Город небоскребов в пустыне

 

 

«Нью-Йорк в пустыне. — Добро не всегда нисходит с небес. — Кухня на голове. — Оазис просыпается

 

 

Когда путник находится всего в километре от Шибама, в Батате, он, как нистранно, может не заметить этот колосс пустыни с десяти- идвенадцатиэтажными домами. Лишь после того как он минует вади иприблизится к Шахилу — оазису Шибама, перед ним словно из-под земливозникнет город, неожиданно и непостижимо. И он далеко не сразу поймет,что чудо это вполне объяснимо: желтые, бурые и белые фасады домов таксильно сливаются с песком и окружающими горами, что при определенномосвещении город становится почти невидимым.

Шибам во всех отношениях фантастический город. Это своеобразный Нью-Йоркв пустыне, хотя он существовал за много сот лет до того, как возникНью-Йорк. (Как это ни парадоксально, название «Шибам» по-арабскиозначает «юный» или «новый».) Его дома поднимаются из песка, образуягигантскую квадратную глыбу. Но глыба эта не кажется единой имонолитной; она словно состоит из сотен соединенных между собойкрепостей, и каждое здание тоже неприступная крепость. В отличие отмногих арабских городов Шибам лишен городской стены, зато массивныефасады зданий образуют сплошную стену, которая является непреодолимойпреградой для кочевников-бедуинов. Нижний ряд окон находится на высотенескольких метров от земли, и по существу это бойницы, лишь верхниеэтажи имеют настоящие окна. Проникнуть в город можно только черезнесколько ворот. И хотя эти небоскребы построены не из железобетона, аиз высушенной солнцем глины, они производят не менее солидноевпечатление, чем гиганты Нью-Йорка.

Почему же и в самом Шибаме и в оазисах каждый дом превратился внеприступную крепость? Прежде всего потому, что на протяжении веков этаобласть была ареной ожесточенных схваток и битв. Племя воевало противплемени, род — против рода, и, чтобы выжить в этой непрерывной борьбе,надо было уметь обороняться. Когда враг нападал, мужчины не выходили издомов до тех пор, пока не составляли себе ясного представления о егосиле, и лишь после этого переходили в решительное контрнаступление.Женщины, напротив, свободно разгуливали по городу, так как, согласностаринному арабскому обычаю, на женщин нападать нельзя. Они могли, когдаим заблагорассудится, пойти в оазис к колодцам, чтобы принести воды, ивообще обеспечивали мужей провиантом, пока длилась осада.

В Шибаме вам сразу же бросаются в глаза какие-то странные жерди, которыеторчат из стен домов на разной высоте и придают городу сходство с ежом.Как только вам станет известно их назначение, то сразу догадаетесь, чтоони могут напугать не только врага, но и мирного путника…

Это сточные трубы.

Здесь вы рискуете в любой момент принять душ, и благодарите судьбу, есливас обольют просто грязной водой. Это может быть жидкость еще болееблагоуханная… Отсюда следует, что с гигиеной в городе далеко не все впорядке, и прогулка по Шибаму не доставит вам особого удовольствия. Хотячасть нечистот впитывается в землю, воздух буквально пропитан вонью.

Улицы в Шибаме очень узкие, когда идешь по ним, то ни на миг не покидаетчувство, будто находишься на дне глубокого ущелья, куда не проникаетсолнце. Лишь в полдень, когда солнце находится в зените, его лучи падаютна вас, причем почти отвесно. Улицы образуют невероятно острые углы,самые неожиданные изгибы и повороты. Никто из отцов города, по-видимому,не имел ни малейшего представления о том, что такое план городскогостроительства. В машине или повозке вы еще можете пробраться от ворот допервой площади, но, если вы захотите продолжить прогулку по городу, вампридется немедленно отказаться от каких-либо транспортных средств.Городские улицы слишком тесны. Как правило, разминуться здесь могут, даи то с трудом, только пешеходы, а глубокие сточные канавы, проходящие посамой середине улицы, вообще исключают езду на колесах.

В центре Шибама стоит мечеть, словно карлик среди великанов. Она тонет внагромождении небоскребов, как церковь Святой Троицы тонет на Бродвее вНью-Йорке.

В противоположность жилым домам, скучным и серым, арабские мечети оченькрасочны. Изящная отделка и стройные минареты делают их оазисами красотыпосреди каменной пустыни, в которой нет ни одного зеленого дерева. Темне менее мечети на родине Мухаммеда не идут ни в какое сравнение смечетями, построенными в других странах ислама, поскольку в СаудовскойАравии, по моему мнению, сравнительно мало искусных мастеров иремесленников.

Единственное, что является произведением искусства в домах Шибама, — этовходные двери, большие и тяжелые. Как правило, их изготовляют из кедра,реже из пальмы и украшают замысловатой резьбой, однако не стольискусной, как в Мукалле. Замки отличаются чрезвычайно сложныммеханизмом: ключом служит нечто вроде деревянного гребня, с помощьюкоторого открывается засов.

Оконные рамы тоже украшены резьбой, а окна такие маленькие, что, есликто-нибудь смотрит на улицу, его лицо закрывает весь оконный проем. Наверхних этажах в окнах висят соломенные шторы, спасающие жильцов отсолнечных лучей.

Однажды я заметил веревку, которая была натянута над улицей между двумязданиями на уровне восьмого этажа. С помощью веревки обитателисоответствующих квартир обмениваются продуктами питания, табаком идругими не менее важными вещами. Это весьма практичное приспособлениеизбавляет жителей верхних этажей от необходимости бегать вниз и вверх полестнице, когда надо одолжить что-нибудь у соседа.

Если вам очень уж захочется увидеть зеленые деревья, придется ехать загород. Однако здешние пальмы такие пыльные и высохшие, что они большепохожи на деревья из пластика или папье-маше, чем на живые растения.

Как и большинство других городов Аравии, Шибам построен на небольшойвозвышенности возле оазиса. Поэтому колодцы находятся за городом. Лишьпри мечети есть маленький колодец, но, естественно, святую воду из этогоколодца нельзя употреблять на мирские нужды. Поэтому весь день напролетмежду городом и колодцами двигаются толпы женщин, одетых в синее. Здесь,как и в других районах Саудовской Аравии, самую тяжелую работу выполняютженщины, и чаще всего их используют как вьючных животных.

Западная цивилизация сделала большой вклад в формирование одежды,которую носят женщины Шибама. У многих из них я заметил на головекакой-то странный предмет. Издали мне показалось, что это колпак, и,лишь приблизившись, я понял, что это никакой не колпак, а самаяобыкновенная жестяная воронка!

Как оказалось, эта воронка была не только головным убором, но имела ичисто практическое применение. Когда женщинам надо перелить воду изколодезного бурдюка в свой собственный, они пользуются воронкой, чтобыне расплескать ни единой капли, а когда бурдюк полон до краев, воронкунадевают на голову, и она защищает их от солнца.

В оазисе самое большое уличное движение, какое только возможно впустыне. А громко ревущих ослов, несущихся во всю прыть, мне хочетсясравнить с нашими велосипедами, на которых укреплены маленькиемоторчики. Но в самом городе жизнь очень монотонная и бедная событиями.Лишь изредка приедет сюда какой-нибудь чужеземец, и поэтому нашепоявление в городе вызвало немалый интерес.

В Шибаме нет отелей, зато здесь есть один необитаемый дом, которыйпредоставляют в распоряжение заезжих. В это время в городе, кроме нас,не было других иностранцев, и мы трое: Ниангара, шофер и я — оказалисьво всем доме единственными постояльцами.

Ходить по этому дому все равно что блуждать в недрах огромной горы.Температура воздуха здесь чудесная, как в прохладном гроте, норазобраться в запутанном лабиринте коридоров и комнат нелегко. Семьэтажей и невероятное количество маленьких и больших комнат, не считаявсевозможных кухонь и прачечных с крюками, на которые можно вешатьбурдюки с водой. Возле каждого крюка устроено вентиляционное отверстие.Внешняя поверхность бурдюка немного влажная, и, поскольку воздушная тягаусиливает испарение, вода в бурдюке всегда холодная.

Во время нашего путешествия Ниангара выполнял обязанности повара, но,как только мы приехали в Шибам, где наняли нескольких слуг, его надобыло часами упрашивать, чтобы он заварил чашку чаю. Иногда он все-такисоглашался принести мне стакан воды, но предпочитал обегать весь дом спервого этажа до седьмого в поисках кого-нибудь из слуг. Найдя слугу,Ниангара начинал весьма красноречиво упрекать его в нерасторопности, ибоу него всегда должен стоять наготове стакан воды для хозяина.

— Ну какой из тебя слуга? — патетически вопрошал Ниангара. — Когда же тысобираешься приготовить нам чай? А чем будешь кормить сегодня вечером?Смотри не ленись!

И если мне случалось подобным же образом отчитать потом Ниангару,местные слуги не могли скрыть своего злорадства.

Когда я посылал его за чем-нибудь в город и просил как можно скореевернуться домой, то отпущенные ему десять минут превращались в час, а тои в два часа. Оправдываясь, он утверждал, что все это время бегал погороду и расспрашивал его обитателей о белом рабе, который якобынаходится не то в самом городе, не то в его окрестностях. Посколькуименно этот вопрос и интересовал меня больше всего, я не мог порицатьНиангару за столь великодушный порыв. Но ответ он всегда получалотрицательный: никто видом не видывал и слыхом не слыхивал ни о какомбелом рабе. Многие даже полагали, что если в Саудовской Аравиидействительно где-то есть белый раб, то его нужно искать не здесь, а впустыне. Скорее всего он находится в городе Сейюне, расположенном внескольких днях езды от Шибама. Городом правит султан, у которого естьне только великолепный гарем, но и множество рабов-мужчин.

 

* * *

 

Известная склонность Ниангары к сочинительству, разумеется, была для насзлом, но злом не главным и, к сожалению, не единственным. Самым страшнымзлом были мухи. Как только пища появлялась на столе, я немедленноприступал к еде, и таким образом мне удавалось удерживать проклятых мухна почтительном расстоянии. Но однажды вышло так, что обед несколькоминут простоял на столе. Когда же я заглянул в тарелку, то не смог дажеразобрать, что там находится. Все было покрыто сплошной движущейсямассой мух. Я вознегодовал и ужаснулся в одно и то же время, потомпозвал Ниангару и попросил его принять меры, чтобы всю эту гадостьвыбросили в помойное ведро.

Когда через несколько часов Ниангара принес мне чай, я объяснил ему: разеду обсидели мухи, ее надо немедленно выбросить. Он удивленно посмотрелна меня и для моего успокоения сообщил, что на кухне мух еще больше, чемв комнате, и пища, которую я ем каждый день, бывает обычно засижена неменьшим, если не большим количеством мух. И он их прогоняет как разперед тем, как подавать кушать.

— И ты, о господин, ни разу не заболел от этой еды!

Что правда, то правда, я не заболел, но от слов Ниангары меня чуть невывернуло наизнанку, когда я подумал о всех тех прелестях, которые вШибаме принято выливать прямо на улицу и на которых так любят сидетьмухи.

Поскольку я не мог требовать от Ниангары, чтобы он все время стоял возлеменя и отгонял мух, я достал свой карманный фонарь. Он был оборудованнебольшим вентилятором, который получал питание от батарейки. Я поставилего возле тарелок и запустил на полную мощность. Конечно, мой обеднемедленно простыл, но лучше есть холодную пищу, чем горячую с гарниромиз мух. Кроме того, в Шибаме так жарко, что в горячей пище ни у когоособой потребности нет.

В ранние утренние часы Шибамский оазис иногда бывает окутан не обычнымсырым туманом, к которому мы привыкли в Дании, а туманом из пыли. Кактолько забрезжит рассвет, горы, окружающие город, образуют на фонеутренней зари самые фантастические силуэты, окрашенные в самыефантастические тона. Некоторые из них еще совершенно черные, другие ужечуть подсвечены солнцем, а третьи словно растворяются в утреннем небе.Оазис просыпается медленно. Сначала холодно, но солнце быстроподнимается над горизонтом, и в половине восьмого его лучи уже в полнуюсилу обжигают склоны гор. Оазис приходит в движение мгновенно, словнотаракан, на которого направили пучок солнечных лучей через лупу.Ребята-пастушки бегут рядом со своими козами или гонят вниз по склонамстада баранов. Стада эти такие большие, что напоминают гигантскийоползень, вдруг обрушившийся с гор на оазис. Одно стадо гонит красиваячетырнадцатилетняя девочка; когда я хочу сфотографировать ее овец, онасердито поворачивается ко мне, и я спешу объяснить, что мне нужны ееовцы, а не она. В длинных черных покрывалах идут, спотыкаясь, маленькиедевочки, многие из них уже прячут лицо под чадрой. Они направляются кколодцам или просяным полям, где отпугивают нахальных воробьев. Вотзаскрипели колодезные колеса, и день начался.

 

* * *

 

При всяком удобном случае мы садимся в лендровер и совершаем долгиепрогулки, стараясь уехать подальше от населенных пунктов, караванныхдорог и оазисов, туда, где красота пустыни самая чарующая.

Это неистовая симфония красок и всевозможных оттенков, каких вы ненайдете ни в Альпах, ни в цветущей Флориде. Стоит вам окунуться впустыню, и вы чувствуете, что околдованы.

Однако в смысле комфорта наши поездки по пустыне, оставляют желать многолучшего. Бешеный ветер ударяет в лицо и свирепо впивается в кожутысячами песчинок. То и дело мы вынуждены отрываться от романтическогосозерцания красот природы и смотреть прямо перед собой. Под огромнымилавовыми глыбами, ровными, гладкими и наполовину засыпанными песком,прячутся глубокие ямы, если машина попадет в такую яму, катастрофы неминовать.

Иногда путешественника охватывает страх, почти паника. Подобное ощущениея однажды испытал в детстве, когда отошел слишком далеко от берега помолодому льду. Да и само одиночество в пустыне все время сдавливает васжелезным обручем, разорвать который стоит немало усилий.

Все это время мы продолжаем поиски белого раба, который, по словамНиангары, живет в Аравийской пустыне. В Шибаме его не оказалось; тем неменее по целому ряду данных можно было предполагать, что искать егоследует в области Хадрамаут, возможно, в городе Сейюне.

Я ничего не имел против того, чтобы поскорее уехать из Шибама: нашичастые вылазки в пустыню, излишняя любознательность и мои фотоаппаратыпоказались шибамцам несколько подозрительными…

Однажды, подойдя к месту, где стоял наш лендровер, мы увидели толпу,обступившую его со всех сторон. Вообще в этом не было ничего необычного,но я быстро сообразил, что собравшиеся настроены довольно агрессивно.Один молодой человек, выразительно жестикулируя, объяснял своимсогражданам что-то очень важное. Когда мы подошли к ним вплотную,возникло ледяное молчание, от которого мне стало немного не по себе.

Безусловно, говорили именно о нас, и говорили не слишком дружелюбно. Вовсяком случае, когда мы тронулись с места, послышалось нескольковыкриков, прозвучавших весьма воинственно, а поворачивая за угол,услышали, как нам вслед просвистел камень.

К сожалению, я так никогда и не узнал, что говорил о нас тот сердитыймолодой человек, ибо, вернувшись домой, мы как можно быстрее собраливещи и вскоре выехали из города.