Глава двадцать первая 48 страница

— Это не тайна.

— Возможно, но духом какого рода? Тем, что скачет на ветрах пустыни, как ты, наверное, подумал. Но ты ошибаешься. Духом камня? Песка? Нет, ничуть не бывало. — Он взмахнул рукой. — Оглянись вокруг. Рараку хранит кости бесчисленных цивилизаций, восходящих к Первой Империи, к империи Дессимбелакиса. И ещё дальше, — да, признаки этого по большей части уничтожены, но некоторые остались; имея глаза, их можно увидеть… и понять. — Он перебрался через один из окружавших поляну низких камней, отчаянно пытаясь скрыть дрожь от боли в натруженных костях. — Если бы ты прокопался сквозь этот песок, Камист Рело, то обнаружил бы, что на самом деле эти валуны суть менгиры, камни, выше, чем кто-либо из нас. И их бока испещрены и изрезаны странными узорами…

Камист медленно развернулся кругом, оглядывая торчащие камни сузившимися глазами:

— Т’лан имассы?

Фебрил кивнул:

— Первая Империя Дессимбелакиса, Камист Рело, не была первой. Эта честь принадлежит т’лан имассам. Там, правда, было мало чего такого, что ты или я могли бы назвать… имперским. Никаких городов. Никакого копания в земле для выращивания зерна или орошения. И войска её состояли из неупокоенных. Там, конечно, был трон, предназначенный для смертного — из расы потомков т’лан имассов. Для человека. Увы, человеческое понимание империи… было иным. И это понимание исключало т’лан имассов. Отсюда — предательство. Потом война. Борьба была неравной, но т’лан имассы не имели охоты уничтожать своих смертных детей. И вот они ушли…

— Только затем, чтобы вернуться с разломом Пути, — пробормотал, кивая, Камист Рело, — когда низвергся хаос от ритуала солтэйкенов и диверов. — Он снова повернулся к Фебрилу: — Так богиня, она из… то есть была из… т’лан имассов?

Фебрил пожал плечами:

— Тут был один текст — написанный на обожжённой глине, — принадлежавший культу Первой Империи, копии которого существовали вплоть до падения Угарата. Несколько т’лан имассов, которых люди смогли уничтожить во время восстания, были похоронены в святых местах. Таких, как это, Камист Рело.

Но второй маг покачал головой:

— Она — порождение гнева. Такая ярость не свойственна т’лан имассам…

— Если только для неё нет причин. Возможно — воспоминания о предательстве, родом из её смертной жизни. Рана, слишком глубокая, чтобы Обряд Телланна мог исцелить её. — Фебрил пожал плечами. — Это не имеет значения. Этот дух — т’лан имасс.

— Похоже, ты опоздал на день с этим откровением, — проворчал Камист Рело, отворачиваясь и сплёвывая: — Обряд Телланна всё ещё связывает её?

— Нет. Она давно разбила эту цепь и снова обрела свою душу, — тайные дары Рараку, дары жизни и смерти, древние, как само существование. Они вернули ей всё, что она потеряла, — возможно, даже возродили её ярость. Рараку, Камист Рело, остаётся глубочайшей тайной из всех, поскольку хранит собственные воспоминания… о море, о водах самой жизни. И эти воспоминания есть сила.

Камист Рело плотнее запахнул плащ на своём тощем теле.

— Открой дорогу.

И когда я сделаю это для тебя и твоих мезланских дружков, Высший маг, ты будешь в долгу предо мной и моими желаниями. Семь Городов будут освобождены. Малазанская империя, со всеми её интересами, уберётся, и наша цивилизация расцветёт снова…

Он ступил в центр каменного круга и поднял руки.

Что-то приближалось. Звероподобное, переполненное дикой силой. И с каждым проходящим мгновением, по мере того как оно становилось ближе, рос страх Л’орика. Древние войны… вот как это ощущается, как возродившаяся вражда, как ненависть, бросающая вызов тысячелетиям. И хотя он чувствовал, что ни один из смертных в пустынном городе не был объектом этого гнева, истина оставалась в том… что мы все стоим у неё на пути.

Ему нужно узнать побольше. Но чародей пребывал в затруднении, какой из способов выбрать. Семь Городов — земля, стонущая под незримым бременем; их шкура — толста, многослойна, вынослива и твёрда. Не так-то легко заставить их выдать свои тайны, особенно в Рараку.

Скрестив ноги, он сидел на полу шатра — голова опущена, мысли несутся вскачь. Ярость Вихря никогда раньше не была столь лютой, и это навело его на мысль, что малазанская армия приблизилась и финальное столкновение воль произойдёт совсем скоро. Воистину это схождение, и в текущих событиях оказались замешаны иные силы, которые подталкивали их с неумолимой силой.

И шёпот песни на фоне…

Надо бежать отсюда. Забрать Фелисину — и ещё, по возможности, Гебория — с собой. И скоро. Однако любопытство удерживало его, по крайней мере, пока. Многослойная шкура трескалась, здесь могли явиться истины, а он мог узнать их. Я пришёл в Рараку, потому что ощутил присутствие отца… где-то вблизи. Возможно, его здесь больше нет, но он был здесь, не так давно. Есть шанс найти его след…

Королева Грёз сказала, что Оссерк пропал. Что бы это значило? Как? Почему? Он жаждал найти ответы на эти вопросы.

Куральд Тюрллан был порождением насилия, разрушения Тьмы. Старшим Путём, что с тех пор разветвился во многих направлениях, став в понимании смертных людей Тюром. А до того, под видом животворящего огня, Телланном.

Телланн мощно присутствовал здесь, в Семи Городах; хоть неясный и глубоко скрытый, но тем не менее — вездесущий. Куральд Тюрллан, с другой стороны, был искажён и оставался опасным из-за разлома родственного Пути. Как хорошо знал Л’орик, здесь не было безопасных проходов в Тюрллан.

Что ж, хорошо. Попробуем Телланн.

Он вздохнул и встал. Конечно, это было чрезвычайно рискованно. Перекинув выбеленную телабу через локоть, он подошёл к сундуку рядом с койкой. Присел, провёл над сундуком рукой, временно развеяв защитные чары, и поднял крышку.

Лиосанская броня, белая эмаль покрыта трещинами. Шлем с личиной, из такого же материала; кожаная подкладка оплетена вокруг глаз и щёк кольчугой из чернёного железа. Лёгкий, узкий полуторный меч; остриё удлинённое и скошенное, ножны из белёсой древесины.

Он нацепил броню, в том числе шлем, потом накинул поверх телабу и поднял капюшон. Затем пришла очередь кожаных рукавиц и пояса с мечом.

Потом маг замешкался.

Л’орик презирал сражения. В отличие от своих сородичей лиосанов, он не питал склонности к суровой справедливости, к утверждению жёстко очерченного мировоззрения, не допускавшего двусмысленности. Он не верил в порядок, создаваемый остриём меча. Свершение, да, но свершение, имевшее привкус поражения.

Необходимость была горькой приправой, но он не видел иного выбора и потому вынужден будет вытерпеть этот вкус.

Ему снова придётся пройти через лагерь, очень осторожно обращаясь к своим силам, чтобы остаться невидимым для смертных и при этом не привлечь внимания богини. Ярость её гнева была его величайшим союзником, и придётся положиться на неё.

Он вышел.

 

За мороком песчаной взвеси солнце казалось багровым пятном. Не прошло и колокола со времени его выхода, когда Л’орик добрался до поляны Тоблакая. Он застал Фелисину спящей под навесом, который они устроили между тремя стоящими друг напротив друга резными деревьями, и решил её не беспокоить. Вместо этого, смущённо взглянув на статуи двух теблоров, он встал перед семью каменными лицами.

Их духи давно исчезли, если они вообще здесь присутствовали, эти таинственные т’лан имассы, боги Тоблакая. Освящение этого места было вырвано у них силой, оставив его предназначенным для чего-то другого. Но трещина осталась, возможно, след их краткого визита. Её, как надеялся Л’орик, хватит, чтобы пробиться к Пути Телланна.

Он раскрыл свою силу, направил волю в трещину, расширил её настолько, чтобы ступить через неё…

…на илистый пляж на краю огромного озера. Его сапоги погрузились в ил по щиколотки. Тучи насекомых взлетели с берега и закружились вокруг него. Л’орик замешкался, глядя вверх на облачное небо. В воздухе стоял зной поздней весны.

Я попал не в то место… или не в то время. Это — древнейшая память Рараку.

Он отвернулся от берега. Болотистая отмель протянулась на двадцать шагов, тростник колышется на лёгком ветру, затем местность мягко переходит в саванну. Низкие гряды темнеющих холмов очерчивают горизонт. Несколько величественных деревьев высятся над разнотравьем, полным белокрылых, пронзительно кричащих птиц.

Вспышка движения в тростнике привлекла его внимание, и рука Л’орика потянулась к рукояти меча, когда появилась звериная морда, за которой следовали сгорбленные плечи. Гиена, из тех, которых можно найти к западу от Арена и, гораздо реже, в Карашимеше, — но размером с медведя. Широкая, тупорылая голова поднята, нос нюхает воздух, глаза злобно прищурены.

Гиена шагнула вперёд.

Л’орик выхватил меч из ножен.

На шелест клинка зверь вскинулся, отпрыгнул влево и бросился в тростник.

Высший маг мог проследить его бегство по колеблющимся стеблям, затем зверь появился снова, взбегая на склон.

Л’орик вернул клинок в ножны. Он зашагал прочь от илистого берега, намереваясь пройти по тропе, проломленной в тростниках гиеной, и, спустя четыре шага, обнаружил обгрызенные останки трупа. Поскольку разложение зашло далеко, а конечности растащили падальщики, прошло несколько мгновений, прежде чем Высший маг сумел установить форму трупа. Он заключил, что то был гуманоид. Ростом с нормального человека, однако то, что осталось от кожи, покрывали клочья тонкой, тёмной шерсти. Плоть разбухла от воды, и это указывало, что существо утонуло. Оглядевшись, Высший маг вскоре обнаружил и голову.

Он присел над ней и некоторое время не двигался.

Скошенный лоб, крепкая, без подбородка челюсть, крупный надбровный валик, сросшийся над глубокими глазницами. Волосы все ещё держатся на частицах скальпа, длиннее тех, что покрывали тело, тёмно-коричневые и волнистые.

Больше похож на обезьяну, чем на т’лан имасса… и череп, опять же, на затылке меньше. Однако он намного выше, и пропорции более человекоподобны. К какому виду людей он относился?

Остатков одежды или каких-нибудь украшений не было. Существо — самец — умерло голым.

Л’орик выпрямился. Тропа гиены виднелась в камышах, и он пошёл по ней.

Солнце выжгло облака, воздух стал горячее и, пожалуй, тяжелее. Л’орик достиг травянистого края и впервые ступил на сухой грунт. Гиены нигде не было видно, и Л’орик подивился: неужели она всё ещё бежит? Странная реакция, подумал он. Реакция, которой нет подходящего объяснения.

Он не знал, в какую сторону идти; он вообще не был уверен, что найдёт здесь то, что ищет. В конце концов, это был не Телланн. Если уж на то пошло, он прибыл в место, лежащее под Телланном, как если бы имассы, выбирая себе священные места, чуяли более древнюю силу. Он понимал теперь, что поляна Тоблакая не была местом, освящённым собственно воином-великаном, и даже — не т’лан имассами, которым тот поклонялся как богам. Она с самого начала принадлежала Рараку, какой бы природной силой ни обладала эта земля. Итак, судьба привела его к истокам. Но привела или притащила?

Стадо громадных зверей показалось на отдалённом холме справа, земля дрожала, так как оно, набирая скорость, неслось в дикой панике.

Л’орик заколебался. Стадо мчалось не в его сторону, но маг хорошо знал, что такой панический бег может изменить направление в любой миг. И вот звери внезапно развернулись в другую сторону, накатываясь сплошной массой. Оказались достаточно близко, чтобы он смог различить их облик. Они были похожи на диких быков, хотя крупнее и с короткими, толстыми рогами, иногда разветвлёнными. Шкуры в белых и тёмно-рыжих пятнах, длинные чёрные гривы.

Ему стало интересно, что испугало их, и чародей обратил взгляд туда, откуда стадо появилось…

Л’орик припал на корточки, с бешено колотящимся в груди сердцем.

Семь псов, чёрных, как полночь; их размеры могли поспорить с размерами диких оленерогих быков. Псы с прирождённым высокомерием шествовали вдоль гряды. А по бокам от них, как шакалы за львиным прайдом, следовало двадцать или больше того получеловеческих существ, таких же, как то, которое он нашёл у побережья. Они явно играли подчинённую роль, как падальщики при хищниках. Несомненно, было какое-то взаимовыгодное преимущество в этом союзе, хотя Л’орик не мог представить, что в этом мире могло представлять реальную угрозу для тёмных псов.

И он не сомневался в том, что псы были не отсюда.

Незваные гости. Чужаки в этом мире, которым он ничего не может противопоставить. Они доминируют… и знают об этом.

Теперь он заметил и других наблюдателей, следящих за кошмарными псами. К’чайн Че’малле, трое, — тяжёлые клинки на запястьях выдавали в них охотников К’елль, — на мягких лапах двигались параллельным курсом в нескольких сотнях шагов от псов. Головы охотников были повёрнуты к незваным гостям, — которые, в свою очередь, их игнорировали.

Ни те, ни другие не принадлежат этому миру, если мысли моего отца на этот счёт верны. Он месяцами гостил у Рейка в Лунном Семени, проникая в тайны этой цитадели. Но города к’чейн че’маллей находятся на дальних континентах. Возможно, они лишь недавно появились здесь, подыскивая новые места для своих колоний… и найдя здесь только вызов своему господству.

Если псы и видели Л’орика, они никак не подавали виду. Так же как и полулюди.

Высший маг смотрел, как они продолжают идти, пока наконец не нырнули в долину и не пропали из виду.

Охотники К’елль все разом остановились, затем осторожно рассредоточились и медленно двинулись туда, где исчезли псы.

Фатальная ошибка.

Пятна тьмы метнулись из долины. Охотники К’елль, внезапно оказавшиеся в окружении, замахали своими массивными клинками. Но несмотря на их проворство, за один удар сердца двое из троих пали с разорванными глотками и выпущенными кишками. Третий высоко подпрыгнул, приземлился через двадцать шагов и умчался прочь.

Псы не стали его преследовать; сгрудившись, они обнюхивали трупы к’чейн че’маллей, в то время как набежали полулюди с гиканьем и лаем; несколько самцов вскарабкались на трупы и прыгали на них, размахивая руками.

Л’орик подумал, что теперь понимает, почему к’чейн че’малли так и не основали колоний на этом континенте.

Он ещё немного понаблюдал, как псы и полулюди кружат над трупами; затем Высший маг начал осторожно отступать обратно к озеру. Он уже приблизился к месту, где край склона упирался в тростник, когда последний взгляд, брошенный через плечо, открыл ему, что семеро зверей все как один смотрят в его сторону, подняв головы.

Затем двое медленно потрусили к нему. Спустя мгновение оставшиеся пятеро рассыпались веером и двинулись следом.

Ох…

Внезапное спокойствие охватило его. Л’орик знал: сейчас он всё равно что мёртв. Не было времени открыть Путь для возвращения в собственный мир, — да и как он мог, ведь это даст псам путь для преследования, — и я не хочу, чтобы вина за их появление в оазисе запятнала мою душу. Лучше умереть здесь и сейчас. Подходящее наказание за моё навязчивое любопытство.

Псы вовсе не выказывали расторопности, проявленной ими в бою против охотников К’елль, — как если бы чуяли сравнительную слабость Л’орика.

Он услышал громкий всплеск воды позади и обернулся.

Дракон заполнил собой всё пространство, снизившись над водой, — столь быстро, что поднял мощную волну, — и, раскинув широко когти, потянулся огромными лапами вниз.

Л’орик вскинул руки над головой, когда гигантские чешуйчатые пальцы, как клетка, сомкнулись вокруг него и вздернули в небо.

Короткое, разрозненное мелькание псов, убегающих врассыпную от тени дракона… отдалённые визги и вопли полулюдей… затем — ничего, кроме блеска перед глазами белого драконьего брюха, видимого между двумя сжатыми когтями.

Дракон унёс его далеко, прочь к морю, затем к острову с приземистой башней, плоская крыша которой была достаточно широкой и прочной, чтобы дракон, громогласно хлопая в воздухе широкими крыльями, мог сесть.

Когти разжались, швырнув Л’орика на выветренные, иссечённые камни. Он подкатился к низкой стене площадки, затем медленно сел.

И взглянул на огромного бело-золотого дракона, чьи искрящиеся глаза смотрели на него — Л’орик инстинктивно это понял — с упрёком. Высший маг сумел пожать плечами.

— Отец, — сказал он, — я искал тебя.

 

Оссерк был не из тех, кто всё обставляет да украшает. Зал под платформой пустовал, его пол покрывал мусор, оставленный гнездившимися здесь ласточками, в воздухе едко пахло птичьим помётом.

Л’орик прислонился к стене, сложив руки на груди, и глядел, как его отец шагает взад-вперёд.

Тот обладал совершенно лиосанской внешностью: высокий и снежно-бледный, волосы длинные, волнистые, пронизанные золотистыми прядями. Его глаза казались гневными из-за внутреннего огня, их оттенок был под стать волосам — серебро с растворённым в нём золотом. Он был одет в простую броню из серой кожи, меч на поясе был практически таким же, как и у Л’орика.

— Отец. Королева Грёз уверена, что ты пропал, — сказал Л’орик после долгого молчания.

— Я и пропал. Точнее сказать, пропал в прошлом. И впредь собираюсь оставаться пропавшим.

— Ты не доверяешь ей?

Оссерк остановился, коротко поглядев на сына, и сказал:

— Конечно, доверяю. И моё доверие становится крепче от её незнания. Что ты здесь делаешь?

Иногда тосковать по кому-то лучше, чем наконец его найти. Л’орик вздохнул:

— Я даже не уверен, где оно, это самое «здесь». Я… искал ответы.

Оссерк крякнул и снова зашагал туда-сюда.

— Ты прежде сказал, что искал меня. Как ты напал на мой след?

— Я не напал. Мой поиск носил более, э-э, обобщённый характер. Эта вылазка была охотой совсем иного рода.

— Которая кончилась тем, что тебя едва не убили.

Л’орик кивнул. Обвёл взглядом зал:

— Живёшь здесь?

Его отец поморщился:

— Наблюдательный пункт. Небесные цитадели к’чейн че’маллей неизменно появляются с севера, приходят через море.

— Небесные цитадели… такие, как Дитя Луны?

Сумрачный взгляд, затем кивок:

— Да.

— И именно на летающей крепости Рейка ты впервые напал на след, что привёл тебя сюда. Что ты нашёл такого, чего не обнаружил Повелитель Тьмы?

Оссерк фыркнул:

— Только то, что лежало у него под самым носом. Дитя Луны несёт на себе следы штурма. Затем бойни. Тем не менее некоторые выжили — во всяком случае, прожили достаточно долго, чтобы отправить Дитя Луны домой. На север, через ледовые поля. Конечно же, оно их не преодолело. Известно ли тебе, что ледник, удерживавший Дитя Луны, прополз вместе со своей ношей тысячу лиг? Тысячу лиг, Л’орик, перед тем, как мы с Рейком наткнулись на него к северу от плато Лейдерон.

— Хочешь сказать, Дитя Луны изначально было одной из этих небесных цитаделей, которые сюда прилетают?

— Именно. За то время, что я здесь, их появилось три. И ни одна не пережила столкновения с Дераготами.

— С кем?

Оссерк остановился и снова развернулся к сыну.

— С Псами Тьмы. Семь зверей, с которыми Дессимбелакис заключил пакт, — и, ах, разве не были Безымянные потрясены этим нечистым союзом? Семь зверей, Л’орик, давших названия Семи Городам, хотя об этой незаурядной истине не осталось воспоминаний. Семь Священных Городов нашего времени — не первые, конечно же. Только число их осталось прежним.

Л’орик закрыл глаза и прислонился головой к сырой каменной стене.

— Дераготы. Что произошло с ними? Почему они здесь, но не там?

— Не знаю. Возможно, это как-то связано с катастрофическим падением Первой империи.

— Что это за Путь?

— Это вообще не Путь, Л’орик. Это память. Которая, полагаю, скоро исчезнет, а пока что… уменьшается. Слетай на север — и к концу дня увидишь перед собой стену из ничего, стену забвения и небытия.

— Память? Чья память?

— Рараку, — пожал плечами Оссерк.

— Ты говоришь о пустыне так, словно она живое существо.

— А разве нет?

— А ты утверждаешь, что да?

— Нет, не утверждаю. Я спрашиваю тебя — это ведь ты явился прямо оттуда?

Л’орик открыл глаза и пристально посмотрел на отца. Умеешь же ты вывести из себя! Неудивительно, что Аномандер Рейк не сдержался.

— Что это за полулюди, которые бегают за Дераготами?

— Причудливая перестановка, правда? Единственный случай приручения Дераготов. Большинство учёных, со свойственной их породе самоуверенностью, полагают, что это люди приручили собак, но всё могло быть совсем наоборот, во всяком случае, сначала. Кто бегает с кем?

— Но эти создания не люди. Они даже не имассы.

— Нет — но они станут людьми однажды. Я видел других, что носятся вместе с волчьими стаями. То, что они стоят прямо, даёт им лучший обзор — ценное свойство в дополнение к превосходству волков в слухе и обонянии. Внушительное соединение, но главенствуют волки. В конечном счёте это изменится… но, подозреваю, не для тех, кто служит Дераготам.

— Почему?

— Потому что скоро кое-что случится. Здесь, в этой пленённой памяти. Я лишь надеюсь, что мне будет дарована привилегия узреть это, прежде чем данный мир исчезнет целиком.

— Ты назвал Дераготов Псами Тьмы. Они, значит, дети Матери Тьмы?

— Они — ничьи дети, — проворчал Оссерк, потом встряхнул головой: — В них есть что-то такое, но, по правде говоря, я не знаю. Кажется, это просто подходящее имя. «Дерагот» — на языке тисте анди.

— Ну, — пробормотал Л’орик, — на самом деле это должно звучать как «Дэра’тин’джерагот».

Оссерк внимательно посмотрел на сына.

— Такой же, как мать, — вздохнул он. — И кто-то ещё удивляется, что мы не переносим друг друга? Три дня, всегда только три дня. Да мы могли бы прожить целую жизнь за эти три дня. Восторг, затем уют, затем взаимное презрение. Раз, два, три.

Л’орик отвёл взгляд:

— А сколько ты готов переносить единственного сына?

Оссерк фыркнул:

— Думаю, три колокола.

Поднявшись, Л’орик отряхнул пыль с ладоней.

— Ладно. Мне может понадобиться твоя помощь, чтобы открыть дорогу обратно в Рараку. Но возможно, ты пожелаешь узнать кое-что о лиосанах и Куральд Тюрллане. Твой народ и их владения потеряли своего защитника. Они молят о твоём возвращении, отец.

— Что с твоим фамильяром?

— Убит. Т’лан имассами.

— Ну так найди себе другого, — сказал Оссерк.

Л’орик вздрогнул, затем нахмурился:

— Это не так-то легко! В любом случае, разве ты не чувствуешь ответственности за лиосанов? Проклятье, они ведь поклоняются тебе!

— Лиосаны поклоняются сами себе, Л’орик. Я случайно оказался подходящей фигурой. Куральд Тюрллан может выглядеть уязвимым, но это не так.

— А если Дераготы и вправду слуги Тьмы? Всё ещё будешь настаивать на своём, отец?

Тот помолчал, затем шагнул к зияющему проёму.

— Это всё она виновата, — пробурчал он, выходя.

Л’орик последовал за отцом.

— Эта… наблюдательная вышка. Она джагатская?

— Да.

— Ну, и где же они?

— На западе. Юге. Востоке. Но не здесь — я не видел ни одного.

— Ты не знаешь, где они, верно?

— Их нет в этой памяти, Л’орик. Это точно. Теперь отойди.

Высший маг остался рядом с башней, наблюдая, как его отец принимает облик дракона. Воздух внезапно стал пьянящим от сладковатого, пряного аромата, фигура отца размытым пятном зависла перед глазами Л’орика. Как и Аномандер Рейк, Оссерк был драконом больше, чем кем-нибудь ещё. Они были родичами по крови, если не по характеру. Хотел бы я понять его, моего отца. Побери меня Королева, я хотел бы даже быть таким, как он. Л’орик шагнул вперёд.

Дракон поднял лапу, разведя когти.

Л’орик нахмурился:

— Я предпочёл бы лететь у тебя на плечах, отец…

Но чешуйчатая рука протянулась и сомкнулась вокруг него.

Л’орик решил страдать от унижения молча.

 

Оссерк летел на запад вдоль побережья. Вскоре появился лес, и суша потянулась к северу. Свистящий меж чешуйчатых пальцев дракона воздух стал сперва холодным, потом ледяным. Местность внизу стала подниматься, лиственные леса сменились хвойными, охватив склоны гор. Затем Л’орик увидел снег, который замёрзшей рекой тёк по ущельям и расселинам.

Он не мог припомнить гор будущего, которые сравнились бы с этим древним пейзажем. Возможно, эта память, как и многие другие, ущербна.

Оссерк начал снижаться — и Л’орик внезапно увидел белую пустоту, как если бы вздымавшиеся под ними горы распались строго надвое. Они приближались к обрыву.

Дракон направлялся к сравнительно ровной, покрытой настом площадке. Её южный край был обозначен отвесной скалой. На севере же… была лишь непроницаемая стена небытия.

Хлопая крыльями и подымая тучи белой крупы, Оссерк завис на мгновенье, затем выпустил Л’орика.

Высший маг приземлился, уйдя в снег по пояс. Ругаясь, он выкарабкался на твёрдое место, а гигантский дракон с грохотом сел рядом.

Оссерк быстро принял облик лиосана — ветер трепал его волосы — и приблизился.

Были какие-то… существа рядом с блёклым краем памяти. Некоторые из них вяло двигались. Оссерк зашагал по глубокому снегу в их сторону, говоря на ходу:

— Иногда сюда вываливаются разные твари. Их можно найти вдоль всей грани. Большинство быстро умирает, но некоторые задерживаются.

— Что они такое?

— В основном демоны.

Оссерк слегка изменил направление, приблизившись к одному из этих существ, исходившему паром. Оно шевелило всеми четырьмя конечностями, царапая когтями шугу вокруг себя.

Отец и сын остановились рядом с ним.

Размером с собаку создание — похожее на рептилию с четырьмя лапами вроде обезьяньих. Широкая, плоская морда с большой пастью, две щели вместо ноздрей и четыре влажных слегка выпученных глаза, расположенных ромбообразно, зрачки вертикальные и удивительно расширенные в резком сверкании снега и неба.

— Этот сгодится для Куральд Тюрллана, — сказал Оссерк.

— К какому роду демонов он принадлежит? — спросил Л’орик, глядя на странную тварь.

— Понятия не имею, — ответил Оссерк. — Обратись к нему. Посмотри, можно ли с ним договориться.

— Это если у него вообще есть разум, — пробормотал Л’орик, присаживаясь.

— Ты слышишь меня? Понимаешь?

Четыре глаза мигнули. И создание ответило:

— Чародей. Объявление. Узнавание. Нам сказали, ты придёшь, но так скоро? Риторически.

— Я не отсюда, — объяснил Л’орик. — Думаю, ты умираешь.

— Правда? Озадаченно.

— Могу предложить альтернативу. У тебя есть имя?

— Имя? Тебе оно требуется. Замечание. Конечно. Понимание. Партнёрство, духовные узы. Твоя сила, моя сила. В обмен на мою жизнь. Неравная сделка. Положение, лишённое преимуществ.

— Нет, я спасу тебя и так. Мы вернёмся в мой мир… в более тёплое место.

— Тепло? Размышление. А, воздух, который не похищает мою силу. Рассмотрение. Спаси меня, Чародей, и потом мы снова обсудим этот союз.

Л’орик кивнул:

— Хорошо.

— Закончил? — спросил Оссерк.

Его сын выпрямился.

— Нет, но он пойдёт с нами.

— Без наложения уз ты не сможешь контролировать демона, Л’орик. Он способен обратиться против тебя, как только ты вернёшься в Рараку. Лучше продолжить поиски, найти более сговорчивое существо.

— Нет. Я рискну с этим.

Оссерк пожал плечами:

— Что ж, поступай, как тебе нравится. Теперь мы должны вернуться к озеру, туда, где ты появился.

Л’орик смотрел, как его отец отходит в сторону, затем останавливается и вновь превращается в дракона.

— Элайнт! — закричал демон в разуме Высшего мага. — Изумление. Тебя сопровождает Элайнт!

— Мой отец.

— Твой отец! Волнующее удовольствие! Горячее желание. Меня зовут Серожаб, рождён из Трясинной Кладки в Двадцатый Сезон Тьмы. Гордо. Я оплодотворил тридцать собственных кладок…

— И как, Серожаб, ты оказался здесь?

— Внезапная мрачность. Далековато прыгнул.

Дракон приблизился.

 

Серожаб выкарабкался на тёплый песок. Л’орик обернулся, но врата уже закрылись. Итак, он нашёл отца, но прощание оказалось таким же сумбурным, как и встреча. Не то чтобы равнодушный. Скорее — рассеянный. Оссерка интересовал лишь Оссерк. Его собственные цели.

Только сейчас ещё тысяча вопросов поднялась в мыслях Л’орика, вопросов, которые он мог бы задать.

— Сожаление?

Л’орик взглянул вниз на демона:

— Отдохнул, Серожаб? Меня зовут Л’орик. Можем ли мы теперь обсудить наши взаимоотношения?

— Я чую сырое мясо. Я голоден. Есть. Потом говорить. Честно.

— Как хочешь. Что касается сырого мяса… Я найду тебе что-нибудь подходящее. Здесь есть правила, определяющие, что ты можешь, а что не можешь убивать.

— Объясни их мне. Осторожно. Нежелание обижать. Но голоден.

— Объясняю…

 

Она так долго жила одной лишь местью — и вот теперь, через считаные дни, она встанет лицом к лицу с сестрой, чтобы разыграть последний ход в этой игре. Жестокая, но всё равно игра. Ша’ик знала, что все мыслимые преимущества в её руках. Легионеры Таворы неопытны, местом битвы будет территория самой Ша’ик, её Воинство Апокалипсиса состоит из солдат, закалённых восстанием, и превосходит врага числом. Как она теперь догадывалась, богиня Вихря извлекала силу из Старшего Пути, — возможно, и не в её чистом виде, но тем не менее — неуязвимую для отатарала или же способную сопротивляться его действию. Маги Таворы — два виканских колдуна, причём оба сломлены духом, а в окружении Ша’ик четверо Высших магов и два десятка шаманов, ведьм и чародеев, вместе с Файелль и Хэнарас. В общем, поражение кажется невозможным.