Сомнения в основах вероучения

 

Может быть, все вышеперечисленное и привело к тому, что более поздние духовные учителя оказались неудовлетворенными некоторыми из оснований это великой традиции.

Шри Ауробиндо под под конец своей жизни уже не так вдохновлялся идеей нового рождения: «О! начинать все сначала, снова детство и период неведения, нет». Да и сама «Мать» (Мирра Альфасса), продолжившая и углубившая его идеи, тоже, как оказалась, стала довольно скептически относиться к этому вопросу: «Неужели нужно покинуть это тело лишь для того, чтобы выстроить себе другое? Я не знаю… это не соответствует… Мне никогда не говорили, что это обязательно должно быть именно так»[83].

Еще категоричнее говорит об этом Шри Нисаргаддата (1897‑1981):

«Реинкарнация предполагает некое Я, переходящее из одной жизни в другую. Но такового нет и в помине. Этот пучок надежд и воспоминаний, который называют моим Я, воображает о себе, что существует бесконечное количество раз, и творит время, чтобы приспособиться к своей ложной вечности; для того, чтобы быть, мне не нужно ни прошлого, ни будущего»[84].

Речь здесь, конечно, идет не о полном отказе от идеи реинкарнации, но скорее, об акцентировании внимания на непостоянстве вещей и жизней, на чем сходятся, по сути, самые разные течения индийской мысли: эту идею мы находим и в индуизме, и в буддизме. Автор, у которого я нашел в свое время вышеприведенную цитату, так ее прокомментировал:

«Пусть не делают из этого высказывания вывод, что он систематически отрицает реинкарнацию. Такой человек просто не может мыслить систематически. Как и Кришнамурти, он просто заявляет, что она совсем не обязательна для духовного роста, не считает ее ни идеалом, ни условием спасения, ни следующим этапом предполагаемого совершенствования»[85].

Ну, и наконец, я хотел бы привести небольшую цитату и из самого Кришнамурти (1895‑1986). Во многих посвященных ему книгах и докладах его нередко причисляют к великим индуистским авторам, вписывающимся в классическую традицию веры индуизма в реинкарнацию. Но тут двойная ошибка. Во‑первых, он совершенно порвал с религиозной традицией своей страны. Любая традиция представляется ему тюрьмой. Во‑вторых, он вообще воздерживался от высказывания своего мнения о проблеме реинкарнации. Он только настаивал на том, что не надо придавать ей слишком большого значения:

«Я знаю, что вам очень хочется себя увековечить, что вы верите в реинкарнацию. Может, она и существует, но это не имеет ни малейшего значения; и нам вообще не нужно знать, будет следующая жизнь или нет. Что действительно важно, так это момент настоящего, важно знать, можем ли мы сейчас изменить свое зрение, способ видеть мир»[86].

Тут возникает проблема идентичности того, кто претерпевает реинкарнацию. Все великие индуистские мыслители задавались этим вопросом. Но больше всех на сложности проблемы определения того, что есть подлинное «Я», настаивает буддистская традиция. Потому что это не самый незначительный из индийских парадоксов: своеобразное наваждение идеей «Я», с целью как раз это самое «Я» разрушить.

Не вдаваясь в подробности коренного отличия индуизма и буддизма, стоит отметить, что и там, и там, мы находим одну и ту же озабоченность идеей борьбы с «Я» и его полного исчезновения. Но сам этот процесс уже предполагает чрезмерное внимание к этому «Я», которое становится центром нашей жизни. В буддизме мы сможет проследить эту тенденцию еще более отчетливо.

 

 

В буддизме

 

Учение Будды

 

Это абсолютное одиночество хорошо заметно в учении Будды:

«Накрепко запомните следующее: не бунтуйте против вашей сегодняшней участи, потому что это наказание за прошлое. И помните о том, что ваше будущее зависит от чистоты вашего сердца. Это закон Кармы, который я возвещаю вам»[87].

«Во всех мирах, видимых и невидимых, есть лишь одна сила, без начала и без конца, и нет иного закона, кроме нее, без предпочтений, без ненависти. Она убивает и спасает, и нет у нее иной цели, кроме свершения того, что уготовано Судьбой. Смерть и Страдание – челноки ее шитья, а Любовь и Жизнь – нити…

Ничего не ждите от безжалостных богов, они и сами подчиняются закону Кармы, они и сами рождаются, старятся и умирают, чтобы затем родиться вновь, они и сами пришли в мир лишь затем, чтобы освободиться от собственного страдания. Во всем рассчитывайте только на себя. И не забывайте, что каждый человек сам творит себе тюрьму, и каждый может стать могущественнее самого Индры»[88].

Но формула Дхаммапады звучит еще категоричнее:

«Ибо сам человек совершает зло, и сам оскверняет себя. Не совершает зла он тоже сам, и сам очищает себя. Чистота и скверна связаны с самим собой. Одному другого не очистить»[89].

Я помню, как однажды на конференции в Дюссельдорфе процитировал этот прекрасный текст о реинкарнации. И вдруг почувствовал, что словно ледяным холодом повеяло от него на аудиторию, попросившую меня прочитать его еще раз, чтобы лучше разобраться, что же там имеется в виду. Я понял, что для большинства такое представление о реинкарнации стало открытием. До этого момента они никогда не задумывались, какое бесконечное одиночество связано с этой доктриной.

Об этом же настоятельно говорится и в других отрывках: «Вы сами должны сделать усилие. Татхагаты – единственные учителя». Или еще: «Ибо ты сам себе господин, ибо ты сам себе путь»[90].

 

Далай‑лама

 

Мы все можем совершить ту же самую духовную эволюцию, что и далай‑лама. Однако, на самом деле, мы находимся при этом не на той же самой дороге, а на параллельных ей дорожках. Речь не идет о том, чтобы «пройти этот путь» вместе, чтобы вместе совершить паломничество нашей жизни. Далай‑лама говорит об этом предельно четко.

Его спросили как‑то, согласен ли он, что «все живущие связаны между собой… как части единого организма, иными словами, как органы или члены одного и того же тела».

И он на это ответил: «Если вы подразумеваете, что многие живущие во плоти существа происходят из одного истока, например, от какого‑то бога, мой ответ будет: нет».

Его собеседник уточнил: «То есть, вы думаете, что одни никак не зависят от других?»

«Да. Они существуют раздельно. Даже когда они достигают просветления, они все равно продолжают раздельное существование, просто теперь их самоосуществление будет идентичным»[91].

 

Великий парадокс

 

Итак, каждый из нас в ходе своей жизни и во всех последующих жизнях остается в полном одиночестве. Но в чем глуповатые западные люди (типа меня) уже совсем ничего не понимают, так это в буддистском утверждении: что при переходе от одной жизни к последующей не сохраняется никакого постоянного Я. Это в индуизме верят, что у каждого из нас, помимо души и тела, есть еще и некое Я, постоянный элемент, переходящий из одной жизни в другую. По крайней мере, так утверждает далай‑лама, чтобы сразу вслед за этим объяснить нам, что же нужно об этом думать на самом деле: «Но у буддистов нет и в помине принципа отдельного Я, некой сущности, отличной от души и тела; они опровергают понятие постоянного, неповторимого и независимого Я»[92].

Далай‑лама здесь просто повторяет самое традиционное и постоянное учение буддизма. Нам говорят: когда мы видим, что под ящиком крутятся колеса, у каждого есть ось и обод и т. д., то мы сразу говорим, что это телега, тогда как на самом‑то деле никакой телеги нет. Точно так же в одном знаменитом тексте ставится вопрос: «Родившийся здесь человек, личность, где он находится? Где находится человек, который уходит?» И звучит ответ: «А кто тебе сказал, что есть личность? Есть лишь скопление меняющихся образований, никакой личности не принадлежащих»[93]. Некоторые буддистские авторы выражаются еще бесцеремоннее и замечают, «что анимистическая концепция, типа веры в душу или в постоянное “эго”, будет самым вредным заблуждением, самой обманчивой иллюзией, которые незамедлительно вовлекут своих жертв в самые глубокие пропасти страдания»[94]. Ну вот, теперь вас предупредили!

С этим связано то, что и проблема смерти ставится здесь иначе. Вопрос о том, что станет с моим Я после смерти, возвратится ли оно в небытие или продолжит жить, тогда вообще не имеет смысла. «Поскольку буддизм отрицает существование постоянного Я и из такого отрицания и создает свое основное учение, может ли он после этого проповедовать уничтожение того, что считает несуществующим?»[95]

Мы, конечно, в курсе, что мы очень мало что из себя представляем, но не настолько же мало! Все это, разумеется, не отрицает определенной связности, последовательности в ходе жизни индивида, но это чем‑то похоже на реку или на фонтан: мы продолжаем их называть одним и тем же словом, но в них все время течет и меняется вода, постоянно обновляясь и не оставаясь прежней. Просто наши желания, наша привязанность к собственным восприятиям, мыслям и чувствам, дают нам иллюзию, что мы существуем как личностное единство. И пока мы будем оставаться пленниками этой иллюзии, нам не избежать адского круговорота рождения и смерти. Эту иллюзия Я нам и нужно в себе разрушить. Но тут и заключен парадокс для западного ума: нам нужно разрушить эту иллюзию, но сделать это мы можем только сами. Несуществующее должно убедиться в том, что оно не существует. И главной целью нашего существования оказывается как раз приобретение такой убежденности.

 

Буддизм и стоицизм

 

Такой взгляд на вещи, конечно, примыкает к античной традиции стоиков, с их стоической выдержкой, как перед лицом собственной смерти, так и перед лицом смерти того, кого мы любим. Мы даже находим тут то же самое сравнение с разбитым глиняным сосудом. Когда Будда умирал, уже тогда его ученик Аджуна упрекал его слегка в том, что он при этом полон грусти. Но вот несколько строк из другого текста, где четко сделаны выводы из подобного взгляда на вещи:

«Непонятна, неизведанна жизнь смертных в этом мире, сумрачная и краткая, проникнутая страданием.

Нет средств, которыми родившиеся могли бы избегнуть смерти: приходит старость – близка и смерть: такова участь всего живущего.

Как спелые плоды висят на ветвях, готовые каждую минуту сорваться, так и смертные, едва родившись, находятся в постоянной опасности смерти.

Глиняный сосуд, сделанный горшечником, рано или поздно непременно разобьется, – такова же судьба всех смертных. ‹…›

Увы, со смертью и разрушением связан этот мир, – и мудрые, познавшие начала этого мира, не горюют о том. ‹…›

Поймите же и, внимая словам Святого, оставьте свои печали: видя умершего, пусть всякий подумает только:

– Я уже никогда более не найду его»[96].

Конечно, у нас остается совсем мало шансов вновь найти иллюзии собственного «Я». Эти шансы понижаются до минимума и становятся почти совсем нереальными, как только мы узнаем, что игра встреч и комбинаций, вызванная последовательным колесом реинкарнаций, совершенно ничем не ограничена. По крайней мере, так утверждает далай‑лама:

«От начала времен, в ходе бесконечного круговорота реинкарнаций, каждое живое существо оказывается связанным с вашей сферой существования и устанавливает с вами отношения, подобные тем, что связывают вас в этой жизни с вашей матерью. И в этом стоит убедиться»[97]. Если к этому еще прибавить, что каждый из нас вполне может вернуться в этот мир «в виде насекомого или любого другого животного»[98], то вы вполне оцените, насколько сложно будет начинать поиски кого‑то в мире ином.

При такой фантастической вселенской игре в прятки у нас, действительно, остается совсем мало шансов на то, чтобы найти тех, кого мы когда‑то любили. Даже не надейтесь тогда, что после смерти вы сможете вновь поцеловать ребенка, которого потеряли когда‑то, или супруга, или родителей, или друзей. Вероятнее всего, они снова отправились на землю, не оставив вам своего нового адреса, и там получат уже новую семью, новых друзей, среди других людей, а может, среди муравьев или других насекомых.

Далай‑лама предлагает нам сделать из такого взгляда на вещи оптимистичные выводы: только представьте, что все ваши враги в прошлой жизни были вашими друзьями. Так вам будет легче их полюбить. Это должно привести нас, в конечном итоге, к «невозмутимости», под которой подразумевается, что мы сможем тогда полюбить кого угодно, как собственную мать.