Сиденкова Ольга Михайловна

г. Жиздра.

24 июля 1941 г. мне исполнилось 7 лет. Очень ждала я 1 сентября. Все принадлежности для школы для ученицы 1‑го класса были приготовлены. Я каждый день рассматривала учебники и представляла, как пойду в школу и обязательно сяду за первую парту. В нашей семье было трое студентов сельхозинститута, это два брата и сестра, младший брат перешел в шестой класс.

Так как я была самая младшая, все со мной занимались, хотели, чтобы была подготовлена к школе. Я знала алфавит, счет до ста. Мои родные мечтали меня видеть в будущем медиком почему‑то, особенно старший брат Василий, который в 1942 г. погиб на фронте, видно, не судьба!

22 июня 1941 г. Германия объявила войну, все мои мечты рухнули, в школу я не пошла. Двух братьев и сестру отправили рыть противотанковые окопы под г. Бежица Брянской области. Мама, я и младший брат остались дома. Мама тяжело болела. У нее болело сердце.

В 1,5 км от нашего дома располагался военный аэродром. Первая бомбежка этого аэродрома была днем, это был какой‑то кошмар, сплошной дым, гарь, гул самолетов, грохот от взрывов бомб, не видно неба. Мама, я и брат лежали на земле в огороде. Мы не верили себе, что остались живыми, ведь это было впервые, потом такие бомбежки повторялись. А в октябре 1941 г. со стороны Людинова немецкая разведка на мотоциклах проехала через весь город, а через несколько дней немцы оккупировали город. В оккупации прожили с октября 1941 до августа 1943 г. В оккупации жили в ужасном кошмаре. Сразу пошли аресты, расстрелы, повешения, насилование мирного населения, молодежь угоняли в Германию в рабство. Нас зимой выгнали из дома. Хорошо, что соседка пустила к себе в дом, и так было не раз. На крыльце застрелили нашу собаку, во дворе побили кур, сварили и пожарили. У брата с ног сняли валенки, пришлось ходить зимой в 40 градусов в ботинках.

Ночью город бомбили русские самолеты, днем со стороны д. Букань летели снаряды, поэтому большую часть времени были дома, в общем, жили всегда в страхе. Мне так надоели ночные бомбежки, эти бессонные ночи. Как‑то раз я маме сказала: «Я согласна не есть, но только выспаться». Мама на меня посмотрела и заплакала.

В августе 1943 г. немцы начали выгонять все население из города. Что можно было взять с собой, когда шли пешим ходом? Я была одета в зимнее пальто, на ногах какие‑то ботинки, которыми я в кровь потерла ноги. Стало жарко. С меня сняли пальто, ботинки, шла босиком и так уморилась, что ноги уже не поднимались, цеплялись за все, что лежало на дороге. Мама меня тащила за руку, я шла и плакала.

Погнали нас до Дятькова, там погрузили в товарные вагоны, в которых были лошади по одну сторону, по другую – мы. В этом вагоне было человек 25. На ночь вагоны закрывали. Ночью железнодорожную станцию бомбили русские самолеты. Так нас вместе с лошадьми везли до Белоруссии недели две. Привезли в Бобруйск, выгнали из вагонов и загнали в какой‑то двор, обнесенный колючей проволокой. Там были какие‑то бараки, похожие на бани. Окна очень низкие, ходили по двору женщины в полосатых платьях, как в психических больницах. Продержали нас на этом дворе под открытым небом несколько дней. Затем немцы и полицаи погнали нас куда‑то и под вечер пригнали в какой‑то поселок, это был торфозавод, где добывали торф. Поселили в бараки. Наш барак был очень старый, полы все в дырках, было очень много крыс. Я их очень боялась, они были большие, серые, даже днем бегали по бараку.

Утром на второй день братьев и сестру погнали на болото, на карьеры, где добывали торф. Это очень тяжелый физический труд. Плиты сырого торфа весили 42 кг, их надо было с конвейера снимать и стелить на землю. Зимой возили сухой торф на вагонетках и складывали в штабеля. Еще торф весною переворачивали, он был вросшим в траву. Рукавицы не давали, все пальцы были в крови. С болота приходили усталые, что еле сидели на скамейках. Однажды немец застрелил мальчика лет 16 по имени Фома, который укладывал торф.

Кормили какой‑то баландой, хлеб не давали. За две недели до эвакуации населения в июне 1944 г. прошел слух, что немцы отбирают детей до 10 лет для донорской крови. В Бобруйске стоял эшелон с детьми, говорили, что он был отправлен в Минск. Я очень боялась, что меня тоже отберут у мамы. Меня прятали в каком‑то шкафу, мне в нем было очень страшно. Может, это бы случилось, но немцы, видимо, отступали. Поэтому нас стали выгонять. В июне 1944 г. всех выгнали и погнали в неизвестном направлении. Слух прошел, что гонят в Германию или Польшу. Отогнали километров 20. Впереди опушка леса, небольшой ручеек протекал, дальше болото. Вдруг из кустов крик‑команда на русском языке: «Ложись»! Мы все легли на землю.

Началась перестрелка, пулеметные очереди над нами срезали кустарник. Немцев, которые нас гнали, сразу расстреляли. Это были партизаны, и со стороны опушки леса – Красная Армия, танки, машины, солдаты. Так нас освободили. От радости смеялись, плакали. Нам давали конфеты, печенье, галеты. Назад мы шли за нашими солдатами. Они так нам сказали, чтобы мы от них не отставали, а то нас могут немцы убить, которые были еще в лесу.

На второй день мы вернулись на торфозавод, в бараки. 20 сентября вернулись в Жиздру. Мне уже было 10 лет. Я пошла учиться во второй класс.

Город был настолько разрушен, сплошь одни руины. Жили в землянках, учились в подвале, вместо ламп были коптилки, сделанные из гильз. Они очень коптили и часто гасли на уроках. Чернила делали из сока красной свеклы, из сажи. Писали на газетах. Тетради давали только на контрольные работы. Два раза в неделю давали учебники на 6–7 человек. Несмотря ни на что учились старательно, хорошо. В 1953 г. окончила 10 классов Жиздринской средней школы № 1 и поступила в Московский гидрометеорологический техникум. Работала техником‑метеорологом на метеостанции.

Не забыть мне эти годы