Утес Нючжу над Западной рекой

И вот добрались мы с Вами до уезда Данту, где завершилась земная жизнь Ли Бо. Причалим к Воловьей отмели – Нючжу. Над ней тяжело нависает гигантский валун, и шелестит на ветру подросший клен, который за полтора десятилетия до нашего визита увековечил Ли Бо, с чувством горькой зависти описывая, как не он, а другой, тоже никому еще неведомый молодой поэт в этом самом месте пленил своими стихами влиятельного вельможу, и тот поддержал его… В ХХ1 веке рукотворный стальной Ли Бо вознесся над Воловьей отмелью у вечной Янцзы, откуда, хмельной, он 1300 лет назад бросился в воду ловить уплывающего собутыльника‑луну, а через мгновенье вынырнул уже бессмертным небожителем, оседлавшим гигантскую рыбо‑птицу гунь‑пэн, чтобы вернуться на свою небесную родину – звезду Тайбо.

Так гласит легенда. А что в сказке ложь, что намек – так сразу и не ответишь. Во всяком случае, знаменитый скульптор Цянь Шаоу в свое творение из нержавеющей стали вложил откровенную идею вознесения: поэт раскинул руки, и ветер раздул просторные рукава так, что напоминают они крылья фантастической птицы Пэн – могучего существа, вынырнувшего из мифологического пространства в мир Ли Бо и покорившего его своей неземной чистотой и мощью.

У Воловьей отмели нержавеющий стальной образ поэта возносится, провожаемый нашими взглядами, в надзвездное пространство бессмертных.

История, более скучная и приземленная, передает нам иную версию – он умер в доме своего дяди Ли Янбина, уездного начальника, от обострения болезни, сегодня именуемой “хроническим пиотораксом”. Его похоронили на горе, уходящей к небу над Воловьей отмелью и над нависающим над ней гигантским валуном, но затем решили, что поэту приятней будет покоиться в нескольких ли к югу на Зеленой горе, которую так любили и он, не раз встречавший там осенний праздник поминовения друзей и близких, и Се Тяо, построивший себе дом на склоне. А на старом месте оставили «Могилу одежды Ли Бо».

И люди стали чтить оба захоронения. Вокруг могилы с прахом на Зеленой горе – ухоженная парковая зона, вдоль аллеи, именуемой в путеводителях «юндао», (так называлась особая тропа на дворцовой территории, окруженная стенами, чтобы никто не увидел проходящего по ней императора), стоят мраморные плиты с выгравированными на них сценами из жизни Ли Бо, над примолкшей водой горбатится мостик и высокая фигура поэта из белого камня вздымает каменную чашу с вином.

Ночью у горы Нючжу думаю о былом [243]

Утес Нючжу над Западной рекой,

Все тучки улетели на покой.

Куда‑то с неба тучки скрылись все,

Вот здесь и вспомнить генерала Се,

Взойду на лодку, наслажусь луной…

Любуясь рассиянною луной,

Здесь Небо помнит генерала Се!

Увы мне! Я бы мог стихи читать,

Да кто услышит их в тиши ночной?!

Когда я утром парус подниму,

Лишь клен махнет прощальною листвой.

739 г.

Посылаю Чжао Яню, помощнику начальника уезда Данту

Взойду в ночи на башню. В отдаленье

С дерев листы нисходят в мрак речной,

Холодной синью скутаны ущелья –

Сколь дивный вид за городской стеной.

Но чуских тучек вереницы тают,

Гусей надрывным плачем ночь полна.

Ах, милый друг, меж нас такие дали!

Скорбящая душа уязвлена.

755 г.

Когда наступал девятый день девятого месяца по лунному календарю – один из осенних праздников (Чунъян), – все устремлялись на склоны гор и устраивали пикник среди мелких диких желтых хризантем и кустарников кизила, пили вино, настоянное на лепестках хризантем, и вспоминали далеких друзей и родных. Даже в одиночестве поэт представляет себя в центре веселой компании друзей, подпуская, правда, толику грустной иронии.

Праздник Девятого дня

Ну, что за дивный облачный денек!

Чисты ручьи в сияющих горах,

В кувшине зелье – что зари глоток[244],

Настоянный на желтых лепестках.

На камнях, соснах – седина веков,

Поднялся ветер, загудел струной,

Взгляну в фиал – и на душе легко,

И усмехаюсь над самим собой.

Сбил ветер шляпу. Я хмелен совсем.

Мир – пуст. Так песней помяну друзей.

753 г.