2020-06-10
60
Но всё равно Ша’ик была в ужасе.
Она сидела в одиночестве в центральной зале большого многокомнатного шатра, который служил ей дворцом. Жаровни возле трона медленно тускнели, тени тянулись во все стороны. Ей хотелось сбежать. Игра оказалась слишком тяжёлой, слишком опасной. Её окончательное обетование было холодным — холоднее, чем Ша’ик себе представляла. Жажда мести — пустое чувство, но я позволила ей поглотить себя. Отдала её, словно дар, богине.
Проблески ясности — они слабели, увядали, как цветы зимой, по мере того как богиня Вихря сжимала хватку на её душе. Родная сестра променяла меня на доверие Императрицы, чтобы убедить Ласэну в собственной преданности. Всё ради своих амбиций. Наградой ей стала должность адъюнктессы. Таковы факты, холодная правда. А я, в свою очередь, променяла свободу на силу богини Вихря — и таким образом могу совершить возмездие над сестрой.
И чем же мы отличаемся друг от друга?
Проблески ясности, но они ни к чему не приводили. Она могла задавать вопросы, но, кажется, была неспособна искать ответы. Она могла выносить суждения, но они казались странно пустыми, лишёнными значения. Её удерживали от размышлений.
Почему?
Ещё один вопрос, на который, она знала, не сможет ответить, не сможет даже попытаться ответить. Богиня не желает, чтобы я размышляла. Ладно, хоть какое-то признание, в конце концов.
Она почувствовала чьё-то приближение и отдала безмолвный приказ своим стражам — отобранным из воинов Матока, — пропустить гостя. Завесы, прикрывающие вход в залу, раздвинулись.
— Слишком поздний вечер для таких ветхих стариков, как ты, Бидиталь, — сказала Ша’ик. — Мог бы и отдохнуть, готовясь к битве.
— Тут много битв, Избранная, и некоторые уже начались. — Он тяжело опирался на посох, глядя по сторонам со слабой улыбкой на сморщенных губах. — Угли гаснут, — пробормотал он.
— Я думала, сгустившиеся тени порадуют тебя.
Его улыбка натянулась, затем он пожал плечами:
— Они не мои, Избранная.
— Разве?
Его улыбка натянулась ещё больше:
— Я никогда не был жрецом Меанаса.
— Да, ты служил Рашану, призрачному чаду Куральд Галлана… однако Путь этот принадлежал Тени. Нам обоим достоверно известно, что различия убывают, если зарыться глубже в тайны самого древнего триумвирата. В конце концов, Тень была рождена столкновением Света и Тьмы. И Меанас, по сути, извлечён из Теллана и Галлана, Тюра и Рашана. Это, если угодно, смешанная техника.
— Как и большинство магических искусств, доступных смертным, Избранная. Боюсь, я не понимаю, что ты пытаешься сказать.
Она пожала плечами:
— Только то, что ты послал своих теневых слуг шпионить за мной, Бидиталь. И что же ты надеялся высмотреть? Я такова, какой ты меня видишь.
Он развёл руками, посох лёг ему на плечо:
— Возможно, они не столько шпионы, сколько защитники.
— Так уж ли отчаянно я нуждаюсь в защите, Бидиталь? Или твои страхи… особого рода? Это о них ты пришёл поговорить со мной?
— Я близок к тому, чтобы раскрыть точную природу этой угрозы, Избранная. Скоро я смогу представить свои открытия. Хотя именно сейчас моё беспокойство связано с Высшим магом Л’ориком и, возможно, с Призрачными Руками.
— Ты же не подозреваешь их в заговоре, верно?
— Нет, но я начинаю думать, что здесь замешаны другие силы. Мы находимся в сердце схождения, Избранная, и не только между нами и малазанцами.
— Вот как.
— Призрачные Руки не тот, кем был раньше. Он снова стал жрецом.
Ша’ик в искреннем изумлении подняла брови:
— Фенир исчез, Бидиталь…
— Не Фенира. Подумай вот о чём. Бог войны был сброшен с трона. И другой взошёл на его место, как того требует необходимость. Тигр Лета, некогда — Первый Герой, Трич. Солтэйкена из Первой империи… а ныне — бог. Его потребность в смертных поборниках и аватарах будет велика, Избранная, — для укрепления позиции, которую он собирается занять в пантеоне. Смертный Меч, Кованый Щит, Дестриант — всё это древние титулы… и силы, которые бог вкладывает в них.
— Призрачные Руки никогда не примет другого бога, кроме Фенира, — заявила Ша’ик. — И я не могу представить бога настолько глупого, чтобы принять его. Ты мало знаешь о прошлом Гебория, Бидиталь. Он не набожный человек. Он… совершал преступления…
— И тем не менее, Избранная. Тигр Лета сделал свой выбор.
— И какой же?
Бидиталь пожал плечами:
— Такой, что Геборий может быть только Дестриантом.
— Чем ты докажешь подлинность этого необычайного превращения?
— Он хорошо прячется… но недостаточно хорошо, Избранная.
Ша’ик долго молчала, затем, пожав плечами, сказала:
— Дестриант нового бога войны. И почему бы ему не быть здесь? Мы ведь воюем, в конце концов. Я подумаю об этом… событии, Бидиталь. Хотя сейчас я не могу — даже допуская, что это правда, — понять его значение.
— Возможно, Избранная, наиболее важное значение является также самым простым: Призрачные Руки больше не сломленный и бесполезный человек, каким был раньше. И учитывая его… двойственное отношение к нашему делу, он представляет для нас возможную угрозу…
— Я так не считаю, — сказала Ша’ик. — Но, как я уже сказала, подумаю над этим. Говоришь, в обширную паутину твоих подозрений также попал Л’орик? Почему?
— Он был в последнее время более неуловим, чем обычно, Избранная. Его попытки скрыть свои приходы и уходы стали слегка чрезмерными.
— Возможно, его утомила твоя постоянная слежка, Бидиталь.
— Возможно, хотя я убеждён, что он по-прежнему вообще не замечает, что именно я слежу за его деятельностью. В конце концов, у Фебрила и напанца есть свои шпионы. Я тут не один со своими интересами. Они боятся Л’орика, так как он даёт отпор всякому их поползновению…
— Мне приятно слышать это, Бидиталь. Отзови свои тени, оставь в покое Л’орика. Это приказ. Ты лучше послужишь интересам Вихря, если сосредоточишься на Фебриле, Корболо Дэме и Камисте Релое.
Он слегка поклонился:
— Хорошо, Избранная.
Ша’ик пристально взглянула на старика:
— Будь осторожен, Бидиталь.
Она увидела, как чародей слегка побледнел, затем кивнул:
— Я всегда осторожен, Избранная.
Легким взмахом руки она позволила ему удалиться.
Бидиталь снова поклонился и, опираясь на клюку, зашаркал прочь из залы. Через промежуточные палаты, мимо дюжины молчаливых воинов пустыни, затем наконец наружу, на холодный ночной воздух.
Отозвать тени, Избранная? Приказ или нет, я не настолько глуп, чтобы сделать это.
Тени собрались вокруг него, когда он шагал по узкому проходу меж шатров и хижин. Ты помнишь тьму?
Бидиталь улыбнулся про себя. Скоро этот фрагмент раздробленного Пути может стать самостоятельным миром. И у богини Вихря возникнет потребность в жречестве, иерархии власти в мире смертных. И в этой иерархии не будет места для Ша’ик, за исключением разве что небольшого святилища, посвящённого её памяти.
Безусловно, сейчас нужно без промедлений разобраться с Малазанской империей, и для этого Ша’ик — как сосуд силы Вихря — может пригодиться. Эта особая дорога теней была воистину узкой. Бидиталь подозревал, что союз Фебрила с напанцем и Камистом Рело лишь временный. Старый безумец не питает симпатий к малазанцам. Скорее всего, замыслы Фебрила содержали в себе скрытое финальное предательство, которое заключалось во взаимном истреблении всех интересов, кроме его собственных.
И я не могу раскрыть подлинный его смысл — мой недостаток, который не оставляет мне выбора. Я должен… упредить заговорщиков. Должен быть на стороне Ша’ик, поскольку именно её рука сокрушит их.
Раздалось шипение призрачных голосов, и Бидиталь в испуге остановился, оторвавшись от своих мрачных раздумий.
И увидел перед собой Фебрила.
— Плодотворна ли была твоя аудиенция у Избранной, Бидиталь?
— Как всегда, Фебрил, — улыбнулся Бидиталь, удивляясь тому, как дряхлый Высший маг умудрился подобраться к нему так близко прежде, чем его заметили тайные телохранители: — Чего ты от меня хочешь? Уже поздно.
— Час настал, — сказал Фебрил низким, скрипучим голосом. — Ты должен выбрать. Присоединись к нам или отступи в сторону.
Бидиталь поднял брови:
— А нет ли третьего варианта?
— Если ты имеешь в виду, что будешь бороться с нами, то ответ, к сожалению, «нет». Правда, я советую пока отказаться от обсуждения этого вопроса. Лучше услышь, какую награду мы тебе уготовили — награду, которую ты обретёшь вне зависимости от того, присоединишься ли к нам или устранишься с нашего пути.
— Награду? Я слушаю, Фебрил.
— Ша’ик сгинет, равно как и Малазанская империя. Семь Городов вновь станут свободными, как и ранее. Однако Путь Вихря останется, вернётся к Дриджне — к культу Апокалипсиса, который всегда находился в сердце восстания. Такой культ нуждается в наставнике, Высшем жреце, сокрытом в грандиозном, богатом храме и надлежащим образом почитаемом всеми. И какой вид ты бы хотел придать этому культу? — Фебрил улыбнулся. — Похоже, ты уже начал, Бидиталь. О да, мы знаем о твоих… особых детях. И вот, представь, что все Семь Городов в твоём распоряжении. Все жители Семи Городов, коим оказана честь прислать тебе своих нежеланных дочерей.
Бидиталь облизнул губы, его глаза забегали:
— Я должен это обдумать…
— Времени уже не осталось. Стань одним из нас или отступи.
— Когда вы начнёте?
— О, Бидиталь, мы уже начали. До прихода адъюнктессы с её легионами — считаные дни. Мы уже расставили своих агентов, они все на местах, готовы исполнить данные им поручения. Время колебаний прошло. Решайся. Сейчас.
— Хорошо. Ваш путь ясен, Фебрил. Я принимаю ваше предложение. Но мой культ останется в той форме, какую я для него выберу. Никаких вмешательств…
— Никаких. Таково обещание…
— Чьё?
— Моё.
— А что насчёт Корболо Дэма и Камиста Рело?
Улыбка Фебрила стала шире:
— Чего стоят их клятвы, Бидиталь? Корболо Дэм уже как-то присягал Императрице. Так же, как он присягнул Ша’ик…
Так же, как и ты, Фебрил.
— Значит, мы — ты и я — понимаем друг друга.
— Воистину, понимаем.
Бидиталь смотрел, как Высший маг шагает прочь. Он знал, что меня окружают мои духи-тени, однако презрел их. Не было третьего варианта. Прояви я несговорчивость, я был бы уже мёртв. Наверняка. Я чую холодное дыхание Худа, здесь, в этом проходе. Моя защита оказалась… несовершенна. Но как? Ему нужно было раскрыть источник уверенности Фебрила. Прежде, чем он сможет что-нибудь сделать, прежде, чем сделает хотя бы один-единственный ход. И каким именно должен быть этот ход? Предложение Фебрила… заманчиво.
Однако Фебрил обещал не вмешиваться, хотя и проявил самоуверенное безразличие к могуществу, которым уже обладал Бидиталь. Безразличие, основанное на сокровенном знании. Никто не будет пренебрегать тем, о чём ничего не знает. Особенно когда всё уже зашло настолько далеко.
Бидиталь продолжил путь к своему храму. Он чувствовал себя… уязвимым. Незнакомое ощущение — и оно вызвало дрожь в его руках и ногах.
Слабое, жалящее покалывание — и оцепенение охватило её лёгкие. Скиллара откинула голову назад, не желая выдыхать, поверив на долю мгновения в то, что её потребность в воздухе исчезла. Затем разразилась кашлем.
— Тихо, — прорычал Корболо Дэм, перекатывая к ней через одеяло закупоренную бутылку. — Пей, женщина. И раздвинь завесы — я почти ничего не вижу, так глаза слезятся.
Она услышала стук его сапог, торопливо удаляющийся в одну из задних комнат. Кашель прошёл. Ей казалось, что грудь наполнена густой, приторной жидкостью. Голова кружилась, и она попыталась вспомнить, что случилось пару мгновений назад. Приходил Фебрил. Взволнованный, надо полагать. Что-то насчёт её господина, Бидиталя. Пик долгожданного триумфа. Фебрил с Корболо Дэмом скрылись во внутренних комнатах.
Некогда было время, когда — она ни на йоту не сомневалась в этом — её мысли были ясны, хотя Скиллара подозревала, что большинство их были муторными. Так что нет причин скучать по тем дням. Разве что по самой ясности — её остроте, благодаря которой сосредоточение не требовало усилий. Ей так хотелось служить своему господину — и служить хорошо. С отличием, соответствующим её новым обязанностям, принятым ею новым ролям, которые, возможно, не требовали бы отдаваться мужчинам. Однажды Бидиталь станет неспособен, как сейчас, уделять внимание каждой из новых девочек — их станет слишком много, даже для него. Она была уверена, что сможет проводить обрезания, удалять удовольствие.
Конечно, они могут не оценить это освобождение. Поначалу. Но она поможет им. Ласковые слова и много дурханга, чтобы притупить телесную боль… и негодование.
Чувствовала ли она негодование? Откуда взялось это слово, явившееся столь внезапно и неожиданно в её мыслях?
Скиллара села, метнулась с подушек к тяжелым завесам, не пускавшим холодный воздух снаружи. Голая, она, тем не менее, не замечала холода. Лёгкое неудобство от тяжести в неприкрытой груди. Она была беременна дважды, но Бидиталь позаботился об этом, дав ей горькое зелье, которое разрушило зародыши и вымыло их прочь из тела. Тогда была такая же тяжесть, и она подумала, уж не осело ли в ней в очередной раз семя напанца.
Скиллара возилась с завязками, пока одна из завес не упала и она не увидела тёмную улицу снаружи.
У входа, в нескольких шагах слева от неё, виднелись два стражника. Оба оглянулись. Лица скрыты шлемами и капюшонами телаб. И кажется, оба продолжают пялиться, хотя и не произносят ни приветствий, ни комментариев.
Странное отупение разлилось в ночном воздухе, как если бы дым, наполнявший комнату в шатре, постоянно держался перед её глазами, затемняя всё, на что она смотрела. Скиллара постояла ещё мгновение, затем двинулась к выходу.
Фебрил не завязал за собой полог. Она отбросила его и ступила меж двух стражей.
— Ну что, Скиллара, закончил он с тобой сегодня? — спросил один.
— Я хочу выйти. Здесь тяжело дышать. Мне кажется, я тону.
— Тонешь в пустыне, ага, — хрюкнул другой, затем рассмеялся.
Пошатываясь, она вышла, направившись куда глаза глядят.
Тяжело. Переполняет. Тону в пустыне.
— Не в эту ночь, девочка.
Оборачиваясь, она споткнулась, раскинула для равновесия руки и скосила взгляд на стража, который следовал за ней:
— Что?
— Фебрил устал от твоей слежки. Он желает, чтобы Бидиталь ослеп и оглох в этом лагере. Мне даже жалко, Скиллара. Жалко. Честно. — Стражник взял её за руку, его пальцы плотно сжались. — Как по мне, это даже милосердно, а я уж постараюсь сделать это не больно. Ты ведь мне нравилась когда-то. Всегда такая улыбчивая, хоть по большей части и от дурханга, — говорил он, продолжая вести её прочь с главной улицы, в заваленные мусором переходы между шатрами. — Только хочется сперва тобой насладиться. Как последнее воспоминание любви, лучше ведь истинный сын пустыни, чем кривоногий напанец, верно?
— Ты хочешь меня убить?
Эта мысль далась ей нелегко, вообще думать было нелегко.
— Боюсь, придётся, крошка. Не могу я ослушаться своего господина, особенно в этом. Но ты радуйся, что это буду я, а не какой-то чужак. Потому что я не буду жесток, говорил ведь уже. Вот здесь, в развалинах, Скиллара, — видишь, пол чисто выметен, — тут такое частенько бывает, только все следы убирают сразу, так что никаких улик не остаётся, правильно? А в саду есть старый колодец для трупов.
— Ты хочешь бросить меня в колодец?
— Не тебя, только твой труп. А душа твоя пройдёт через Худовы врата, крошка. В этом я уверен. А сейчас ложись-ка сюда, на мой плащ. Давно я глядел на твоё чудесное тело, а коснуться не мог. Так мечтал поцеловать эти губы…
Она лежала на плаще, глядя на тусклые, размытые звёзды, в то время как стражник отстегнул пояс с мечом и начал снимать броню. Видела, как он достал нож с блестящим чёрным клинком и отложил его в сторону, на покрытый плитами пол.
Затем его руки раздвинули ей бёдра.
В этом нет удовольствия. Оно прошло. Он красивый мужчина. Супруг женщины. Он ценит удовольствие превыше дела, как и я, кажется, ценила когда-то. Но теперь я ничего не знаю об удовольствии.
Не осталось ничего, кроме дела.
Плащ пошёл складками под ней, когда кряхтение стража наполнило ей уши. Она спокойно потянулась в сторону и сомкнула пальцы на рукоятке ножа. Подняла оружие, обхватила его двумя руками и занесла над стражником.
Затем направила нож вниз, в нижнюю часть спины; лезвие проскочило меж двух позвонков, рассекая хребет, остриё продолжало прерывисто двигаться, когда пробило мембраны и глубоко вошло между ободочной и прямой кишкой.
Стражник излился в неё в момент смерти, его содрогания стали судорожными; дыхание с шипением вышло из внезапно ослабевшего рта, когда его лоб ткнулся в каменный пол рядом с её правым ухом.
Скиллара оставила нож, всаженный на половину клинка — так глубоко, насколько хватило сил, — в спине и толкала обмякшее тело до тех пор, пока не перекатила его на бок.
Женщина пустыни — вот твоё последнее любовное воспоминание.
Скиллара села. Ей хотелось кашлять, но она сдерживалась, пока позыв не прошёл. Всё тяжелее и тяжелее.
Я — заполненный сосуд, однако во мне всегда находится место для чего-то ещё. Больше дурханга. Больше мужчин и их семени. Мой господин нашёл во мне место удовольствия и удалил его. Всегда полна, но никогда не переполнена. Нет дна в этом сосуде. Вот что он сделал.
Со всеми нами.
Пошатнувшись, она встала. Посмотрела вниз на труп стражника и мокрые пятна, расплывающиеся под ним.
Звук сзади. Скиллара обернулась.
— Ах ты драная душегубка!
Она нахмурилась, глядя на второго стражника, когда тот приблизился, выхватив кинжал.
— Дурак, хотел с тобой наедине побыть. И вот что получил, пренебрёгши приказом Фебрила, — а я предупреждал его…
Скиллара заворожённо смотрела на руку, сжимавшую кинжал, и потому пропустила мгновение, когда вторая рука вскинулась, тяжело ударив её костяшками в челюсть.
Моргнув, она очнулась от болезненных толчков. Её волокли за руку через мусор. Откуда-то сверху, отравляя воздух, текла вонь выгребной ямы, тёплая, густая, как туман. Её губы были разбиты, а рот наполнен кровью. Плечо руки, за которую тянул стражник, пульсировало болью.
Воин бормотал:
— …тоже мне, красотка. Худа с два. Особенно когда потонет в дерьме. Вот дурень, помер ведь ни за что. Задание-то было плёвое. Полно же шлюх в этом треклятом лагере. Что… кто…
Он остановился.
Повернув голову, Скиллара уловила размытое мелькание приземистой фигуры, появившейся из темноты.
Стражник отпустил её запястье, и рука с лёгким стуком упала в мокрую, гадкую грязь. Скиллара увидела, как стражник потянулся за мечом.
Затем голова его резко вскинулась, раздался звук крошащихся зубов, а следом хлынула горячая струя, которая забрызгала Скилларе бёдра. Кровь.
Ей показалось, что она увидела странный изумрудный блеск, идущий от одной из рук убийцы стражника — рук с когтями, как у огромного кота.
Незнакомец переступил через скорченное тело, которое уже перестало шевелиться, и медленно присел рядом со Скилларой.
— Я искал тебя, — проворчал он, — вернее, я только сейчас это понял. Примечательно, как отдельные жизни впадают в этот хаос, снова и снова, и всех засасывает один большой водоворот. Который вертится круг за кругом и, похоже, всегда тянет вниз. Всегда вниз. Глупцы мы все, когда думаем, что можем вырваться из этого потока.
Тени странно лежали на нём. Словно он стоял под пальмами или высокими травами, — но нет, над приземистым широкоплечим мужчиной раскинулось лишь ночное небо. Татуировки, догадалась она, как полосы у тигра.
— Много убийств в последнее время, — пробормотал он, глядя на неё янтарными глазами. — Видно, кто-то решил опустить все концы в воду.
Скиллара видела, как потянулась вниз эта светящаяся когтистая рука. И легла — тёплая, ладонью вниз — меж её грудей. Кончики когтей укололи кожу, и дрожь побежала по всему телу.
Дрожь распространялась, горячо текла по жилам. Этот жар внезапно стал неистовым, в горле, в лёгких, между ног.
Мужчина проворчал:
— Я думал, это от чахотки, такое хриплое дыхание. Но нет, это просто от переизбытка дурханга. Что же до остального, этих вот странных идей насчёт удовольствия — того, чего Бидиталь никогда бы не позволил вам познать… Боль — не враг удовольствию. Нет, боль — только путь, ведущий к безразличию. А безразличие разрушает души. Конечно, Бидиталю нравится разрушать души — превращать их в отражение своей собственной.
Если он и продолжал говорить, Скиллара не слушала. Давно потерянные ощущения затопили её, всего лишь слабо притуплённые остатками ублажающей дымки дурханга. Она чувствовала, что её промежностью на славу попользовались, но знала, что это ощущение пройдёт.
— Негодование.
Незнакомец подхватил её на руки, но замешкался:
— Что ты сказала?
Негодование. Да. Именно так.
— Куда ты тащишь меня? — Вопрос прозвучал, когда она на мгновенье перестала кашлять и оттолкнула его руки, чтобы повернуться и сплюнуть мокроту, пока он отвечал.
— В мой храм. Не бойся, там безопасно. Ни Фебрил, ни Бидиталь не найдут тебя там. Это исцеление с помощью силы, девочка. Теперь тебе нужно поспать.
— Что ты хочешь со мной сделать?
— Пока не знаю. Думаю, мне понадобится твоя помощь — и скоро. Но выбор за тобой. Тебе не придётся… делать ничего такого, чего бы ты сама не захотела. И если ты просто решишь уйти, что ж, тоже хорошо. Я дам тебе денег и припасов — и, возможно, даже найду лошадь. Обсудим это завтра. Как тебя зовут?
Он снова потянулся и легко поднял её.
— Скиллара.
— Я — Геборий, Дестриант Трича, Тигра Лета и бога войны.
Она посмотрела на него снизу вверх, когда он, неся её на руках, двинулся в путь.
— Боюсь, я разочарую тебя, Геборий. Думаю, я сыта по горло жрецами.
Она ощутила, как Геборий пожал плечами, затем улыбнулся, глядя на неё:
— Всё в порядке. Я тоже.
Фелисина проснулась вскоре после того, как Л’орик вернулся со свежезарезанным ягнёнком для своего демона-фамильяра, Серожаба. Наверное, подумал Высший маг, услышала, как кости затрещали.
Аппетит демона был ненасытен, и Л’орика восхитила бы его целеустремлённость, если бы не неопрятность Серожаба во время еды.
Закутавшись в одеяло, Фелисина поднялась и подошла к Л’орику. Она молчала — волосы в беспорядке вились вокруг её юного загорелого лица — и смотрела, как демон поглощает остатки ягнёнка с громким, яростным чавканьем.
— Серожаб, — пробормотал Л’орик. — Мой новый фамильяр.
— Твой фамильяр? Ты уверен, что не наоборот? Эта тварь может съесть нас обоих.
— Наблюдательна. Она права, друг Л’орик. Жалко. Буду ходить вразвалочку. Увы. Оцепенела. Уязвима. Безутешна. Одинока.
— Ладно, — улыбнулся Л’орик. — Союз — лучшее определение для наших взаимоотношений.
— У тебя на сапогах грязь. И кусочки тростника и травы.
— Я путешествовал этой ночью, Фелисина.
— В поисках союзников?
— Невольно. Нет, я искал ответы.
— И как, нашёл?
Он поколебался, затем вздохнул:
— Кое-что. Меньше, чем надеялся. Но я вернулся, узнав одну вещь наверняка: ты должна уходить. Чем быстрей, тем лучше.
Её взгляд стал пристальным.
— А как же ты?
— Я поеду за тобой, как только смогу.
— Значит, мне уходить одной?
— Нет. С тобой пойдёт Серожаб. И ещё кое-кто… я надеюсь.
Она кивнула:
— Я готова. Хватит с меня этого места. Я больше не мечтаю о мести Бидиталю. Просто хочу уйти. Это трусость с моей стороны?
Л’орик медленно покачал головой:
— О Бидитале позаботятся, девочка, — в меру совершённых им преступлений.
— Если ты замышляешь убить его, не советую посылать Серожаба со мной. Бидиталь могуществен — возможно, больше, чем ты догадываешься. Я могу уйти одна — в конце концов, никто за мной не погонится.
— Нет. Как бы мне ни хотелось убить Бидиталя самому, это случится не от моей руки.
— Есть что-то зловещее в том, что ты говоришь, точнее, в том, чего ты не говоришь, Л’орик.
— Здесь произойдёт схождение, Фелисина. Здесь будет… большая бойня.
— Тогда почему ты остаёшься?
— Чтобы видеть, девочка. Столь долго, сколько смогу.
— Почему?
Он поморщился:
— Как я сказал, я по-прежнему ищу ответы.
— И они настолько важны, чтобы ты рисковал ради них жизнью?
— Именно. А теперь я доверю тебя на время Серожабу. Ты в безопасности, и когда я вернусь, надо будет собраться в дорогу и приготовить лошадей.
Она взглянула на чешуйчатое обезьяноподобное существо о четырёх глазах:
— В безопасности, говоришь. По крайней мере, до той поры, пока он не проголодается.
— Признателен. Буду защищать её. Но не уходи надолго. Ха-ха.
Когда Геборий вышел наружу, чтобы дождаться гостя, на востоке в небе забрезжил рассвет. Дестриант оставался в тени — настолько, насколько был способен, скрываясь не от Л’орика — который теперь возник в его поле зрения и приближался большими шагами, — но от прочих соглядатаев. Они могли хорошо разглядеть фигуру, скорчившуюся у входа в шатёр, но не более, так как он накинул на себя широкий плащ, натянул на голову капюшон и держал руки под полами.
Приблизившись, Л’орик замедлил шаг. От этого человека можно было не скрывать правду, и Геборий улыбнулся, увидев, как округлились глаза Высшего мага.
— Да, — пробормотал Геборий. — Хотя и без моего желания. Но дело сделано, и я смирился с этим.
— И каковы же интересы Трича здесь? — спросил Л’орик после долгой, гнетущей паузы.
— Будет битва, — ответил Геборий, пожимая плечами. — Сверх того… что ж, я не уверен. Увидим, думаю.
Л’орик взглянул устало.
— Я надеялся убедить тебя уйти. Забрать Фелисину отсюда.
— Когда?
— Этой ночью.
— Передвинь её стоянку на лигу, прочь за северо-восточный край оазиса. Три осёдланные лошади и ещё три вьючные. Еда и вода, в достаточном количестве на троих, чтобы хватило до Г’данисбана.
— Троих?
Геборий усмехнулся:
— Может, ты не заметил, но есть определённая… поэтичность в том, что нас всегда трое.
— Хорошо. И сколько ей придётся ждать?
— Столько, сколько она сама считает приемлемым, Л’орик. Как и ты, я намерен остаться здесь ещё на несколько дней.
Высший маг опустил веки.
— Схождение.
Геборий кивнул.
Л’орик вздохнул:
— Дураки мы с тобой, оба.
— Наверное.
— Я-то надеялся на союз между нами, Призрачные Руки.
— Он существует, Л’орик, более или менее. В достаточной мере, чтобы гарантировать безопасность Фелисины. Правда, не то чтобы мы так уж хорошо справлялись с этим до сих пор. От меня могло быть больше толку, — проворчал Геборий.
— Меня удивляет, что ты, зная, что Бидиталь с ней сделал, не стремишься ему отомстить.
— Отомстить? Какой в этом смысл? Нет, Л’орик, у меня есть лучший ответ на зверства Бидиталя. Предоставить его собственной участи…
Высший маг вздрогнул, потом улыбнулся:
— Странно, совсем недавно я сказал те же слова Фелисине.
Геборий смотрел, как маг уходит прочь. Спустя мгновение Дестриант развернулся и вошёл в свой храм.
— Есть в них… что-то непреклонное.
Они стояли на пути приближавшихся легионов, видели, как железо течёт, словно расплавленный металл, в столбе пыли, уходившем вертикально вверх и таявшем в небе под ударами пустынных ветров. От слов Леома Корабб Бхилан Тэну’алас поёжился. Пыль оседала в складках его потрёпанной телабы; воздух вблизи Стены Вихря был тяжёл от песчаной взвеси, крупицы которой забивались ему в рот.
Леом обернулся в седле, взглянул на своих воинов.
Уперев расщеплённое метательное копьё в стремя, Корабб выпрямился в седле. Он устал. Практически каждую ночь они устраивали налёты, и даже если его собственный отряд не участвовал в открытом бою, всё равно были отступления в укрытие, точечные контратаки, затем бегство. Всегда бегство. Если бы Ша’ик дала Леому пять тысяч воинов, это адъюнктессе и её армии пришлось бы отступать. Всю дорогу обратно до Арена, ковыляя и получая удар за ударом.
Как бы там ни было, Леом сделал всё возможное, и они провели — проливая кровь — несколько отличных дней. Более того, изучили тактику адъюнктессы и нрав её солдат. Не единожды согласованное давление на регулярную пехоту прогибало её, и будь у Леома больше воинов, он мог бы дожать врага и разбить его наголову. Но затем являлись Голловы «Выжженные слёзы», или виканцы, или эти проклятые морпехи, и воины пустыни бежали. Бежали в ночь, преследуемые конниками, столь же умелыми и упорными, как и сами воины Леома.
Осталось семь сотен или около того — им пришлось бросить многочисленных раненых, которых нашли и вырезали хундрильские «Выжженные слёзы», забрав различные части их тел в качестве трофеев.
Леом вновь посмотрел впёред.
— Вот и всё.
Корабб кивнул. Малазанская армия доберётся до Стены Вихря к сумеркам.
— Быть может, её отатарал не сработает, — предположил он. — И может быть, богиня уничтожит их всех этой самой ночью.
Морщинки вокруг глаз Леома стали глубже, когда он прищурился, глядя на наступающие легионы.
— Не думаю. В магии Вихря нет ничего чистого, Корабб. Нет, битва состоится, на самом краю оазиса. Корболо Дэм будет командовать Воинством Апокалипсиса. А мы с тобой, да ещё, похоже, Маток, найдём себе подходящее местечко… чтобы на это посмотреть.
