Собака на коротком поводке 7 страница

Вим почувствовал, что не может пошевелиться. Смех Демона звенел в ушах, лишая воли. Вот и все… Попался в одном шаге от спасения.

Вим зажмурился и до крови прикусил губу. Боль помогла сбросить наваждение. Чувствуя, что добыча ускользает, Демон захохотал еще громче и навалился на дверь. Но поздно. Сплевывая кровь, Вим шагнул к линзе.

Последнее, что он успел заметить, – маленькую фигурку Совы. Новый удар Стража выбил артефакт, и тот, сверкнув в воздухе, упал на пол. Линза задрожала, истончаясь на глазах. Свет покрылся рябью, точно экран телевизора, включенного на мертвый канал. Не медля и мгновения, Вим прыгнул вперед.

А затем свет линзы поглотил его, и Вим почувствовал, что падает в пропасть. Возврата из которой не будет.

 

Глава 10

Земля мертвых

 

– Красивый у вас амулет, – сказал Рашер, не спуская глаз с серебристой фигурки Моржа. Хель держала ее двумя пальцами, постукивая по крышке стола. Вагнер, само собой.

– Амулет? – Губы Хель едва заметно дернулись. Настоящую улыбку она себе позволить не могла.

– Ну да, – сказал доктор Рашер. – Этот Морж. Очень тонкая работа…

– Амулет? – Хель покачала головой. – Нет. Я не суеверна, чтобы держать у себя всяческие амулеты и талисманы. Игрушки для дикарей, оставьте их вашей белокурой красотке.

Рашер дернулся. Это была явная провокация, но его так просто не возьмешь.

– Красотке? – переспросил он как можно непринужденнее. Голос прозвучал сипло. – А! Вы про девушку из леса…

– К чему эти игры, Зигмунд? – перебила его Хель. – Она действительно красавица, пусть это и дикая варварская красота. И я знаю, что она вам нравится. Пожалуйста – если это не мешает вашей работе, меня это не интересует.

– Хм… Вы же знаете, что для меня работа стоит на первом месте…

– Надеюсь, Зигмунд, это действительно так.

Доктор мысленно выругался. Но если быть честным, Хель была права. Дикарка и в самом деле его зацепила. Красивая, стройная, юная; и глаза – самого синего цвета, какой он когда‑либо видел. Доктор не думал, что придется на собственной шкуре испытать, что такое «утонуть в глазах». В его‑то возрасте…

В девушке было что‑то… нордическое? Пожалуй, это слово будет самым правильным. Не чета рыжему косоглазому дикарю, которого поймали спустя полчаса в том же лесу. Вот уж кто точно настоящее животное. Ничуть не лучше гигантского медведя – нового любимца Хель.

Тем не менее доктор старался не показывать, что девушка ему интересна. Низшие чины не брезговали использовать дикарей для «удовлетворения личных потребностей». Но Рашер был офицером, а среди них подобное поведение не одобрялось. Мягко говоря, считалось извращением: это же дикари, животные … Потому доктор старался сохранять лицо. По его распоряжению девушку поместили в обыкновенный женский барак, вместе с остальными дикарками. Рашер даже не заходил туда без особой необходимости. Впрочем, необходимость еще была: девушка пока не пришла в себя, и приходилось периодически проверять ее состояние.

Но как Хель удалось его раскусить? Прав фельдфебель Ульф, назвав ее ведьмой. Каждого работника станции Хель видела насквозь.

Доктор незаметно, как ему казалось, облизал пересохшие губы.

– Ну ладно. Пусть не амулет… Все равно красивое украшение. Откуда он у вас? Семейная реликвия?

Фигурка Моржа замерла над столом; «Полет валькирий» оборвался так резко, словно гордым воительницам подрезали крылья. Хель повернулась, обратив к доктору демоническую половину своего лица. Череп, обтянутый прозрачной кожей; глаз внутри глазницы казался огромным, как бильярдный шар. Сейчас он был обычного цвета, но Рашеру стало не по себе.

Что не так? Доктор понимал, что сболтнул что‑то лишнее. Сказал что‑то, что не должно было срываться с его языка. Но что именно? Упомянул ее семью?

Легким движением руки Хель поправила прическу. Белые волосы взметнулись, как медленная метель. Снежная буря, из которой на Рашера скалилась сама Смерть. Доктор почувствовал, что падает в пропасть.

Наваждение длилось всего мгновение, а затем Хель снова повернулась к доктору прекрасной половиной лица.

– Нет… Я нашла его. На станции «Пангея‑8», как раз перед тем, как ее пришлось закрыть.

В кабинете Хель было холодно, как в морозильной камере. Но Рашер вспотел так, словно побывал в турецкой бане.

Когда они вернулись из лесной экспедиции, доктор пытался выяснить, чем же занимались на станции «Пангея‑8» и почему ее закрыли. Доктор перерыл архив, спрашивал людей, от корки до корки прочитал журнал радиосводок, но ничего не нашел. Документы, если они существовали, были уничтожены. Никто из работников станции никогда не бывал на «Пангее‑8» дальше ворот.

Только пилот Франц как‑то обмолвился, что место то проклятое. Геликоптер, который отвозил образец девяносто семь на «полевые исследования», разбился безо всякой причины, хотя машина была исправна и пилоты «знали свое дело». И вроде это не единичный случай – подобное случалось и раньше. После чего Франц, сверкая стеклами зеркальных очков, заявил, что если кто и знает, какие дела творились на «Пангее‑8», так это «фрау начальник станции», и почему бы Рашеру не спросить у нее самой?

Франц был парнем неглупым. И он умел говорить намеками. «Хорошие пилоты» с разбившегося геликоптера: они наверняка узнали, что‑то про станцию – и что с ними стало? Конечно, Рашер ходил у Хель в любимчиках… Но с ней ни в чем нельзя быть уверенным.

На всякий случай доктор решил сменить тему.

– Ваш медведь, – сказал он. – Вы правы, это в самом деле уникальный образец.

Хель кивнула. После возвращения из экспедиции начальник станции приказала построить для медведя отдельный загон. Доктор не сомневался, что у Хель есть особые планы на этого зверя, но какие именно – он даже не догадывался.

– Дело не только в размерах, – сказал доктор, наконец почувствовав под ногами твердую почву. – Это животное совершенно не боится людей.

– Разумеется, – кивнула Хель. – Люди для него не более чем добыча. С чего ему нас бояться?

– Не в том смысле. – Рашер замотал головой. – Медведь не боится людей так же, как их не боится, например, собака.

Хель удивленно приподняла бровь, и доктор продолжил:

– Он ни разу не пытался напасть на обслуживающий персонал. Он вообще очень дружелюбно относится к людям. Если бы такое было возможно, я бы сказал, что это одомашненный медведь. Такое чувство, что ему уже доводилось иметь дело с людьми… И еще – он очень музыкален.

– Что? – спросила Хель. Доктор почувствовал себя глупо.

– Музыкален, – повторил он. – Этот медведь поет… Вы знаете Йозефа, который следит за зверинцем? У него есть хобби – он играет на губной гармошке. Так вот, как‑то он решил порепетировать рядом с медвежьим загоном. И, представьте, зверь стал ему подпевать! На свой манер, конечно, но Йозеф утверждает, что «Эрику»[10] он прорычал лучше многих на станции…

– «Эрику»… – протянула Хель. – Одна моя знакомая любила эту песню. – Тут же на лице ее появилось жесткое выражение. – Передайте Йозефу, чтобы впредь он не играл свои песенки рядом с медведем. Мне нужен хищный зверь, а не цирковой клоун.

– Есть! – Доктор чуть ли не подскочил на стуле.

– Вы забываете, Зигмунд, что ваш музыкальный и дружелюбный медведь легко разделался с нефелимом. А образец девяносто семь был лучшим.

– Да, конечно, я помню… – Доктор опустил взгляд. Еще бы не помнить – он собственноручно проводил вскрытие великана и готовил отчет для Хель. – Но это и в самом деле дружелюбный медведь. Не понимаю, что заставило его напасть на нефелима.

– Мне кажется, – Хель постучала фигуркой Моржа по столу, – кое‑кто может пролить свет на эту историю. Ваша красавица дикарка. Думаю, она совсем не случайно появилась рядом со станцией. Спросите у нее.

– Но… Мы же не знаем их языка!

– Так научитесь. Или же научите ее говорить по‑человечески. Полагаю, это задание доставит вам удовольствие.

Последнее слово она произнесла с нажимом. Рашер почувствовал, что щеки его заливает краской. Он хотел возмутиться, но вместо этого тихо повторил:

– Есть…

Передатчик на столе пискнул. Красная лампочка замигала на входящий вызов. Хель нажала кнопку.

– Слушаю.

– Госпожа начальник станции… – Рашер узнал голос радиста станции. – Мы получили сообщение…

– И? Если это опять Шильке с четвертой, то передайте, что я не собираюсь выделять ему горючее…

– Нет, – Радист радист замялся. – Сообщение поступило со станции номер восемь.

Хель посмотрела на Рашера, однако не стала переключать передатчик на наушник.

– Вы уверены?

– Трижды проверили настройки. Это их волна. Понимаете, у каждого передатчика есть индивидуальный код…

– Без подробностей, – перебила радиста Хель. – Что за сообщение?

– Я… Я не знаю, что сказать. Мы сделали запись, послушайте сами.

Из динамика послышался треск, щелчки, а затем незнакомый голос сказал «Привет».

Молча они прослушали загадочное сообщение. Едва оно закончилось, как Хель приказала:

– Повторить.

Там была песня. Странная неприятная мелодия. Рашеру она совсем не понравилась. Пожалуй, даже больше той непонятной белиберды про Интернациональное Сопротивление. Песня была сыграна на губной гармонике, и, похоже, музыкант сильно фальшивил.

Хель откинулась в кресле. Ритм, который она выстукивала фигуркой по столу, стал быстрым и частым. Словно пулеметная очередь.

Рашер поерзал на стуле.

– Что еще за «Свободное радио каменного века»? И куда нужно бежать?

Хель не ответила.

– Что такое «Pink Floyd»? – сказала она, глядя на передатчик.

– Я не знаю, – растерялся доктор. – Кажется, это по‑английски. Розовые флюиды[11]? Бессмыслица какая‑то…

Хель посмотрела на него так, что Рашеру больше всего на свете захотелось провалиться сквозь землю. Глаза начальника станции сверкали – голубой и зеленый. Вокруг рта закружились снежинки.

– Научите ее говорить, Зигмунд, – сказала она ледяным голосом. – Немедленно займитесь этим.

 

– Аска? Аска, это ты?

Голос звучал над ухом, но девушка боялась открыть глаза. Она не понимала, где она и что происходит. Что с ней случилось? В голове сгустилась темнота, черная, как самые глубины Большого Озера, куда не донырнуть самому сильному охотнику. Из нее выплывали тени‑образы, но девушка не понимала, что они означают. Жуткий грохот и треск, странные люди, грубые руки и боль смешались в чудовищном кипящем вареве. Вот ее куда‑то тащат, вот она где‑то лежит. Аска перестала различать, что сон, а что явь… Один кошмар сменял другой, и так без конца. Она чувствовала себя крошечной щепкой, подхваченной бурлящим потоком.

Но Аска держалась. Она знала, что жива, и цеплялась за жизнь как только могла. Ей было ради чего жить… Порой Аска видела лицо Вима – слишком далеко, чтобы до него добраться. Но если она не могла прийти к нему, значит, он сам придет за ней. Аска верила, что именно так и будет. Ведь так сказала Паучиха. Надо только чуть‑чуть подождать. Потерпеть совсем немножко… Он найдет ее, где бы она ни оказалась.

Лицо Вима неизменно таяло, уступая место видениям из кошмаров. Это была перекошенная физиономия Лорхи или же – чудовищная морда великана, убившего ее брата, иногда и вовсе незнакомые лица. Но чаще всего – страшное, рассеченное надвое лицо женщины‑призрака.

– Я помню тебя, Аска… – продолжал звучать голос. – Ты стала моложе. Почему духи не вернули мне прожитые годы?

Аска почувствовала, как кто‑то дотронулся до ее шеи. Теплые мягкие пальцы… Аска открыла глаза.

Над ней склонилась незнакомая женщина с мягкими чертами лица и добрым взглядом. Растрепанные каштановые волосы падали ей на плечи, но Аска заметила несколько тоненьких косичек. Глядя на Аску, женщина ласково улыбнулась. Она была старше Аски, но не намного – пять‑шесть зим, не больше.

Аска повернула голову и заметила рядом еще одну женщину. Девушку… Свою ровесницу. Та сидела на корточках, обхватив руками плечи. Длинная прядка скрывала ее левый глаз, под правым темнел огромный синяк.

Аска перевернулась на бок и попыталась встать. Тело ослабло и не слушалось ее. Но женщина с добрым взглядом взяла ее за руку и помогла подняться. Аска села и огляделась.

Она находилась внутри Длинного Дома. Только стены были сделаны не из бревен, а из каких‑то больших пластин. Аска не увидела очага; на полу лежали тонкие шкуры незнакомых зверей, от которых воняло сыростью и плесенью. Но куда худший запах доносился из дальнего угла, у Аски аж глаза защипало. Под потолком горела какая‑то длинная палка, но слишком высоко, чтобы дотянуться и погреть руки.

Ее одежда пропала, вместо нее на девушке оказался какой‑то странный белый балахон до колен. Сперва Аска подумала, что это чья‑то шкура, но, присмотревшись, поняла, что материал похож на плетенку из тростника. Только гораздо тоньше… Балахон ничуть не грел. В подобном одеянии Аска чувствовала себя все равно что голой.

– Где я? – спросила Аска.

– Неужели ты не помнишь, Аска? – сказала женщина с добрым взглядом. – Мы умерли. Это земля, в которую уходят мертвецы. Старики все врали. Нет никакой Земли Вечной Охоты.

– Умерли? – Аска растерянно посмотрела на женщин. – Но… Но я жива! Я знаю.

– Тебя ведь зовут Аска?

Она кивнула. Женщина опустила взгляд.

– Я видела… Я помню, как Оолф отдал реке твое тело. Раз ты пришла сюда, значит, это точно Земля мертвых.

Аска не понимала, о чем говорит эта женщина.

– Кто вы? – спросила она. – Вы говорите на моем языке… Вы навси?

– Навси? – Женщины переглянулись. – Мы кайя. Я из рода Медведя, она из рода Рыси… Ули тоже из рода Рыси, но сейчас она спит. Аска, ты забыла свой род?

– Кайя? – Девушка встрепенулась. – Вы кайя?

– Конечно, – кивнула женщина. – Как и ты. Я Силки, разве ты меня не помнишь?

– Я…

– Конечно, – сказала Силки. – Ты не узнаешь меня… Ведь я была совсем маленькой, когда ты ушла в земли предков. Меня тогда звали Росинка. Помнишь? Ты всегда была так добра ко мне.

Аска испуганно замотала головой.

– Но я тебя помню, – вздохнула Силки. – Ни у кого среди кайя не было столь синих глаз и волос цвета солнца. Тогда ты была куда старше, чем сейчас. Когда ты ушла в земли предков, я проплакала три дня. Но я сдержала слово, которое тебе дала… Я же кайя…

– Слово, которое мне дала?

Вытаращив глаза, Аска смотрела на женщину, которую видела впервые в жизни. О чем она говорит? Не иначе как духи забрали ее разум.

– Заботиться о твоей дочери, – сказала Силки. – Оберегать и защищать ее, пока она мала. Я старалась. В голодные зимы отдавала ей свои куски мяса. Она выросла. Она стала отважной и ловкой… Гордой – настоящая кайя.

– Моя дочь? – Аска невольно прижала руки к животу. – Я никогда не знала… У меня нет детей!

Силки не растерялась.

– Духи вернули тебе молодость, – сказала она, – но взамен забрали твою память. Но за что они отправили тебя сюда? Чем ты их прогневала?

Аска прикрыла глаза.

– Я не кайя, – сказала она. – Я навси. Из племени людей Большого Озера.

– Но… – начала Силки, но Аска упрямо продолжала говорить:

– Но я знаю одну девочку из племени кайя. Бесстрашную и сильную. Она умеет исцелять раны. Ее слушаются звери и птицы. Она прошла по реке, и спустилась по водопаду и пришла в Длинный Дом навси. Ее племя забрали люди в черных шкурах, железные птицы унесли их… Но она идет за ними. И она дойдет, я знаю – пусть даже железные птицы улетели на край света. Пусть даже в Земли мертвых. Аска взглянула на Силки. Та смотрела на нее, открыв рот.

– Вы ведь те самые кайя? – спросила Аска. – Которых унесли железные птицы?

Силки кивнула. За ее спиной кто‑то заворочался на ложе из странных шкур и тихо вскрикнул.

– Она придет, – сказала Аска. – А с ней… С ней идет дух‑хранитель вашего рода. Он не оставил своих детей.

– Хранитель Рода!

Силки потянула себя за косичку. Так же, как это делала Белка.

– Я видела его собственными глазами! – кивнула Аска. – Гигантский медведь, больше мамонта. Я видела, как он растерзал огромное чудовище… И он придет за вами, я знаю.

Аска замолчала, глядя на стену странного дома. Конечно, придет… Потому что с ним придет ее будущий муж. Надо только чуть‑чуть подождать.

– Девочка‑кайя? – спросила Силки. – Как ее зовут?

– У нее нет имени, – сказала Аска. – Она еще не прошла испытаний. Хотя те испытания, которые она прошла, не по силам лучшим охотникам.

– Белка? У нее рыжие волосы и косички, как у меня? Я сама учила ее заплетать косички…

– Белка, – кивнула Аска.

Глаза Силки вспыхнули.

– Но ведь это … – Она замолчала, пристально глядя на девушку. – Ты права, Аска из племени навси, она дойдет. Но нас осталось мало – они забирают людей‑кайя, и никто не приходит назад. Не осталось никого из рода Росомахи.

Что‑то в ее голосе заставило Аску поежиться.

– Ули говорит, что есть еще другие дома. Там держат охотников, детей и старших женщин… Но я не знаю, так ли это. Ули все время говорит, если не спит.

– Другие дома? – переспросила Аска. – А здесь…

– Дом для молодых женщин, – резко сказала Силки.

Аска невольно посмотрела на другую девушку. Но та лишь тряхнула челкой и ничего не сказала.

– Это Тайда, – сказала Силки. – Она не разговаривает.

– Почему? – спросила Аска, однако, встретив взгляд Силки, прикусила язык.

Из‑за большого кровоподтека глаз Тайды казался темнее и глубже. Аска заметила у нее на щеке четыре белых полосы – шрамы, явно от удара когтей какого‑то хищника. Точно такие же шрамы красовались с другой стороны на шее. Аска догадалась, что это была рысь. Похоже, когда‑то Тайде довелось сразиться с лесной кошкой. Бледные губы девушки скривились в зверином оскале. С равным успехом это могло быть и приветствие, и предупреждение – мол, не подходи ближе.

– Хочешь есть? – спросила Силки. – Они приносят нам еду… Это не свежая рыба и не мясо бизона, но лучше, чем осиновая кора.

Стоило Силки сказать про еду, и у Аски заурчало в животе.

Она и не думала, что настолько проголодалась. Силки все поняла по одному только взгляду. Она встала и вскоре вернулась с миской, в которой лежало что‑то похожее на пережеванное мясо.

– Выглядит хуже, чем на вкус, – сказала Силки с легким смешком. – Ешь, Аска из племени навси, тебе еще понадобятся силы.

Аска рукой зачерпнула из миски холодное склизкое месиво. Силки права – на вкус оно оказалось вполне съедобным, пусть и слишком жирным.

– Кто они? Кто приносит еду? – спросила Аска с набитым ртом.

Силки повернулась к закрытой двери дома.

– Они… Ты еще их увидишь. Один из них приходил к тебе, пока ты спала. Но он тебя не трогал, он только смотрел. Другие…

– Другие? Люди в черных шкурах?

Тайда издала резкий шипящий звук. Глаз в глубине синяка вспыхнул, как раскаленная головешка. С тех пор как Аска проснулась, Тайда не сдвинулась ни на шаг.

– Д… да, – голос Силки дрогнул. – Люди в черных шкурах.

На полу опять кто‑то заворочался. Должно быть, та самая Ули, которая либо спит, либо говорит.

– Силки… – послышался тонкий голос. – Я хочу есть… У меня живот прилип к спине, вовек не отдерешь. Нечем даже…

Из горы шкур вонючих шкур показалась растрепанная светловолосая головка. Лицо девушки выглядело совсем детским, чуть припухлое и немного растерянное. Карие глаза – большие и влажные, как у олененка.

Девушка зевнула во весь рот и громко почесала живот.

– Мерзкие вши. – Она сплюнула себе под ноги. – Всю изгрызли, хоть кожу сдирай… Ну, где жратва?

Ули повернулась и наконец заметила Аску.

– О! Смотри, Силки, твоя мертвячка проснулась… И уже жрет за обе щеки. Не давай ей много еды, Силки. Может, ей Белая Росомаха живот выела? Глянь – из нее жратва не вываливается? Хотя чего там – дыркой больше, глядишь, оно и лучше.

Она хрипло рассмеялась. Этот смех, да и ее слова совсем не сочетались с высоким и звонким девчоночьим голоском.

– Ули! – воскликнула Силки.

– Да знаю я, как меня зовут, – махнула рукой девушка.

Она встала и, подобрав балахон до пояса, направилась в дальний угол дома.

В этот момент входная дверь с громким скрипом открылась, и в светлом прямоугольнике появились две темные фигуры. Послышался смех и грубые мужские голоса.

– Они… – выдохнула Силки. – Пришли.

На четвереньках она отползла к стене. Ули тихо вскрикнула и попятилась; только Тайда даже не вздрогнула.

– Кто? – Аска смотрела на темные фигуры.

Из полумрака дома казалось, что у них нет лиц. Не люди вовсе, а тени, призраки. Язык, на котором они переговаривались, походил на звериный лай.

Но когда они вошли, оказалось, что это самые обыкновенные парни. Крепкие, круглощекие, с широкими улыбающимися лицами. Одежда их и впрямь была сшита из черных шкур, но в остальном они оказались и вполовину не такими страшными, как Аска их представляла.

Парни прошли в дом, со смехом переговариваясь и толкая друг друга локтями. Один из них указал на сидящую Тайду и что‑то сказал. Его приятель прыснул от смеха и, глядя на девушку, облизал пухлые красные губы. Тайда не пошевелилась, но Аска заметила, как вспыхнул глаз девушки.

А затем они повернулись и увидели Аску. Та еще сидела с миской еды, не понимая, что ей делать. Холодный жир стекал с тонких пальцев.

Парни переглянулись. Один двумя руками похлопал себя по груди, на что второй громко цокнул языком. Они обменялись парой слов на своем лающем языке. А затем вдруг подняли руки с крепко сжатыми кулаками.

Аска подумала, что они собираются драться, но парни лишь кулаки второго остались сжатыми. Тот, который показал ладони, хлопнул ими по рукам приятеля, а затем потрепал его по плечу. Тот что‑то сказал – хотя Аска не поняла ни слова, ей послышалась обида в голосе.

Второй парень погладил себя по животу и шагнул к Аске. На круглощеком лице сверкала белозубая улыбка, только девушке она не показалась дружелюбной. Скорее, довольной, как оскал волка, наевшегося до отвала.

Парень нагнулся к Аске и что‑то сказал ей прямо в лицо. Глаза у него были серые, как подтаявший лед.

– Я не понимаю…

Аска попыталась отстраниться. Парень опять что‑то сказал, а в довершение ко всему еще и ткнул ее пальцем в плечо.

– Я… я не знаю вашего… – пятясь, проговорила Аска.

Улыбка парня скривилась. Резким взмахом руки он выбил миску из рук Аски. Коричневое месиво разлетелось по грязным шкурам.

Девушка громко вскрикнула. Парень схватил ее за руку и дернул вверх, заставляя встать. Так резко, что едва не вывернул ей плечо; Аска едва не заплакала от боли.

Держа ее руку высоко поднятой, парень оглядел девушку с головы до ног. Громко шмыгнул носом.

– Отпустите меня!

Парни переглянулись и хором захохотали. Тот, кто держал Аску, провел пальцем по ее щеке и вытянул к ней губы. От него несло чем‑то кислым, отчего желудок Аски сжался. Ее едва не вырвало.

Отвернувшись, девушка заметила жалостный и виноватый взгляд Силки, но та лишь крепче прижалась к стене. Аска задергалась, пытаясь освободиться.

Свободной рукой парень вцепился в край балахона и рванул на себя. Одежда затрещала. Он дернул еще, и балахон разорвался пополам. Широко ухмыляясь, парень схватил Аску за грудь, сжал пальцы.

– Помогите! – взвизгнула Аска.

Она брыкалась как могла, вот только сил не осталось.

Резкий, верещащий крик прозвучал совсем рядом. Краем глаза Аска увидела, как мелькнула какая‑то белая тень… Тайда? Сорвавшись со своего места, девушка прыгнула, повисла на руке парня. И, точно дикая, кошка впилась зубами ему в предплечье.

Парень заорал что было мочи и отпустил Аску. Она упала, но не смогла даже откатиться в сторону.

Тайда разжала челюсти и повернула голову, вытягивая шею в попытке дотянуться до горла парня. Ее шрамы вздулись и покраснели, рот кривился в зверином оскале. Издалека донесся крик Ули.

Оттолкнув девушку, парень с размаха врезал ей кулаком по зубам. Тайда отлетела к стене. Она попыталась подняться, но на нее налетел второй парень и, схватив за волосы, прижал лицом к полу. Аска успела лишь заметить, что губы ее разбиты и рот красный от крови.

Первый парень нагнулся к Аске, схватил за шею. Поднял на вытянутой руке. Сильные пальцы сдавили горло. Задыхаясь, Аска смотрела в его холодные глаза, с крошечными, как острие иглы, зрачками. Они медленно приближались…

Громко заскрипела дверь, и на пороге возник невысокий темный силуэт. А затем раздался гневный оклик.

Парень сразу отпустил Аску, и она опять упала. Парень же вытянулся, прижав руки к бокам и высоко задрав подбородок. То же самое сделал и его приятель – так они и застыли, не шевелясь.

В дом вбежал невысокий и коренастый человек. Перед его глазами блестели большие круги. Оглядевшись, он замахал руками и что‑то проорал на лающем языке.

Парни не ответили, только еще сильнее постарались вытянуться. Аска увидела, что у того, которой стоит перед ней, дрожит колено. Человек с блестящими глазами вновь заорал, указывая на дверь. Парни развернулись и быстрым шагом вышли из дома.

Глядя им вслед, человек снял плоскую и круглую черную шапку и рукавом вытер с залысины пот. Девушке показалось, что она где‑то его видела, но сейчас думать об этом она не могла. Ее трясло, она не понимала, что происходит. Хотелось одного – спрятаться, зарыться под землю, туда, где никто и никогда ее не найдет и не увидит.

На четвереньках Аска подползла к стене и прижалась к ней. Стена была холодной, но девушка этого почти не заметила. Под кожей будто полыхало пламя.

Человек с блестящими глазами подошел к Аске и присел перед ней на корточки. Девушка боялась на него взглянуть; лишь краем глаза видела дряблую щеку и рот с глубокими морщинками в уголках губ.

Осторожно, только кончиками влажных пальцев, человек дотронулся до ее плеча. Аска дернулась, и он убрал руку. Заискивающе улыбнулся.

– Зиг‑мунд, – сказал он, прижав ладонь к груди. Сглотнул и снова повторил: – Зиг‑мунд.

Аска рискнула поднять взгляд. Глядя мужчине прямо в блестящие глаза, она спросила:

– Где Вим?

 

Глава 11

Сад за дверью

 

Пожалуй, самая неприятная часть жизни Странников – это прохождение линзы. Не страшная, не опасная, а именно неприятная. Организм не может не реагировать на искривление пространственно‑временной ткани, и он реагирует: ощущения сродни тем, которые испытываешь в самолете, когда тот проваливается в воздушную яму. И глубина этой ямы стремится к бесконечности.

Вим всегда считал, что у человека есть особый орган, сродни вестибулярному аппарату, который следит за положением во времени и пространстве. Просто анатомы его пока не нашли, 1 1 а если и нашли, то не выяснили, для чего он нужен на самом деле. Судя по ощущениям, которые Вим испытывал, когда вываливался из линзы, этот орган находился где‑то в районе живота. Вим считал, что это селезенка. По крайней мере, для чего еще нужна селезенка, он не имел ни малейшего понятия.

Он лежал на спине, прижав руки к животу, и не мог решить – тошнит его или все‑таки нет? Глаз он не открывал. Вим и так знал, что он увидит: круговорот разноцветных пятен и не более того. Выпить на пустой желудок бутылку бренди – и то легче. В ушах стоял звон, будто миллион комаров пытался хором прожужжать «Astronomy Domine»[12]. А от этой песни у Вима всегда мозги выворачивались наизнанку. Нет уж. Сперва пусть освоится селезенка, дальше будет легче.

Но постепенно, вдох за вдохом, окружающий мир стал возвращаться на свои места. Вим услышал, как справа зажурчала вода. Где‑то рядом защебетала птица. Вим осторожно приоткрыл веки.

Яркий свет обжег глаза как кислота. Вим громко выругался, закрывая лицо ладонями. Вот так всегда…

– Вим? – послышался рядом голос Белки.

– Я здесь, старушка, и жив, кажется…

Не убирая ладоней, Вим открыл глаза. Подождал немного, давая им время свыкнуться со светом, и только потом убрал руки.

Солнце сияло в зеленой кроне, яркими полосами пробиваясь сквозь густую листву. Вим лежал на широкой круглой площадке, окруженной деревьями. Сама площадка была присыпана хрустящим красным песком. Вим разглядел и прямую дорожку из того же красного песка, уводящую в тень деревьев. Где‑то за ними мелодично журчала вода, словно перекатывалась по хрусталю. По толстой лиане, изогнувшейся идеально ровной дугой, скакала птица с блестящим сапфирово‑синим оперением.

Повернув голову, Вим увидел Белку. Девочка сидела на корточках и не переставая крутила головой. Похоже, у нее с селезенкой было все в порядке.

Небо над головой было чистейшего синего цвета. Небо? Вим присмотрелся и по крошечным бликам понял, что на самом деле это купол. Из стекла настолько прозрачного и чистого, что казалось, его вовсе не существует.

Вим присмотрелся к деревьям – все они выглядели ухоженными, пожалуй, даже чересчур. Никакой палой листвы или сухих веток. Гладкие изящные стволы, огромные листья – глянцево‑блестящие, словно сделанные из пластика, и крупные голубые цветы с нежными лепестками. Складывалось впечатление, что за каждым деревом очень тщательно ухаживали. Лианы выглядели так, словно их повесили специально. Место было красивым и в то же время немного пугающим.