошло затмение луны, и в этом же месяце от двора была удалена впавшая в немилость императрица Ван. Однако стихотворение сейчас датируют более поздним периодом и в образе отставленной наложницы видят намек поэта на самого себя – он уже покинул государеву службу, разуверившись в возможности воплотить свои идеалы государственного служения.
|
|
|
3
Правитель Цинь собрал все шесть сторон,
Могуч, как тигр, непобедим герой!
Мечом пронзает тучи в небе он,
Вассалы все спешат к нему толпой.
Ниспосылает Небо свет идей,
И льется мудрых замыслов поток:
Перековал мечи в «Златых людей»,
Открыл врата заставы на восток,
Воздвиг на Гуйцзи знак высоких дел,
С террас Ланъе на мир воззрился сам,
А каторжанам строить повелел
Себе гробницу на горе Лишань;
Послал за Эликсиром вечных лет –
Во мгле сокрытое родит печаль;
На берег моря взял свой арбалет –
Убить кита, что на пути лежал:
Как пять святых вершин, тот вдруг возник,
Громоподобные подъяв валы,
Уходит в небеса его плавник,
Сокрыв Пэнлайский холм в морской дали.
Взял на корабль Сюй Фу веселых дев…
Не отыскал он Зелья в тех морях,
И в глубь тяжелую земных слоев
Лег саркофаг златой и хладный прах.
Комментарий
Недолго прослужив при дворе, Ли Бо убеждается, что деяния даже таких государей, как объединитель страны Цинь Шихуан, казавшиеся поначалу «вдохновленными Небом», завершаются «хладным прахом», и ничем иным. В стихотворении предстает контраст между высокими помыслами и бренностью жизни, мишурой.
4
С Посланьем Высшим Феникс прилетел,
Небесной глубины прорезав синь,
Но был отвергнут – вот его удел,
Не приняли посланье в Чжоу‑Цинь.
Отчаявшись, брожу по свету я,
Бездомный, одинокий человек.
Мне так нужна Пурпурная ладья –
Мирскую пыль отрину я навек.
В дали морей, на крутизне вершин,
У Чистой речки сурик бы найти,
На пик Далоу восхожу один,
Откуда в высь бессмертных сонм летит.
Их тени исчезают в вышине,
Вихрь‑колесница не вернется в мир…
Боюсь, с мечтой расстаться надо мне,
Я опоздал принять сей Эликсир,
Смотрю в зерцало, вижу – седина.
Простите, те, кто взмыл на Журавлях,
Давно меня покинула весна,
Ушла в тот край, где персики в цветах.
В Град Чистоты бы вознестись – туда,
Где, как Хань Чжун, останусь навсегда.
Комментарий
Удалившись из императорской столицы, Ли Бо в районе Осенних плесов – у Чистого ручья, на горе Далоу – искал волшебные компоненты даосского эликсира бессмертия. В стихотворении «Со Сяху» («Ночую у озера Креветок»), написанном одновременно с этим, он рассказал, как провел ночь на лодке искателей сурика – исходного минерала для приготовления пилюль бессмертия, приняв которые человек на журавле (или аисте, лебеде, гусе) возносится навеки в небесную обитель бессмертных. В обретении иной жизни поэт видит компенсацию своим земным неудачам. Волшебным Фениксом устремился он в свое время в столицу (ее метоним в стихотворении – «Чжоу‑Цинь») на зов императора, но мечты оказались тщетными.
5
Зеленых кущ Великой Белизны
Не покидает сонм ночных планет.
Три сотни ли до неба пройдены –
И ты отбросил этот мир сует.
Черноволосый старец под сосной
В снегах, укрывшись тучей, возлежит,
Словам, улыбкам чужд его покой,
В пещере скальной – сокровенный скит.
Я припадаю к праведным стопам,
Молю раскрыть мистический секрет.
Уста раздвинув, наконец, он сам
Мне говорит про Зелье вечных лет.
Запечатлев слова в моей душе,
Исчез, как огнь небесный, в вышине.
Смотрю наверх – и не узреть уже,
Все чувства всколыхнулись вдруг во мне.
|
|
|
Теперь приму волшебный Эликсир
И навсегда покину этот мир.
Комментарий
В стихотворении описывается встреча со святым старцем, обретшим высшее совершенство ощущений и способность переноситься в иные пространственно‑временные миры. Создано в то время, когда Ли Бо, прослужив почти два года придворным стихотворцем в почетной должности члена Академии Ханьлинь, подал прошение об отставке, видя, что двор не приемлет его как советника государя, о чем он мечтал.
6
Степной скакун не любит горный юг,
А южной птице – север край чужой.
Там, где рожден, – твоих привычек круг,
Твоя порода и обычай твой.
Заставу миновав Гусиных врат,
К Дракону устремив свой тяжкий бег,
Не видит света средь песков солдат,
А с варварского неба сыплет снег.
В фазаньих перьях поселилась вошь,
Бойца ведет на бой пурпурный стяг.
Но в этих битвах славы не найдешь
И преданность не выразишь никак.
Вот так же Ли «Летучий» – до седин
Сидел в глуши окраинных глубин.
Комментарий
Противопоставление севера и юга, подчеркивание их конфликтности у Ли Бо встречается неоднократно, причем с автобиографическими акцентами: он сам прибыл в столицу из южной области Шу. Горечь непризнанного солдата тоже проникнута личными мотивами, очерченными упоминанием «летучего генерала» Ли, по преданию – предка поэта.
7
В былые дни на Журавле святой,
Что Высшей Чистоты сумел достичь,
За облаков лазурной пеленой
Всем возвестил? что это он, Ань Ци.
Два отрока прекрасных по бокам,
Свирель Пурпурным Фениксом поет.
И тени уж не стало видно нам,
Лишь Неба глас возвратный вихрь несет.
Я, голову воздев, гляжу вослед,
Как он звездой летучею исчез…
Вкусить бы трав, чей золотистый цвет
Дарует вечность, как у тех небес.
Комментарий
Лишь осенью 742 г. Ли Бо получит долгожданный вызов от императора, а пока он путешествует, поднимается на священную гору Хуашань и лишь мечтает о столице. Отсюда и идет акцент на небесном в противопоставлении земному.
8
|
|
|
Сяньян. Весны начальной яркий свет
Дворцовых ив стволы позолотил.
Кто это там в зеленый плат одет?
Повеса, торгашом когда‑то был,
Теперь хмельным и важным ходит он
И лошадь белую гоняет вскачь,
Отвешивают встречные поклон
Тому, кто не упустит миг удач.
А вот – Цзыюнь: далек от важных дел,
Он только оды тополям слагал
И, слабый телом, вовсе поседел,
Пока о Сокровенном написал.
Как жаль, что выбросился он в окно…
Повесе это было бы смешно.
Комментарий
Цзыюнь (поэт и философ Ян Сюн) – одна из канонических для Ли Бо фигур прошлого, и он подчеркивает его ортодоксальную чистоту, выразившуюся в создании философского трактата «Великое Сокровенное» вдали от государева служения, противопоставляя это внутренней пустоте близкого ко двору «повесы».
9
Приснился раз Чжуану мотылек,
Который сам Чжуаном стал при этом.
Коль он один так измениться смог,
Что говорить о тысячах предметов?
Вздымается Пэнлай над зыбью вод,
Окажется потом на мелководье,
А бывший князь у Зеленных ворот
Выращивает тыквы в огороде.
В деньгах, почете – постоянства нет.
К чему тогда вся суета сует?!
Комментарий
Ли Бо проводит мысль о мимолетности земного бытия, неустойчивости и бесконечной переменчивости форм, ничтожности устремлений к власти и богатству – преходящих, как судьба древнего князя, ставшего огородником, или как неустойчивые формы мотылька и видящего его во сне человека. Даже мифический остров бессмертных Пэнлай вдруг может оказаться не посреди Восточного моря, а на мелководье. Все это – одна из постоянных тем творчества Ли Бо, особенно позднего периода.
10
Лу Лянь был всем известный книгочей,
В былое время живший в царстве Ци.
Так перл луны, восстав со дна морей,
На землю изливает свет в ночи.
Он слово молвил – отступила Цинь,
В веках предела славе нет такой.
Послал ему свой дар властитель Пин –
С усмешкою отверг его герой.
Как он, я суете мирской не рад,
Отброшу прочь чиновничий наряд.
Комментарий
Поэт славит истинного государственного деятеля, чьи идеальные поступки невозможно оценивать преходящими мерками частного вознаграждения. Суетная мимолетная известность не может удовлетворить самого поэта с его высокими замыслами государственного управления.
11
В Восточной Бездне тонет Хуанхэ,
А в Западной – полдневное светило.
Что мы лучам, стремительной реке,
Своим путем влекомым скрытой силой?!
Уж я не тот, каким бывал весной,
Я поседел к осеннему закату.
Жизнь человека – не сосна зимой,
Несут нам годы многие утраты…
Мне б на Драконе к тучам улететь,
Впивать в сиянье вечном солнца свет!
Комментарий
Ли Бо уже однажды побывал в Чанъани, где пытался пробиться ко двору, но не помогла даже протекция императорского зятя. Ему сорок лет, он ощущает этот возраст как осень, он, несомненно, помнит мысль Конфуция о том, что человек, к сорока годам не занявший достойной должности, уже не добьется успеха, и завершает стихотворение мечтой об иных пространствах – космических, вечных. В природе все следует неотвратимым законам: реки текут на восток, солнце садится на западе, сосна противостоит зимним холодам, человек стареет. Ах, расстаться бы с земным бытием, взвиться из тьмы к свету Неба! Образ стойкой к холодам сосны еще живет в нем, поддерживая надежду. И действительно, через год он был призван государем, хотя вскоре после этого поэта вновь постигло разочарование.
12
Сосна и кипарис – прямы душой,
К нарядам ярких слив их не влечет.
Велик и славен Янь Цзылин, с удой
Ушедший на брега бездонных вод.
Сокрылся, как летучая звезда,
Его душа, что облачко, вольна,
Простившись с государем навсегда,
Вернулся в горы, где цветет весна.
Ветр чистоты по миру пролетел,
Таких высот другим достичь нельзя,
Вздыхать и восхищаться – мой удел,
В глуши крутых отрогов поселясь.
Комментарий
Ли Бо написал это стихотворение, либо уже покинув столицу, отказавшись от государевой службы, либо еще в Чанъани, но уже ощущая неудовлетворенность тем, что его придворные функции совершенно неадекватны его таланту и широкомасштабным замыслам. Оттого‑то в качестве образца он вспоминает древнего отшельника, отказавшегося служить государю, не отвечающему нормативным каноническим представлениям о «Сыне Неба».
13
Когда Цзюньпин отринул мира плен
И без Цзюньпина бренный мир оставил, –
Прозрел он ряд Великих Перемен
И сущего всего Первоначало.
Суждений Дао нить сплетал в тиши,
За полог пустоты проникнув чувством,
Ведь всуе Цзоуюй не поспешит,
Глас Юэчжо не раздается чудный.
Взнести до солнца имя свое смог,
Но кто его узрит в потоках звездных?
Ведь гость морской от нас уже далек,
И некому постичь безмолвья бездны!
Комментарий
Воздвигнутые на конфуцианских идеях служения праведному государю иллюзии Ли Бо потерпели крах, и на первый план выходит образ мудрого даоса, отстраненного от мирской суеты. Каноны, которые он познает, должны спасти мир. Его высокое имя возносится к самому солнцу – но кому в суетном мире дано узреть эту мудрость?
14
Одни пески у северных застав,
Надолго обнажились рубежи.
Над грустной желтизной осенних трав
С высокой башни взгляд мой вдаль бежит:
Селений приграничных стерся след,
Безлюден город в пустоте земли,
Костей белесых грудам столько лет,
Что уж давно бурьяном поросли.
Из‑за кого, спрошу, сей край страдал?
«Гордец Небесный» нас терзал войной.
Разгневался наш мудрый государь,
Под барабан солдат отправил в бой.
Былой согласья свет померк во зле,
Войскам вослед тревога поднялась,
И тьмы людей скорбят по всей земле,
Ручьями слезы льются в горький час.
Солдат печаль объемлет все сильней –
Кто жатвою займется на полях?
В край варваров отправили парней,
Но как же тяжко им служить в горах!
Ли My давно покинул этот мир,
Шакалы, тигры здесь справляют пир.
Комментарий
Война – зло, утверждает поэт, она разрушает гармонию мирной жизни, но это зло неизбежно, поскольку существуют «варвары», усмирить которых можно лишь силой. Здесь стоит заметить, что в другом стихотворении (№ 34) Ли Бо вспоминает «идеального правителя» Шуня, который в свое время сумел это сделать без кровопролития.
15
Советнику Го Вэю яньский князь
Построил золоченые чертоги.
Цзюй Синь из Чжао прилетел тотчас,
Сам Цзоу Янь явился на пороге.
А те, чья слава нынче высока,
Меня, как пыль дорожную, откинут.
Потратят на забавы жемчуга,
А мудрецу – довольно и мякины?!
Что ж, Желтым Журавлем, чей путь высок,
Взлечу я в выси неба, одинок.
Комментарий
Ли Бо только что побывал в Чанъани, но императорский двор его не принял, и он вспоминает исторический прецедент, когда дальновидный правитель для укрепления своего царства пригласил мудрецов из соседних краев. А непонятому поэту остался путь священного Журавля, гордо витающего в небесах в одиночестве.
16
Одухотворены мечи‑Драконы,
Узорчато сверкают серебром,
Слепят и небо, и земное лоно,
Стремительны, как молния, как гром.
Ножны златые только меч покинет –
Его порывам вдаль преграды нет.
Но кто сумеет оценить их ныне,
Когда Фэн Ху покинул этот свет?!
Ни десять тысяч чжанов водной бездны,
Ни тысячи слоев крутых высот
Вовек не разлучат мечей чудесных,
Собрата горний дух всегда найдет.
Комментарий
Написано в тот же период, что и предыдущее стихотворение, – после неудачной попытки попасть на высочайшую аудиенцию. Однако у поэта еще сохраняются надежды, ибо император, как и сам поэт, – это «высшая духовная сущность», «горний дух», и они, как древние волшебные мечи, в конце концов сумеют найти друг друга.
17
Как пастушок на той горе Златой
В туманный Пурпур влился на века,
И я бы шел дорогою такой,
Да волос сед уже у старика.
Хлопочут те, кто и пригож, и юн.
Что им дает мирская суета?
Лишь Зелье из побегов древа Цюн
Вдохнет святую душу навсегда.
Комментарий
Ли Бо сорок семь лет, он испытал множество разочарований, мечта служения государю разбилась о суетность бренного мира, и ему начинает казаться, что для него утрачена и возможность, вкусив плодов святого древа Цюн на горе Куньлунь, перейти в иные, вечные пространства «туманного Пурпура», где обитают даоские бессмертные святые.
18
Весна приносит на Небесный брод
Цветущих слив и персиков восторг,
Но то, что поутру еще цветет,
Под вечер уплывает на восток.
Один поток другим течет вослед,
На смену прошлым новый век идет,
Кто был вчера, уж тех сегодня нет,
И всех к мосту влечет за годом год:
Развеет дымку утренний петух –
Вельможи во дворец спешат толпой,
Пока последний лучик не потух
На середине башни городской.
Небесный свет в уборах отражен,
Когда выходят из дворцовых врат,
Конь под седлом – стремительный Дракон,
И удила злаченые горят.
Шарахаются путники с дорог,
Надменный дух превыше Сун‑горы.
А в теремах расставлен ряд треног –
Их дома ждут обильные пиры
И пляски Чжао, аромат румян,
Напевы Ци и звуки чистых флейт,
Тенистый пруд, игруньи‑ юаньян
В тиши дворцов, куда не входит свет.
Им кажется – продлится сто веков
Та ночка, что в веселье проводил.
Уж кто добился – не уйдет с постов,
Уходят те, кто что‑то натворил.
И больше не придет к ним желтый пес,
Им кровью воздала Зеленый Перл.
А кто из них, расплетши пук волос,
Как Чи‑Бурдюк, в челне б уплыть посмел?!
Комментарий
К вельможным забавам поэт относится с презрением, как к ничтожной суетности, за что с неизбежностью следует высшая расплата (эта мысль заложена в аллюзиях – «желтый пес» и «Зеленый Перл»), и противопоставляет им гордый поступок древнего чиновника, который демонстративно расплел официальную прическу, положенную служивым людям, и удалился от недостойного государя в вольность «рек и озер».
19
На западе есть Лотосовый пик,
Там Яшмовая Дева в высоте:
Цветок в руке и яснозвездный лик,
Легко витает в Высшей Чистоте,
Широкий пояс, радужный покров,
Возносится, паря, на небосклон,
Зовет меня к Террасе облаков,
Святому Вэю низкий бью поклон
И ощущаю, что в пурпурной мгле
Летим, запрягши Гуся, все втроем.
Я вижу, как к Лояну по земле
Мчат орды дикие сквозь бурелом.
Там реки крови разлились в степях,
Вельможные уборы на волках.
Комментарий
Пролетая в небесах вместе со святыми небожителями Яшмовой Девой и Вэй Шуцином, поэт видит на земле в районе Восточной столицы Лоян мятежников, выступивших против императора, захватывающих власть и напяливающих головные уборы высоких чиновников.
20
Я как‑то путешествовал туда,
Где с гор цветы бегут, как водопад:
Хуафучжу прелестна и крута,
И зелен, как у лотоса, наряд.
С порывом ветра прилетел легко
Чисун предвечный, ливня властелин,
Зелеными Драконами влеком,
А для меня Олень был белый с ним.
Взмываем ввысь, улыбку затая,
И под ногами кружится земля.
* * *
Горючей друга проводил слезой
И слов прощальных молвить не сумел –
Будь вечно зеленеющей сосной,
Будь чист, как иней, как снежинка, бел.
Так круты тропы, что в миру легли,
Так быстро гаснет солнце юных лет.
Расходимся на много тысяч ли,
Идем… Идем… И все возврата нет.
* * *
Нас в этот мир заносит лишь на миг –
Мгновенное движенье ветерка.
К чему же я «Златой канон» постиг? –
Печаль седин покрыла старика.
Утешусь, посмеюсь над этим всем –
Кто вынуждал нас жизнью жить такой?
Богатство, слава – не нужны совсем,
Они душе не принесут покой…
С рубинами оставлю сапоги!
Уйду в туман Пэнлайский на восток! –
Чтоб мановеньем царственной руки
Властитель Цинь призвать меня не смог.
Комментарий
Поэт покинул императорский двор, убедившись в невозможности такого служения, о каком мечтал и на какое был способен. Он порывает с прошлым, мечтая вознестись вместе со святым над землей или оказаться на Пэнлае, острове бессмертных даосов, где его уже не достанет прихоть государя.
21
Во граде Ин поют «Белы снега»,
И тают звуки в синих небесах…
Певец напрасно шел издалека –
Не задержалась песнь в людских сердцах.
А песенку попроще подтянуть
Готовы много тысяч человек.
Что тут сказать? Осталось лишь вздохнуть –
Холодной пустотой заполнен век.
Комментарий
На легендарном материале поэт излагает свое эстетическое кредо, сетуя на невостребованность высокого искусства (трудная для восприятия песня «Белый снег») как следствие всеобщего падения нравов.
22
Потоки Цинь с вершины Лун бегут,
Оставив склонам тяжкий тихий ропот.
Снегами грезит северный скакун,
Со ржанием мешая долгий топот.
Сей чувственный порыв меня пленит,
Вернуться в горы было бы отрадой.
Вчера следил, как мотылек летит,
И вот – другой рожден из шелкопряда.
На нежных тутах тянутся листы,
На пышных ивах почек стало много,
Стремится прочь бегучий ток воды,
Душа скитальца изошла тревогой.
Смахну слезу и возвращусь домой.
Печаль моя, доколе ты со мной?
Комментарий
Время невозвратно уходит, и каждый должен быть на своем месте. Тяжело на душе скитальца, покинувшего родные места, пора возвращаться в свой дом, где ждет его душевный покой. Ли Бо написал это стихотворение, покидая не принявшую его столицу.
23
Осенней сединой нефрита росы
Ложатся на зеленые листы.
До срока время холода приносит,
И, видя это, опечален ты:
Так жизнь мелькнет быстролетящей птицей,
И что ж – себя в узде удержишь сам?!
Иль был Цзин‑гун глупцом, когда пролиться
Позволил на горе Вола слезам?
Их алчность насыщения не знает,
Взойдя на Лун, уже на Шу глядят,
Душа‑волна зовет, не уставая,
Но тропок в мире так извилист ряд…
Нет, должен со свечою целый век
Идти сквозь тьму ночную человек!
Комментарий
Жизнь коротка, ее надвигающаяся осень (Ли Бо сорок пять лет) грозит холодным серебристым инеем, но это неизбежно, и во мраке бытия нельзя прожить без света в душе.
24
Кареты поднимают клубы пыли,
Тропы не видно, в полдень меркнет свет.
Вельможи тут немало прихватили
Заоблачных дворцов, златых монет.
Вон на дороге «петушиный парень» –
Нарядная карета, важный вид,
И рвется изо рта столь грозный пламень,
Что встречный от такого убежит…
А кто ж, как Сюй, омывший уши встарь,
Понять сумеет, где – бандит, где – царь?
Комментарий
Ли Бо написал это стихотворение как итог наблюдений за жизнью приближенных ко двору вельмож. Их внешний лоск обманчив, но где же мудрец (Сюй), который в силах распознать истинную сущность?
25
Мир Путь утратил, Путь покинул мир,
Забвенью предан праведный Исток,
Трухлявый пень сегодня людям мил,
А не коричных рощ живой цветок.
И потому у персиков и слив
Безмолвно раскрываются цветы.
Даны веленьем Неба взлет и срыв,
И мельтешения толпы – пусты…
Вослед Гуанчэн‑цзы уйду – туда,
Где в Вечность открываются врата.
Комментарий
Мир погряз в безнравственности, отвергнув каноны высшего Пути, отвернувшись от естества, тогда как истинная мудрость – в природе, где Дао осуществляется посредством «неговорения» («персики и сливы» – метоним природы в целом и в переносном смысле – последователей Учителя). Мудрецу остается лишь одно – покинуть мир и уйти вслед за святым в вечность.
26
Таинственный исток наверх выносит
Лазурный лотос, ярок и душист.
Устлала воды лепестками осень,
Зеленой дымкой ниспадает лист.
Коль в пустоте живет очарованье,
Кому повеет сладкий аромат?
Вот я сижу и вижу – иней ранний
Неотвратимо губит дивный сад.
Все кончится, и не найдешь следов…
Хотел бы жить я у Пруда Цветов!
Комментарий
Ли Бо еще молод (28 лет), он рвется к идеализированной чистоте государева служения и не представляет себе, как высокомудрый человек («лазурный лотос») может оставаться в пустоте одиночества, зря растрачивая свои таланты («сладкий аромат»). Пруд Цветов – это не только эстетический и философский образ вечного цветения, но и метоним императорского двора.
