Глава двадцать первая 36 страница

Скоро рассветёт. Кто бы ни принялся за работу впереди, он встал пораньше. Карса неспешно позавтракал, а когда закончил и приготовился продолжить путь, небо на востоке уже порозовело. В последний раз осмотрев меч и проверив состояние доспехов, он вновь зашагал вперёд.

Всю первую половину утра грохот камней не прекращался. Дорога огибала гору бо́льшим отрезком, чем Карсе показалось сначала. Насыпь впереди оказалась огромным сооружением с отвесными стенами. Равнина лежала внизу — на глубине в треть лиги или даже больше. Там, где дорога отходила от склона, открывался широкий выступ, на котором в скальной стене показался лик города. Половину его засыпали обвалы, и поверх главного завала расползались вторичные.

У одного из этих, меньших завалов стояла пара палаток.

В трёх сотнях шагов от них Карса остановился.

У вторичного завала виднелась фигура, которая отбрасывала камни в ровном, почти навязчивом ритме, швыряя огромные куски песчаника на площадь рядом. Рядом на валуне примостилась другая фигура, и если первый путник отличался высоким ростом — намного выше любого нижеземца, — второй был неимоверно широк в плечах и темнокож. Голову его окутывала тяжёлая грива волос. Рядом лежал большой кожаный мешок. Незнакомец грыз почерневшую от дыма заднюю ногу — остальная часть туши небольшого горного козла по-прежнему жарилась на мощном вертеле над очагом перед палатками.

Некоторое время Карса разглядывал эту картину, затем пожал плечами и направился к двум путникам.

Теблор был ещё в двадцати шагах от них, когда могучий, диковатый незнакомец на валуне повернул голову.

И подозвал урида взмахом руки, в которой сжимал козлиную ногу.

— Угощайся. Треклятая тварь чуть мозги мне не вышибла, когда грохнулась со скалы, так что я считаю себя обязанным её съесть. Забавно. Всегда-то на них смотришь, когда они скачут да прыгают там, наверху, и подумать не можешь, что такой зверь тоже может оступиться. Что ж, ещё одно заблуждение развеялось.

Путник говорил на пустынном диалекте, на языке нижеземцев, но сам нижеземцем не был. Крупные, толстые клыки, волосы на плечах — точно щетина вепря, костистое лицо — широкое и плоское. И глаза того же цвета, что и утёсы из песчаника вокруг.

При этих словах его спутник прекратил швырять камни, выпрямился и принялся с любопытством разглядывать Карсу.

Ответный взгляд теблора был столь же искренним. Незнакомец оказался почти столь же высоким, как и сам Карса, но более стройным. Серая, чуть зеленоватая кожа. Нижние клыки крупные, словно бивни. Неподалёку лежали длинный лук с колчаном и кожаная перевязь с мечом в ножнах. Первое оружие, которое заметил Карса. Другой путник, похоже, был совершенно безоружен, если не считать широкого охотничьего ножа у пояса.

Ещё некоторое время они молча разглядывали друг друга, затем клыкастый воин вновь принялся разбрасывать камни и скрылся из виду в углублении, которое расчистил в завале.

Карса покосился на другого незнакомца.

Тот снова взмахнул козлиной ногой.

Теблор приблизился. Положил свой заплечный мешок у очага и вытащил нож, затем отрезал кусок мяса и вернулся туда, где сидел путник.

— Ты говоришь на языке племён, — заметил Карса, — но я никогда прежде не видел подобных тебе. И подобных твоему спутнику тоже.

— Ты и сам — редкое зрелище, теломен тоблакай. Меня зовут Маппо, я из народа треллей, родом из западного Джаг-одхана. Мой целеустремлённый спутник — Икарий, джаг…

— Икарий? Это распространённое имя, Маппо? В легендах моего племени есть персонаж, которого так зовут.

Охряные глаза трелля мгновенно сузились.

— Распространённое? Не в том смысле, о котором ты спрашиваешь. Оно распространено в сказаниях и легендах бессчётных народов.

Карса нахмурился в ответ на такое педантство, если, конечно, правильно его распознал. Затем присел на корточки напротив Маппо и оторвал зубами кусок нежного мяса.

— Мне вдруг показалось, — проговорил Маппо, и по его звериным чертам скользнула усмешка, — что эта случайная встреча уникальна… слишком во многом, чтобы даже перечислять. Трелль, джаг и теломен тоблакай… и каждый из нас, скорее всего, единственный из своего народа во всех Семи Городах. И того удивительней, что, думаю, я тебя знаю — понаслышке, разумеется. У Ша’ик был телохранитель… теломен тоблакай в доспехе из окаменевших раковин и с деревянным мечом…

Карса кивнул, проглотил мясо и ответил:

— Да, я служу Ша’ик. Это делает тебя моим врагом?

— Нет, если только сам того не пожелаешь, — откликнулся Маппо, — и я бы не советовал.

— Все так говорят, — проворчал Карса, возвращаясь к трапезе.

— А, так ты не настолько ничего не знаешь о нас, как сказал вначале.

— Два десятка волков со мной говорили, — объяснил Карса. — Мало что прояснили, только предостерегли. Не знаю, что вас двоих делает такими опасными, да и знать не хочу. Встанете у меня на пути, убью вас. Вот так. Всё просто.

Маппо неторопливо кивнул:

— А есть у нас причина, чтоб становиться у тебя на пути?

— Нет, если сами того не пожелаете, — отозвался Карса.

Трелль улыбнулся:

— Ну, тогда, видно, лучше нам ничего друг о друге и не знать.

— Да, так будет лучше.

— Увы, — вздохнул Маппо, — Икарий уже знает всё, что ему нужно, о тебе, и что он собирается сделать, ведомо лишь ему одному.

— Если он думает, что знает меня, — прорычал Карса, — то обманывается.

— Что ж, давай всё обдумаем. На плечах у тебя — шкура солтэйкена. Которого мы оба знали — ты убил опасного зверя. К счастью, другом нам он не был, но твою боевую сноровку мы оценили. Дальше: тебя преследуют призраки — не только два сородича, что и сейчас парят у тебя за спиной, но духи тех, кого ты убил за свою короткую, но явно жуткую жизнь. Их до ужаса много, и они ненавидят тебя так, что это физически ощутимо. Но кто же будет тащить за собой своих мертвецов таким образом? Думаю, только про́клятый. И по долгому опыту знаю: проклятья — ужасная штука. Скажи, Ша’ик говорила с тобой о схождениях?

— Нет.

— Это… когда проклятья сталкиваются, так можно сказать. Изъяны и доблести, бесчисленные лики судьбоносных наваждений, навеки избранных целей. Силы и воли притягиваются друг к другу, словно по самой природе своей ищут погибели друг в друге. Потому вы с Икарием ныне оказались здесь, мгновения остались до ужасного схождения, и моя судьба — стать ему свидетелем. Беспомощным до безумия и отчаяния. К счастью для меня, это чувство я уже прежде испытывал.

Пока Маппо говорил, Карса продолжал есть. Теперь же оглядел кость в руке и отбросил её в сторону, вытер ладони о свой плащ из шкуры белого медведя, поднялся.

— Что ещё вы с Икарием узнали обо мне, Маппо?

— Кое-что. Рилландарас тебя оценил и решил, что вовсе не желает добавлять свои шкуры в твою коллекцию. Он мудр, старый Рилландарас. Говоришь, два десятка волков? Значит, сила его возросла: загадка тревожная и любопытная, учитывая, какой хаос царит в его сердце. Что ещё? Ну, остального я не стану говорить.

Карса хмыкнул. Развязал медвежий плащ, позволил ему упасть на землю, высвободил меч и повернулся лицом к завалу.

Из углубления вылетел валун — такого размера и веса, что даже Байроту Гилду пришлось бы с ним повозиться. Земля вздрогнула, когда камень упал и покатился в пыли, прежде чем остановиться.

— Он что, заставит меня ждать? — прорычал Карса.

Словно в ответ из пещеры возник Икарий, смахивая пыль с длиннопалых ладоней.

— Ты не фенн, — произнёс он. — Я полагаю, ты — теблор, сын павших племён Лейдерона. Далеко же ты забрался, воин, чтоб встретить свой конец.

— Если так рвёшься в бой, — прорычал Карса, — хватит болтать.

На лице джага возникло обеспокоенное выражение.

— «Рвусь»? Нет. Я никуда не рвусь. Это трагическое мгновение, я полагаю. Впервые чувствую подобное, что странно.

Икарий повернулся к своему спутнику:

— Мы уже знавали такие мгновения в прошлом, Маппо Коротышка?

— Да, друг мой. Знавали.

— Ну, что ж, тогда бремя воспоминаний лежит лишь на твоих плечах.

— Как всегда, Икарий.

— Я скорблю по тебе, друг.

Маппо кивнул:

— Я знаю. Теперь лучше обнажи меч, Икарий. Этот теблор выказывает раздражение и нетерпение.

Джаг направился к своему оружию.

— Что выйдёт из этого, Маппо?

Трелль покачал головой:

— Не знаю, но меня одолевает ужас.

— В таком случае я постараюсь действовать практично, чтобы ты не так долго ощущал неудобство.

— Это вряд ли, — пробурчал Карса. — Вы же так любите болтать. — Он поднял меч. — Давайте уже, мне ещё нужно найти себе коня.

Брови Икария чуть приподнялись, затем он обнажил меч. Необычное оружие — древний клинок с односторонней заточкой. Джаг приблизился.

Удар оказался молниеносным, куда быстрее любого, какой только Карса видел прежде, но меч теблора метнулся вперёд, чтобы его встретить.

Клинки столкнулись.

Послышался своеобразный хруст, и в руках Карсы осталась одна лишь рукоять.

Ярость вспыхнула в душе теблора, он шагнул вперёд, и его огромный кулак кузнечным молотом врезался в лицо Икария. Джаг отлетел назад так, что его клинок закувыркался в воздухе, а затем с лязгом упал на камни завала. Икарий рухнул наземь с тяжёлым стуком и больше не шевелился.

— Вот ублюдок — меч мне сломал… — начал Карса, поворачиваясь к Маппо.

Ослепительный белый свет вспыхнул у него в черепе.

И теблор потерял сознание.

Маппо посмотрел на неподвижного тоблакая, заметил, что грудь великана медленно поднимается и опускается. Взвесив в руке свою дубину, он покосился на лежавшего рядом Икария, увидел, как с земли приподнялась рука, дёрнулась, затем снова упала на камень.

Трелль вздохнул:

— Ну, наверное, даже лучше, чем я мог надеяться.

Он вернул оружие в свой большой кожаный мешок и принялся сворачивать лагерь.

 

Пульсирующая боль в голове, рёв в ушах, точно быстрая река мчится по узкому руслу. Карса застонал.

Лишь через некоторое время он заставил себя встать на четвереньки.

Рассвет… опять.

— Молчи, Байрот Гилд, — пробормотал он. — И ты, Дэлум Торд. Я и сам догадался, что произошло. Этот ублюдочный трелль ударил меня сзади. Да, он меня не убил, но однажды он об этом пожалеет.

Теблор неторопливо, осторожно осмотрелся. Убедился в том, что остался один. Сломанный меч положили рядом — рукоять и клинок, а поверх них — небольшой букетик пустынных цветов.

От удара по голове Карсу мутило. Поднявшись на ноги, он заметил, что дрожит. Теблор снял свой помятый шлем и отбросил в сторону. Волосы слиплись от засохшей крови, которая покрывала также и шею.

— По крайней мере, ты хорошо отдохнул, Карса Орлонг.

— Что-то тебе не так весело, как хочешь показать, Байрот Гилд. Этот Икарий. О нём ведь говорят наши сказания, верно?

— И лишь ты один из всех живущих теблоров скрестил с ним клинки.

— Он мне меч сломал.

Ответа на эти слова не последовало. Карса приготовился снова пуститься в путь: опять надел медвежий плащ, забросил за плечи вещевой мешок. Обломки деревянного меча и букетик не тронул и собрался пойти дальше по дороге. Но задержался, обратив внимание на углубление, которое Икарий расчистил в завале.

Усилия джага частично открыли статую, изломанную, покрытую трещинами, но всё равно узнаваемую. Гротескное изваяние, ростом с Карсу, из чёрного, зернистого камня.

Семиглавый пёс.

Завал полностью укрыл статую, так что никак нельзя было догадаться, что она скрывается под валунами. Но Икарий её нашёл, хотя всё равно невозможно было понять, зачем ему понадобилось открывать это чудище.

— Слишком долго он прожил, наверное, — пробормотал Карса.

Теблор вышел из углубления и свернул на дорогу.

 

Шесть дней спустя, оставив далеко позади город Лато-Ревай, теблор лежал в тени дерева гульдиндхи на краю рощи и следил, как двое пастухов гонят стадо коз в пыльный загон. За ним виднелась небольшая деревенька: низкие домики, крытые пальмовыми листьями. Небо над ней подёрнулось мороком дыма и пыли.

Солнце скоро зайдёт, и тогда теблор сможет продолжить путь. День он переждал в укрытии. Земли между Лато-Реваем и рекой Мерсин были густо заселены по сравнению со всеми, что он видел до сих пор. Впрочем, после высадки в Эрлитане все его странствия проходили преимущественно по дикой глуши. Панпотсун-одхан — да и сама Священная пустыня — были практически оставлены цивилизацией.

Но здесь… Равнину расчертили ирригационные каналы. Теснились колодцы, рощи и деревни. Здесь было куда больше дорог, чем он видел даже в землях натиев. В большинстве своём это были пыльные, извилистые грунтовки вровень с землёй, чаще всего ограниченные по сторонам парой канав. До сих пор исключениями служили только имперские тракты — насыпные, прямые, как стрела, и настолько широкие, что два фургона могли проехать навстречу и ещё остался бы запас. За последний год малазанские дороги пострадали: несмотря на их очевидную ценность, местные выкопали валуны из основания, вырвали лиговые столбы. Но канавы по сторонам трактов оставались широкими и глубокими, так что Карса прятался в них от лишних взглядов, продолжая упорно двигаться на юго-запад.

Деревня примостилась на перекрёстке малазанских трактов, в центре над низкими крышами высилась квадратная башня. Известняковые стены её почернели от копоти, полосами тянувшейся от окон и бойниц. Когда солнце наконец скрылось за горизонтом, свет в башне не зажёгся.

Хотя в деревне, учитывая её стратегическое расположение на перекрёстке, скорее всего, расположились восставшие солдаты Апокалипсиса, Карса не собирался с ними связываться. Его путешествие было делом личным, хотя бы потому, что он сам так решил. В любом случае восстание, похоже, вспыхнуло здесь не так уж ярко — либо жажда крови уже давно отступила. Не было видно ни серьёзных разрушений на фермах и полях, ни следов резни на улицах городов и деревень. Карса подумал, что здесь, далеко на западе, наверное, и не было так много малазанских торговцев и землевладельцев, или все гарнизоны отозвали в крупные города, такие как Кайхум, Сарпачия и Угарат, а с ними ушли и гражданские. Впрочем, это им вряд ли помогло.

Теблору не нравилось чувствовать себя безоружным — не считать же оружием малазанский короткий меч, который он использовал в качестве ножа и носил на поясе. Но подходящей древесины в этих землях попросту не было. По слухам, железное дерево можно было найти в Джаг-одхане. Придётся подождать.

Ночь опустилась быстро. Урид шевельнулся, подобрал свой мешок, затем двинулся по краю гульдиндховой рощи. Один из имперских трактов вёл в нужном ему направлении. Скорее всего, это была одна из главных транспортных артерий, соединявшая Лато-Ревай и Святой град Угарат. Если хоть один мост через реку Мерсин пережил восстание, то — малазанский, на этой дороге.

Теблор обогнул деревню с севера. Шагал по полю, где злаки доходили ему до колена, а земля была ещё мягкой после полива прошлой ночью. Карса предположил, что воду брали из реки впереди, хотя и не мог понять, как регулировали поток. Сама мысль о том, что можно провести всю жизнь, ковыряясь в земле, вызывала у теблорского воина отторжение. Все блага уходили богатым землевладельцам, а сами труженики едва сводили концы с концами, рано старели и болели от чёрной работы. А уж различие между высоким и низким происхождением родилось от самого земледелия — так, во всяком случае, считал Карса. Богатство измерялось властью над другими людьми, и ослаблять эту хватку было нельзя. Странно, что восстание ничуть не озаботилось подобным неравенством, а превратилось, по сути, лишь в драку за то, кто именно будет править простолюдинами.

Но и здесь львиная доля страданий выпала простонародью. Какая разница, какого цвета у тебя ошейник, если цепи на них всех — одинаковые?

Теблору казалось, что лучше уж бороться с беспомощностью. Весь этот кровавый Апокалипсис был бессмысленной, бесцельной вспышкой ярости. Когда она угаснет, мир останется прежним. Урид перепрыгнул канаву, пробрался через разросшийся кустарник и оказался на краю неглубокой ямы. В двадцать шагов длиной и не меньше тридцати шириной. Здесь сваливали мусор, но ещё не до конца преуспели в том, чтобы прикрыть груду тел нижеземцев.

Значит, вот где малазанцы. Такие же смиренные и сломленные, как и сама земля. Изобилие плоти бросили обратно в землю. Карса ни на миг не усомнился в том, что громче всех призывали к их смерти те, кто претендовал на их статус.

— И снова, Карса Орлонг, мы постигаем истины нижеземцев, — проговорил с нескрываемой горечью Байрот Гилд. — На всякую добродетель, которую они провозглашают, приходится тысяча себялюбивых пороков, что пятнают их благочестие. Познавай их, предводитель, ибо однажды они станут твоими врагами.

— Я не глупец, Байрот Гилд. И я не слеп.

Дэлум Торд сказал:

— Проклятое место лежит впереди, Карса Орлонг. Древнее, как наша собственная кровь. Живущие здесь избегают туда ходить — и всегда избегали.

— Не совсем так, — вмешался Байрот. — Иногда их приводил страх. Место это пострадало. Но Старшая сила ещё держится в нём. Путь манит, предводитель, — пойдёшь по нему?

Карса обогнул яму. Он уже видел впереди что-то — какие-то насыпные сооружения, что нарушали плоское однообразие равнины. Вытянутые курганы. Кое-где проглядывали каменные плиты, но по большей части их укрывал колючий кустарник и пучки жёлтой травы. Курганы расположились неровным кольцом вокруг более крупного, округлого холма с плоской вершиной, которая слегка накренилась, словно просела со временем. На вершине тянулись к небу стоячие камни — десятка два или даже больше.

На этом некогда священном месте, между курганов крестьяне теперь сваливали камни с полей, засыпали ими и прочим мусором подножие центрального холма: можно было разглядеть иссохшийся остов воловьего ярма, прогнившие пальмовые листья с крыш, груды черепков и кости забитых на мясо домашних животных.

Карса проскользнул между двумя курганами и начал карабкаться на центральный холм. Ближайший стоячий камень доходил ему едва ли до пояса. Менгир покрывали чёрные письмена — уголь и слюна казались свежими. Теблор опознал многие знаки, которые использовались местными в качестве тайного языка во время малазанской оккупации.

— Не так уж и боялись, — пробормотал он.

Больше половины камней разбили или повалили, по ним Карса определил, что изначально менгиры были выше его ростом, но очень глубоко вросли в искусственный холм. Вершина была неровной, изъязвлённой провалами.

— О, это знаки боязни, Карса Орлонг, в том не сомневайся. Осквернение. Будь это место лишённым силы, ответом стало бы безразличие.

Карса хмыкнул, осторожно ступая по неверной земле, подобрался к центру каменного кольца. Здесь сгрудились четыре меньших плиты, жёсткая трава отступила от них со всех сторон на шаг, так что осталась лишь голая земля, усыпанная кусочками угля.

И костей, как заметил Карса, присаживаясь на корточки. Теблор поднял одну и рассмотрел в свете звёзд. Часть черепа, по размеру — нижеземского, только с более мощными надбровными дугами. Крепкого… как у моих богов…

— Байрот Гилд. Дэлум Торд. Вы чувствуете здесь присутствие духа или бога?

— Нет, — откликнулся Дэлум Торд.

Байрот сказал:

— Здесь похоронили шамана, предводитель. Голову отрубили и установили на стыке четырёх плит, ориентированных по сторонам света. Кто бы ни разбил её, сделал это намного позднее. Века. Быть может, тысячелетия. Чтобы он больше не видел. Больше не смотрел.

— Так чем же это место ценно для меня?

— Тем, что позволяет срезать путь, предводитель.

— Как срезать, Байрот Гилд?

— Можно пройти на запад, в Джаг-одхан. По тропе в мире снов. И дорога, что заняла бы месяцы, потребует считаных дней, если решишься по ней пойти. Она по-прежнему жива, ибо недавно ею воспользовалась… армия.

— И как мне пройти по этой тропе?

Дэлум Торд ответил:

— Мы можем повести тебя, Карса Орлонг. Ибо, как и тот, что был здесь погребён, мы — ни живы, ни мертвы. Владыка Худ не может найти наши души, ибо они — с тобой. И наше присутствие лишь распаляет ненависть к тебе бога смерти, предводитель.

— Ненависть?

— За то, что ты отнял и не отдаёшь ему. Хочешь сам стать Хранителем Душ? Этого он, видно, боится. Когда прежде был у Худа соперник?

Карса нахмурился и сплюнул на землю:

— Нет у меня желания быть ему соперником. Я разобью эти цепи. И освобожу — даже тебя с Байротом Гилдом.

— Мы бы этого не хотели, предводитель.

— В этом вы с Байротом Гилдом, наверное, одиноки, Дэлум Торд.

— И что с того? — огрызнулся Байрот.

Карса промолчал, ибо начал понимать, какой выбор встанет перед ним в будущем. Чтобы отбросить прочь своих врагов… я должен буду отбросить и друзей. Потому Худ следует за мной и ждёт. Дня, который неизбежно настанет.

— Ты теперь скрываешь свои мысли, Карса Орлонг. Этот твой новый дар нас не радует.

— Я — предводитель, — прорычал Карса. — Задача моя не в том, чтоб вас радовать. Жалеете теперь, что пошли за мной?

— Нет, Карса Орлонг. Ещё нет.

— Отведи меня на эту тропу в мире снов, Дэлум Торд.

Воздух вдруг стал холодней, запах напомнил Карсе, как весна приходит на прогалины на склонах высоких гор, запах ожившего, мягкого мха и лишайника. И там, где миг тому назад теблор видел поля, теперь раскинулась тундра под затянутым тучами небом.

Широкий след протянулся перед ним, уходя через нетронутую пустошь дорогой из растоптанного лишайника и содранного мха. Как и сказал Байрот Гилд, здесь прошла армия, хотя след казался очень свежим, — Карса почти удивился, не заметив на горизонте хвоста этой мрачной колонны. Но впереди раскинулась лишь безлесая, пустая равнина.

Теблор пошёл следом за армией.

Казалось, время в этом мире остановилось, небо не менялось. Временами вдалеке появлялись стада — слишком далеко, чтобы как следует разглядеть животных, — катились по склонам холмов и исчезали в долинах. Над головой пролетали клин за клином странные длинношеие птицы, все мчались строго в ту сторону, откуда пришёл Карса. Если не считать гудения насекомых вокруг теблора, землю сковала странная, невозможная тишь.

Значит, это мир снов, в который захаживали старейшины его племени в поисках знамений и предвестий. Чем-то похожий на картину, которую Карса увидел, когда в бреду говорил со своим богом, Уругалом.

Урид продолжал идти вперёд.

В какой-то момент похолодало, на мхах и лишайниках по обе стороны широкого следа заблестела изморозь. В нос Карсе ударил запах тающего льда. Ещё через тысячу шагов он наткнулся на первый грязноватый снег, засыпавший небольшую долину справа. Затем появились разбитые куски льда, которые ушли в землю так, будто упали с неба. Многие из них — больше нижеземного фургона. Сама земля здесь была изломана, плавные подъёмы и спуски уступили место крутым проточным оврагам и балкам, вспученные склоны холмов открыли слои песчаника под замёрзшим, густым покровом торфа. Трещины в камне сверкали зеленоватым льдом.

Байрот Гилд сказал:

— Сейчас мы на границе нового Пути, предводитель. Пути, враждебного армии, что прошла здесь. Потому случилась война.

— Как далеко я зашёл, Байрот Гилд? В своём мире я приближаюсь к Угарату? Сарпачии?

Призрачный смех прокатился валуном по гравию.

— Они остались позади, Карса Орлонг. Ты приблизился к землям, которые называют Джаг-одхан.

В этом мире снов дорога заняла не больше половины дневного перехода.

Следы прошедшей армии стали менее заметны, земля под ногами промёрзла так, что сделалась твёрдой, как скала, да и состояла теперь по большей части из округлых камней. Впереди лежала равнина, усыпанная плоскими плитами чёрных скал.

В следующий миг Карса уже шагал между ними.

Под камнями он увидел тела. Придавленные.

— Освободишь их, Карса Орлонг?

— Нет, Дэлум Торд. Я пройду по этой земле и ничего не трону.

— Однако здесь лежат не форкрул ассейлы. Многие мертвы, ибо у них не осталось той силы, которой некогда владел их народ. Иные же ещё живы и долго ещё не умрут. Сотни, быть может, тысячи лет. Карса Орлонг, ты более не веришь в милосердие?

— Во что я верю — моё дело, Дэлум Торд. Я не стану разрушать то, чего не понимаю. Вот и всё.

Теблор продолжил путь и вскоре оставил жуткую равнину позади.

Теперь перед ним раскинулось изрезанное трещинами ледовое поле, на котором серебристое небо отражалось в небольших озерцах талой воды. На льду валялись кости — сотни, а то и тысячи тел. Подобные скелеты он уже видел прежде. Некоторые по-прежнему несли на себе иссушенную кожу и мускулы. Среди костей виднелись обломки каменного оружия, обрывки мехов, рогатые шлемы и изодранные, гниющие шкуры.

Павшие воины лежали огромным полукругом у невысокой квадратной башни. Её каменные стены изукрасили потёки растаявшего льда. Дверь нараспашку, внутри — темнота.

Карса шагал по полю, под мокасинами похрустывали снег и лёд.

Дверной проём в башне был так высок, что теблор смог войти не пригибаясь. Каменный пол единственной комнаты усыпали обломки мебели и останки павших воинов. В центре высилась винтовая лестница, сделанная целиком из железа.

Насколько можно было судить по сохранившимся кускам, мебель по размеру подошла бы скорее теблору, чем нижеземцу.

Карса начал взбираться по обледеневшим ступеням.

На втором этаже тоже располагалась единственная комната с высоким потолком. Все четыре стены её когда-то занимали деревянные полки. Изорванные свитки, растерзанные книги, растоптанные флаконы и глиняные кувшинчики с какими-то пахучими смесями, большой стол расколот напополам и отброшен к одной из стен, а на расчищенном полу…

Карса шагнул с верхней площадки лестницы и посмотрел вниз.

— Теломен тоблакай, добро пожаловать в моё скромное пристанище.

Карса нахмурился:

— Я недавно скрестил клинки с воином, похожим на тебя. Его звали Икарий. Похож, впрочем, не слишком.

— Потому что он — полукровка, разумеется. А я — нет. Джагат, а не джаг.

Она лежала, раскинувшись в кругу камней величиной в кулак. Камень побольше лежал у неё на груди, от него поднимались вверх волны жара. Воздух в комнате заполняли пар и холодная изморось.

— Тебя заключили в колдовскую ловушку. Воины искали тебя, но не убили.

— Точнее, не смогли убить. Во всяком случае, сразу. Но рано или поздно этот обряд Телланна уничтожит ядро Омтоз Феллака, что, в свою очередь, приведёт к гибели Джаг-одхана: уже сейчас северный лес выползает на равнину, а с юга пустыня отбирает всё больше земли у одхана, который был мне домом.

— И убежищем.

Женщина обнажила клыки в подобии улыбки:

— Для джагатов теперь это одно и то же, теломен тоблакай.

Карса огляделся, рассмотрел обломки. Оружия он не увидел; доспехов на женщине тоже не было.

— А когда умрёт это ядро Омтоз Феллака, погибнешь и ты, да? Но ты говорила лишь о Джаг-одхане. Словно твоя собственная смерть менее важна, чем эта земля.

— Так и есть. На равнинах Джаг-одхана прошлое по-прежнему живо. Не только мои павшие родичи, джаги, — те немногие, что смогли укрыться от Логросовых т’лан имассов. Живы древние звери, что бродят по безлесым землям за стенами льда. Звери, которые вымерли уже всюду — преимущественно под ударами копий т’лан имассов. Но имассов никогда не было в Джаг-одхане. Как ты и сказал — это убежище, рефугиум.[8]

— Звери. А джагские кони?

Карса заметил, как сузились её странные глаза. Зрачки — вертикальные, радужки — сероватые, с перламутровым блеском.

— Этих коней некогда разводили для верховой езды. О да, в одхане они одичали. Их осталось мало, ибо трелли приходят с запада, чтобы охотиться на них. Каждый год. Сгоняют их с отвесных утёсов. Как и многих других зверей.

— Почему ты не попыталась их остановить?

— Потому, милый воин, что скрывалась.

— И не смогла скрыться.

— Разведчики т’лан имассов меня нашли. Я большинство из них уничтожила, но один сумел сбежать. С того мига я знала, что рано или поздно вернётся армия. Не спорю, они не слишком спешили, но чего у них вдосталь, так это времени.

— Разведчики? И скольких ты уничтожила?

— Семерых.

— А их останки есть среди тех, что окружают башню?

Женщина вновь улыбнулась:

(8 Рефугиум — некая территория, на которой вид или группа видов сумели пережить неблагоприятный для них период геологического времени, в течение которого на больших пространствах эти формы жизни исчезли. — Прим. ред.)

— Не думаю, теломен тоблакай. Для т’лан имассов уничтожение — это провал, поражение. И за такой провал положена кара. Способы у них… изысканные.

— А как же те воины, что лежат внизу, и другие — вокруг башни?

— Пали, но не потерпели поражение. Ведь я же лежу здесь.

— Врагов нужно убивать, — прорычал теблор, — а не заключать в темницы.

— С этим я спорить не стану, — ответила женщина.

— Никакого зла в тебе я не чувствую.

— Давным-давно я не слышала этого слова. В войнах с т’лан имассами этому слову нет места.

— Я должен пресечь несправедливость, — пророкотал теблор.

— Как пожелаешь.

— Нужда превосходит всякую осторожность. Дэлум Торд улыбнётся.

— Кто такой Дэлум Торд?

Не отвечая, Карса сбросил мешок и медвежий плащ на пол, а затем шагнул к кольцу камней.

— Не подходи, воин! — прошипела джагатка. — Это Высший Телланн…

— А я — Карса Орлонг из народа теблоров! — проревел урид и пнул ногой ближайшие камни.