Существует ли утечка мотивации

До сих пор речь шла только об образовании. При всей значимости этого фактора не он один влияет на производительность труда. В главе 2 была выдвинута идея о том, что производительность зависит от того, разделяет ли работник цели, стоящие перед его организацией110. Не дисциплинирует ли водопроводчика вошедшее составной частью в его идентичность представление о том, что он — хороший водопроводчик? Не потому ли учитель не бросает свою работу и стремится к повышению квалификации, что он считает себя хорошим учителем? И вообще, не воспринимают ли трудящиеся себя как «своих» и «чужих» с точки зрения организации, на которую они работают? Как и в случае других аспектов поведения, эти варианты отношения к работе могут служить предметом подражания. Мигранты, как правило, являются выходцами из среды, отличающейся наиболее позитивным отношением к труду: они хотят получить работу в эффективных организациях, где их таланты найдут себе достойное применение111. Это отражается на оставшемся населении страны. Если сознательный учитель отправится в эмиграцию, то в школе останется халтурщик. И именно он будет взаимодействовать с молодыми учителями и устанавливать нормы предъявляемых к ним ожиданий. По мере сокращения «своих», выступающих в качестве ролевых моделей, оставшиеся работники будут более склонны отождествлять себя с «чужими». Именно такой результат предсказывает модель, которую создали нобелевский лауреат Джордж Акерлоф и Рейчел Крэнтон. Выборочная эмиграция «своих» приводит к тому, что для оставшихся процесс превращения в «своих» оказывается сопряжен с более высокими издержками: такие люди будут выделяться подобно белой вороне. Но чем меньше людей становится «своими», тем ниже будет производительность оставшихся112.

Хотя эту модель еще предстоит проверить на материале бедных стран, она подтверждается некоторыми фактами. Так, существует исследование, в рамках которого изучалась мотивация эфиопских женщин, обучавшихся на медсестер, в момент завершения их обучения и три года спустя, когда они работали в государственных больницах113. Неудивительно, что накануне своей трудовой жизни большинство из этих молодых женщин равнялись на Флоренс Найтингейл: они горели желанием помогать больным. Три года спустя они уже были заражены цинизмом и коррупцией, преобладавшими в больницах, ставших их местом работы. Хотя это ничего не говорит нам о миграции, мы видим здесь подтверждение идеи Акерлофа и Крэнтон о том, что молодые работники становятся «своими» или «чужими» в зависимости от того, какая из этих категорий преобладает у них на работе. Однако в нашем распоряжении есть и другое исследование, посвященное именно миграции из бедных местностей в богатые. Речь идет о переселении образованных афроамериканцев из глубинки, где проживают преимущественно афроамериканцы, в те регионы США, которые имеют преимущественно белое население114. Выясняется, что исход чернокожего среднего класса является главной причиной сохранения бедности и неустроенности в его родных местах. Надо полагать, что возможность вырваться из глуши по-прежнему служит стимулом к получению образования. Но даже если население в целом умнеет, этот процесс более чем компенсируется распространением безразличного отношения к работе. Производительность в первую очередь зависит не от образования, а от того, как оно используется.

Насколько важна для бедных стран утечка «своих» как ролевых моделей? Нам это попросту неизвестно, однако мы можем разделить этот вопрос на две части: является ли безразличное отношение к работе серьезной проблемой в этих странах и вносит ли миграция заметный вклад в распространение таких отношений? Свойственное «чужим» безразличное отношение к работе преобладает в государственном секторе многих из этих стран, а этот сектор играет важную роль в их экономике. Во многих странах медсестры сплошь и рядом крадут лекарства и продают их, учителя не являются на занятия, а должностные лица берут взятки. Во всех этих организациях есть и «свои», но они представляют собой доблестные исключения и нередко подвергаются порицанию со стороны коллег. К настоящему моменту у нас имеются сопоставимые индексы коррупции, подтверждающие обоснованность соответствующих опасений, но для большей наглядности можно сослаться на пример из жизни министерства здравоохранения одной страны. Как и ранее, он приводится не как доказательство, а с целью лучшего понимания проблемы. После того как этому министерству была предложена помощь по закупке антиретровирусных лекарств, главный чиновник министерства тайком основал собственную компанию по их импорту, а затем устроил так, чтобы министерство покупало лекарства именно у этой компании. Но это злоупотребление служебным положением скрывало в себе драматический момент: импортировавшиеся этой фирмой лекарства были поддельными, что позволяло сбывать их по дешевке. Итак, задачи, поставленные перед министерством здравоохранения, были настолько чужды его начальнику, что он считал приемлемым допустить смерть множества людей ради собственного обогащения. Неудивительно, что при наличии столь вопиющих наплевательских настроений на руководящем уровне они получают широкое распространение во многих государственных организациях. Подобные люди, будучи «чужими» в организациях, дающих им работу, отнюдь не считают себя аморальными: они являются «своими» в своем клане, используя полученные нечестным путем деньги для помощи своим обширным семьям. Гаитянское общество тоже часто критикуют за то, что оно погрязло в безразличии: ему свойственны пассивная зависимость от внешней помощи и отношение к жизни как к игре с нулевой суммой, вызывающее преувеличенную боязнь стать объектом эксплуатации. Поэтому можно считать, что безразличные настроения действительно представляют собой проблему во многих бедных обществах.

Намного менее ясно, действительно ли миграция существенно обостряет эту проблему, как это, по-видимому, происходит в американской глубинке. Даже если «свои» делают выбор в пользу эмиграции, масштабы эмиграции во многих профессиональных областях слишком скромны для того, чтобы существенно сказаться на балансе настроений. Более вероятным представляется влияние этого механизма в дисфункциональных организациях — на верхних уровнях управления и на должностях, требующих квалификации. Непрерывная утечка немногочисленных «своих» может препятствовать их накоплению в таком количестве, при котором они становились бы в этих организациях образцом для подражания. Так или иначе, этот вопрос еще никем не изучался.

Переводы

Даже если миграция из маленьких, бедных стран приводит к чистому оттоку талантливых и мотивированных людей, тем не менее она может приносить пользу остающимся. Как отмечалось в главе 6, решение о миграции во многих случаях принимается мигрантом совместно с его семьей; мигранты сохраняют весьма тесные связи со своими семьями, причем эти связи в первую очередь принимают форму денежных переводов. Многие мигранты являются выходцами из сельских регионов бедных стран. С точки зрения семьи мигранта, оставшейся дома, то, куда он переехал — за несколько сотен миль, к родственникам в Найроби, или за несколько тысяч миль, к родственникам в Лондон, — зачастую не так важно, как величина сумм, пересылаемых им семье.

Так насколько же щедры мигранты? Одна из первых работ, в рамках которой изучалось, сколько денег мигранты, проживающие в Найроби, отправляют в свои родные кенийские деревни, вызвала сенсацию, потому что эта величина оказалась неожиданно большой: эти переводы составляли до 21% заработков мигрантов115. Способны ли на подобную щедрость мигранты, уехавшие за рубеж? В разных исследованиях приводятся самые разные цифры116. Денежные переводы от мексиканцев, перебравшихся в США, достигают поразительной цифры в 31% их доходов. Но некоторые мигранты оказываются еще более щедрыми. Так, сальвадорские мигранты, живущие в Вашингтоне, пересылают на родину 38% своих заработков. Мировой рекорд держат сенегальцы, эмигрировавшие в Испанию, — они отправляют домой 50% доходов; переводы от ганцев, живущих в Италии, составляют около четверти их заработка, от марокканцев, живущих во Франции, — около одной десятой, от алжирцев же чуть меньше — около 8%. Не столь щедры китайцы в Австралии и филиппинцы в США — от них родные получают около 6% их доходов. На последних местах находятся две крупные общины — турецкая в Германии и кубинская в США, посылающие домой скромные 2% доходов.

В совокупности вся эта щедрость выливается в колоссальные деньги. Общая сумма переводов из богатых стран в развивающиеся составила в 2012 году около 400 млрд долларов. Это примерно в четыре раза превышает объемы глобальной помощи и приблизительно соответствует сумме прямых зарубежных инвестиций. Однако подобные цифры не должны нас завораживать по причине их крайней однобокости: они дают преувеличенное представление о значении переводов для бедных стран. Ни щедрость в смысле доли заработков, пересылаемых мигрантами, ни общая величина поступлений, получаемых той или иной страной, не годятся в качестве серьезных показателей. В абсолютном смысле первые места по объемам переводов, поступающих от мигрантов, занимают Китай и Индия — каждая из этих стран получает более чем по 50 млрд долларов в год. Но если для Китая 50 млрд долларов в год — не то чтобы копейки, особенно крупной эту цифру тоже не назовешь. Наилучшее представление о значении переводов для тех, кто остался дома, можно получить сопоставляя поступления от мигрантов с доходами их родной страны или, переводя разговор на более человеческий уровень, сравнивая их с заработками средней семьи в этой стране. В глобальном плане поступления от мигрантов из бедных стран, живущих в богатых странах, составляют около 6% дохода их родных стран, при средней величине годовых поступлений от одного мигранта примерно в 1000 долларов. Однако как и в случае разговора об «утечке мозгов», средние величины не слишком нам полезны из-за того, что сама концепция «развивающихся стран» лишилась смысла: в наши дни между бывшими «развивающимися» странами наблюдается больше различий, чем сходства.

В качестве примера бедной страны с высоким уровнем эмиграции можно снова привести Гаити. Эта страна испытывает серьезную «утечку мозгов»: родину покидает столько образованных гаитян, что, несмотря на мощный стимул к получению образования, общество страдает от чистого оттока талантов. Однако следствием этого явления становятся значительные поступления от многочисленных квалифицированных эмигрантов, составляющие около 15% дохода страны. Этой суммы недостаточно для того, чтобы позволить гаитянам вырваться из бедности, но в отчаянном положении и такой малости хватит, чтобы вздохнуть чуть-чуть свободнее.

Гаити, входя в число стран, извлекающих особенно большую пользу из переводов, отнюдь не составляет в этом смысле исключения. Щедрые сальвадорцы тоже сильно облегчают жизнь тем, кто остался дома: переводы достигают здесь уровня примерно в 16% дохода. Переводы весьма важны даже для некоторых из крупных бедных стран: для Бангладеш и Филиппин соответствующая цифра составляет 12%. Для Африки в целом поступления играют намного меньшую роль. Больше всего переводов приходит в Сенегал: благодаря рекордной щедрости сенегальских мигрантов поступления от них дают 9% дохода страны.

Таким образом, для типичной родной страны мигрантов поступающие от них переводы увеличивают доход оставшихся дома на несколько процентных пунктов. Разумеется, если бы мигранты не уезжали из страны, они бы тоже что-то зарабатывали и таким образом помогали бы своим семьям. Поскольку типичная величина переводов составляет всего лишь около 1000 долларов в год, от мигрантов не требовалась бы особенно высокая производительность для того, чтобы их доход сравнялся с величиной приходящих от них поступлений. Поэтому представляется сомнительным, чтобы доход, обеспечиваемый мигрантами, значительно отличался бы от их заработков в родной стране: переводы по большей части лишь компенсируют отъезд кормильцев за рубеж. Разница состоит в том, что теперь эта сумма приходится на чуть меньшее число едоков, и потому подушные расходы могут немного вырасти117.

Скептическое отношение к финансовой помощи не распространяется на денежные поступления от человека к человеку: предполагается, что если власти не в состоянии разумно распорядиться получаемыми средствами, то люди вследствие имеющейся у них личной заинтересованности не будут совершать ошибок. Однако в реальности одни и те же проблемы стоят перед любыми спонсорами, будь то агентства по развитию или мигранты. Они хотят, чтобы выдаваемые ими деньги были потрачены с толком, но не имеют возможности контролировать их использование. Спонсоры обоих типов сталкиваются с проблемой убедительности, когда в приступе раздражения они грозят приостановить помощь: ее получатели понимают, что это маловероятно. И те и другие спонсоры могут попытаться ограничить выбор, имеющийся у получателей помощи: бывает так, что агентство развития выбирает для финансирования тот или иной конкретный проект, и точно так же может поступить мигрант. Но получателям помощи не составляет большого труда обойти подобные ограничения. В крайнем случае их можно просто игнорировать, а затем оправдывать свой поступок внезапно возникшими обстоятельствами, однако наиболее простая стратегия сводится к тому, чтобы убедить спонсора финансировать то, что получатель помощи втайне рассчитывал сделать своими силами. Новую школу стране подарил американский народ: об этом написано на памятной доске. Но школа так или иначе была бы построена, зато чиновники не смогли бы себе купить новые машины. Точно так же новую школьную форму можно объявить подарком Амера из Лондона: спасибо Амеру, вот фото. На самом деле форму все равно бы купили, а присланные деньги пропил с друзьями папа. Факты, полученные в ходе экспериментов, свидетельствуют о том, что мигранты, как и спонсорские агентства, хотели бы, чтобы получатели помощи откладывали больше присылаемых им денег. Когда мигрантам выпадает такая возможность, они стараются более активно контролировать эти деньги, вплоть до использования системы двух ключей, при которой любая попытка снять деньги с банковского счета требует санкции со стороны спонсора. Агентства по развитию в прошлом были вынуждены ввести такую систему в Либерии. Поэтому вопрос о том, на что расходуются денежные переводы, не слишком отличается от вопроса о том, на что расходуется финансовая помощь.

Сходны друг с другом не только эти вопросы, но и проблемы, встающие при попытках оценить последствия двух этих видов помощи. Как и в случае финансовой помощи, мы можем прибегнуть к макроподходу и микроподходу. В идеале макроподход должен давать более убедительные результаты, но при этом он более сложен в осуществлении. Что касается финансовой помощи, то в самом недавнем серьезном исследовании делается весьма убедительный вывод о том, что в целом она оказывает скромное благоприятное воздействие на экономический рост118. В отношении переводов на данный момент нельзя сказать чего-либо определенного: в трех работах говорится об их положительном влиянии на экономический рост, а в трех других — о нулевом или отрицательном. К счастью, микроподход к изучению переводов более показателен, чем микроподход к изучению финансовой помощи; в отличие от последнего, он позволяет рассматривать непосредственно домохозяйства, являющиеся получателями переводов.

Самый ловкий способ выяснить, каким образом люди используют полученные средства, — использовать ситуации, в которых сумма поступлений изменяется независимо от положения их получателя. Возможность провести подобный естественный эксперимент дал восточноазиатский кризис 1998 года, во время которого валюты стран региона в разной степени обесценились по отношению к доллару. В зависимости от того, где работал мигрант, поступавшие от него средства в пересчете на местную валюту внезапно возрастали или сокращались. Дин Янг использовал эти события для того, чтобы изучить роль переводов в жизни филиппинцев119. Переводы от тех мигрантов, которые работали в США, при пересчете на местные деньги неожиданно увеличились на 50%. Что касается тех мигрантов, которые работали в Малайзии и Корее, то приходившие от них переводы в валютах этих стран, выраженные в местных деньгах, напротив, сократились. Сравнение реакции домохозяйств, получающих переводы из разных стран, позволяет дать убедительный ответ на вопрос, каким образом используются эти средства. Был ли неожиданный прирост поступлений растрачен на потребление, или же эти деньги во что-то вкладывались? Исследование привело к поразительно недвусмысленному выводу: все избыточные деньги были тем или иным образом инвестированы — в образование детей и в новые предприятия. Этот результат настолько замечателен, что возникают сомнения в его достоверности, вероятно, являющиеся обоснованными: данный естественный эксперимент сводился к изучению резкого прироста поступлений, который носил явно временный характер, будучи результатом валютного кризиса. Экономистам уже давно известно, что временный резкий прирост доходов используется в первую очередь на приобретение активов, а не на потребление. Таким образом, при всем хитроумии такого метода он мало что говорит нам о том, как переводы расходовались бы в том случае, если бы ожидалось, что они будут поступать в течение многих лет.

Так сколько же времени будут приходить переводы? Некоторые факты говорят о том, что мотивом к их отправлению служит желание защитить свои права наследования: но в этом случае молодые мигранты закабаляют себя надолго120. Но даже если переводы используются не только в инвестиционных целях, в некоторых обстоятельствах даже самые дальновидные спонсоры могут пожелать, чтобы получатели пустили их на потребление. Бедность похожа на жизнь по шею в воде, и в тех случаях, когда уровень воды повышается, было бы неплохо, чтобы сумма поступлений тоже возрастала. Сотовые телефоны помогают мигрантам быстро реагировать в экстренных ситуациях, поскольку они позволяют постоянно находиться на связи. Но действительно ли мигранты играют роль спасательного круга? Опять же, убедительный ответ можно получить с помощью естественных экспериментов. Идеалом для исследователя являются потрясения, связанные с погодой. На доходах семьи может временно отражаться изменение количества осадков (как это происходит на тех же Филиппинах), и в этом случае достаточно проследить, влияет ли это обстоятельство на сумму поступлений. Оказалось, что они в самом деле возрастают, когда доход семьи снижается, и сокращаются, когда доход увеличивается. Этот страховой эффект достигает значительных масштабов — причиненный ущерб компенсируется дополнительными поступлениями примерно на 60%121. Домохозяйства, в которых имеются мигранты, в плане потребления защищены намного лучше, чем те, в которых никто не уехал за границу. Аналогичный результат был получен и в отношении ураганов в Карибском бассейне — регионе, подверженном опасным потрясениям и в то же время имеющем крупную диаспору. Здесь дополнительные поступления компенсируют около четверти ущерба. Страховая роль переводов важна как в силу того, что они позволяют держать голову над водой, так и по причине менее очевидных последствий. Именно из-за того, что жить по шею в воде — дело страшное, люди прибегают к отчаянным и затратным стратегиям, позволяющим им не захлебнуться. Они готовы пожертвовать частью ожидаемого среднего дохода, если это сделает оставшуюся часть дохода менее волатильной: предпочтение отдается более бедной, но в то же время более спокойной жизни. Таким образом, будучи эффективным механизмом страхования, миграция позволяет людям идти на риск, связанный с повышением долгосрочного уровня доходов.

Если переводы полезны для тех, кто остается дома, то какая миграционная политика стран, принимающих мигрантов, будет способствовать возрастанию переводимых сумм? На первый взгляд может показаться, что ответ прост: такая, которая обеспечивает рост миграции. Однако ослабление миграционных ограничений может оказать контринтуитивное воздействие на величину переводов. В недавнем проницательном исследовании делается вывод о том, что чем слабее ограничения на миграцию, тем меньше готовность мигрантов посылать домой деньги122. Объяснение этого парадокса состоит в том, что в ответ на смягчение ограничений мигранты привозят с собой большее число своих родственников и это снижает необходимость делать переводы: вместо того чтобы отправлять деньги матери, мигрант выписывает ее к себе. Таким образом, как ни странно, переводы в родную страну могут оказаться более крупными при ограничительной миграционной политике. Может также показаться, что более образованный мигрант будет посылать больше денег по сравнению с малообразованным, и потому политика, поощряющая миграцию образованных кадров, вызовет рост переводов. В какой-то мере это, безусловно, верно: чем выше образовательный уровень, тем крупнее доходы, и потому образованные мигранты могут себе позволить делиться большей частью своего заработка. Однако с какого-то момента дальнейший рост образовательного уровня приводит лишь к сокращению переводов. Высокообразованный мигрант утрачивает желание вернуться на родину, его родственники, оставшиеся дома, тоже с большой вероятностью добьются успеха и не будут нуждаться в переводах; не исключено также, что такой мигрант окажется способен пригласить своих родственников к себе, вместо того чтобы посылать им деньги.

Несколько удивительно то, что при изучении таких явлений нам в первую очередь не хватает данных о политике стран, принимающих мигрантов. У нас до сих пор нет всеохватывающего количественного исследования, которое бы освещало всевозможные запутанные изменения миграционных правил и соответствующих практик по каждой отдельной стране. В итоге при проверке теорий о влиянии политики на величину переводов нам приходится довольствоваться приближенными критериями. Например, одним из приближенных критериев жесткости миграционной политики считается наличие в стране формальной программы по приглашению гастарбайтеров, поскольку такие мигранты не вправе привозить с собой родственников. В качестве другого критерия используется половой состав мигрантов, поскольку он дает некоторое представление о том, могут ли мигранты привозить с собой жен и матерей. С учетом этих оговорок факты убедительно говорят о том, что переводы, посылаемые в большинство стран, возрастают при некотором ужесточении миграционной политики в странах, принимающих мигрантов — в том смысле, что в страну перестают пускать родственников мигрантов. Этот эффект весьма заметен: образованные мигранты, не имеющие возможности привезти с собой матерей, значительно щедрее посылают домой деньги. Несколько легче оценить, учитывает ли миграционная политика образовательный уровень мигрантов — таким критерием служит наличие балльной системы. Использование подобных систем вызывает резкое сокращение переводов, из чего следует, что большинство стран миновало пик перевернутой U-образной кривой, описывающей соотношение между переводами и образованием. Эти результаты весьма важны, потому что они позволяют внести ясность в очевидный конфликт между интересами бедных людей в родных странах мигрантов и бедного коренного населения стран, принимающих их.

В то время как отдельные разновидности миграции способны уменьшить величину переводов, в целом поступления, приходящие от мигрантов, полезны и весьма важны для людей, продолжающих жить в некоторых беднейших странах мира. Подобно прочим видам помощи, эти переводы неспособны резко изменить ситуацию, но все же они вносят известный вклад в борьбу с бедностью.