Сожжение в Дернебурге в 1555 г. Зарисовка из хроники. Фрагмент. XVI в

Возникла сеть молодых городов. Города развивались, крепчали и при поддержке королей становились свободными. Дворянство оказалось не в силах остановить это так называемое «коммунальное движение». Людям казалось, что так будет всегда. Жёсткую зависимость крестьянство уже скинуло. Было ощущение, что сил хватит и на то, чтобы прокормиться, и на то, чтобы заплатить налоги, и на то, чтобы обеспечить детям достойное будущее. Так оно до поры и было, а потом… Потом появились первые признаки кризиса. Экстенсивный путь развития оказался исчерпан. Земель для освоения уже не осталось. Всё, что можно, распахали, а урожаи были не настолько высоки, чтобы прокормить население, продолжающее по инерции расти. Голод стал частым гостем в крестьянских домах. Людей мог бы выручить ещё один аграрный скачок, но до появления минеральных удобрений и тракторов оставалось 500 лет. Эти трудные столетия предстояло ещё прожить.

Не следует упускать из вида и то, что с XIV века началось глобальное похолодание, о котором, в частности, пишет Ле Руа ла Дюри в своём фундаментальном труде «История климата с 1000 года». Изменения такого порядка не бросались в глаза современникам, но исследователь может опираться на бесчисленные записи о том, когда в конкретном году ударили заморозки и в какой день выпал снег. Ла Дюри подверг анализу большой массив источников и пришёл к выводу; что Европа пережила «малый ледниковый период». Пик этого весьма неприятного процесса пришёлся на начало XVII столетия, поэтому о прежней легендарной урожайности европейское крестьянство могло из поколения в поколение только мечтать.

Города, которые раньше охотно принимали из деревни излишек рабочей силы, в эпоху наступившего кризиса закрыли свои ворота. Они ощетинились законами цеховой солидарности. Ремесленные союзы не собирались делиться с чужаками куском пирога, которого едва хватало на своих. Не забудем и об ухудшившемся положении подмастерьев. Надежда обзавестись собственным делом стала недостижимой мечтой для большинства из них.

А что же дворянство? Может быть, оно благоденствовало? Издали так притягательно смотрятся дворцы и замки, блестящие латы, пиры и рыцарские турниры. Но и это сословие столкнулось с тем, что правильней всего было бы назвать «позолоченной нищетой». Злую шутку с дворянством сыграло открытие Нового Света. Из завоёванной конкистадорами Америки хлынул поток золота и серебра. Законы экономики невозможно обойти. Устоявшаяся денежная система после столь значительного вливания отреагировала бурной инфляцией. И если крестьяне, подстрахованные натуральным хозяйством, ощутили удар не так сильно, то баронов и графов «революция цен» буквально сбила с ног. Покупка предметов роскоши стала обходиться дороже в пять‑шесть раз.

Оброк же, который платили мужики, остался прежним! На беду благородного сословия, грамоты, регулирующие подати, содержали цифры в конкретных денежных единицах. Дворянство, естественно, попыталось поднять сумму оброка. Не тут то было! Мужики, которым и так жилось не сладко, ответили восстаниями. На их стороне оказалось право. Они могли ссылаться на дедовские обычаи. Дворян вынудили отступить.

А ведь это уже не рыцарство, готовое мириться с жизнью в холодных замках. Теперь это были господа, получившие в Италии во время военных ходов привычку к роскоши. Дворянин желал иметь вместо замка дворец. Латы, превратившиеся в истинное произведение искусства, становились всё дороже. Жену и дочь хотелось одеть в ослепительные платья из атласа и бархата. Мало кто мог себе позволить новый образ жизни. Мелкопоместное дворянство, глядя на зеркала, картины, дорогую мебель богачей, изнывало от зависти, нищало и разорялось… Во времена раннего Средневековья, когда не чувствовалось твёрдой власти, можно было нажиться, ограбив соседа. Теперь это стало слишком опасным способом обогащения. Толпы молодых дворян хлынули в столицы, поближе к королевскому двору. За место под солнцем приходилось жестоко биться. Соискателей оказалось много, вакансий мало. Недаром в Париже наблюдался такой расцвет дуэлей. Они были естественным следствием конкуренции между наследниками древних, но обедневших родов.

К деталям неприглядной картины добавим эпидемии чумы, которыми природа отреагировала на относительное перенаселение Европы. Вспомним также войны Реформации, в ходе которых верующие пытались облегчить своё положение, отвоёвывая право на «дешёвую» Церковь. Всё это звенья одной цепи. Неуверенность в завтрашнем дне пронизывала все слои общества. Законы общественного развития и сейчас‑то для большинства выглядят туманно, а тогда человек просто терялся в чужом опасном мире. Представьте себе людей, которые не понимали, отчего на них свалилось столько бед. Людей, которые от отцов и дедов унаследовали воспоминания о прежних «добрых временах».

«Может быть, мы хуже работаем?» – недоумевали крестьяне и ремесленники. «Может быть, мы не так отважны, как наши благородные предки?» – задавали себе вопрос дворяне. Почему жизнь становится всё тяжелее: то голод, то мор? Неужели Бог отвернулся и молитвы до него уже не доходят?

И вот на фоне всех бед, всех неустройств появляется простой ответ:

Виноваты ведьмы!

Как это удобно – винить в провалах не себя, не хозяйственный кризис, а тихоню – соседку, насылающую неурожай и болезни. Попав на допрос, женщины говорили то, что допрашивающим хотелось услышать. «Не будь нас, ведьм, подданным вюртембергским удавалось бы пить вино вместо воды, да и посуда у них была бы не глиняная, а серебряная (Сперанский, 1906 стр. 23)». Вот такими фразами подпитывались безумные судилища. Соответственно ведовские процессы можно назвать авантюрной попыткой террором решить хозяйственные проблемы. Многие города и деревни, иногда целые края и области соблазнялись кажущейся простотой этого средства. Богатели на смерти ведьм немногие, а остальных ожидало ещё пущее разорение. Поля и виноградники гибли, лишившись ухода. Страх разрушал хозяйственные связи. Семьи казнённых пополняли армию нищих. Известно, что люди, не имеющие средств к существованию, – резерв преступного мира. Конфискация имущества непременно должна была привести к росту числа разбойников. Историки пока не взялись проследить тут прямую связь, но ни для кого из них нет сомнений в засилии бандитизма на дорогах Европы в XVI–XVII веках, то есть как раз во времена охоты на ведьм. Достоверно известно и еще одно. Семья среднего достатка обычно не выдерживала даже ареста одной женщины. К оплате предъявлялись такие высокие судебные издержки, что на это не хватало всех сбережений. Судьи, писцы, палачи, тюремщики, поставщики дров жадно требовали свою долю. Часто родовое имущество распродавалось с аукциона ещё до окончания процесса. Примером такой практики может служить суд над фрау Пабст в начале XVII века – один из многих подобных (Robbins, 1959 стр. 113).

Бытует мнение, что в любую эпоху народ требует хлеба и зрелищ. С хлебом, как мы уже убедились, возникли серьёзные трудности. Но сожжения являлись захватывающим зрелищем – и власти в избытке предоставляли толпе острые ощущения. Узниц волокли на штабель истерзанными, нередко полунагими. Железные цепи картинно врезались в тела. Зрители впивались глазами в лица обречённых, испытывая постыдную, но непреодолимую потребность читать на них предсмертную тоску, боль и страх. Стоя плечом к плечу с согражданами, человек ощущал обманчивую личную безопасность вкупе с тем, что наши современники находят в фильмах ужасов. Смерть всегда была загадкой. Мучительная смерть казалась притягательна вдвойне. От устроителей требовалось превратить церемонию в наглядный урок слабому полу и не позволить согражданам передавить друг друга.

Впрочем, технология ведовских процессов – это тема для следующих глав. Здесь же осталось привести хронологическую таблицу. Она поможет ориентироваться в десятках историй, о которых речь впереди. Таблица конечно же не претендует на всеобъемлющий охват. Значительная часть процессов состоялась в мелких населённых пунктах. Указаны в основном те суды, которые более или менее подробно описаны в исторической литературе и упомянуты в данном издании.