2020-06-10
116
Через два дня я шел с Рыжиком по направлению к его школе, в которой мне предстояло через несколько месяцев сесть за парту. Я шел и тихонько напевал себе под нос: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!..» Эта песня очень подходила в тот момент, потому что мне и правда нужно было сделать былью ту сказку, которую я изобразил на бумаге и заказным письмом отправил в Москву.
Но ведь Рыжик про это письмо ничего не знал и поэтому сказал:
– Перестань ныть! У тебя нет никакого слуха!
Увы, и старший брат Дима говорил мне то же самое. И так же, как Диме, я ответил Рыжику:
– Я ведь в театре петь не собираюсь…
Рыжик не стал спорить. И вообще он был в то утро в хорошем настроении. Еще бы, ведь я еще два дня назад раскрыл ему все свои планы насчет мебельного цеха! Вовка сразу же сбегал домой к Ван Ванычу – и тому моя «идея номер один» тоже пришлась по вкусу. Вместе они обзвонили многих ребят, и почти все пообещали, несмотря на каникулы, прийти в школу к условленному часу. Тем более что некоторые из них сами не прекращали столярничать в мастерской и в летнюю пору.
И тогда же, два дня назад, я, чтобы все в точности соответствовало моей заметке, предложил Рыжику:
– Давай напишем на дверях столярной мастерской: «Мебельный цех»!
– Но ведь еще никакого цеха нету!.. – возразил Вовка. – Вот когда мы его создадим, тогда и напишем!
Честное слово, иногда он своей «высокой сознательностью» напоминал мне нашу занудную, до ужаса справедливую Наташу Мазурину.
– Да пойми ты! Вывеска – это очень важное дело! – убеждал я Рыжика. – Вот в кинотеатрах как бывает? Сперва напишут объявление, вывесят афишу, а потом уж и новый фильм пускают. А если бы афиш не вывешивали, никто бы не знал, что там идет на экране. И никто бы в кино не ходил. Так и у нас: напишем вывеску – все знать будут!
– Ну ладно, – в конце концов согласился Вовка. – Раз идея твоя, пусть будет по‑твоему!
Сейчас, когда мы шли в школу, чтобы встретиться там с будущими «мебельщиками», вывеска, поблескивая свежей краской, уже висела на дверях.
Ребят пришло человек тридцать из разных классов. Рыжик стал знакомить меня и всем говорил:
– Сева Котлов из Москвы! Сева Котлов из Москвы!..
И друзья его так крепко жали мне руку, будто были уверены, что я наверняка хороший парень и заслуживаю всяческого уважения. А все потому, что я был из Москвы!
Они стали расспрашивать меня про Москву. Встречал ли я на аэродроме Юрия Гагарина и Германа Титова или только по телевизору их видел? Был ли я на Красной площади в день, когда пионерской организации сорок лет исполнилось? Ездил ли на метро до Филей или только по старым линиям? Купался ли в бассейне «Москва» и хорошо ли в нем купаться?.. Я понял: они вдали от Москвы хотели всегда быть вместе с нею и потому всё о ней знали как о родном человеке, который хоть и живет далеко, но все равно самый родной.
А когда Рыжик рассказал, что это я придумал устроить «Мебельный цех», все стали хвалить меня: «Молодец!», «И как это тебе в голову взбрело?! Вот мы не додумались, а ты только приехал – и сразу додумался!», «А что ж тут удивительного: москвич!»
Я впервые понял, что «москвич» – это не просто обыкновенное слово, а как бы почетное звание. Скажешь про себя: «москвич!» – и на тебя уже смотрят по‑особенному и ждут от тебя чего‑то хорошего.
А потом ребята стали приглашать меня в свою школу насовсем, уверяя, что она самая лучшая в городе.
– Он будет у нас учиться. Не волнуйтесь, – успокоил всех Рыжик таким тоном, будто он был директором школы или даже заведующим роно. – Я уж этот вопрос обдумал: Сева как раз по району подходит!
– Он вообще нам подходит!.. Очень даже подходит! – раздались в ответ голоса.
Ван Ванычу, учителю труда, который деловито ходил по мастерской в черной рабочей спецовке, восторги по моему адресу не понравились.
– Это мы еще посмотрим, – сказал он хрипловатым голосом, поглаживая свои седеющие усы, – подходит он или не подходит! Идеи подавать – это еще, знаете, полдела. А мы вот его на работенке настоящей проверим. Испытаем его на прочность!..
Это сразу испортило мне настроение: проверку на прочность я мог и не выдержать, потому что в Москве главным образом подавал идеи, придумывал всякие сногсшибательные дела, а уж остальные проводили их в жизнь. То есть и я, конечно, кое в чем принимал участие и я тоже работал в мастерской, но в последнее время Толя Буланчиков оберегал меня, потому что считал «главным мозговым центром» совета отряда. В общем табуретку я бы мог сколотить с кем‑нибудь на пару, а вот этажерку или стол смастерить – это уж вряд ли.
Ван Ваныч лукаво подмигнул мне: сейчас, мол, узнаем, каков ты есть!
Лицо Ван Ваныча казалось очень знакомым. Любой человек, который увидел бы его, сразу бы сказал: «Где‑то мы встречались!» Такие лица часто бывают в кинокартинах у передовых рабочих‑революционеров: глубокие морщины на щеках и на лбу; усы с сединой и умные, беспокойные глаза. Ван Ваныч, оказывается, и пришел в школу с производства – с металлургического комбината, где он работал в цехе мастером.
– Нечего терять время на пустяки! Делать так делать, а болтать так болтать!.. – говорил Ван Ваныч, как‑то по‑особому, по‑рабочему, с аппетитом вытирая руки тряпкой по самые локти, как это часто делают машинисты, высовываясь из окна паровоза.
– Правильно! Надо поскорей браться за дело, – поддержал я Ван Ваныча, – а то другие школы пронюхают и обскачут…
– Ишь ты какой: пронюхают! – Ван Ваныч сердито покачал головой. – И пусть пронюхивают: больше мебели будет!
– Конечно! Пусть нюхают!.. – спохватился я. – Но только мы должны первыми начать. Ведь мы же придумали!..
Все ребята разбились как бы по профессиям: одни взялись делать столы, другие – этажерки, третьи – стулья, а четвертые – красить.
– Я буду красить! – сразу вызвался я. Мне казалось, что размахивать кистью, пожалуй, легче, чем пилить, строгать и забивать гвозди.
– Нет уж! Мы с тобой этажерками займемся! – шепнул мне Рыжик.
– А я… я как раз хорошо красить умею! С самого раннего детства… любил, знаешь, картинки раскрашивать, а потом заборы, как Том Сойер!..
– Том Сойер заборов не красил, – он хитростью других заставлял. Уж в его‑то образ я вжился на сто процентов! Это такое театральное выражение есть: «вжиться в образ». И ты такой же работник, как Том, да? Наверно, только идеи подавать умеешь? – все это Вовка прошептал тихо: он не хотел позорить меня перед товарищами. А вслух громко заявил: – Мы с Севой будем «этажерочной бригадой»!
– Я же не уме‑ею… – вновь шепотом взмолился я.
– Ничего! Держись рядом и смотри. А вечером, у нас дома, подучишься!
Рыжик будет томом
Уже под вечер мы шли к Рыжику домой. О том, что наступал вечер, тоже можно было догадаться, только посмотрев на часы, потому что солнце светило вовсю и не собиралось даже уходить на вечерний или ночной отдых.
– Солнце тут у вас прямо в три смены работает! – сказал я.
– А про него так говорят в рифму: «Светило на летнюю вахту заступило!» Зато потом уж оно сразу на полгода отпуск возьмет!..
И вдруг я увидел на узкой белой табличке название большой московской улицы. Что‑то родное‑родное почудилось мне в этом названии и показалось на миг, что вот сейчас я заверну за угол и увижу свой дом, а со двора выбежит Витик‑Нытик или его младшая сестренка Кнопка со своими подружками…
– Какое удивительное совпадение! – сказал я и кивнул на узкую белую табличку, как бы припечатанную к стене. – В Москве я жил по соседству с улицей такого же точно названия. Представляешь себе?
– А чего ж тут представлять? – усмехнулся Рыжик. – И вовсе никакого нет «удивительного совпадения»… Ты что думаешь, это случайно так получилось? Ведь наш‑то город москвичи строили! И ленинградцы и киевляне… И вообще чуть ли не со всей страны сюда разные специалисты понаехали. Ну вот, они и привезли названия своих любимых улиц, проспектов, площадей. У нас тут и свой Арбат есть, и Невский проспект, и Крещатик… Здорово, а?
– Да‑а… это очень здорово… Значит, они как будто и не расставались со своими родными городами? А ведь у кого‑нибудь могло так получиться, что и адрес совсем не изменился: та же улица и номер дома и квартиры. Могло так быть?
– А почему же? Вполне возможная вещь…
– Вот если бы у меня так получилось, все бы ребята в Москве от удивления рты пораскрывали! Но я на какой‑то такой улице живу, какой в Москве никогда не бывало…
– Ничего, – успокоил меня Рыжик. – Может быть, еще когда‑нибудь переименуют. Ты вот прославишься тут у нас, в Заполярске, а потом просьбу напишешь: «Прошу дать улице такое‑то имя!» И просьбу твою выполнят, если ты, конечно, чем‑нибудь отличишься. Так бывает…
– Ну‑у!.. Это долго ждать. А вдруг я ничем таким особенным никогда не отличусь?
Мы шли по улице с московским названием, а кругом были одни только высокие и новые домищи. Это уж такой город Заполярск, тут ни одного маленького или деревянного домишка не встретишь. Даже в Москве встретить можно, а в Заполярске – нет… Потому что город совсем еще юный, он родился в те годы, когда маленьких домишек уже не строили.
«Все люди в новые дома въезжают – значит, всем мебель новая нужна, – рассуждал я про себя, – вот мы им и поможем. Какая все‑таки замечательная идея мне в голову пришла! Вот бы за эту идею и переименовали пашу здешнюю улицу в мою старую, любимую, московскую… Нет, наверно, за одну идею все‑таки не переименуют. Надо будет еще что‑нибудь хорошенькое придумать!»
– А вот интересно, как же это я у тебя дома буду учиться этажерки мастерить? – спросил я Рыжика. – У тебя разве есть своя домашняя мастерская?
– Есть у нас с отцом. Он тоже в свободное время любит построгать, с молотком и напильником повозиться. Говорит, что это нервы успокаивает.
– А он у тебя что, сильно нервничает?
– Еще бы! Творческая работа!
– Ага, понимаю… И вы что же, прямо в комнате эту мастерскую устроили?
– Да нет! В ванной… Соседи сперва возражали: им, видишь ли, мыться надо! «Из ванны, – говорят, – вылезаешь, а на спине и волосах стружки деревянные!» Даже в домоуправление жаловаться хотели. Но я одному чайник электрический починил, другой – патефон исправил… Получилась такая домашняя мастерская – соседям выгодно: денег не платить, обслуживание быстрое. Они и замолчали. Сейчас только иногда так тихонько‑тихонько в дверь постучат: «Нельзя ли ополоснуться, если это, конечно, тебе, Вовочка, не помешает?» Ну, я разрешаю: пусть моются!
У Рыжика с Владимиром Николаевичем была одна комната. Как только я вошел, так сразу понял, почему Вовка восторгался нашим уютом. Комната казалась очень большой, потому что была почти совсем пустая. Но зато в ней было очень много книг. Они лежали на этажерке, на полках и даже на столе, на котором, видно, не только читали и работали, но и обедали тоже. Рядом с книгами стояли хлебница и тарелки – две глубокие, две плоские, два блюдца. И ложки тоже были: две большие и две чайные.
– У нас дома, как говорит папа, «семейный квартет», а у вас, уж сразу видно, «семейный дуэт». Все только на двоих!
– И мы всегда будем вдвоем! – гордо заявил Рыжик. – Мы клятву такую друг другу дали: всегда быть вместе! И никого к себе не пустим. Никого!..
Последнюю фразу Рыжик произнес так, будто спорил с кем‑то, угрожал кому‑то, кто непременно хотел войти к ним в дом и разрушить «семейный дуэт».
– У нас мужской дом. Никаких там салфеточек, картиночек на стенах и прочей ерунды. Нам это не нужно!
«А почему же ты тогда восторгался маминым уютом?» – хотел я спросить у Рыжика, но удержался и почему‑то не спросил.
Примерно через четверть часа вслед за нами домой пришел Владимир Николаевич. Вернее сказать, он даже не пришел, а прибежал. Я удивился, что он, всегда мягкий, неторопливый, задумчивый, может быть так взбудоражен.
– Ну, Вовка, – воскликнул он прямо с порога, – пляши, брат! Танцуй до упаду! Нашли для вас руководителя драмкружка!
Заметив меня, Владимир Николаевич, кажется, еще больше обрадовался.
– Хорошо, что ты пришел, Сева! Сейчас сядем втроем, поужинаем, отпразднуем предстоящий Вовкин дебют… Ну, первый серьезный выход на сцену, значит! Теперь уж Вовка сыграет Тома Сойера. Непременно сыграет!..
Потом он продолжал рассказывать уже нам обоим:
– Этот самый будущий руководитель драмкружка видел Рыжика в школьном самодеятельном спектакле. А потом, в это воскресенье, тайком за ним наблюдал, когда вы в ложе восседали. И говорит, что внешность у него очень сценичная. Рыжий, злой, с веснушками. Как раз то, что нужно!
И, обратившись только к Вовке, добавил:
– Не загордись, пожалуйста. На одной внешности далеко не уедешь. К веснушкам и зеленым глазищам еще кое‑что добавить придется… Старание, упорство!
– Добавлю! – заверил отца Рыжик.
И от счастья прямо запрыгал по комнате, в которой было очень легко прыгать, потому что в ней, кроме самодельной этажерки, письменного стола, заваленного книгами и посудой, двух стульев и двух раскладушек, сложенных в углу, ничего не было.
– Понимаешь, как это здорово! – стал объяснять мне счастливый Вовка. – У меня будет самая главная роль!.. Гекльберри Финна будет один парень из седьмого класса исполнять. А тетю Полли – какая‑нибудь взрослая артистка из папиного театра… Мы так решили: чтобы дружба у драмкружка с театром завязалась. Понимаешь?
– Вот бы хорошо было, если б ее, эту самую тетю Полли, Жаннетта исполняла! – воскликнул я, совсем забыв о грозных предупреждениях Рыжика.
– Кто, кто? – насторожился Владимир Николаевич.
– Ну, та артистка, которая Жаннетту исполняла… – Тут я вспомнил про наш разговор в директорской ложе и быстро поправился: – А может, какая‑нибудь другая артистка сыграет еще лучше!
– Тебе, значит, понравилось, как Сергеева играла Жаннетту? – вроде бы небрежно, между прочим, а на самом деле (я это почувствовал!) очень взволнованно спросил Владимир Николаевич.
– Ничего‑о… – промямлил я. – Вы, конечно, гораздо лучше перевоплощались: и лысина и нос горбатый… А она? Она ведь по роли должна быть положительной, так что это от нее не зависело. И тетю Полли она, конечно, не сумеет сыграть, потому что она слишком молодая и, как бы это сказать… интересная… А тетя Полли…
– Пойдем! Пойдем в ванную комнату! – потащил меня за рукав Рыжик. – Я тебя научу этажерки мастерить!
В ванной комнате Рыжик взял рубанок, потом положил его на место; проверил, остра ли пила, и ее тоже отложил в сторону. Потом у него из рук с шумом выпал ящик с гвоздями… Мы оба нагнулись и стали подбирать гвозди.
– Рыжик, – тихо сказал я, ползая по полу, – давай в следующий раз. Ладно? Я лучше потом научусь мастерить этажерки…
– Нет, будем сейчас! – упрямо процедил сквозь зубы Вовка. – Начнем с ножки!.. Вот смотри!
Он вновь взялся за рубанок. Но в эту минуту дверь распахнулась, и на пороге появился какой‑то толстый пожилой мужчина в халате и с полотенцем в руке.
– Здравствуй, Вовочка, – тонким голосом не проговорил, а прямо‑таки проворковал толстый Вовкин сосед. – Я бы хотел принять хвойную ванну…
– Я сейчас ваш заказ выполняю, – коротко, не оборачиваясь, ответил Рыжик.
– Ах, так? Ну хорошо, хорошо… Я тогда попозже. Только предупреди всех, что я занял очередь!
Сосед осторожно прикрыл дверь.
– Мы отдадим эту ножку ему? – тихо спросил я.
– У него сломалась не ножка от этажерки, а ручка от чайника.
– А как же он тогда поверил?..
– Вот приди, когда он в хвойную ванну погрузится, и спроси! – резко ответил Рыжик. – Наверно, такой же мастер, как и ты: думает, что рубанком чайники чинят!..
Рыжик злился на меня. Но за что? Я тогда еще не понимал…
