Пятьдесят шесть дней после Казни Ша'ик 28 страница

Геборий позабавился, видя изумление на лице обернувшегося молодого человека. Дарудж натянул удила и остановил лошадь.

Когда они подъехали, он был весь облеплен насекомыми.

— Теперь сам почувствуешь! — бросила Сциллара.

— Надо ехать быстрее, — ответил Резак. — Все согласны? И для лошадей лучше — пусть ноги поразомнут.

"Думаю, это нам всем надо". — Установи скорость, Резак. Уверен, что Серожаб не отстанет.

— Он скачет с открытым ртом, — сказала Сциллара.

— Может, и нам…. - начала Фелисина.

— Ха! Я и так весь рот забила ими!

Ни один бог не достоин своих служителей. "Это всегда неравный размен", сказал про себя Геборий. Смертные посвящают всю жизнь, чтобы установить контакт с избранным богом, и чем им платят за такую преданность? Малым, иногда вообще ничем. Легкое касание кого-то или чего-то, явно превосходящего вас в силе — этого достаточно?

"Когда я коснулся Фенера…"

Вепрю пришлось бы на пользу скорее равнодушие Гебория. Он понял это, и мысль вошла в сердце словно тупой, зазубренный нож, грубо и жестоко. Следуя за помчавшимся Резаком, Геборий мог лишь стискивать зубы, борясь с душевной болью.

Из боли родился хор голосов. Они просили его, взывали к нему. А он ничего не мог дать. Так чувствуют себя боги? Их заливает поток жалоб и просьб о благословении, о прощении, исторгаемый мириадами душ. Такой бурный, что боги могут лишь отпрянуть, ошеломленные и оглушенные, и отвечают на молящие голоса молчанием.

Но прощение — не дар. Прощение надо заслужить.

"И потому мы скачем к…"

 

* * *

 

Сциллара поравнялась с Резаком. Изучала его, пока юноша не заметил ее внимание, не закрутил головой.

— Что? Что-то не так?

— Кто сказал?

— Ну, от тебя, Сциллара, в последнее время идут бесконечные жалобы.

— Нет, их мало. Я просто повторяюсь.

Она увидела, как он пожал плечами, вздохнул. — Нам осталось около недели до побережья. Я уже сомневаюсь, что путешествие через все эти ненаселенные земли было хорошей идеей. Мы урезали пайки, страдали от голода — разве что кроме тебя и Серожаба. Мы стали параноиками, убегая от каждого пыльного следа, от каждого перекати-поля. — Он потряс головой. — За нами нет никого. Нас не преследовали. Никто не даст за нас гроша, никому нет дела, где мы и куда едем.

— А если ты неправ? — спросила Сциллара. Она повесила поводья на луку седла и стала набивать трубку. Лошадь дернулась, заставив ее покачнуться. Женщина поморщилась. — Дам тебе, Резак, совет. Если забеременеешь, не езди на лошади.

— Постараюсь не забыть. Но ты права. Я могу ошибаться. Но так не думаю. Мы не мчались как ураган, так что охотники могли нас настигнуть уже давно.

У нее был очевидный ответ, но произносить его она не стала. — Ты оглядывался по сторонам, Резак? За время странствия? За все недели в якобы пустыне?

— Только если было нужно. А что?

— Геборий избрал эту дорогу не случайно. Да, сегодня это пустыня, но таковой она была не всегда. Я заметила кое-что, и не только очевидное, вроде тех руин. Мы едем по старым дорогам. Когда-то они были шире, выше, шли по насыпям. Пути давно пропавшей цивилизации. А погляди на ту землю, — она указала на юг. — Видишь неровности? Это борозды от плуга, старые, почти исчезнувшие, но когда свет падает под углом, ты еще можешь их различить. Здесь были поля. Плодородные почвы. Я вижу их уже недели. Дорога Гебория ведет нас через кости мертвых веков. Почему?

— Почему не спросить его?

— Не хочу.

— Ну, раз он прямо позади тебя, то, наверное, слышал сам.

— Мне все равно. Я спросила тебя.

— Тогда скажу: не знаю.

— А я знаю.

— О. И почему?

— Геборию нравятся его кошмары. Вот почему.

Резак встретил ее взор, обернулся к Геборию.

Тот молчал.

— Смерть и умирание, — продолжала Сциллара. — Мы высасываем землю. Мы вытягиваем краски из каждой картины, пусть даже эти картины показывают рай. Всё это мы делаем и друг с другом. Мы подавляем друг друга. Даже в лагере Ша'ик были уровни, иерархия, державшая людей на своих местах.

— Не нужно мне рассказывать, — ответил Резак. — Я жил в подобном мире, в Даруджистане.

— Я еще не закончила. Вот почему Бидиталь находил последователей для своего культа. Силы ему давала несправедливость, неравноправие, желание ублюдков всегда выигрывать. Он наслаждался своей силой — а потом прибыли малазане и все разрушили, и Бидиталь обнаружил, что бежит, словно обычный заяц от волков. Он желал возвращения силы — для себя; и новый культ служил этому желанию. Проблема в том, что он был гением или баловнем судьбы — ведь идея его культа, не мерзкие обряды, а д. Она взывала к обездоленным, вот в чем блеск…

— Это не его идея, — сказал Геборий.

— Тогда чья?

— Она принадлежит Увечному Богу. Скованному. Это сломанное существо, преданное, раненое, несовершенное на манер уличных уродов-попрошаек, беспризорников, психически и физически поврежденных. Он обещал нечто лучшее за самой смертью — тот рай, о котором упомянула Сциллара — но этот рай никто не смог бы лишить красок. Иными словами, это сон о месте, недоступном для наших природных излишеств и недостатков; оно живет внутри нас, под всеми излишествами и недостатками. Нужно только умереть…

— Ты не чувствуешь страха, Геборий? — спросила Сциллара. — Ты описал весьма соблазнительную веру.

— Да. Но если сутью этой веры является ложь, нашим оружием должна стать истина, и оружие это, в конце концов, должно коснуться самого Увечного. Слишком трусливо было бы в конце не бросить вызов самой глубокой несправедливости, самому наглому из возможных предательств.

— Если это ложь. Почему? Как ты узнал?

— Женщина, если существует абсолютное избавление, тогда все, что мы здесь делаем, лишено смысла.

— Ну, может, оно и лишено…

— Тогда зачем поднимать вопрос о восстановлении справедливости? Справедливость не важна. Ты призываешь анархию — ты призываешь сам хаос.

Женщина покачала головой: — Нет, потому что есть сила еще более могучая.

— О! И какая? — сказал Резак.

Сциллара засмеялась: — Та, о которой я уже сказала. — Она обвела рукой старые поля. — Оглядись, Резак, оглядись.

 

* * *

 

Искарал Паст похлопал по толстым слоям паутины, покрывшей широкую грудь Маппо Коротышку. — Убери это, старая карга, пока он не пришел в себя! Ты и твоя проклятая луна — глянь, дождь собирается. Это пустыня — откуда тут дождь? Все твоя вина. — Он злобно улыбнулся, созерцая небо. — Она ничего не подозревает. Ох, жалкая корова. А я не могу ждать! — Он встал, он поспешил к найденной недавно бамбуковой палке ("бамбук, откуда, богов ради?") и продолжил высверливать дырочки в нижней ее части.

Скрученные из проволочек глазки, привязанные сырыми кишками через равные промежутки. Тщательно заостренный конец. Вырезанная из дерева, тонко отполированная катушка с полулигой волос Могоры, сплетенных и склеенных — нить достаточно прочная, чтобы выудить что угодно, включая саму эту старую бабу, если она станет бродить по отмели. Да, он может подождать еще год — другой, пока мальки не достигнут нужной длины. Может, нужно добавить тварей побольше — он видел громадных сомов в затопленном мире, и другие существа слонялись там у берега. Искарал Паст вздрогнул от воспоминаний. Но лишь истинный любитель рыбалки сознает силу пристрастия, гонящего его на лов стОящей добычи! Пусть даже придется истреблять демонов и прочее… Да, то посещение вышло малость тяжелым. Но он еще сходит туда и вернется с длинной связкой редкостей.

Еще малышом он мечтал освоить искусство рыбной ловли; но женщинам и старикам деревни это было не интересно. Нет, только свивай сети, насыпай плотины. То был сбор урожая, не рыбалка, но Искарал Паст — уже успевший убежать с караваном и целые полтора дня созерцавший чудеса города Ли Хенг, пока мать не отыскала его и не притащила, вопящего, как резаный поросенок, обратно в племя — Искарал Паст все-таки оценил совершенство творческой охоты. Той охоты, которая — каждый знает — является идеалом достойного мужчины.

О, вскоре он и его мул получат хорошую причину покинуть служащий им жилищем скудный храм. "Пойдем на рыбалку, дорогой". Ах, как он жаждет произнести эти слова.

— Ты идиот, — сказала Могора.

— Умный идиот, женщина, то есть поумнее тебя. — Он помолчал, упершись в нее взглядом. — Теперь все, что мне нужно — дождаться, пока она не уснет. Тогда срежу все ее волосы — она и не заметит, ведь вокруг нет серебряных зеркал. Нет ведь? Я смешаю волосы из ушей, с головы, с ног…

— Думаешь, я не знаю, что ты задумал? — сказала Могора и захрипела так страшно, что можно было подумать — ее родили гиены. — Ты не просто идиот. Ты еще и дурак. Надутый, незрелый, одержимый, жалкий, злобный, надменный, высокомерный, скрытный, агрессивный, невежественный, завистливый, непостоянный, противоречивый. И урод в придачу.

— И что?

Она раззявила беззубый рот: — У тебя мозги как пемза — брось что-то, и всосется! Исчезнет. Пропадет. Даже если я помочусь — моча сделает "пшш" и нет ее! Ох, муженек, как тебя ненавижу. Со всеми пакостными, неопрятными привычками — боги, да ты собственные сопли ел! Меня всякий раз тошнит, как вспомню — это проклятие, никак не забыть…

— Тихо ты. Каждому известно, что в соплях таятся полезные вещества…

Их прервал тяжкий вздох. Дальхонезцы поглядели на Маппо. Могора подбежала к Треллю и начала сдирать с израненного лица паутину.

Искарал Паст склонился рядом. — Что с его лицом? Оно все в полосах и швах. Что ты натворила, женщина?

— Паучьи метки, о Маг. Цена исцеления.

— Каждая паутина отпечаталась!

— Ну, он и до того был не красавец.

Раздался стон. Маппо поднял руку, хотя она тут же упала. Новый стон.

— Похоже, ему паук в мозги забрался, — изрек Паст. — Теперь он будет питаться сосанием. А ты посмела назвать неопрятными мои скромные жеваные сопли!

— Ни одно уважающее себя существо не делает так, как ты сделал тем утром, Искарал Паст. Ты видел, чтобы пауки жевали сопли? Нет, я клянусь!

— Ну, не видел. Однако воображаю себе паука, восемь ног которого торчат из твоего носа. Кстати, тебе пора постричься. Я готов помочь.

— Подойди ко мне с такими намерениями, и я тебя ударю. Подходить разрешаю только с любовными намерениями.

— Любовными! Что за жуткая идея…

— А что, если я беременна?

— Убью проклятого мула!

Она бросилась на него. Супруги покатились по земле, рыча и плюясь.

Мул невозмутимо следил.

 

* * *

 

Раздавленные и разбросанные плитки, что некогда составляли мозаику жизни Маппо Коротышки, едва мерцали, как будто упали на дно колодца. Он мог разглядеть лишь отдельные фрагменты с неясным значением. Он словно всплывал, медленно и неотвратимо, с неведомого дна.

Но потом появились, спустились нитями дождя серебряные паутинки, замелькали в окружившей его вязкой субстанции. Он ощутил их касание, потом их тяжесть; его движение затормозилось, и Маппо снова начал тонуть. Приближаться к осколкам на глубоком дне.

 

Там таилась боль. Не плотская — у него еще не было плоти — но раны души, множество рубцов. Измены, ошибки, самообвинения. Словно кулаки разбивали то, чем он был… до падения.

А нити, равнодушные к его агонии и жалким стонам протеста, склеивали осколки.

Он обнаружил, что стоит среди леса сужающихся кверху колонн и камней причудливой формы. Тяжкие, словно железные, тучи покрывали полнеба, а по другой половине неслись вращающиеся полосы, втягиваясь за завесу. Небо словно кто-то проткнул, и теперь оно медленно залечивало рану. Маппо понял, что колонны тянутся во все стороны, их сотни, и они формируют рисунок, который нельзя различить отсюда, снизу. Колонны отбрасывали на почву бледные тени, и его взор не отрывался от теней. Вначале он просто смотрел, потом понял: тени лежат в невероятных направлениях, образуя расползающуюся, чуть дрожащую сеть.

И сам Маппо стоит в центре сети.

Из-за одной из колонн показалась юная женщина. Длинные волосы цвета гаснущего пламени, глаза оттенка расплавленного золота. Плывущие по ветру черные шелка. — Это, — сказала она на языке Треллей, — было давно. Некоторые воспоминания лучше не тревожить.

— Я не хотел, — отвечал Маппо. — Я не знаю этого места.

— Джакуруку, Маппо Коротышка. Четыре или пять лет со дня Падения. Еще один суровый урок о том, что гордость опасна. — Она подняла руки, проследила, как ниспадают шелка, обнажая мраморную кожу совершенных рук. — Ах, погляди. Как странно, что я считала себя толстой. Разве это не свойственно всем нам: понимание себя меняется со временем? Многие ли готовы бороться с неизменностью однообразной жизни? Конечно, если ты живешь так долго, как я, иллюзии исчезают. — Она подняла взор. — Но ты сам все знаешь, Трелль. Тебя окутал дар Безымянных, твои очи долгожителя блестят тускло, как поцарапанные каменья — ты износил красоту, ты забыл, что такое самообман.

— Кто ты?

— Королева, которую вот-вот сгонят с трона, отлучат от власти. Мое тщеславие готово встретиться с позорным поражением.

— Ты Старшая Богиня? Кажется, я знаю… — Он взмахнул рукой: — Эта обширная сеть, незримый рисунок среди кажущегося хаоса… Готов назвать твое имя…

— Лучше не делай этого. Я изучила искусство маскировки. Я не желаю величаний. Старая ведьма Могора пожалеет об этом дне. Но помни: ее не в чем винить. В тенях слышен шепоток о тебе, Маппо Коротышка. Скажи, почему ты интересуешь Повелителя Теней? Или его интересует Икарий?

Трелль вздрогнул. "Икарий! Я потерял его — о Бездна, что случилось?"

— Он еще жив?

— Жив, и Безымянные нашли ему нового спутника. — Она слабо улыбнулась. — Тебя… отправили в отставку. Интересно, почему? Возможно, твои неудачи, ошибки — ты потерял преданность клятве, не так ли?

Маппо отвернулся. — Но почему они не убили его?

Женщина пожала плечами: — Полагаю, предвидят нужду в его талантах. Ах, мое замечание устрашило тебя? Неужели ты до сего мига сохранил веру в Безымянных?

— Нет. Я встревожен твоим тоном. Икарий — не их оружие!

— Глупец! Он именно оружие. Они изготовили его и ныне решили использовать… да, теперь я поняла Повелителя Теней. Умный ублюдок. Конечно, я возмущена, что он так нагло записал меня в союзницы. Возмущена очень сильно, ведь его предположение оказалось верным. — Она вздохнула и дернула плечом. — Пора вернуть тебя обратно.

— Постой… ты сказала что-то… что Безымянные ИЗГОТОВИЛИ Икария. Я думал…

— Он выкован их руками и потом снова и снова заточен — с помощью таких как ты опекунов, Маппо. Был ли он столь же смертоносен, когда впервые встал над обломками своей — ими сокрушенной — молодости? Столь же опасен, как сейчас? Не думаю так. — Женщина внимательно всмотрелась в него. — Мои слова ранят. Знаешь, я все больше ненавижу Повелителя Теней, ведь всякое слово и всякий поступок совпадают с его планами. Я раню тебя и понимаю, что именно этого он хотел. Как сумел он все узнать заранее?

— Посылай меня назад.

— След Икария едва различим.

— Скорее.

— О, Маппо, ты заставляешь меня рыдать. По молодости такое случалось, иногда. Хотя слезы по большей части вызывала жалость к себе самой. Ах, все мы меняемся. Иди, Маппо Коротышка. Делай, что должен.

 

* * *

 

Он понял, что лежит на земле. Над головой сияло солнце. Поблизости дрались два чудища — нет, как понял он, повернув голову, два человека. Покрытые пылью, слюной и потом, они пинали и кусали друг дружку.

— О боги, — шепнул Маппо. — Это дальхонезцы.

Они прекратили драку. — Не обращай внимания, — ухмыльнулся кровавым ртом Искарал Паст. — Мы женаты.

 

* * *

 

Им было не уйти. Зверь, покрытый чешуей и похожий на медведя; громадное, словно карета трайгаллов, существо двигалось дергаными прыжками, и утомленные, испуганные лошади ему проигрывали. Черно-красные зазубренные чешуи размером каждая с небольшой щит оказались почти непроницаемыми для стрел, что доказывали многочисленные торчащие древки. У приближавшегося зверя оказался один громадный глаз с фацетами, как у насекомого; его надежно защищал круглый выступ черепа. На тяжелых челюстях виднелись ряды саблевидных клыков, длиной в руку взрослого мужчины. Плоская голова была помечена рубцами, следами давних битв.

Дистанция между охотником и жертвами уже сократилась до двухсот шагов. Паран прекратил оглядываться на хищника и пришпорил мерина. Они мчались вдоль скалистого берега. Дважды под колесами трещали кости мертвых чудовищ размером с кита, покореженные и поломанные кем-то до них. Впереди дорога вела к какому-то холму — к тому, что в этом плоском мире сходило за холм. Паран махнул в ту сторону рукой. — Скорее туда! — крикнул он возчику.

— Зачем! — заорал тот. — Ты с ума сошел?

— Поднажми еще раз! Потом дело за мной!

Старик покачал головой, но направил лошадей вверх по склону, так сильно ударив их, что вязнущие в грязи животные смогли втащить тяжесть повозки на холм.

Паран остановил коня, заметил краем глаза сгрудившихся у кареты дольщиков. Они пялились на него, вставшего между каретой и зверем.

Сотня шагов.

Паран попытался успокоить паникующего мерина, одновременно вытягивая из седельной сумы деревянную табличку. Начертил на ней ногтем полдюжины линий. Поднял голову — пятьдесят шагов… голова опущена, пасть распахнута… "О, еще поближе…"

Две новых глубоких линии на карте — и он отбросил ее под ноги нападающей твари.

Прошептал два слова…

Карта не упала, а повисла в воздухе.

Чешуйчатый медведь добежал до нее, заревел — и пропал.

Конь Парана попятился и сбросил всадника: сапоги вылетели из стремян, Паран заскользил по крупу и тяжело ударился о грязную землю. Вскочил, потирая зад.

Дольщики подбежали к нему.

— Как вам удалось?

— Куда оно делось?

— Эй, если ты мог эдак, почему мы бежали?

Паран пожимал плечами: — Куда — кто знает? Что касается "как" — я же Владыка Колоды Драконов. Не зря ношу такой звонкий титул…

Перчатки хлопали его по спине — сильнее, чем необходимо, но он видел, что люди успокаиваются, ужас пропадает из глаз.

Подошел Еж: — Чудно, капитан. Я не думал, что вам удастся. Но кажется мне, что вы подпустили его слишком близко. Еще чуть — чуть… У вас губы шевелились. Заклинание или что? Не знал, что вы маг…

— Я не маг. Я сказал "надеюсь, сработает".

Все снова уставились на него.

Паран пошел к коню. Еж сказал вслед: — Ну, Верховный Маг велел передать: с этого холма видна наша цель…

 

* * *

 

С вершины холма были видны в отдалении пять громадных черных статуй. К ним вели заливные луга, испещренные озерцами. Паран долго созерцал сооружения. Дикого вида псы на корточках, гигантские, но с точно переданными пропорциями. Сплошной черный камень.

— Этого вы ждали? — спросил влезший на повозку Еж.

— Не уверен. Пять… или семь. Две Гончих Тени из Драгнипура нашли свои… подобия и соединились с ними. Потом, кажется, кто-то их освободил.

— Кое-кто нанес нам визит, — ответил Еж, — в ту ночь, когда мы, духи, уничтожали Живодеров. В лагере Ша'ик.

Паран поглядел на призрака: — Сапер, ты об этом не рассказывал.

— Ну, они долго не протянули.

— И что это значит, во имя Худа?

— Это значит, что кое-кто их убил.

— Убил? Кто? Вас навестил бог? Один из Первых Героев? Какой-то Властитель?

Еж хмуро ответил: — Всё слухи, сам не видел; но я почти уверен, что это был Тоблакай. Один из телохранителей Ша'ик, друг Леома. Боюсь, что мне известно только его имя, или прозвание, потому что это не настоящее имя…

— Телохранитель — Тоблакай убил двух Гончих Тьмы?

Дух пожал плечами. — Да, точно.

Паран стянул шлем и провел рукой по волосам — "боги, пора мыться…" — и снова поглядел на далекие статуи, на местность. — Озера выглядят мелкими — мы проедем без труда.

Открылась дверь кареты, вышла колдунья Ганат. Поглядела на черные изваяния: — Дессимбелакис. Одна душа стала семью — он верил, что сделается бессмертным. Властитель, жаждавший стать богом…

— Дераготы много старше Дессимбелакиса, — ответил Паран.

— Подходящие сосуды. Их род почти вымер. Он нашел немногих выживших и нашел им применение.

Паран хмыкнул: — Это было ошибкой. Дераготы имеют свою историю, свое "сказание". Они не жили в пустоте…

— Да, — согласилась Ганат, — Эрес'алы, усыновленные Дераготами, одомашненные ими. Эрес'алы, однажды давшие начало Имассам, которые однажды дали начало человечеству.

— Все так просто? — сказал Еж.

— Нет. Все очень сложно, — ответила Джагата, — но для краткого обзора сойдет.

Паран вернулся к коню. — Мы почти на месте — хватит медлить, едем туда.

 

* * *

 

Вода пахла гнилью, дно было покрыто толстым слоем ила и, как вскоре выяснилось, служило обиталищем пиявок, похожих на морские звезды. Упряжка с трудом тащила повозку по грязи, хотя Паран ощущал, что Карполан Демесанд использует магию для облегчения веса. Песчаные отмели давали передышку, но на них гнездились орды кусачих насекомых. Шедшие пешком дольщики то срывали пиявок с ног лошадей, то отгоняли тучи мух. Одна такая отмель подвела их к берегу.

Длинная, пологая полоса смешанного с грязью гравия. Въехав на вершину чуть впереди поезда, Паран натянул удила.

Рядом стояли два пьедестала, лишенные статуй, но окруженные обломками. В жиже сохранились следы ног, признаки какой-то возни. Сразу далее возвышался первый из нетронутых монументов, и его черный камень был пугающе похож на гладкую кожу и мускулы. У подножия виднелась постройка.

Карета подъехала, и Паран услышал, как щелкает, открываясь, дверь. Дольщики спешили построиться в оборонительный круг.

Паран слез с коня и зашагал к домику. Еж увязался за ним.

— Этот клятый дом кто-то построил.

— Непохоже, что в нем жили.

— Да, сейчас непохоже.

Собранная из плавника хижина была грубо прямоугольной и примыкала к пьедесталу. Ни окон, ни входа. Паран оглядел ее и пошел к дальнему концу. — Скорее ее сооружали не как дом, — сказал он, — а как храм.

— Возможно, это правда — деревяшки не имеют соединений, дыры не заткнуты. Любой зодчий, поглядев на это, скажет нам, что здание предназначалось для временного использования. Да, храм или загон для скота…

Они обогнули угол и увидели полукруглый лаз. В глину воткнуты ветки, формирующие нечто вроде аллеи. Дорожка натоптана — множество следов, но все давние.

— Они носили кожаные туфли, — заметил Еж, склонившийся над ближайшими следами. — Швы идут сверху, кроме пятки, на которой виден крестовидный шов. Если бы мы были на Генабакисе, я сказал бы, что это ривийцы… только…

— Что?

— Ну, у этих большие лапы. Действительно большие.

Голова духа медленно поворачивалась в сторону входа. — Капитан, там кто-то умер.

Паран кивнул: — Я уже унюхал.

Они оглянулись на Карполана и Ганат — те приближались в сопровождении двух пардиек. Трайгалльский купец — маг скривился, едва до него дошел смрад разложения. Он неприязненно покосился на вход: — Ритуальное пролитие крови. — Паран не ожидал, что он так грубо плюнет себе под ноги. — Дераготы нашли поклонников. Владыка Фатида, это создаст проблемы?

— Только если они покажутся, — ответил Паран. — Увы, вскоре им придется переменить веру. Вот будет трагедия…

— Вы передумали?

— Хотелось бы иметь такую роскошную возможность. Ганат, не исследуешь со мной внутренности храма?

Ее брови поднимались все выше. Наконец Джагата кивнула. — Разумеется. Я вижу, что внутри царит тьма — тебе нужен свет?

— Не помешает.

Отойдя от остальных, они пошли к входу. Ганат тихо сказала: — Ганоэс Паран, ты подозреваешь то же, что и я.

— Да.

— Карполан Демесанд не дурак. Он скоро поймет.

— Да.

— Так что нужно действовать быстро.

— Согласен.

Встав у лаза, Ганат сделала жест. Тусклый синеватый свет медленно разгорался в хижине.

Они ступили через порог.

Один зал, без перегородок. Пол глиняный, утоптанный множеством ног. Центр занимает широкий пень, его корни выступают из земли, словно дерево росло на скале, посылая свои щупальца во все стороны. В середине этого алтаря выдолблено корытце, заполненное черной, сухой кровью. К корням привязаны два женских трупа, раздувшиеся от газов, а потом сгнившие. Плоть будто поплыла, размякла до состояния желе, там и тут торчат кости. Вокруг лежат кучи мертвых червяков.

— Седара Орр, — предположил Паран, — и Дарпарет Вейд.

— Это кажется разумным допущением. Учитывая, что колдунья трайгаллов была умелой, ее, должно быть, сначала ранили.

— Да, тот фургон превратили в кашу.

— Точно. Мы увидели все, что нужно, Ганоэс Паран?

— Кровавый ритуал — ублажение Старших. Полагаю, Дераготы подошли очень близко.

— Да. Это значит, что у тебя будет мало времени, когда ты освободишь их.

— Надеюсь, Карполан поможет. — Он бросил на Джагату быстрый взгляд: — Ганат, ты сможешь помочь в случае… особой срочности?

— Может быть. Как тебе известно, я недовольна твоими планами. Но перспектива быть порванной на куски Псами Тьмы меня удовлетворяет еще меньше.

— Разделяю твое мнение. Отлично. Итак, если я попрошу помощи, ты будешь знать, что сделать?

— Да.

Паран отвернулся. — Возможно, это звучит странно, — сказал он, — но я почему-то все меньше тревожусь за судьбы здешних культистов.

— Да, это странно. Ваш род поклоняется страху и от страха. Здесь ты освободишь пять ликов страха. Так что пусть бедняги пострадают.

— Если бы они не желали привлечь внимание богов, они не разливали бы тут кровь.

— Кто-то среди них искал выгод, силы от их явления. Верховный жрец, шаман…

— Ну, если Верховного жреца не убьют Псы, это сделают их поклонники.

— Суровый урок, Ганоэс Паран.

— Скажи это мертвым женщинам.

Джагата промолчала.

Они вышли из храма, и свет погас за ними.

Паран увидел взгляд купца, напряженный, полный ужасного предчувствия, и кивнул. Мастер — трайгалл отвернул лицо. Он и так был утомлен, а сейчас, казалось, его силы десятикратно уменьшились.

Подошел Еж: — Это могли быть дольщики…

— Нет, — ответила Ганат. — Две женщины в роскошных одеяниях. Можно заключить, что дольщики встретили свой рок где-то в ином месте.

Паран сказал Ежу: — Теперь твоя работа, сапер. Призывание Дераготов — но сначала подумай, они близко, нужно время…

— Побегу как дерьмо из Худовой задницы. Ясно. — Еж показал мешок. — Если хотите спросить, где я все это прятал, не трудитесь. Здесь, в этом месте. Детали не важны. — Он ухмыльнулся. — Некоторые мечтали взять в последний путь золото. А я всегда предпочитал морантские припасы. Ведь никогда не угадаешь, что ждет на той стороне. Так что нужно сохранить возможность взорвать всё к чертям!

— Мудрый совет. Припасы здесь сработают?

— Не сомневайтесь, капитан. Смерть когда-то назвала это своим домом.

Паран посмотрел на статую. — Ты намерен взорвать их.

— Да.

— Рассчитанная отсрочка взрыва.

— Да.

— Да вот только у тебя пять зарядов, и до последней статуи двести или триста шагов.

— Да. Это будет трудно — нет, назовем это вызовом. Вот Скрип был в этом искуснее. Но скажите, капитан — вы уверены, что Дераготы не станут просто околачиваться поблизости?

— Абсолютно. Они вернутся в родной мир — разве это не пытались сделать двое первых?

— Да. Но у них есть тени. Может, эти решат сперва поохотиться за ними.

Паран нахмурился: — Я не подумал. Да… В Королевство Теней.

— Если Гончие Тени сейчас там.

"Проклятие". — Ладно, ставь заряды, сапер. Но не начинай отсчет.

— Сделаем.

Паран поглядел в спину Ежа. Вытащил Колоду Драконов. Помедлил, глянул на Ганат, потом на Карполана. Они увидели, что у него в руках. Трайгалл явно побледнел и поспешил скрыться в карете. Спустя миг Ганат, бросив на капитана загадочный взор, последовала за магом.

Паран позволил себе тихо улыбнуться. "Да, зачем показываться тому, кого я вызову?" Присев на корточки, он разложил карты на настиле из прутьев. Поднял одну, отложил в сторону. "Высокий Дом Тени — кто тут главный, клятая Колода, я или ты?"

— Амманас, — промурлыкал он, — я требую твоего внимания.

Темное изображение Дома осталось безжизненным. Лакированная деревяшка.

— Ну ладно. Скажу иначе. Амманас, поговори со мной здесь и сейчас, или все, что ты задумал и сделал, окажется буквально порванным в клочки.

Дом еще сильнее затемнился, замерцал, и явилось что-то вроде смутной фигуры на черном троне. Голос прошипел: — Лучше бы это оказалось важным. Я занят и, к тому же, сама идея Владыки Колоды Драконов меня раздражает. Давай.

— Дераготы сейчас будут освобождены, Амманас.

Явное оживление. — Какой тупоголовый идиот это сделает?

— Боюсь, все уже решено…

— ТЫ!

— Слушай, у меня есть причины, и они находятся в Семиградье.

— Ох. — Фигура откинулась на спинку трона. — Причины. Да, да. Умно. Но все же непроходимо глупо.