Поэтическое бессмертие 2 страница

1 2 3 4 5 6 7

Есть в Чжао‑Янь прелестница одна

В чертоге, что за облаками скрыт,

Глаза лучисты – что твоя луна,

Улыбкой царство может покорить.

Ей грустно видеть увяданье трав,

Ветров осенних слышать дикий вой,

И струны, под перстами зарыдав,

Ей отвечают утренней тоской…

Ах, где тот благородный господин,

С кем на луанях вместе полетим?!

Комментарий

Написано тем же двадцативосьмилетним Ли Бо, осознающим собственные возможности и жаждущим встретить того «благородного господина» (государя), в служении которому он сумеет применить свои таланты.

Наш лик – лишь миг, лишь молнии посверк,

Как ветер, улетают времена.

Свежа трава, но иней пал поверх,

Закат истаял, и опять – луна.

Несносна осень, что виски белит,

Мгновенье – и останется труха.

Из тьмы времен к нам праведники шли –

И кто же задержался на века?

Муж благородный – птицей в небе стал,

Презренный люд преобразился в гнус…

Но разве так Гуанчэн‑цзы летал?! –

Был в тучку впряжен легкокрылый Гусь.

Комментарий

А это – уже пятидесятитрехлетний Ли Бо, осознавший мимолетность жизни и тщетность всех земных усилий. Лишь даосская святость способна благородной птицей («легкокрылый Гусь») вознести в вечность.

Из Трех Династий вышли семь вояк

И смуту учинили на просторе.

Как гневны «Нравы» и печальны как!

Наш мир сошел с Пути себе на горе.

Постигший мудрость – тайны Тьмы прозрел,

К Заре Пурпурной воспарил над тучей,

Мудрец Конфуций в пустынь захотел,

И предок мой исчез в песках зыбучих.

Святые, мудрые – все канули в века…

В сей смутный час о чем еще тоска?!

Комментарий

В том же возрасте Ли Бо сетует на суетность бренного мира, который один за другим покидают великие мудрецы, уходя в вечность инобытия.

Дух Сокровенный первозданных дней

В веках утрачен. Нас не ждет возврат,

В конце веков смятенье все сильней,

Толпятся люди у столичных врат.

Кто знает про Злаченого коня –

Не станет о Пэнлае помышлять.

Шелками дев лишь бредит седина,

Вино процедят – и давай гулять,

Смешны им вечность, Эликсир святой…

А ведь погаснет дев веселый взгляд,

Ученый Муж со спицей золотой

Могильник вскроет, совершив обряд.

Дерев жемчужных зелень далека

Для тех, чья бездна мрака глубока.

Комментарий

Тот же период (поэту 53 года), та же горечь утраты высоких идеалов («Жемчужные деревья») теми, кто не помышляет об истинной святости (остров бессмертных Пэнлай), а суетно рвется к власти («Злаченый конь») и проводит время в пирах с веселыми девами. Все это бренно, и даже в могилах они не обретут покой.

Чжэн Жун, через заставу въехав в Цинь,

Тащился до столицы очень долго,

И в Пинъюань с горы даос один

К нему спустился в маленькой двуколке.

Властителю Пруда он яшму нес –

Как знак, что тот умрет в году грядущем.

И всполошились люди этих мест:

Беда идет, уж не бежать ли лучше?

Ушли туда, где персиковый цвет

Не облетает много тысяч лет.

Комментарий

Устранение государя от заботы о подданных (смерть циньского императора – «Властителя Пруда» – как метафорическое обозначение этой мысли) ведет к хаосу и бедствиям, спастись от которых можно лишь в идиллическом «Персиковом источнике», наглухо отгороженном от внешнего мира.

Дух осени Жушоу злато жнет,

Над морем – месяц, тонкий, как струна,

Кричит цикада и к перилам льнет,

Печали нескончаемой полна.

Где исчезает ряд блаженных дней?

Дает нам Небо перемены знак,

Осенний хлад рождает ветр скорбей,

Сокрылись звезды, бесконечен мрак.

Мне грустно так, что лучше помолчать

И в песне до зари излить печаль.

Комментарий

Лирическое стихотворение стареющего и разочарованного поэта, прозревающего еще худшие времена.

На севере – Пучина‑Океан,

Там рыбища невиданной длины.

Что три горы, стоит над ней фонтан,

Вбирает сотню рек глотком одним.

Чуть шевельнется – и валы пошли,

Взыграет – ураганы понеслись…

Как вдруг – на девяносто тысяч ли,

Неудержимая, взлетает ввысь.

Комментарий

Создавший это стихотворение молодой Ли Бо еще полон азарта, высоких устремлений, жаждет заоблачного полета, как мифическая птица Пэн (образ, проходящий через все творчество Ли Бо). Позже он напишет, что и этот гигант падает на землю, если его не поддержат ветра, но здесь такого пессимизма еще нет.

С пером указ кометой прилетел,

Тигровый знак доставлен до границ,

Тревога каждый подняла удел,

Не спят, кричат ночами стаи птиц.

Но ясен свет над Пурпурным дворцом,

Власть трех князей спокойствия полна,

Земля и Небо следуют Путем,

Вода морская не замутнена.

О чем тревожиться? – спросить могу,

Ответят: путь далекий впереди,

Лишь к лету мы достигнем речки Ху,

Чтобы в зловещий южный край войти.

Кто гибели бежит – тот не боец,

В палящих странах все пути трудны.

Протяжный вздох: я ухожу, отец…

И гаснет свет и солнца, и луны.

Из глаз не слезы – льется кровь теперь,

Сил не осталось даже на слова.

Добыча тигра – утомленный зверь,

В зубах акулы – рыбья голова.

Из тысяч не пришел никто домой,

Расставшись с телом, жизнь не сохранить…

Но смог ведь Шунь, с секирой боевой

Сплясав, строптивых мяо усмирить!

Комментарий

В 751 г. начался поход многотысячного войска в жаркие края юга, чтобы привести в повиновение государство Южное Чжао (на территории совр. пров. Юньнань). Солдаты прощаются с семьями, собираются, вспугивая ночных птиц, в тяжелый поход на юг, где должны форсировать опасную реку Ху. Но войны нарушают установившийся в стране гармоничный покой, тогда как можно было бы поступить, как легендарный «идеальный правитель» Шунь, усмиривший непокорные племена мирным путем, – ритуальными пассами воздействуя на их энергетику.

Взялась уродка подражать красотке –

Соседи в шоке разбежались прочь;

У шоулинца странная походка –

Ханьданьцам смех свой удержать невмочь.

Вот песня – складно, только нет в ней правды,

Как в мошке, что ребенок малевал;

Другой, свой дух растратив без пощады,

Макаку из шипов сооружал.

Искусно, только что же толку в оном?

Роскошно, только пользы миру нет.

А воспевавшие Вэнь‑вана Оды

Давно уж канули в пучину лет,

Нет больше инца, чей топор, что ветер,

Летал искусней всех на белом свете!

Комментарий

Излагая целый ряд легендарных сюжетов, Ли Бо показывает свой эстетический идеал – как бы «от противного», утверждая бесцельность, непригодность, бесполезность тех творений, в которых не соблюдалась каноническая нормативность и авторов заботила лишь форма, но не содержание и целевое назначение. В идеале, по мысли Ли Бо, они должны быть гармонично созвучны, как в забытых, по его мнению, к тому времени древних Одах из «Канона поэзии».

Он был, как яшма, чист… Но в Чу‑стране

Не поняли. Случалось так и прежде.

Не оценили дивный дар вполне

Три государя, внявшие невеждам.

Прямое древо – под топор идет,

Душистый цвет быстрей других сгорает,

Где слишком много – Небо отберет,

А то, что в бездне, – Дао уравняет.

Уплыть бы в синь – Восточный океан,

Взмыть облаком пурпурным над заставой,

Как царский Летописец и Лу Лянь, –

Вот истинный пример высоких нравов!

Комментарий

Пятидесятитрехлетний Ли Бо настроен весьма пессимистически. Обращаясь к легендарным сюжетам, он сравнивает себя с отвергнутой государем дивной яшмой и готов следовать примеру предков, один из которых (основатель даосизма Лао‑цзы) навсегда удалился в пески Западной пустыни, а другой, недооцененный (мудрый ученый Лу Лянь), отверг дары властителя как не соответствующие масштабу его свершений и уплыл на священный остров Пэнлай в Восточном море.

В ответ на стоны яньского вельможи,

Нежданный летом, снег на землю пал;

На вдовий плач святое Небо может

Ударить молнией в дворцовый зал.

Растрогала сих чистых душ безвинность,

И в скорбной доле – радость рождена.

Я ж от Златой палаты отодвинут,

А в чем в конце концов моя вина?

Наплыла туча, пурпур Врат скрывая,

Дневное солнце поглотил закат,

В песках чистейший перл не засверкает,

В бурьяне глохнет свежий аромат.

Мир полон вздохов – ныне, как и прежде,

Но слезы зря струятся по одежде.

Комментарий

Вынужденно отдалившийся от императорского двора Ли Бо сетует на собственную («чистейший перл», «свежий аромат») невостребованность, что противно справедливым законам Неба.

В саду угрюмом орхидеи цвет

Совсем задавлен сорною травой.

Весной ее ласкает солнца свет,

Но осенью – взгрустнется под луной.

Когда падут снежинки с высока,

Ее красивый облетит наряд.

Без дуновений свежих ветерка

Кому повеет дивный аромат?!

Комментарий

Стихотворение молодого тридцатилетнего Ли Бо наполнено энергичным чувством высоких свершений, которые ему, как он надеется, еще предстоят, и осознанием того, что талант не должен глохнуть в одиночестве и забвении.

Взойди на гору, посмотри окрест –

Твой взгляд просторы мира не окинет.

Лежит холодный иней, пав с небес,

Осенний ветер бродит по пустыне.

Краса цветов уходит, как поток,

Весь мир вещей плывет волной бегучей,

Еще сияет солнце, но потом

Угаснет в неостановимой туче.

Платан обсижен стаей мелких птах,

А Фениксам остался куст убогий…

Ну что ж, мечом постукивая в такт,

Уйду я в горы… Так трудны дороги!

Комментарий

Еще оставаясь в Чанъани, при дворе, Ли Бо уже начинает понимать, что его место не здесь, в перевернутом мире, где благородные платаны заполонены мелкими, ничтожными обитателями диких кустарников, а мудрому Фениксу остался лишь колючий терновник. Поэт уже готов, взяв в руки меч (судьи, а не воина), возвратиться в свой мир вечных гор.

Не клюнет проса Феникс, голодая,

Привык он есть жемчужные плоды.

Ему ли место средь хохлаток стаи,

Что мечутся лишь в поисках еды?

Пропев с вершин Куньлуня утром рано,

Под вечер у Дичжу воды испив,

Он держит путь к далеким океанам

И в хладе неба одиноко спит.

Лишь с принцем Цзинь, отмеченным судьбою,

В лазурных тучах сблизиться он смог.

Я не сумел воздать Вам за благое,

Но что вздыхать? – Настал разлуки срок.

Комментарий

Поэтическое прощание Ли Бо с не понявшей его столицей, которая предложила ему «просо» вместо более пристойных его таланту «жемчужных плодов», и ушедшим из жизни (а до того – покинувшим императорский двор) другом.

С утра я к Морю Пурпура пришел,

Багрец зари накинул в поздний час,

Ветвь отломил святого древа Жо –

Прогнать закат, чтобы скорей угас.

На облаке в предельные края

Тысячелетней яшмой поплыву,

Достигнувши Начал Небытия,

Перед Владыкой преклоню главу.

Он к Высшей Простоте меня зовет

И жалует нефритовый нектар.

От отчих мест на много тысяч лет

Меня отбросит сей волшебный дар,

И ветр, не прерывающий свой бег,

За грань небес умчит меня навек.

Комментарий

Только что покинувший императорский двор, которому он оказался чужд, Ли Бо в этом стихотворении рисует космическое путешествие бессмертного небожителя, удалившегося от бренного мира.

Волна качает пару белых чаек,

Взлетает клик над синею водой.

Поморы вольных чаек привечают –

Не журавля за облачной грядой!

Их дом – песок, обласканный луною,

Весна влечет в душистые цветы.

Меж них и я с омытою душою

Забуду мир ничтожной суеты.

Комментарий

Покидая столицу, поэт разрывается между конфуцианской жаждой служения праведному государю (здесь журавль – метоним служивого человека), что в реальности оборачивается «ничтожной суетой», и даосским слиянием с природой.

Му‑вану снились дальние края,

Как У‑ди – десять тысяч колесниц.

Достойным мужем назову ли я

Того, кто дни проводит средь блудниц!

То Матери‑богине пир дают,

То Дочь‑богиня к ним заходит в зал,

На яшмовых брегах они поют…

Но обманул их Яшмовый фиал.

Где дива были – стал теперь бурьян,

И души страждут в густоте лиан.

Комментарий

От государей, отошедших от праведных канонов и предававшихся утехам, остались лишь руины, оплетенные лианами; обманул их Яшмовый кубок, обещавший вечность, и страдают их души среди руин былой роскоши.

Зеленой плетью слабой повилики

Ствол кипариса плотно оплетен,

Ведь без него одна она поникнет,

Ее поддержит в стужу только он.

А дева‑персик? Ей ли быть забытой,

Одной сидеть, над виршами вздыхать?

Горят, как яшма, юные ланиты,

Черна волос уложенная прядь…

Но если господин мой охладел –

Каким же горьким станет мой удел!

Комментарий

Ли Бо еще при дворе, но уже ощущает свое одиночество в этом чуждом ему мире, где трудно прожить без могучего покровителя.

По всем краям пронесся страшный смерч,

Была живому гибель суждена,

Свет слабый солнца в туче не узреть,

В Великой Бездне дыбилась волна.

Но Феникс – выжил! Вырвался Дракон!

Так где ж его цветущая земля?!

Умчи меня на склоны, Белый Конь, –

Петь о ростках, взошедших на полях.

Комментарий

Стихотворение передает чувства облыжно осужденного поэта. Покинув тюрьму, замененную ссылкой, он мечтает о возможности оставить суетный мир и на сакральном Белом Коне бессмертных даосов удалиться в горы, погрузившись в чистую поэзию классических образцов (идиллические «поля»).

Сто сорок лет страна была крепка,

Неколебима царственная власть!

«Пять Фениксов» пронзали облака,

Над реками столицы вознесясь.

Вельмож – что звезд в высоких небесах,

Гостей – что туч, летящих мимо нас…

А ныне – петухи в златых дворцах

Да игры в мяч у яшмовых террас.

Так мечутся, что меркнет солнца свет,

Качается лазурный небосклон.

Кто власть имеет – тот стремится вверх,

Сошел с тропы – навек отринут он.

Лишь копьеносец Ян, замкнув врата,

О Сокровенном создавал трактат.

Комментарий

Восприятие этого стихотворения во многом зависит от датировки. Если это еще чанъаньский период государева служения, то в тексте можно увидеть панегирические элементы; при отнесении стихотворения к постчанъаньскому периоду, как полагают некоторые авторитетные исследователи, в нем начинает звучать критическая нотка противопоставления начального величия Танской империи – падению нравов при современных поэту правителях («бои петухов», «игры в мяч» как низменные забавы), чему (с самонамеком в подтексте) он противопоставляет древнего философа Ян Сюна, оставшегося верным идеалу.

В саду восточном персиков пора,

Улыбчиво раскрылись ясным днем,

Ласкают их весенние ветра,

Подпитывает солнышко теплом.

Не дев ли прелесть на ветвях горит?

Да только силы лишены цветы:

Драконов Огнь осенний опалит –

И не сыскать былой красы следы.

А вам известно – на Чжуннань сосна

Под свист ветров стоит себе, одна?!

Комментарий

Еще пребывая при дворе («восточный сад» как метоним императорского дворца), поэт уже ощущает холодящее дыхание надвигающейся осени отставки и сетует, что никто не замечает стойкости сосны, растущей на святой для даосов горе неподалеку от столицы.

Мечом чудесным циньский государь

Способен был и духов устрашить.

За солнцем ринулся в морскую даль,

Велел над бездной мост камней сложить,

Набрал солдат, опустошив весь мир, –

Десятки тысяч не пришли домой,

Затребовал пэнлайский Эликсир –

И пренебрег весенней бороздой.

Растратил силы, а успеха нет,

Одна печаль на много тысяч лет…

Комментарий

Даже такой великий государь, как Цинь Шихуан, не сумел осуществить свои грандиозные замыслы, пренебрег природными ритмами и человеческими нуждами (весенняя пахота), а итог – нескончаемая печаль в душе.

Красавица‑южанка, говорят,

Светла лицом, как лотос по весне…

Кого прельстил зубов жемчужных ряд?

С душой прекрасной кто знаком вполне?

Ревнуют девы пурпурных дворцов

К красавицам, чьи брови – мотыльки.

Вернись на отмель южных берегов!

Кто здесь достоин вздохов и тоски?!

Комментарий

Для Ли Бо грусть одинокой женщины – лишь предлог для сетований на собственную невостребованность в высоких государевых сферах. В «красавице‑южанке» метонимически обозначая самого себя, Ли Бо переживает от того, что императорский двор («девы пурпурных дворцов»), оказавшийся вовсе не столь идеальным, отторгает чужеродных «мотыльков», не давая себе труда понять их внешнюю и внутреннюю красоту.

К востоку от Утая в Сун‑стране

Невежда яньский камень отыскал.

Таких, решил он, в Поднебесной нет,

Такого князь из Чжао не видал.

Но яшма князя Чжао так тверда!

А камень прост и не сравнится с ней.

Мир полон заблуждений… Но тогда –

Кто ж распознает перл среди камней?

Комментарий

Ли Бо еще при дворе, но уже понимает, что там не способны распознать истинное сокровище («яшма князя Чжао»), принимая за него подделку («яньский камень»).

Закон Небесный Чжоу‑ван презрел,

Утратил разум чуский Хуай‑ван –

Тогда Телец возник на пустыре

И весь дворец заполонил бурьян.

Убит Би Гань, увещевавший власть,

В верховья Сян был сослан Цюй Юань.

Не знает милосердья тигра пасть,

Дух верности напрасно девам дан.

Пэн Сянь уже давно на дне реки –

Кому открою боль своей тоски?!

Комментарий

Сопоставляя однотипные, но разделенные едва ли не тысячелетием примеры конфликта деградирующей власти и праведного мудреца, Ли Бо недвусмысленно обвиняет современных ему правителей в уходе с истинного Пути, в нарушении естественных Небесных ритмов. Мудрый советник всегда конфликтует с неправедным государем, и Ли Бо, уже испытавший это на самом себе, видит в этом трагедию государственного управления.

Весны уходят бурные потоки,

Тускнеет лета яркий красный свет,

И вот смотрю – уже чертополохи

Осенний ветер без конца несет,

Порывы орхидею гнут все ниже,

Лежит на мальвах белая роса…

Мужей достойных вкруг себя не вижу –

С дерев опала прошлая краса.

Комментарий

Ли Бо еще молод (28 лет), еще не побывал в столице при дворе, но уже осознает, как быстротечно время и как скуден бренный мир на «достойных мужей».

Когда друг с другом царства вверглись в бой,

Войска, что тучи, скрыли неба синь,

Два тигра в Чжао бились меж собой

И шестеро вельмож дробили Цзинь.

Там каждый к власти приводил свой клан,

К местечкам теплым жадно лез порок.

Вот так когда‑то Тянь замыслил план –

И государя в Ци настигнул рок.

Комментарий

Соединяя разновременные исторические сюжеты, Ли Бо проводит мысль о том, что государю необходимы мудрые, чистые и справедливые подданные, в противном случае их ждет горькая судьба.

Мой меч при мне, гляжу на мир кругом:

На нем лежит дневная благодать,

Но заросли скрывают дивный холм,

Душистых трав в ущелье не видать.

В краях закатных Феникс вопиет –

Нет древа для достойного гнезда,

Лишь воронье приют себе найдет

Да возится в бурьяне мелкота.

Как пали нравы в Цзинь! Окончен путь!

Осталось только горестно вздохнуть.

Комментарий

Ли Бо «с мечом» (здесь это атрибут не воина, а судьи) дает неприглядную оценку современному ему правлению, где упали нравы и нет достойного места благородному Фениксу. Стихотворение создано в Чанъани, куда поэт приехал третий раз, все еще питая надежду на благосклонность власть имущих.

И циских гуслей‑ сэ восточный лад,

И циньских струнных западный напев –

Так горячи, что противостоять

Не в силах души падких к блуду дев.

Их обольстительности меры нет,

Одна другой милее и нежней,

Споет – получит тысячу монет,

Лишь улыбнется – яшму дарят ей.

Что Дао им! Влечет кутеж один,

Их тает время, словно ветерок.

Им ли услышать, что с заветной цинь

Пурпурный Гость уже зашел в Чертог?!

Комментарий

Стихотворение еще придворного периода, но Ли Бо уже готов покинуть столицу, осознав, сколь низменны нравы власть имущих, погрязших в кутежах и неспособных услышать божественную музыку бессмертного святого («Пурпурный Гость»).

Добыв жемчужину со дна морей,

Юэский гость пришел в имперский град.

Луноподобный свет ее лучей

Заворожил в столице всех подряд.

Поднес царю – тот меч схватил тотчас:

Отвергнут дивный перл, как ни вздыхай,

Сокровище унизил «рыбий глаз»,

Объяла душу горькая тоска.

Комментарий

В сюжет о противопоставлении истинной драгоценности и фальшивого «рыбьего глаза», лишь наружно напоминающего жемчужину, поэт, уже познавший придворные интриги, вкладывает инвективу против дворцовой камарильи, рядящейся в одежды «истинных конфуцианцев». Власть имущие и их прихлебатели («рыбий глаз») не способны оценить подлинное сокровище, каким является и сам Ли Бо.

Крылатым масть различная дана,

Чтобы опора каждому была.

А Чжоучжоу – есть ли в том вина,

Что силы лишены ее крыла?

Когда б крыло ей протянул собрат,

Помог воды из Хуанхэ испить!

Но равнодушно летуны летят…

Вздохну печально – ну, и как тут быть?

Комментарий

Финальный период жизни поэта. Ли Бо уже прошел все муки разочарования в своих идеалах служения и благородства и увидел, как от него, неправедно осужденного, отворачиваются недавние «друзья», не думающие о поддержке и «летящие» мимо него.

И снова я под Колдовской горой,

У Башни солнца, где ищу преданье,

Но тучки нет, чист небосвод ночной,

Даль принесла нам свежее дыханье.

Волшебной девы и в помине нет,

Где чуский князь, никто сейчас не знает,

Давно уж канул блуд в пучину лет…

Лишь пастухи о них тут воздыхают.

Комментарий

От былых забав и прихотей властителей не осталось ничего, кроме преданий. Вся образная система стихотворения заимствована из оды древнего поэта Сун Юя (III в. до н. э.) «Горы высокие Тан».

Кто у развилки растерялся вдруг,

А кто – взглянув на белый шелк простой:

Идти ему на север ли, на юг?

Шелка покрасить – краскою какой?

Сколь зыбок этот мир, вся тьма вещей,

Нет постоянства в жизни и для нас.

Вот Тянь и Доу: кто из них сильней –

К тому бежали холуи тотчас.

В переплетенье жизненных дорог

Так просто с дружеской тропы сойти,

Черпак вина бы сблизиться помог,

Да недоверие в душе сидит.

Затух у Чжана с Чэнем дружбы свет,

И Сяо с Чжу развел небесный путь.

Цветенье веток птиц к себе зовет,

А рыб ничтожных – пересохший пруд.

О чем грустишь, пришелец в мир земной,

Лишившись благосклонности людской?

Комментарий

Мир зыбок и переменчив, и поэт, утратив государево покровительство, а вместе с ним и многих из тех, кто еще недавно набивался ему в друзья, грустит о прихотливости человеческих связей, столь необходимых человеку. Стихотворение создано в период, когда оклеветанный поэт государевым указом направлялся в ссылку в отдаленный Елан.

Подстрочный перевод

Давно не создается [ничего, подобного] «Великим Одам»,[3]

Я старею,[4] так кто же продолжит [такую поэзию]?

«Нравы правителя»[5] заброшены в бурьян,

Царства воевали, и все поросло терновником.

Драконы и тигры пожирали друг друга,

Воины с секирами покорились безумной Цинь.[6]

Но как же ослабело правильное звучание[7] [стиха],

[Лишь] с горечью и обидой восстал Скорбный человек,[8]

Ян Сюн и Сыма Сянжу[9] поддержали спадающую волну,

Поток забурлил, не ведая пределов.

Но затем, хотя падения и взлеты чередовались десять тысяч раз,